***
«Ты снимаешь вечернее платье, стоя лицом к стене...» – Да что с тобой не так?! – кричал молодой паренек. – Если ты позвала меня для того, чтобы кидаться двусмысленными фразочками – смысла мне оставаться тут нет. – До тебя все еще не дошло? – сейчас юная Фрейя слишком выделялась на фоне той, что Альфред наблюдал ранее, как минимум, негромким голосом во время общения. – Ты же живешь с ним, вы же семья. Неужели ты не страдаешь от терапий своего отца? – Не начинай мне про папу, я еще от возгласов Эдны не отошел, – закатив глаза, Марсель демонстративно отвернулся от собеседницы. – Какое "страдаешь"? Фрейя, ты хоть думай, что говоришь! Я повторюсь: если ты привела ме- – Хорошо, – обронила рыжая, прервав говорящего, после чего отвернулась и подошла вплотную к стене, что была, к слову, не сильно далеко. «... И я вижу свежие шрамы на гладкой, как бархат, спине...» Фрейя стянула с головы панаму, которую не снимала на протяжении всего дня. Альфред еще утром спросил про "дурацкую идею носить панамы в пасмурную погоду". Сейчас он сможет узреть ответ на свой вопрос. На затылке такой же молодой девчушки красовалась лысина. Не сильно заметная, небольшая, но вполне себе существующая. Рыжая медленно взяла один локон пальцами и провела ими по всей его длине. В фалангах осталось приличное количество кудрявых волос. Собеседник вмиг замолк. Неловко. После пары минут молчания, что растянулись на часы из-за напряженности всей картины, Фрейя повернулась лицом к Альфреду. По ее особо румяным, кажется, пылающим и веснушчатым щекам катились маленькие бусинки слез, что было еще непривычнее от девочки-бунтарки, которая может что угодно – даже если в понятие «что угодно» по мнению Альфреда входят пропуск занятий у Хорнбуша и игры с садовым шлангом. Марсель младший не сильно далеко ушел от собеседницы: от всего происходящего тот скорчил такое выражение лица, будто сам сейчас разрыдается – если бы не его блестяще отточенные манеры и воспитание, конечно же. «... Мне хочется плакать от боли или забыться во сне. Где твои крылья, которые так нравились мне?» – Но... – мальчик не сильно интересовался рабочими делами отца и даже догадываться не мог, что не он один в свои малые года сидит на медикаментах и шоковых терапиях. – Что?.. «… Когда-то у нас было время...***
… Теперь у нас есть дела...» Взрослая жизнь настигла «здоровую» Фрейю слишком скоро. Приспосабливаться, когда твои родители мертвы, а единственная подруга заточена в дурдоме – так себе процесс. Все сложно и непонятно для юного мозга, по сути, так что в качестве отдыха от рутины она предпочитает гулять по улочкам и слушать уличных музыкантов. Это как раз один из тех удачных дней, когда ей посчастливилось наткнуться на одного из них.***
«... Доказывать, что сильный жрет слабых – Доказывать, что сажа бела...» Будучи совершеннолетним и почти отделенным от родительского гнезда юношей, Альфред не чувствует особого шарма «взрослости». Отец всегда делал из него примерного ребенка во всех аспектах, так что детства, считай, у него не было, но парень уже давно смирился. Спорить бесполезно. Тем более, Горацио не знает о последствиях пубертата, и о том, что Альфред лишь играет роль того образцового ученика, дабы курс «лечения» не возобновился. Для него больше не является нонсенсом не знать какие-то странные математические формулы или не перечитывать справочники по истории каждый день. Он может просто прогуляться, и, скажем, поиграть на скрипке в парке. Вот к чему-чему, а к струнно-смычковому инструменту он привязался. Марсель младший исполняет то, что любит сам, что не сильно сложно, и что может удачно сочетаться с атмосферой на улице. Поскольку скрипкой он занимается с самого раннего детства, то во время игры в его голове частенько всплывают давние воспоминания. Например, об Эдне с Фрейей. Кстати, как там они?***
«Мило, вполне», – думала про себя рыжая, глядя на знакомого человека издалека. Неужто заделался в великие музыканты? Конечно, Альфред играет очень даже неплохо для совсем зеленого скрипача, но долго находиться Фрейя тут не может. Воспоминания, скрипка, схожие черты лица с... Горацио. Марсель младший к тому же мало поменялся с прошлых лет. Да, подрос, возмужал, поменял свою «дурацкую школьную форму» на что-то нормальное, но все также похож на себя десять лет тому назад. Так не пойдет. – Фрейя?..***
«... Мы все потеряли что-то на этой безумной войне. Кстати, где твои крылья, которые нравились мне?» – Бог мой, – Альфред рассматривал еще более бледное лицо с небрежно отросшими после различных электрошоковых процедур волосами на макушке головы, невольно сравнивая девушку с образом в воспоминаниях. – Что же он с тобой сделал?.. Рыжая и обронить ничего не успела, как ее накрыли чужие объятия. Очень странные, спонтанные и сентиментальные, которые в корне не соответствуют смутно закрепившемуся характеру Марселя младшего в ее голове – учитывая то, что добрую часть моментов с Альфредом Фрейя благополучно забыла. Ей осталось просто смирно принять жест. – ... Милая моя, – тихо бросил юноша, как бы, невзначай, но это не была фраза из его детского репертуара, скорее, что-то заботливое. «Тепло. Необычно тепло».