Неверная жена

      Это случилось на Рождество, когда младшее поколение Малфоев приехало в фамильное поместье в Уилтшире. Вообще, по правилам наследования Малфой-мэнор должен был перейти в руки Драко и Гермионы, но молодая миссис Малфой отказалась жить в этом доме. Она и в гости-то туда ездила с большими усилиями над собой: воспоминания о пытках родственницей мужа до сих пор не побледнели, словно были высечены на веках.       Разумеется, дом не был таким мрачным и мертвым, как при правлении Волдеморта. Стены были перекрашены в пастельные тона, а каменные полы устилали ковры, но Гермионе всякий раз казалось, что, стоит ей отодвинуть персидский ковер ручной работы, она тут же увидит пятна крови. Своей крови.       Война закончилась десять лет назад, но шрамы были свежи. Многие осуждали Гермиону Грейнджер за выбор спутника жизни, и только самые близкие люди знали, что она нашла в нем свое спасение. Свой оплот. Драко столько раз спасал ее от самой себя в самые темные моменты жизни, что она смогла простить ему годы издевательств в школе. Он был глупым мальчишкой, только и всего.       Они встретились спустя четыре года после финальной битвы за Хогвартс. Вопреки общественному мнению, Малфои не отправились за решетку, а отделались финансовыми пожертвованиями в пользу нового Министерства и принудительным изучением магловской истории и культуры. Современные технологии настолько увлекли Драко, что он уехал в Японию, где волшебный мир и мир маглов были переплетены теснее, чем в других странах. Драко пытался продвинуть идею совмещения волшебства и техники. Дела у него шли вполне неплохо, и после нескольких удачных сращений его пригласили в Министерство Магической Британии для консультации.       На одном из благотворительных вечеров, которые устраивали богачи Волшебной Британии, Драко заметил Гермиону Грейнджер в длинном платье глубокого синего цвета, увидел ее голые плечи, родинку на выступающих ключицах и понял, что пропал. Она смотрела на него из другого конца зала и о чем-то размышляла, закусив губу. Малфой не решался подойти первым, помня их непростое прошлое.       Он разрешил увлечь себя в разговор с тремя толстосумами и не заметил, как она оказалась рядом. В какой-то момент Драко моргнул и наткнулся на тёмно-синюю ткань, укрывавшую носки туфель. Он медленно поднимал взгляд, облизывая глазами фигуру и осознавая, что она что-то говорит. Ему. Было ужасно неловко просить ее повторить вопрос, находясь под пытливыми взглядами посторонних. Но смотреть, как она немного кривит губы, покрытые плотным слоем лиловой помады, — бесценно. Попробовать, какова на вкус эта помада, было первоочередным желанием на тот злополучный вечер.       Гермиона позволила ему исполнить желание только через год с небольшим. Она слишком долго не подпускала Малфоя к себе, не веря в то, что люди могут меняться. Долго не хотела признаваться себе, что он ей нравится не только как хороший знакомый и приятный собеседник, но и как мужчина, на которого она была бы не прочь забраться. Даже Рон Уизли признал раньше нее, что Малфой, в общем-то, неплохой парень, когда не ведет себя как сноб. Естественно, Уизли тогда был пьян.       Они поженились через два года после того, как заново познакомились. Драко терпеливо ждал, пока Гермиона потешит свое самолюбие, отказывая ему два раза. Она и в третий хотела отказать, но Драко безапелляционным тоном заявил, что руки больше не попросит, если получит отказ и в этот раз. Немного поразмыслив над этой щекотливой ситуацией, Грейнджер решила, что счастье важнее старых обид.       Они любили друг друга, несмотря на разницу положений в обществе — даже после падения Темного Лорда чистокровные маги отличались от маглорожденных. Разница в самом восприятии этого мира не помешала им быть счастливыми на протяжении нескольких лет. Пока один Рождественский ужин не изменил все.       Отношения с родителями Драко для Гермионы всегда были сложными. Нарцисса не пребывала в восторге от выбора сына и даже спустя четыре года супружеской жизни сына и невестки называла ту не иначе как «мисс Грейнджер», что било Гермиону наотмашь, но она этого, естественно, не показывала. Ситуацию осложняло еще то, что Нарцисса жаждала внуков, а Гермиона и Драко занимались карьерой и обществом друг друга и о детях пока не думали.       Люциуса же Гермиона боялась. Всегда немногословный, он смотрел словно сквозь нее, очень редко обращаясь к ней напрямую. Он изменился после войны едва ли не сильнее собственного сына. Господство Волдеморта в поместье подкосило Малфоя, и, кажется, он не оправился до сих пор. Вероятно, если бы он мог, то отправился бы на необитаемый остров, чтобы никто из родных его не беспокоил. Всегда замкнутый и нелюдимый, с почти прозрачными, рыбьими глазами, он пробуждал в Гермионе первобытный страх, от которого она не могла избавиться вот уже на протяжении нескольких лет.

***

      Гостиная залита холодным светом от огромных хрустальных люстр на потолке. В воздухе витает запах напряжения. Огонь весело потрескивает в каменном камине исполинских размеров, но не придает комнате уюта ни на йоту. Это дворец Снежной королевы — не иначе. Семья из четырех человек ужинает за длинным столом, который ломится от блюд. Хотя назвать этих людей семьей язык не поворачивается: Люциус и Нарцисса в одной стороне стола, а Драко и Гермиона в другой. Все чувствуют напряжение, и все мастерски это скрывают. Короткие, односложные разговоры перемежаются стуком приборов о тарелки.       Гермиона ненавидит находиться здесь и сильнее стискивает зубы, понимая, что самое сложное впереди: Нарцисса еще не заводила речь о детях. Каждый раз она начинала издалека и неизменно заканчивала тем, как жаль, что у ее сына еще нет наследника. И с каждым годом нападки становились все агрессивнее. Гермиона еще раз напоминает себе, что делает это ради Драко, что скоро все закончится и они окажутся в своем доме. Не таком большом, но уж точно более уютном.       — Давеча встречалась с Элоизой Паркинсон, — начинает Нарцисса, и Гермиона прикрывает от раздражения глаза, осознавая, что шоу начинается. Драко успокаивающе сжимает ее руку под столом. — У Пэнси огромные проблемы со здоровьем. Сейчас проходит терапию в больнице Святого Мунго.       — А что с ней случилось? — нехотя спрашивает Драко, понимая, что мать все равно продолжит.       — О, они с мужем уже давно хотят ребенка, но Пэнси недавно поставили диагноз — бесплодие, — воодушевляется Нарцисса.       — Если диагноз уже поставили, то ей никакая терапия не поможет, — не выдерживает Гермиона. Ее голос звучит грубее, чем она расчитывает.       — Они не отчаиваются, — цедит миссис Малфой, — Пэнси — невероятно самоотверженная женщина. Целители говорят, что даже если она забеременеет, то вряд ли выживет, но она хочет дать жизнь наследнику.       — Глупости какие, — Гермиона комкает салфетку, лежавшую на коленях, и швыряет ту на стол, — она хочет обречь своего ребенка на несчастное детство без матери? Почему бы не взять ребенка из приюта, если так хочется?       — Из приюта? — Нарцисса не верит свои ушам. — Она хочет передать родовую магию двух великих домов своему ребенку. Ну вам, конечно, мисс Грейнджер, этого не понять.       — Мама! — Драко поднимает на мать тяжелый взгляд, в полной мере осознавая, что скандала не миновать.       — А что я такого сказала? — она словно не понимает. — Ни для кого не секрет, что мисс Грейнджер — маглорожденная волшебница, да еще и слишком амбициозна для того, чтобы иметь детей.       — А почему я должна стыдиться своих амбиций? — Гермиона уже откровенно сердится. — Почему я должна стыдиться того, что не хочу прятаться за спину своего мужа и хочу что-то представлять собой? Я не готова к детям, и Драко меня поддерживает.       — Гермиона, — не унимается Нарцисса и даже называет невестку по имени, — дети — это счастье. Вот Пэнси этого счастья лишена.       — Не думаю, что ей станет легче оттого, что я рожу, — зло кривит губы Гермиона.       — Я совсем не это имела в виду, и вы это знаете, — губы Нарциссы белеют в раздражении.       Гермиона невероятно разгневана. Она никак не может понять, почему родственники ее мужа позволяют себе лезть в святая святых — в ее спальню. Она злится на свекровь, на Драко, а самое главное — злится на саму себя. Грейнджер говорила себе тысячу раз, что она сама избрала эту судьбу, выйдя замуж за богатого наследника одной из двадцати восьми священных семей. Именно поэтому Гермиона до последнего отказывалась скреплять их союз: в глубине души, несмотря на всю свою браваду, она соглашалась с тем, что их брак неравный. Она чувствовала себя бесправной золушкой в паре с великолепным принцем, и многие окружающие их люди стремились подкрепить это ощущение. Пропадало оно только наедине с Драко. Ни один его взгляд или слово никогда не давали Гермионе повода усомниться в его любви к ней. Но, как только они выходили из дома, мыльный пузырь лопался, и это была вовсе не вина Драко. Просто так сложились обстоятельства.       И все же мятежница внутри нее скалит зубы. Она хочет вырваться из груди и броситься на мать мужа, только чтобы та замолчала. И Драко это видит.       — Мама, если ты не прекратишь свои нападки на Гермиону, мы больше здесь не появимся, — его тон холоден, как сталь. Под стать своим родителям.       — Это шантаж? — ее бровь удивленно приподнята, а глаза недобро поблескивают в свете хрустальной лампы. — Разве я сказала что-то обидное?       — Ты знаешь, что я сдержу обещание, — отвечает он, ставя локти на стол, — Гермиона — моя жена, нравится тебе это или нет. И никого не должно касаться: хотим мы детей или нет. Но ты, кажется, за четыре года этого не поняла.       Гермиона знала, что не должна чувствовать вину за то, что Драко ссорится с матерью, но не могла ничего с собой поделать. Видя, как эти двое готовы кинуться друг на друга, словно голодные собаки, она была в ужасе и хотела исчезнуть. Ей не по себе оттого, что ее персона является причиной разлада между матерью и сыном. А она знает, как Драко любит свою мать.       — Хочу вам напомнить, мисс Грейнджер, — Нарцисса резко переводит взгляд на Гермиону, — чтобы стать леди Малфой недостаточно выйти замуж. Нужно привнести в семью наследника, чтобы древняя магия скрепила мать и дитя, так что, пока вы не родите ребенка, считайте, вы не принадлежите этой семье.       — Хватит! — Гермиона внутренне сжимается от резкого мужского голоса, и этот голос не принадлежит Драко. Люциус Малфой слегка хлопает по столу ладонью, но для Гермионы звук оглушающий. Она не в силах слушать весь этот бред про родовую магию и собирается встать из-за стола, чтобы удалиться, но Люциус опережает ее:       — Это переходит все границы, Нарцисса, — говорит он, глядя на Гермиону, но ей кажется, он смотрит куда-то сквозь нее. Его глаза настолько прозрачные, льдисто-голубые, что ее бьет озноб.       — Прости, — Нарцисса разворачивается к мужу вполоборота, — но ты, кажется, поддерживал меня.       — Да, пока твои идеи не стали маниакальными, — Люциус поджимает губы. — Как бы я ни хотел этого признавать, но времена меняются, и сейчас женщина сама в праве решать, когда и сколько детей ей рожать. И, честно говоря, мне вообще не очень приятно обсуждать эту тему за столом.       — Но, Люциус… — Нарцисса несколько раз открывает и закрывает рот, словно ей не хватает воздуха.       — Все, тема закрыта, — он говорит это, не глядя на жену, а опять же куда-то сквозь Гермиону. От этого взгляда ей щекотно внутри, и она чувствует себя неуютно. Подобное ощущение она испытывала в детстве в кабинете врача-рентгенолога, когда ее просвечивали лучи рентгена.       Остаток ужина проходит гладко. Нарцисса все больше молчит и не смотрит на Гермиону, Драко вроде бы даже расслабляется, а сама Гермиона исподтишка бросает недоверчивые взгляды на Люциуса. Она не может поверить, что он защитил ее от нападок своей жены. Или он защищал Драко? В любом случает это несколько необычно. Гермиона не знает почему, но произошедшее заставляет ее взглянуть на Люциуса под другим углом. Она замечает, что Драко очень похож на отца, но черты лица у Малфоя-старшего резче, и глаза его более светлые. Волосы теперь были короткими, аккуратно подстриженными на манер прически Драко. Это делало их еще более похожими.       Гермиона теряет нить разговора, анализируя ситуацию. Она думает о тонкой ножке бокала, которую сжимает рука Люциуса. Почему Гермиона о ней думает и так внимательно туда смотрит? Замечает ли это кто-нибудь? Она, словно маленький воришка, оглядывает присутствующих и понимает, что на нее никто не обращает внимания. Выдыхает. Драко и Люциус обсуждают инвестиции, которые вложены в новый проект, и сколько денег те принесут, Нарцисса скучающе ковыряет вилкой в десерте. Кажется, нагоняй от мужа произвел на нее эффект, и она молчит до конца ужина. Даже не смотрит на Гермиону.       — …да, Гермиона? — Драко обращается к ней, но она не знает, о чем он спрашивает, поэтому только рассеянно кивает. Малфой так редко зовет ее по имени, что для Гермионы оно из его уст звучит дико. Сейчас он называет ее так намеренно, и она благодарна ему за это.       Она снова смотрит на то, как пальцы Люциуса ласкают хрустальную ножку бокала. Гермиона не может оторвать глаз. Его пальцы изящные и аристократичные, с аккуратными ногтями. В глазах щиплет оттого, что она долго не моргает. Гермиона не знает, как выглядит при этом, но и не задумывается. Она просто смотрит. Ассоциации, которые внезапно посещают ее сознание, заставляют закрыть глаза и попытаться стереть странные видения. Она не может думать о таком. Не должна.       Его пальцы на ее шее. Они теплые и бархатистые, они ласкают ее кожу и в какой-то момент сжимаются на горле. Но это не приносит боли. Ей представляется удовольствие, чистое наслаждение. Его прикосновения, словно яд, проникают внутрь, разносясь по венам. Он трогает, щупает, осязает. Он оглаживает ее плечи, опускаясь вниз. Ей нравится. Это запретное, ненормальное желание кружит голову, словно карусель в парке аттракционов. Гермиона не хочет это чувствовать и представлять в воображении, но ничего не может сделать. По открытой спине катится капля пота и утопает в вырезе платья. Гермиона чувствует себя запотевшим бокалом вина, который ласкают его пальцы. Она хочет быть этим бокалом.       Секунда, и Гермиона распахивает глаза, натыкаясь на пытливый взгляд почти прозрачных глаз. Она не знает, чего боится, и старается не выдать своего внутреннего состояния. Паника растет, стирая весь здравый смысл. Сердце бьется в горле, заставляя адреналин нестись по венам. Единственная мысль, которая стучит в голове: «Он знает. Он все знает».