Мои Кровавые Мемуары или Я - вампир!..

Пролог: «… по факту моей Смерти прошу признать виновным меня и только меня…».       Наконец, мне удалось вспомнить всë…       Восстановив и расположив в верной последовательности все утраченные фрагменты головоломки и беглым взглядом окинув несколько последних (в прямом значении, как довелось мне, впоследствии, лично убедиться), лет моей Жизни, прожитых мною в непроглядном мраке собственноручно возведённого вокруг себя, тесного склепа, я ощущаю, как в недра разума само собой, минуя все дозволенные границы здравого смысла, вторгается осознание того, что начало моему пути курсом на тот свет было положено задолго до моего обоснования в глубине одинокой могилы на окраине старинного Кладбища…       Некогда я полагал, что, решив самовольно покинуть этот мир, напоследок захлопнув за собой дверь, в подобном случае обернувшуюся крышкою гроба, я, наконец, смогу подвести итог своего существования, оборвав повествование на полуслове и не позволив ему из завязки перетечь в кульминацию, тем самым обретя вожделенный покой, укрывшись под толстым слоем сырой кладбищенской земли…       Однако, вопреки ожиданиям, я, так и не закончив последнюю фразу, поставил прямо посреди предсмертного послания жирную, кроваво-красную точку, растёкшуюся по листу писчей бумаги уродливой кляксой, трансформировавшейся в многоточие…       Теперь же я нехотя ловлю себя на мысли о том, что главным виновником всего произошедшего должен быть признан именно я…       Я, не сумевший вовремя осознать, что самой большой моей ошибкой станет последняя из них…       И лишь об одном, совершëнном при Жизни, упущении, я жалею больше всего, на исходе каждой ночи находясь в поисках неосвëщенного убежища, дабы переждать очередной Восход и дождаться последующего Заката…       О чëм именно?..       О том, что чересчур редко, будучи живым, воочию наблюдал появление первых лучей восходящего Солнца над кромкой горизонта…       За одну лишь возможность взглянуть на это чудо хотя бы краем глаза, я готов был бы отдать свою вторую, незаслуженно вручённую мне жизнь, и повторно нырнуть в могилу, заново водрузив на земной поверхности надгробный камень с надписью: «Мой дорогой Валентин…». Дневник Первый: «… и даже Смерть не разлучит нас…».       Я нахожусь в самом сердце Парка Рассвета, в подвальном помещении, окружённом снаружи руинами древнего архитектурного сооружения. Как я могу полагать, когда-то моё новое прибежище служило церковным погребом. Я не имею ни малейшего понятия о том, кем являюсь, как не ведаю и того, кем был раньше. Всё, что мне довелось узнать — лишь имя, выбитое на могильной плите, возведённой на месте моего недавнего захоронения на задворках местного Кладбища. Исходя из содержания текста надгробной надписи, дополненной датой моего появления на свет и моментом, так и не дарованного мне, упокоения, меня зовут Валентин. Я нашел эту книгу здесь, погребённой под грудой обломков полуразрушенного строения. Судя по обветшалому виду кожаного переплёта и желтизне множества пустых страниц, она покоилась в этом, забытом всем миром, месте, довольно давно. Пока Солнце не спрячется из виду, уступив место ночному мраку, я буду скрываться здесь от его палящих лучей, и в письменном виде, используя собственную кровь в качестве чернил, фиксировать события, что произошли со мной накануне. Это будут «Мои кровавые мемуары…». Воспоминание I: Охота на самого себя. Запись 1: «Моё Второе Рожденье» или «За час до Восхода…».       В начале есть только Тьма. Я нахожусь в пространстве, заполненном ею. И я являюсь ее частью. Частью Тьмы.       Ощущения… никакие. Их то ли нет совсем, то ли так много, что я не могу почувствовать нечто конкретное.       Тьма шевелится… На самом деле шевелюсь я. Где-то во Тьме, по левую руку от меня, пробегает поток энергии, который невозможно увидеть. Можно лишь почувствовать. Так я обнаруживаю, что существую. Во Тьме я постепенно обретаю форму. Жизнь медленно начинает пульсировать во мне, заполняя собой всего меня и принося с собою… боль… Да-да, то самое, неповторимое чувство страдания, в котором рождается все, что ни приходит в этот мир…       Попытка верхней половины моего существа принять вертикальное положение в заполненной Тьмой пустоте с неожиданной внезапностью встречается противодействием, оказанным чем-то незримым и плотным впереди, в результате чего раздается глухое, грубое, притупленное смешение вибраций, берущее свое начало где-то далеко впереди и уходящее куда-то вглубь меня. Внезапно я начинаю чувствовать острый недостаток в себе чего-то невидимого, невесомого и неосязаемого, но остро необходимого всему, существующему под покровом Тьмы и иной, прямо противоположной ей стихии, чье имя мне на данный момент неизвестно…       Тьма говорит со мной… — Дорогой, пора просыпаться!..       Нежный призрачный голос, отдающийся эхом в недрах заполняющего меня, мрака, кажется мне до боли знакомым, но я не могу точно определить, когда еще этот ласковый тембр прорывал пелену моего сна. Всей своей массой, напрягающейся в попытках сконцентрировать силу в зоне взаимодействия с невидимой преградой, я начинаю давить на плоскость впереди. Создается очередное трудноуловимое колебательное движение в пространстве, свидетельствующее о достижении моей цели. Я толкаю нечто перед собой вперед. Оно поддаётся. Затем я оказываюсь поглощённым совсем другой пустотой, такой же необъятной, но на этот раз влажной и липкой. Нехватка внутри меня чего-то нужного заставляет перемещать частицы Тьмы в пространстве, совершая однообразные монотонные действия раз за разом… раз за разом…       Наконец я… вылез. Пустота в моей груди, жаждавшая воздуха, наконец-то насытилась кислородом. Я ничего не видел вокруг. Взор все еще застилала та же непроницаемая завеса Тьмы. Звуки не воспринимались мной. Вокруг было темно и тихо… темно и тихо…       Тьму разорвал в клочья яркий свет фонаря. Завеса перед глазами рассеялась, открыв мне истину. Я находился на Кладбище. А если вернее, то за его территорией. Передо мной стоял Могильщик. Он заговорил хриплым, грубым голосом. — Наконец-то! Долго же ты копался…       Он вел себя так, будто бы люди вылезали из могил у него на глазах чуть ли не каждый день. Мое сознание было словно бы окутано непроглядным туманом. Предметы вокруг меня никак не назывались. Они просто существовали. Могильщик заговорил снова. — Как говорят у нас на Кладбище, с Днём Второго Рожденья!..       С трудом впитав услышанное через ушные отверстия, моя голова открыла мне очередную, если не страшнейшую, то уж точно одну из самых страшных истин из числа тех, что можно услышать, вырвавшись из мрака и безмолвия могильного заточения. Скрытый смысл слов Могильщика означал, что песочные часы моей жизни перевернулись вверх дном. Я был мëртв. Момент оказался поистине торжественным. Не хватало только поздравительной песенки и пирога с единственной свечкой. Могильщик продолжал: — Знаешь, не каждому дано появиться на свет во второй раз. Таким, как ты, приходится доказывать, что они достойны Жизни после Смерти. И не всем так везëт, как тебе сегодня…       «Оказывается, вылезти из могилы за пределами Кладбища — большая удача!» — подумалось мне.       Могильщик закашлялся. Он кашлял так, словно бы в его горле палец некоего музыканта, не имевшего музыкального образования, да и таланта к музыке, наигрывал режущее слух музыкальное произведение на струнах плохо настроенной электрической гитары. Прокашлявшись, он продолжил разговор. — Ну да ладно… м… как… э… самочувствие?       Я тщетно попытался заговорить. Из горла вырывалась лишь тишина. Если бы я мог тогда обрисовать своë самочувствие, то непременно бы отметил струящееся по всему кожному покрову, дыхание могильного холода, каждым своим вздохом гонящее стаи мурашек по всему телу от макушки до пят. Казалось, меня только что достали из холодильной камеры городского морга…       Затем я понял, что холод был не снаружи. Он был внутри меня. Моя душа словно состояла из жидкого азота. Могильщик не давал мне расслабиться… — Помнишь что-нибудь?       С неимоверно громким скрежетом воображаемых винтиков и шестерëнок, исходящим из недр моего опустошённого разума, уловленным моим, еще не успевшим отойти от коматозного состояния, слухом, моя голова попыталась напрячь свои части, отвечающие за память, но в результате считанных мгновений, потраченных на приложение сверхчеловеческих усилий, я упёрся сознанием в очередную истину, доказывающую, что воспоминания о прошлой жизни я оставил по ту сторону могильной ямы. Я помнил только то, что ничего не помнил. Ответить на вопрос я не мог, ибо на тот момент забыл, как нужно напрягать голосовые связки, а если бы и мог, то пропустил бы его мимо ушей, невежливо задав встречный: «Кто… я?..». Могильщик указал запачканным землёй пальцем на надгробие моей могилы.       Надпись гласила: «Мой дорогой Валентин…». Валентин. Так я приобрёл имя… -Ты куришь, Валентин?       Объём вакуума в моей голове был равен примерному объёму моего головного мозга, а потому на тот момент я не смог бы даже назвать число, равное хотя бы приблизительному количеству пальцев, занимающих кисть полноценного в физическом плане, индивидуума, являющегося представителем рода человеческого, не говоря уже о том, чтобы помнить о привычках, коими располагала моя личность до момента изоляции от мира живых в четырёхугольном деревянном вместилище в форме параллелепипеда. Могильщик переспросил: — Ты был курильщиком при жизни?       Я продолжал играть роль глухонемого и подумал, что, скорее всего, не был. Могильщик опроверг мои догадки: — Был. Вот…       С этими словами мой собеседник протянул мне пачку сигарет и зажигалку. — Забрал у тебя, пока упаковывал в последний путь. Ты ведь не против, а? Подумал, что тебе уже не понадобится… Зачем мертвяку курить? Все курящие мертвяки давно уже докурились, лежат себе вон там, с табличками «Вас предупреждали!..».       Могильщика прорвало на хрипящий смех. Вдоволь насмеявшись, он продолжил: — Надо же! Шутка стара, как Жизнь и Смерть, вместе взятые, но ведь ещё актуальна в здешних краях, а?..       Я, к сожалению, не смог оценить кладбищенского чувства юмора в тот момент, но сейчас, когда я вспоминаю высказывание старого Могильщика, меня пробивает на скупой смешок. В моём теперешнем положении ничего не может быть актуальнее чёрного юмора…       Могильщик тяжело вздохнул, будто бы это он, а не я, вылезал из могилы и карабкался сквозь земную толщу без права на вздох. После небольшой паузы он воскликнул: — Да, кстати, скоро Восход! Это звучало серьëзно и предостерегающе, но что же именно должно было значить это предупреждение, я понять не мог. Могильщик ввëл меня в курс дела. — Ах, ну да, ты новичок. Восход будет означать для тебя ещё одни похороны всю твою дальнейшую… Смерть.       Бросив быстрый взгляд на часы и оторвав от них нахмурившийся, видимо, по причине недовольства положением стрелок на циферблате, взор, он продолжил: — На твое счастье, Солнце запаздывает. У тебя еще есть время, чтобы добраться до руин старой церкви в центре парка Рассвета… Ах, да, чуть не забыл!..       Могильщик пошарил по своему плащу. Через секунду он извлёк из внутреннего кармана стеклянную бутылку из-под питьевой воды, наполненную чем-то густым и красным. Это была точно не минералка… — Это тебе… э…на первое время…       Он сунул бутылку во внутренний карман моего пиджака, затем поднял меня на ноги, развернул в обратном, от Кладбища, направлении, и подтолкнул. Я поковылял вперёд. Позади послышался хриплый, прокуренный голос: — Удачи… Запись 2: Мой первый Восход.       Затем было утро. Я, заново учась ходить, брёл по дороге, усыпанной переливавшимися всеми оттенками осени, листьями. На деревьях и растениях, вдоль тракта, блестела свежая роса. Птицы непринуждённо чирикали свои песни. Это было утро… просто утро…       Внезапно всё изменилось. Мое сознание словно начало просыпаться вместе со всеми живыми обитателями парка. Каждая частичка Света в предрассветном полумраке увеличилась в десятки, сотни, тысячи раз. Цвета вокруг стали ярче, сочней. Роса, капавшая с деревьев, стала играть светом, словно каждая её капелька была огранена, будто алмаз.       Птицы стали петь мелодичней…       Я испугался этого состояния. Попытался встряхнуться. Но это продолжало происходить со мной. Я остановился. Вокруг было тихо…очень тихо. Тихо… И вместе с тем мой мозг переполняли хлынувшие в разум, новые, невиданные ранее, волны мыслей и образов, а ушные перепонки разрывались от непрерывного потока заполонивших слух, звуков. Я слышал и понимал всë: и сладостное пение птиц, и кроткий шёпот листвы, и выразительные, игриво звенящие тысячей маленьких колокольчиков, ритмы капающей росы — всё вместе и, одновременно, по отдельности. И всё, что я слышал, всë это неугомонное, безостановочное звучание пульса Вселенной в моей голове, сливалось в одну прекрасную… прекраснейшую мелодию…       Мое любование своим состоянием прервал пищащий звук. Он исходил от меня. Я обнаружил на своём запястье электронные часы. Экран отображал цифры: 05:19       Я обернулся. Лучи Света уже взошли над горизонтом. Память прорезали произнесённые с четверть часа назад, слова, отдававшие табачным перегаром: «Восход будет означать для тебя ещё одни похороны всю твою дальнейшую… Смерть.» Скоро Солнце должно будет обратить свой испепеляющий взор на меня…       Я побежал. Побежал изо всех сил. Но нужно было бежать ещё быстрее. Вскоре я обнаружил, что несусь быстрее ветра, свистящего в ушах. Солнечные лучи доползли до меня. Спину начало жечь. К счастью, ноги, подгоняемые жжением в пятках, донесли моё, опалённое ультрафиолетовым излучением, и пахнущее копчёным мясом, тело, до ожидавшего меня в центре парка, пункта назначения, раньше момента возможного летального исхода.       Достигнув руин церкви и не успев рассмотреть искорёженный рукой времени памятник архитектурной старины я, на бегу различив среди обломков строения вход в некое полуразрушенное подобие местами обвалившегося церковного погреба, нырнул внутрь, а затем, весь в ожогах, заснул там, просто вырубился, краем отключающегося сознания подметив для себя, что планировщики парка проявили довольно-таки дурное остроумие, искусно вплетя в название своего творения причудливый узор злой иронии… Запись 3: Моя первая запись.       Мне снилось что-то непонятное. Во сне я видел красивую, смуглую, черноволосую, кареглазую девушку. Её лицо казалось мне до боли знакомым, но я не мог вспомнить ни её имени, ни обстоятельств, в которых видел её. Ещё мне снилась кровь. Я тонул в ней, погружался глубже и глубже в кровавый омут, захлёбывался ею…       Когда я проснулся, Солнце ещё светило. Я с интересом начал изучать своё новое обиталище. Здесь было сухо, прохладно и безопасно. Но главное — здесь было темно. Я начал припоминать то, что видел во сне, и, когда по велению кратковременной памяти почувствовал обычно солёный, но теперь показавшийся мне сладковатым, вкус крови на устах, осознал, что голоден. Это было как минимум странно. Внезапно снаружи моего убежища послышались звуки движения некоего живого существа. Через минуту к выходу из подвала вышел… кролик. Он стоял и смотрел на меня…       Я подмигнул ему. В прошлой жизни я, определённо, любил животных…       Внезапно со мной начало происходить что-то страшное. Мне захотелось схватить это милое создание и вцепиться в него. Зубами. Кончиком языка я нащупал в ротовой полости две пары длинных острых клыков, выступавших над рядами остальных зубов. Я ужаснулся. Неужели, я… Нет! Этого не может быть…       Голод затуманил разум. Я потянулся к животному. Рука была в нескольких сантиметрах от кролика…       Внезапная Боль остановила меня. В этом чудовищном порыве Голода я не заметил, как вытащил руку на Свет. Кролик убежал. Рука больно пузырилась багровым ожогом…       Жертва ускользнула, охотник остался наедине с Голодом. Очень кстати в сознании всплыл хриплый голос: «Это тебе… э… на первое время…». Я пошарил по одежде. Во внутреннем кармане обнаружилась небольшая стеклянная бутылка из-под минералки. Я открутил крышку. В лицо пахнуло… кровью. Я не стану это пить. Не стану… Секунд через пять с четвертью бутылка была осушена тремя глотками. Голод не ушёл, но его железная хватка ослабла.       Моё внимание привлекла груда кирпичей. Под ней я нашёл эту книгу, которую, вероятно, вы сейчас держите в руках. Меж измятых, оттенённых желтизной времени страниц, объятых кожаной, испещрённой морщинами ветхости обложкой, было вложено гусиное перо. Я разбил бутылку, взял в руки донышко и закатал рукав. На одном из запястий я обнаружил татуировку, походившую на клеймо, изображавшую две большие, отзеркаленные буквы «Б».       Интересно, откуда они здесь?..       Разрезав вену заострённой стенкой бутылочного донышка, я нацедил в него, словно в стакан, несколько граммов своей крови.       Вероятно, при жизни мне доводилось вести дневник, так как искать тему и форму повествования мне не пришлось. Руки сами обмакнули перо в кровавую чернильницу и начертали на чистой странице выбитое на моём надгробии: «Мой дорогой Валентин…». Ну, а дальше вы уже знаете… Запись 4: Моя первая жертва.       Наконец-то! Сидеть в подвале десять часов просто невыносимо. Свет уступил место Тьме. Я могу выйти…       Голод свербит во мне… Внутри всё сводит голодной судорогой. Прежде всего, мне нужно выяснить, кто я и что со мной происходит. Куда же пойти?.. Могильщик! Он знает обо мне и таких, как я, наверное, больше всех. Он точно ответит на мои вопросы. Надеюсь, Кладбище работает без выходных…       Я вышел из подвала. Солнце уже зашло за горизонт, передавая эстафету ровному и мрачному мерцанию ночного светила, фланги по диаметру которого стали весьма подходящей позицией для атаки тяжёлых свинцовых туч. Я взял курс на Кладбище и двинулся в путь. Ночь задавалась прохладной. Царящие вокруг тишина и безмолвие навевали тревогу и беспокойство. Всё вокруг замерло и затаилось, словно бы ожидая чего-то: сверчки стали постепенно замирать по мере моего продвижения по намеченному пути, их стрёкот сменился задающими устрашающую атмосферу, осторожным и подозрительным потрескиванием веток и грозным уханьем совы где-то глубоко во Тьме лесной чащи. Дурное предчувствие даже и мысли не держало подводить меня. Внезапно мой слух прорезал женский крик. Я осмотрелся. Вокруг не было ни души. Несмотря на это, крик опять настойчиво вторгся в мой слух. Внутренний компас, сам собой, определил направление, с которого до меня доносился женский голос. Я помчался туда. Моё передвижение было очень быстрым и совершенно бесшумным. Примерно в пятистах метрах от моего начального местоположения я обнаружил, спрятавшуюся в роще от чужих глаз, поляну с парой молодых людей в состоянии наивысшей эмоциональной точки любовного конфликта, взрезавшего монотонность звучания ночи руганью, эмоциональной экспрессией и раздражением, долго томившимся в обоих участниках душещипательной драматической зарисовки…       Он кричал, что она ему что-то там «не дала». Он кричал, что она хренова недотрога, кричал, что уходит от неё. Она кричала, что ему надо только чего-то там «одного». Она кричала, что он самолюбивый козёл и извращенец. Она также была не прочь расстаться с ним. Казалось, небо, уже успевшее укутаться в лохмотья грозовых облаков, угрюмо нависшее над исполнявшей предназначение театральной сцены, поляной, и оказавшееся таким же, как и я, нечаянным зрителем разыгравшейся, в гуще лесных зарослей, драмы с элементами шекспировской трагедии, не смогло сдержать порыва произведённого на него, впечатления, и позволило себе включиться в действие, реакцией чему послужило излияние дождевых капель на ещё не остывшее, от пожара страстей, поле любовной брани, сопровождавшееся громовыми раскатами, отождествлявшимися с аплодисментами. Вдоволь набрызгавшись дерьмом друг в друга и закончив на этом свои несложившиеся отношения, молодые люди разошлись по разные стороны света: он — на север, она — на юг. Слава Богу, обошлось без жертв…       Я развернулся в противоположную, от поля словесной битвы, сторону, с намерением продолжить свой путь до Кладбища…       Что-то остановило меня. Этим «чем-то» был Голод. Он говорил со мной. «Разве ты не голоден?» — спросил он меня. «Да…» — ответил я, не в силах лгать самому себе и сопротивляться инстинктам. Ответом на честное и откровенное признание своей внутренней слабости перед гнетущим порывом нестерпимого желания утолить свои, в последнее время, принявшие роль естественных, потребности, был вывод, приведший к логическому завершению диалога с одной из худших сторон своей личности: «В таком случае, уходить рано…».       Парень шёл по дороге, нервно шаркая одетыми в кроссовки ступнями, раз за разом, в порывах нахлынувшего волнами, разочарования, взметая комья мокрой земли и опавших листьев. Про себя и вслух он материл хренову девку, которую кадрил три месяца в надежде, что ему перепадёт что-нибудь поинтереснее прогулок по парку Рассвета под звёздным небом и поцелуйчиков под Луной… — Проблемы?. .       Парень вздрогнул, остановился…       В трёх шагах от него стоял Валентин. Это был я…. — Есть закурить? — спррашивает он, осторожно подходя ко мне. Я протягиваю ему открытую пачку сигарет. Он берёт сигарету. Я убираю пачку в карман. Это был я. И в то же время — это существо не было мной. Это был расчетливый, беспощадный, свирепый, голодный хищник…       Свет зажигалки вытягивает из Тьмы очертания моего лица, оттеняя изгибы улыбающихся губ и глаз, сверкающих гранями искусно выражаемого добродушия. Пристально вглядываясь в мои черты, парень интересуется. — Слушай… Мы раньше не встречались? — спрашивает он. — Не думаю…       Я услужливо подпаливаю кончик его сигареты. Это был я… Но я был в маске. В Маске Голода. Я слушаю его, с неотличимым, от подлинного, интересом, ловлю каждое слово. Но думаю только об одном. О его шее. Это был я…       Минуту спустя. Я лежу на дороге, вцепившись в его тело. Голод ушёл. Ко мне снова вернулся рассудок. Во Тьме я могу разглядеть то, чего не может увидеть обычный человек. Аура жизни моей жертвы, минуту назад приводившая меня в крайнее возбуждение, ушла, просто исчезла. Парень посинел и уже не подаёт признаков жизни. Разве что его рука. В ней ещё есть тёплая, живая энергия. Она дёргается. Дёргается в предсмертной конвульсии. Я хлопаю его по руке. Наконец-то. Успокоился. Я начинаю подниматься с земли, в какой-то момент заношу голову над лужей. В грязной, мутной воде отражаюсь я. Чудовище. Монстр. Убийца…       Мои глаза… Они приобрели неестественный, кроваво-красный оттенок. Красные искры Голода в моих зрачках постепенно затухают. Монстр уходит внутрь, скрывается под моей личиной. С окровавленных губ в воду срывается капля крови. По луже идёт рябь… Внезапно, тело моей жертвы снова начинает светиться изнутри, словно сама Смерть отказала ей в пропуске на тот свет, оказав бедняге реанимационные действия и прописав в протоколе временную отсрочку от рекрутского набора в армию мёртвых. Мертвец, с переливающимися всеми оттенками непередаваемого, неописуемого ужаса, глазами, хватает меня за грудки своими синими пальцами. Посиневшие губы шепчут. — Валентин… Заложный… Запись 5: Мой первый вопрос.       Доставив утаскиваемое мною за шиворот, на протяжении всего пути от места убийства до Кладбища очерчивавшее заданный маршрут глубокими бороздами на земле, бездыханное тело, наконец-таки, отдавшего концы, парня, я оставил труп во Тьме у ворот и направился к служебному помещению. Там, в полутьме, освещаемой лишь стоящим на гробе, фонарём, спиной ко мне сидел Могильщик, тщательно полировавший лезвие своей лопаты. Видимо, завтра у него будет много работы. Он встретил меня вопросом, не оборачиваясь. — С чем пожаловал?..       В прокуренном, кряхтящем голосе не осталось ни нотки утреннего добродушия. Его голос звучал, словно фортепиано с клавишной панелью, ограниченной лишь нотами «до». Я был напряжён, как скрипичная струна. — Что… со мной… происходит?! — Ты мёртв.       Мёртв… Об этом я и сам догадывался. Чтобы понять это, не обязательно было лезть в справочники. Достаточно было вспомнить, что утром я вылез из могилы. Да… Не знаю, кем я был в прошлой жизни и верил ли я вообще в Жизнь после Смерти, но готов поспорить: если бы кто-нибудь сказал мне раньше, что однажды я вылезу из могилы за пределами Кладбища, я бы хохотал без остановки над подобным заявлением не меньше пятнадцати с половиной минут. Зацикливаться на этой теме я не стал. На тот момент у меня были вопросы поважней. Я решил расставить все точки над «i», вернувшись к началу нашего первого, несостоявшегося разговора, и задать вопрос, который должен был быть задан ещё утром. — Кто я? — Ты…       Могильщик закашлялся. Его кашель был подобен скрежету когтей о крышку гроба. Прокашлявшись, он закончил: -… вампир.       Это был ответ на грани дурдома. Вампир… Ну конечно же. Мог бы и сам додуматься. Я — ВАМПИР! — Это полный бред… — Это — твоя новая жизнь… — Кем я был раньше? — Знаешь, если бы я на каждого из вас заводил картотеку, то я бы сейчас не гробы, а стеллажи для документов сколачивал.       Я понял, что зря пришёл сюда. Могильщик закурил короткую сигарету без фильтра. Делая затяжку, он прокряхтел: — Это всё, что ты хотел узнать?       Тут я вспомнил сценарий второго акта своего визита. — Да, э… вот ещё что… у меня тут… в общем…       В данной ситуации говорить было несколько неловко. Я решил пропустить свою косноязычную речь, без запинки выпалив фразу, целиком и полностью раскрывающую суть второй причины моего прихода. — Я убил человека… — Что ж, обычное дело для таких, как ты. — ответил Могильщик с умопомрачительным спокойствием. Я поспешил направить мыслительные процессы моего собеседника в правильное русло. — Нет, ты не понял. Суть в том, что этот парень… он… знает меня. Точнее, знал… Могильщик скептически приподнял густую, чёрную, с проблесками седины, бровь. — Надо же. И как ты это понял? — Он говорил со мной. — И что же он тебе сказал? — Он назвал моё имя. И фамилию.       В тёмных, доселе равнодушных глазах Могильщика появились искорки любопытства. — Фамилию? — Да. Если верить этому парню, то меня зовут Валентин Заложный. Внезапно Могильщик встрепенулся. Он не совершил никаких действий, способных выдать его возбуждение, но я ясно почувствовал, как в его внутренней ауре произошли резкие изменения потока излучаемой энергии. В ней исчезли безразличие и равнодушие. Подрагивающим, от внутреннего напряжения, голосом, он переспросил: — К-как ты сказал? — Заложный. — Заложный… — Что? Ты знаешь что-нибудь?       Могильщик осознал, что ведёт себя странно, сделал глубокую затяжку, после чего выпустил густой клуб крепкого, грубого сигаретного дыма, и сразу же решил реабилитироваться в статусе нейтрала по отношению к услышанному: — Нет. Ничего…       Могильщик лгал. Это можно было распознать, даже не прибегая к способностям вампира, так как в актёры путь ему был закрыт.       Математики говорят: «В любом хаосе есть порядок». Восточные философы говорят: «Случайности не случайны». Как оказалось, оба высказывания были применимы к данной ситуации. В вышеописанных событиях, на первый взгляд кажущихся чередой случайностей, всё шло по чётко прописанному плану. Все действующие лица — Могильщик, жертва, да и сам я — хоть и не были артистами, в нужный момент появлялись на сцене и, отыграв свою роль с претензией на награду Британской киноакадемии, отправлялись за кулисы. Ложь Могильщика стала отправной точкой сюжета истории с интригой, неожиданными поворотами, глубоким смыслом и непредсказуемым финалом. Сюжета истории, способной… изменить… всë…       Но… Не буду раскрывать замысла режиссёра. Читайте сценарий и следите за кровавым следом моего пера. Начинается самое интересное…       Могильщик задумчиво почесал худую, впалую, обветренную, покрытую чёрной, двухдневной щетиной, щёку, поспешно утёр рукавом плаща капельки пота, выступившие на испещренном морщинами, лбу, затем, с плохо скрываемым волнением, спросил: — А… Где ты говоришь, ты встретил этого парня? — В лесу. Я застал его за решением проблем личной жизни и… — Где он сейчас? — прервал меня Могильщик. — Я оставил труп на улице. — Ты что, притащил его сюда?! — вскричал Могильщик, выронив из губ сигарету.       Мне нечего было сказать. Это, на самом деле, было неосмотрительно с моей стороны. — Да я… просто… — начал мямлить я с намерением хоть как-то оправдать себя. — СЛУШАЙ! Мне не нужны разборки с «Легавой Сворой»! — не унимался Могильщик — Здесь и так мертвецов хватает! Чем ты вообще думал, когда тащил его ко мне?..       После недолгой, напряжённой паузы, в течение которой Могильщик тушил каблуком сапога упавшую, на пол, сигарету, ситуация была разряжена снисходительной фразой моего собеседника, согласившегося отпустить мне мои недавние грехи: — Ладно… Пошли, посмотрим на твою первую жертву…       Мы вышли на улицу. Я выволок труп из Тьмы. Осмотрев жертву моего Голода, Могильщик произнёс: — Чистая работа…       Я, конечно, был польщён подобной оценкой, но тот факт, что оценивалось убийство человека, заставил меня виновато потупиться. — Надо обыскать его. — скомандовал Могильщик.       Я начал шарить по одежде трупа. В нагрудном кармане куртки нашлись зажигалка, пустая сигаретная пачка и документы: паспорт, водительские права и… медицинское удостоверение. Парень был врачом. Точнее, он работал в морге… — Вот и зацепка… — промолвил Могильщик, закуривая новую сигарету без фильтра.       Сознание вытянуло из памяти предсмертный разговор жертвы с охотником: «Слушай… Мы раньше не встречались?».       Он видел меня в морге. Согласно удостоверению, парень работал в больнице «Чертоги Здравия». Что ж, пора взять больничный. Ничего не говоря Могильщику, я направился к воротам. — Далеко собрался? — послышался хриплый голос за спиной. — В больницу. Заодно и здоровье проверю… — Может быть, возьмешь пару уроков самозащиты?       Предложение было несколько… непонятным. — Ты забыл, кто я? — задал я, как мне показалось, риторический вопрос, оборачиваясь. — В том то и дело, что с памятью у меня всё в порядке. — затягиваясь, ответил Могильщик. — По-моему это ты забыл, кто ты… теперь. И если ты думаешь, что никто не желает вампиру вторых похорон, то ты — глупый вампир. Немного помедлив, я согласился. — Ладно. Только недолго… Запись 6: Проститутка с ангельскими глазами.       К двум часам ночи я добрался до города. Лихославль был небольшим, хотя достаточно развитым населённым пунктом, со своей атмосферой, своим шармом, и, как оказалось, своими опасностями и пороками. Было тихо. Очень тихо. Я шёл по тёмному переулку спального района, освещаемому лишь тусклым светом фонарей, некоторые из которых мигали, а то и вовсе искрились по причине неисправности электропроводки. Внезапно царящую в трущобах тишину прервали крики и хохот. Мой вампирский слух уловил мужские и женский голоса. Идя на звуки, я свернул за угол. В маленьком скверике, освещаемом сразу четырьмя фонарями, излучающими Свет, недостаточный для того, чтобы разорвать ночную Тьму, стояла девушка, окружённая несколькими молодыми людьми, двое из которых удерживали её за руки. — Абсолютно ничего личного, дорогуша, чистый бизнес. — говорил самый здоровый парень, стоявший перед девушкой, по всей видимости, главный. — Ты уже и так много задолжала нам, поэтому расплачиваться будешь по полной программе. Понимаешь, о чём речь?       О чем шла речь, понимали все присутствующие, в том числе и я. — Итак, — продолжал главарь. — У тебя есть два варианта: либо ты удовлетворяешь мужчин прямо здесь, в этой романтичной подворотне, либо мы тащим тебя в более тихое место, но в этом случае одним своим телом ты не отделаешься…       Наступила небольшая пауза, по истечении которой главарь решил поторопить девушку с решением: — Ну, так какой вариант тебе больше улыбается — номер один или номер два? — Кхм-кхм… — донеслось из Тьмы.       Заигравшиеся без режиссёра, артисты данного спектакля удостоили вниманием противоположную часть сквера, где находился я, так не вовремя сорвавший кульминацию постановки. — Чего надо? — спросил меня главарь. Я закурил, дабы выглядеть более представительно. — Чего мне надо? — переспросил я. — Хороший вопрос! Мне надо, чтобы озабоченная интимными проблемами часть присутствующих покинула данный двор. А то из мусорного бака и так жутко воняет. — Ты кто такой? — Я? Местный супермен, при исполнении. А вы находитесь на вверенной мне территории. Можете творить что угодно, где угодно, когда угодно. Но только не на моём участке и не в мою смену.       Парни отпустили девушку и двинулись ко мне. Через несколько мгновений я был в процессе близкого знакомства с тремя из четырёх участников несостоявшегося, по причине моего вмешательства, группового изнасилования. Главарь остался охранять пленницу, приставив к её голове пистолет. Стоявший позади меня, член честной компании, ехидно произнёс: — Сейчас запахнет кровью! — Это точно. Уж я позабочусь… — отозвался я, щелчком пальцев посылая окурок себе за спину, прямо в морду остряку. Я стоял в окружении трёх здоровенных детин, готовых избить меня до смерти. Я был напряжён, но страха не чувствовал. Я был спокоен. Абсолютно спокоен. Я замер и как следует сосредоточился. И начал вспоминать…       Могильщик и я стояли в полутора метрах друг от друга, на равных долях квадратной, очерченной блестящим лезвием лопаты, земляной площадки. -Итак, начнём. — прозвучал в кладбищенской тишине каркающий голос организатора занятий. — Урок номер один: первым делом необходимо научиться разбивать окружение. Это как в бильярде: первый шар разбивает фигуру и обрисовывает ситуацию на бильярдном столе. Примерно то же самое и здесь: первые три-четыре удара — и ты уже ведёшь в счёте. Остальное — дело техники. Ну, ладно, что-то я заговорился совсем… Приступим.       С этими словами учредитель кладбищенских курсов самообороны хлопнул меня лопатой по лбу, из-за чего я, на некоторое время, потерял из виду и его, и Кладбище, и самого себя.       Когда я открыл глаза, вокруг меня стояли… Три Могильщика. — Не знал, что ты так умеешь… — вымолвил я, будучи поражённым неожиданным разтроением личности моего преподавателя. — Не отвлекайся! — проговорили трое в один голос. — Твоя задача — нанести удар каждому… мне. Наноси удары по мере того, как каждый из нас будет готов атаковать. Тебе нужно распознать ауру напряжения вокруг каждого из противников. Готов? Давай!       Все три экземпляра начали в разное время поднимать оружие. Я напрягся…       И это напряжение сыграло свою отрицательную роль. Я совершил атаку, но не вовремя. Две из трёх целей были выведены из строя, третья, ударом по голове, вывела из строя меня. — Перед атакой ты должен быть расслаблен, спокоен и уверен в себе. — одновременно вторили друг другу три копии моего руководителя. — Попробуем ещё раз.       Я поднялся с земли. Три моих противника снова начали замахиваться…       Я был спокоен. Абсолютно спокоен. Я замер и, как следует, сосредоточился.       Мой внутренний радар поймал волны микровибраций, свидетельствовавших об усилении концентрации силового поля вокруг тел трёх моих противников. Я ждал нужного момента, и он, наконец, настал вместе с активизацией вибрирующего потока силовой энергии, курсом примерно на двести семьдесят градусов от меня. Я нанёс удар ногой первому, приготовившемуся напа-дать, Могильщику. Тот свалился на землю. Следующим под раздачу попал его сосед, левее. Воспоминание начало таять по мере слияния моих противников с землёй. Каждая поверженная копия Могильщика, соприкасаясь с поверхностью земли, превращалась в одного из окружавших меня уродов. Последним достиг пика напряжения поток энергии насильника, стоявшего прямо передо мной и удостоенного хука справа. — Отлично! — прозвучал в моих ушах голос Могильщика, таявшего в моём сознании.       Я перешёл к следующему воспоминанию… — Урок номер два. — гаркнул Могильщик, втыкая лопату в землю, словно копьё, примерно в двух метрах от того места, где стоял сам. — Тебе следует научиться правильному сближению с противником. Подходи.       Я стал шагом приближаться к Могильщику. В мгновение ока он оказался у своей лопаты, затем, подлетев ко мне, саданул меня ею по макушке. Я отлетел в противоположный конец ринга. — Пока ты подкрадываешься к врагу, — начал свою лекцию мой тренер. — он может сделать всё, что угодно. Не давай ему такой возможности. Твоё сближение с противником должно занимать не больше полсекунды.       Я поднялся на ноги. — Представь, что ты стоишь прямо перед противником. — продолжил лекцию Могильщик.- Сократи расстояние мысленно.       Я напряг воображение. Как только в голове возник образ Могильщика, находящегося настолько близко, насколько можно было рассмотреть все, словно рисованные карандашом, изгибы его морщинистого лица, ноги за секунду, а может быть, и раньше, донесли меня до моей цели.       Воспоминание начало таять. Морщинистое лицо Могильщика исчезло, уступив место роже одного из насильников. Моё сознание погрузилось в очередное воспоминание… — Переходим к уроку номер три. — говорил Могильщик. — Тебе необходимо научиться ограничивать противника в действиях. Для этого тебе нужно схватить его. Попробуй. Я схватил Могильщика за горло. Он с лёгкостью оттолкнул меня и пнул лопатой в бок. — Ты не понял. — сказал он, воткнув лопату в землю и опершись на неё.– Ты должен напрячь руку. Хватка должна быть поистине вампирской. Дубль два.       Я снова взял Могильщика за горло, но теперь, схватив, напряг мышцы руки. Могильщик был обезврежен.       Воспоминание опять начало обрываться, в моей руке извивался один из насильников. Я стал припоминать далее… — Урок номер четыре. — произнёс Могильщик. — Теперь попробуем научить тебя различным действиям при захвате. Подожди минутку…       Через вышеупомянутую минутку, длившуюся минут пятнадцать с половиной, в течение которой Могильщик вытаскивал с заднего двора служебного помещения металлический ящик, непонятно для чего служивший данному учреждению мы, наконец, смогли продолжить занятия. — Для данного упражнения тебе понадобится… снаряд. — сказал Могильщик, подозрительно косясь на лежащего в стороне от нашего поля для учений мёртвого патологоанатома.       Вскоре до меня дошло, как именно Могильщик намеревается использовать мертвеца. — Ты хочешь отработать со мной бросок трупа в ящик? — решил уточнить я в крайнем, даже для вампира, удивлении. — А ты что, желаешь увидеть меня в качестве спортинвентаря? — ехидно отозвался он.       Мне пришлось согласиться с Могильщиком. Вряд ли я смог бы поиграть моим преподавателем в баскетбол, ибо такая попытка была бы чревата проведением ещё одного матча, только в хоккей с лопатой вместо клюшки и со мной в роли шайбы. — Что ж, начнём. — подытожил Могильщик, поднимая с земли труп и кидая его мне. — Для начала тебе нужно обучиться простейшим действиям с захваченным про-тивником. Просто прыгни к ящику и закинь тело внутрь.       Как только я подлетел к ящику, воспоминание улетучилось, в моей руке находилась шея живого, пытающего-ся освободиться, члена шайки. Достигнув конечного пункта своего сверхбыстрого перемещения, а конкретней, упомянутый мной в разговоре с главарём, источающий запах тухлых продуктов, мусорный бак, я поставил свою ношу на ноги перед железным ящиком и придал ей ускорение ударом ноги в грудь, после чего она, ведомая инерцией, свалилась в металлическую ёмкость, на треть заполненную отходами жизнедеятельности обитателей местного квартала и, тем самым, стала достоянием санитарной службы города. Свалившись внутрь ёмкости, несостоявшийся насильник попытался вылезти обратно, для чего встал во весь рост и схватился за край отверстия, предназначенного для помещения мусора в бак, которое только что было использовано по назначению. Данная попытка была оценена по достоинству и пресечена ударом крышкой бака по голове, а старания насильника вознаграждены ущемлением пальцев рук       Я вновь погрузился в воспоминания…. — Урок номер пять: тебе нужно научиться уклоняться от ударов противника. — сказал мой экзаменатор. — Настройся на ритм его атак и постарайся перенестись в сторону. Итак, я нападаю!       Могильщик начал размахивать лопатой перед собой. От одного удара я уклонился… — Прекрасно! — сказал Могильщик. — У тебя хорошо получается! Продолжай в том же духе! … а вот от следующих трёх не смог…       Первые две атаки пришлись на фланги, намяв мне бока и отбив сначала печень, потом селезёнку. Третий, завершающий удар, обрушился на корпус. Лопата ровно вписалась в мою грудь, заставив меня откатиться на полтора метра назад. — Рано похвалил. — с укором сказал Могильщик. — Ну, ничего… Попробуем ещё раз.       Я заставил тело вновь принять вертикальное положение и приготовился к свисту лопаты, за которым, как я надеялся, не последует ещё один нокдаун. Могильщик приготовился нанести удар, сделал замах…       Поток силы переходил к своей кульминации. Лопата уже заняла вертикальное положение, готовясь обрушиться на мою голову… Сориентировавшись, я перенёс своё тело в область левее предполагаемого места удара. Лопата просвистела в воздухе, не найдя ничего, чему могла бы причинить физическую боль.       Воспоминание начало перетекать в реальность. оказавшись в стороне от лопаты Могильщика, я перевёл взгляд на моего тренера, который начал превращаться в члена банды насильников, орудовавшего железным ломом. Следующие пять ударов также пришлись на бесплотное пространство. Я вовремя оказывался либо слева, либо справа, либо снова справа, либо опять слева. — Вот так! — рявкнул мой учитель, растворяясь в моей памяти.       Я опять начал вспоминать…. — Переходим к завершающей части наших занятий. — сказал Могильщик. — Финалом твоего обучения станет практика основы рукопашного боя. Тебе необходимо научиться драться. Нападай.       Он выставил лопату перед собой. Я начал бить моего противника кулаками. Внезапный удар лопатой по физиономии прервал избиение. — Ты атакуешь, как человек. — сказал Могильщик. — Твоя атака должна быть ураганом ударов, не позволяющим врагу в ответ огреть тебя лопатой, или, если повезёт, чем-нибудь потяжелее. Попробуем ещё раз.       Я начал бить. Мои удары стали в несколько раз резче, быстрее и сильнее. Я пробиваю блокировку Могильщика и колочу его по лицу, бью в грудь, в живот. — Эй, хват…тит… — прорывается голос Могильщика из-за вихря моих атак. Но я не останавливаюсь. Не могу. Как обычно, Кладбище и Могильщик тают в моей памяти. Я возвращаюсь в реальность, в которой мой противник повержен. Он лежит и корчится. Видимо, я и не заметил, как проломил ему грудную клетку. Следующий на очереди — главарь, всё ещё держащий девушку на прицеле. — Да чтоб тебя, сукин сын!!! — кричит он, переводя ствол пистолета на меня и открывая огонь. Пули засвистели в воздухе, наполнившемся запахом пороха. Я моментально укрываюсь за ближайшей скамейкой, которая тут же принимает на себя три свинцовых снаряда, выпущенных один за другим. Спустя миг я уже прыгаю за мусорный бак, в котором образуется четыре вмятины от пуль. Спустя ещё несколько выстрелов я подхожу вплотную к стрелку, закрыв своей тощей грудью дуло пистолета…       Главной уязвимостью моего противника была не слабость зрения или невозможность как следует взять свою цель на мушку по причине моей молниеносной реакции. Подвох крылся в отсутствии у него элементарных способностей к простейшим математическим расчётам. Очередное, последнее нажатие на спусковой крючок пистолета главарём шайки, сопровождается глухим щелчком затвора, знаменующим истощение боезапаса огнестрельного оружия в его руках. Считать патроны не входило в его привычки. К несчастью для него…       Я разрываю его горло клыками, заливая всё вокруг фонтанами и брызгами алой жидкости. Главарь сваливается замертво. Я закуриваю. Из противоположной части двора ко мне осторожно подходит причина кровавого спектакля. — Спасибо… — смущённо произносит она. Я курю, отвернувшись в сторону от неё, всё ещё дрожа и пытаясь прийти в себя. — Тебя ранили? Может, тебе нужно в больницу? — Как раз туда я и направлялся… — говорю я, вспомнив о своих делах за пределами сквера. — Знаешь, ты мне напоминаешь одного парня… — всматриваясь в моё лицо, говорит девушка.       Я перевожу на неё взгляд.       Она красива. Её глаза… Они… ангельские. — … да… — продолжает она, предаваясь воспоминаниям. — Он был влюблён в меня по уши. Даже стихи мне писал. Интересно, где он теперь…       Девушка кажется милой. Но внезапно… — Кстати, насчёт приятностей… Если ты хочешь, то я не против… этого… ну… ты понимаешь… награды…       Она подходит ближе. От неё не пахнет алкоголем. Она абсолютно трезва… — Я уверена, ты хочешь этого. Ты ведь хочешь, правда? Хочешь побеспокоить мой внутренний мир? Она окинула меня оценивающим взглядом, каким проститутки удостаивают своих клиентов в надежде выгодней себя продать, затем извлекла из своей сумочки пачку с длинными тонкими сигаретами. — Как я понимаю, для не особо важно, под кого лечь… — подметил я. — Ох, если ты вздумал забивать мне голову своими высокоморальными лекциями, — затягиваясь, ответила проститутка. — то это абсолютно бесполезно. Тебе не удастся меня изменить… — А я и не пытаюсь!!! — взревел я, подлетая к ней вплотную, так близко, что можно было рассмотреть каждую линию узора её божественных глаз. — Я хочу лишь, чтобы ты забыла меня и всё, что здесь происходило. Тебе понятно?       Проститутка повторила сказанное мной, будучи словно под гипнозом. — Да. — повторила она. — Забыть тебя. Забыть всё, что здесь происходило… — И вот ещё что…       С этими словами, я, собрав в кучу всю ненависть, огрел её по щеке, размазав по её лицу смесь венозной и артериальной крови лежавшего поодаль главаря банды насильников. — Шлюха… — оскалившись вымолвил я, скрипя клыками и уходя с освещаемой четырьмя фонарями, территории сквера, в центре которого стояла она…       Падший ангел в вызывающе соблазнительном наряде дешёвой уличной проститутки…       Демон во плоти с поистине ангельской красоты, глазами…       Это было подобно опрокинутому внутрь себя, бокалу изысканного вина, разбавленного дешёвым пойлом, купленным за три с половиной гроша во вшивой уличной лавке, от привкуса которого хотелось блевать кусками своего полуразложившегося желудка прямо на, залитый кровью, мокрый асфальт…