История номер три
— До свидания, господин Мун. — Мальчик низко поклонился, провожая мужчину, который рассеянно проверял содержимое своего портфеля. — Надеюсь, ты скоро вновь сможешь вернуться в школу, Сокджин. — Мужчина улыбнулся, вытянув в дугу тонкие губы и собрав вокруг своих добрых глаз морщинки. — Успехов. И передай маме, что она заваривает волшебный чай. Он вышел, и мальчик тихо закрыл дверь, нервно схватившись пальцами за мешающий ему дышать крепко и на все пуговицы застегнутый воротник. — Сокджин! Он вздрогнул. — Сокджин! Подойди ко мне! Ноги не хотели идти, и Сокжин держался за стену, чувствуя теперь небольшое головокружение. У него часто кружилась голова, которая превращала голод в тошноту. Он ел в основном только овощи, потому что они были полезны для организма, оздоравливали его и насыщали гармонией, а не вызывали ненужную зашлакованность и агрессию, как то, что люди брали от животных, по природе своей жестоких. Это были не его слова, не его убеждения, но мама постаралась, чтобы он это усвоил. Усвоил то, что она заботилась о его будущем. Однако это было не самой большой бедой. — Сокджин. Что ты делал с моими орхидеями? Женщина в строгом черном платье стояла рядом с прозрачными горшками, взяв в тонкие пальцы увядшие листья. Она звучала спокойно, но Джин боялся подходить ближе. — Подойти и посмотри, что ты с ними сделал. Ноги отказывались его нести. Но он не мог не идти. — Мама, я клянусь, я ничего не делал. — Он все же остался на расстоянии, теперь вытягивая шею, чтобы получше разглядеть. Он на самом деле не трогал эти цветы. Он старался не трогать ничего за пределами своей комнаты, кроме пола, по которому в носках передвигался почти бесшумно. Не потому, что ему запрещали. Он боялся ошибиться. — По-твоему, это я их довела до такого состояния? — Женщина обернулась к нему, откинув назад туго схваченный на затылке длинный черный хвост. Она сделала шаг к Сокджину. И Сокджин остался стоять. — Ты думаешь, это я испортила эти прекрасные создания? Ты думаешь, я на такое способна? Она говорила вкрадчиво, а Сокджин чувствовал, как на спине начал собираться холодный пот. — Ты всё испортил. Замах. Он перестал дергаться, пониже затем опустив голову. Она не делала ему больно. Каждой новой пощечиной она его унижала. Выбивала из него остатки чего-то, что хотелось сохранить и спрятать от нее подальше. Раньше он не понимал и не хотел мириться, а потом, спустя несколько лет, научился терпеть. Потому что он был способным. Все учителя это говорили, а маме нравилось это слушать. — Ты испортил мой брак. Из-за тебя ушел отец. А теперь еще и цветы? Неблагодарный. Я делаю всё, чтобы ты не вырос ничтожеством, но что делать, когда ты ничтожеством родился? Посмотри на меня. Сокджин дернулся, когда его подбородка коснулись холодные пальцы. — Плачешь? Это я должна плакать из-за того, что ты пустил мою жизнь под откос. Я одна должна здесь плакать. Но вместо этого я забочусь о тебе так, как никто не заботился обо мне. Потому что твоему отцу наплевать. А мне нет. Подумай об этом, сынок. Подумай, кто на самом деле твой друг, потому что всё, что я делаю, я делаю для тебя. А теперь иди в свою комнату, и чтобы я тебя не видела до обеда. Сокджин настолько сильно сжал челюсть, что казалось, зубы начали крошиться. Он повернулся и вышел. Но вместо комнаты, пошел к входной двери, которую очень тихо открыл, выскользнув в коридор, забыв переодеть обувь. Он умел всё. Молча терпеть унижения; есть то, что ему не нравилось; быть самым вежливым ребенком, чтобы каждый переступающий порог этой квартиры гость не мог нарадоваться его воспитанию. Он научился угадывать желания других людей, подстраиваться так, чтобы они улыбались и хвалили его, постоянно повторяя, как хорошо его воспитала мать. И гулять по улице в домашних тапочках. Он теперь умел всё, но не разучился бояться. Не того, что мама вновь его накажет за какую-то провинность. Нет, он боялся другого, и страх этот год от года, с момента, когда он впервые его заметил, становился всё увереннее. Он боялся умереть. Каждый раз, забираясь на подоконник в своей комнате, он свешивал ноги и смотрел вниз. Что будет, если он упадет с седьмого этажа? Кто-то толкнет его в спину, а потом будет смотреть, как его мозги разбрызгались по асфальту. Эта мысль была мимолетной, приходила не нарочно, заставляя его дергаться, опрокидываясь на ковер, подальше от высоты. Или принимая ванну… Вдруг он уснет, уйдет под воду и вдохнет полной грудью, наконец-то, перестав тонуть в себе. Или проходя мимо оживленного участка дороги… Наверное, это ужасная боль, когда у тебя ломаются ноги, а голова попадает под колеса не успевшей затормозить машины, раздавливая ее как апельсин. Он боялся, что умрет. Но этот страх… Он был чем-то другим. Он был с ним, когда он оставался один. А теперь он всегда был один. А раньше пытался жаловаться учителям, шепотом, чтобы она не услышала. Но она приходила, прижимала его к себе, ласково что-то нашептывала, улыбаясь нежно, и… никто не верил. А она перевела его на домашнее обучение, под предлогом, что у него травма после их развода с отцом. Господи, как же он мечтал о том, что отец остановит однажды ее руку, когда она в очередной раз замахнется на него, обвиняя во всех смертных грехах! Что он его обнимет, прижмет к себе и закроет… Но он бросил его. Оставил его с ней. — Какой же ты… Совсем не похож на нашего отца! — То, что мой отец трахает теперь твою мать, еще не значит, что он и твой отец. — Ах ты сволочь! — Что, ударишь меня? Не рассыпь мандарины, пиздюк. А я пока… Покачаюсь на качелях. Сокджин сидел на деревянной перекладине, низко опустив голову, руками упираясь в сидение. — Эй, пацан, слезай. Дядя хочет покататься. Качели резко дернулись, и Сокджин оказался на песке, успев подставить руки. Он не хотел подниматься. Ничего не хотел. Может остаться так на всю жизнь, и ничего не пропустит. Ему всё равно. Абсолютно. — Эй. — В уже басовитом, явно мужском возгласе послышалось осторожное беспокойство. — Сай, ты что наделал?! Эй, парень. Ты в порядке? Какой-то глухой, шелестящий звук, и перед ним кто-то оказался, опустившись на корточки. Незнакомый голос, незнакомый запах, незнакомое ощущение. — Ничего я не делал! — Тот же бас, теперь агрессивный. И всё равно Сокджин не чувствовал угрозу. — Эй! Красивая рука взяла его ладонь, отряхнув от песка, и сжала. — Посмотри на меня. Подними голову. — Более ласковый, пусть и такой же низкий голос его уговаривал, и Сокджин поднял голову. Это точно была не мама, значит, он может посмотреть в глаза. — Божечки! Что с твоей щекой?! Сокджин с такой силой дернулся, когда увидел приближающиеся к нему пальцы, что опрокинулся на спину. — Эй. — Он теперь видел длинноволосого парня. Красивого. Напуганного, нервными пальцами убирающего от лица черные волосы. Неужели, не только он боялся? — Я тебя не хотел обидеть. У тебя просто… — Дай посмотрю. Другой, до этого грубо басящий, выше и явно старше, неаккуратно пихнул второго в плечо, всё же ухватив в последний момент, чтобы он не упал. Даже по виду злой. С черными глазами, нахмуренным острым лицом, но… Сокджину было не страшно. Даже если они захотят его побить. — Кто тебя так? — Тот, что злее, метнулся к пакету, достав оттуда что-то. — Приложи. У тебя… — Он запнулся. — Неженка, если так раскраснелся. Сокджин поднял дрожащую руку, взяв холодную алюминиевую банку, которую, будто сомневаясь, приложил к щеке. Кожу обожгло, а затем стало почти приятно. Дома мама прикладывала к красному следу мокрое полотенце, обещая, что больше не будет бить так сильно. Убеждая, что не хотела причинить боль. Разумеется, это было не больно. Это было унизительно. Физическая боль стала бы для него утешением... — Спасибо. — Он попытался улыбнуться, помня о том, что никому не должен доставлять хлопот. — Извините, что я заставил вас волноваться. Со мной всё в порядке. Большое спасибо за помощь. И он одернул банку, протягивая ее обратно. — Нихуя с тобой не в порядке, дружок. — Тот, что казался злым, качал головой, пока другой забрал у него банку, но оставил руку. — Давай я помогу тебе встать? Хорошо? Длинные пальцы сжали его ладонь, потянув. Теплые мягкие руки. — Сокджин! Мальчик дернулся так сильно, что пальцы на нем сжались сильнее, будто боясь, что он теперь выскользнет. — Господи, сынок! Что случилось?! Тот, что был злым, смотрел с подозрением на подошедшую к ним женщину, которая обхватила Сокджина за плечи. И черноглазый парень заметил, как ожесточенно мальчик их поджал. А ведь он был намного расслабленнее, когда перед ним были два незнакомца, один из которых почти применил к нему силу... — Что вы с ним сделали?! Женщина разъяренными и широко раскрытыми глазами, с неестественно узкими зрачками, уставилась на того, что был ласковым и также ласково сжимал в один момент безжизненно увядшие в его руке пальцы. — Отпусти его! И он только сжал руку. — Эй. — Черноглазый сделал шаг к Сокджину, совершенно игнорируя то, что женщина пыталась оттащить своего сына. — Мы найдем тебя, понял? Он смотрел на него прямо, серьезно, его черный взгляд был настолько тяжелым, что угрожал Сокджина расплющить, но Сокджин почему-то почувствовал себя в безопасности. Даже в ее руках. Пока его до сих пор сжимали чужие пальцы. Злые глаза и такой нужный взгляд. Им… Им не всё равно? — Я узнаю, откуда вы, и всё расскажу вашим родителям! Убирайтесь! И она с силой дернула сына, тут же направив его к дому. — Хи, ты видел его в школе? — Сай смотрел в след удаляющейся женщине, заметив, что мальчик слишком резко расправил плечи, когда она нагнулась к его уху. — Неа. На вид он младше. Может, лет четырнадцать. Но я его никогда не видел. Так бы запомнил. Красивый. — Хи вдруг повернулся к брату. — Как думаешь, что с ним? Может, он болеет? Кто на улицу в одних тапках ходит? — Она его пиздит. — Сай злобно скривился. — Поэтому он похож на забитую дворнягу, хотя одет лучше нас с тобой. Сука. — Он сплюнул. — Довела сыночка до того, что он того и гляди с крыши сиганет или мозгами ебанется. Если не уже. — И что мы будем делать? Жалко его... — Хи подхватил пакет, заметив, что его брат уже направился в другую сторону. — Как говорил мой достопочтенный папочка… Защитим. Просто научим его давать сдачи. Чтобы бояться начала она. Джин залез на подоконник, свесив ноги. Почему-то, теперь ему не было страшно. Его до сих пор как будто держали за руку. Он до сих пор видел перед собой этот злой взгляд, в который хотелось обернуться, как в одеяло, хотелось смотреть, не отрываясь. Он не один теперь, пусть они далеко. Не один. И на этой мысли он спокойно повернулся, спрыгнув на ковер. Не один.* * *
Юнги сидел, облокотившись на подушки, которые уже несколько раз успел поправить. Он слушал музыку и нервно дергал ногой, то и дело поглядывая на кровать Чонгука, который сосредоточенно хмурился, втыкая в телефон. Который он затем отложил, повернувшись к Юнги. — Он не отвечает. — Чонгук подложил под щечку ладони, пока Юнги выдернул из ушей наушники, затем выдернув наушники из телефона и после проверив уведомления. Никаких новых. Никакого ответа и привета после лаконичного «буду поздно». — Я его убью. Вот и всё. С особой жестокостью, и очень надеюсь, что ты пойдешь в соучастники, а не свидетели. — Юнги крепко сцепил на животе руки, теперь начав дергать двумя ногами, но все так же нервно. — Козлина. Вот козлина! Надеюсь, охрана не пустит его ни за какие деньги, заставив спать в клумбе, прикрываясь… Фиговым, блять, листочком! — С ним всё в порядке. — Чонгук перевернулся на спину. — Он взрослый мужчина. Сильный. Но… — Чонгук повернулся к Юнги. — Я пойду организатором, а не просто соучастником. — Иди сюда. — Юнги подвинулся на кровати, очень решительно хмурясь, но Чонгук не стал выяснять, зачем, просто поднявшись и устроившись рядом. И Юнги неожиданно и весьма… ладно, это не могло быть болезненно, потому что он уронил голову на его грудь, прихватив рукой в районе талии. И Чонгук невольно заулыбался, все же не решаясь Юнги теперь трогать. — Гондон. Он не знает, что мы переживаем? Его, блять, не учили, что нужно возвращаться домой до того, как те, с кем ты живешь и кто тебя ждет, спланируют твое убийство. Пидорас. — Юнги поднял голову, смотря на Чонгука. — Ну согласись же! Чонгук собирался что-то ответить, почти решившись запустить пальцы в длинные и даже на вид шелковистые волосы Юнги, но тут раздался грохот в коридоре. И они с Юнги среагировали одновременно, вскочив с кровати, влетев в тапки, чтобы затем вылететь из комнаты. — Ой. — Джин стоял рядом с опрокинутой подставкой под обувь, беспечно улыбаясь. — А чего вы не спите? По его глазам и слишком расслабленному говору, который не мог быть отчетливее из-за контуженного алкоголем языка, логично отказывающегося ворочаться, стало понятно, что он был пьян. И это стало очевидно, когда он чуть качнулся, элегантно схватившись за стену, приняв ее за что-то с ручкой. Но пальцы скользнули по абсолютно ровной поверхности, пока Джин пытался сохранять очень невозмутимый вид. — Где ты был, блять?! — Юнги говорил тихо, но так агрессивно чеканил слова, что Джин… улыбнулся, не рискуя отпускать стену, увереннее на нее оперевшись, пока Чонгук быстро поправил деревянную полку. — Где ты был, я спрашиваю, и кто тебя пустил? — Я был с друзьями. Наши общие с Чимином друзья, и Чимин сделал мне сюрприз, потому что я не собирался с ними встречаться, потому что они были в другой стране, и вообще… Но мы встретились, хорошо поели, а потом поехали хорошо пить. Но! — Джин, завершив свою нескладную и не слишком отчетливую скороговорку, решил рискнуть, выставив указательный палец, который затем вновь вернул стене. — Сай меня посадил в такси, сам сел, потом проводил до кампуса и всё порешал с охраной, которая ему потом даже вежливо поклонилась. Потому что Сай… — Джин задрал подбородок, собираясь выпустить из себя что-то претенциозное, но потом вдруг нахмурился, как будто обронив и тут же потеряв навеянную мысль. — Неважно. Я добрался без приключений. — А почему ты без Чимина? Вы с ним пили? — Юнги теперь походил на следователя, который тщательно взвешивал показания подозреваемого. А Чонгук, с любопытством наблюдающий за румяным и очаровательно пьяным Джином, подошел к нему, предложив свой локоть. И Джин беспрекословно подался к нему, наконец, найдя точку опоры понадежнее. Пока Чонгук ощущал от него легкий запах перегара, потому что Джин благоразумно отвернулся от него. — Чимин поехал к Тэхену… Оказывать на него сексуальное давление. Не, мне предлагали остаться там, и я даже немного сомневался… Всё-таки, мы так давно друг друга знаем, все вчетвером, и так хорошо провели время, и было так много что обсудить и… Но я хотел к вам. А Сай всегда исполняет мои желания. — А второй друг кто? — Юнги посмотрел на Чонгука, и между ними промелькнула одна вдруг пришедшая мысль на двоих. Общие друзья с Чимином, двое… Возможно, это его бывшие. Те, с кем он прекратил отношения на троих, в которых как раз Чимин его и подозревал, явно являясь свидетелем чего-то. — А второй его брат. Хи. Знаете… — Джин мечтательно улыбнулся, попытавшись нагнуться, чтобы снять кроссовки, но Юнги сделал это за него (поняв, что братья точно не могли быть бывшими), заставив Джина сначала отпираться, а затем умиляться. — Сай старший. Он этот… Ну, страшный. А Хи младший, и он такой… Сай рычит, а Хи урчит. — Джин хохотнул, затем нахмурившись, но быстро вернув себе свою пьяную, дебилистическую, но все равно до замирания сердца обворожительную улыбку. — Спасибо, котик! Дальше я сам. И Джин свесился, уперевшись в прижимающееся к его животу предплечье Чонгука, но Юнги уже поднял его ногу, чтобы освободить от второго кроссовка, и Джин качнулся назад, опять же крайне приятно для его щекотливого положения откинувшись на широкую грудь. Надежную. — Юнги, ему не нужны тапочки. — Чонгук перехватил Джина, повернув его к себе лицом. И Джин подозрительно насупился. — Вообще-то, я не пьян! Точнее… Я пьян, но могу сам! — Он вновь поставил указательный палец, пока Чонгук отпустил его. И Джин опасно накренился назад, на вовремя подставленные руки Юнги. — Я вижу. — И Чонгук ловко закинул не успевшего сориентироваться Джина на плечо. — Только сильно его не раскачивай, потому что он может не специально заблевать наш интерьер. — Юнги улыбнулся, когда Чонгук развернулся, и он смог увидеть, что Джин теперь пытался прижиматься к спине Чонгука с блаженным обожанием. Юнги быстро помыл руки после обуви, и когда вернулся в комнату, увидел Джина распластанным на кровати, широко расставившим руки. А Чонгук в это время потянулся к его джинсам, чтобы Джину не пришлось идти в душ в одежде. Хотя, в его состоянии… — Ой, не. Я сейчас не в форме. — Джин начал протестовать, но Чонгук решительно, пусть и аккуратно убрал его руки, затем потянув джинсы вниз, не без труда стянув штанины. — Тебе нужно принять душ. И судя по тому, какой ты пришел наряженный, тебе понадобится поддержка. — Юнги, воспользовавшись тем, что Чонгук помог Джину поддержать сидячее положение, стянул с него футболку. — Обнимите меня, а? — Джин скуксился и зазвучал так, как будто вот-вот готовился расплакаться. — Я не успел сильно вспотеть. Не воняю. Не испачкался. Обнимите меня. Ну обнимииииите… Вдвоем. Джин расставил руки, а затем, будто что-то вспомнив, поднялся с кровати, покачнувшись, но усилием воли, из последних сил сохранив вертикальное положение. И вновь расставил руки. — Ох, пьянь…. — Но Юнги послушно обнял его, прихватив за плечи Чонгука. — Как же я вас люблю… — Джин обхватил их обоих руками, пока Юнги и Чонгук устроили свои головы на его плечах, сцепив свои руки на его талии, чтобы Джин случайно себя не уронил. — Вы не знаете. И не верите мне, потому что я напился. А я говорю правду. Потому что вас нельзя не любить. Меня можно, а вас нельзя. — Что ты несешь… — Юнги вздохнул. — Пьяный бред. И завтра я обязательно с тобой поговорю. Как мужчина с мужчиной, потому мы с Гуком чуть кони не двинули от волнения за тебя. А пока… — Юнги неожиданно смягчился. — Пошли мыть попу. Ты с утра порадуешься тому, что уснул как полагается. Потому что просыпаться может быть болезненно. Джин, возможно, до конца расчувствовался, и Юнги почувствовал его влажные горячие губы на своей шее. А потом то же проявление пьяной и по этому до жути искренней нежности ощутил на себе Чонгук. — Простите. Но я напился по радости, а не по грусти. И я сам смогу помыться. Но спасибо вам. — Он теперь звучал так, как будто протрезвел в один момент, и Чонгук с Юнги переглянулись, быстро осознав, что Джин себя переоценил, не сумев как следует выпутаться из рук, быстро сдавшись и обмякнув. — Нет, со мной будет надежнее. Ты уже купал меня, теперь пришла моя очередь. А Юнги пока расстелет твою кровать. — И прочитает мне сказку? — Джин резко отстранил от себя своих дорогих соседей, восторженно округлив осоловевшие глаза. — Хуяску, Джинни. Марш в душ! Но вообще, когда с душем было покончено, и Чонгук сменил мокрую футболку, Юнги… Рассказывал сказку. Придумывал на ходу, шелестящим низким шепотом, смотря на то, как медленно и верно засыпал Чонгук, пока Джин лежал на спине, смотря в потолок. Затем он повернулся на бок, к Юнги. Который говорил медленно, почти на распев, тихо, и его низкий голос завораживал просто так, без необходимости вслушиваться. — Закрывай глазки. — Юнги нахмурился, затем посмотрев на Чонгука, который уже надул сном щеки, приоткрыв губки и как по мановению волшебной палочки из сказки Юнги превратившись в ребенка. — Давай, догоняй Чонгука. — Юнги. — Джин вздохнул, натянув на плечи одеяло. — Спасибо. Кажется, безделица, но это важно. Каприз. Но я сделаю для тебя намного больше, если понадобится. И для Гука. — Ты… — Юнги почему-то не мог расслышать в том, что Джин озвучил, первую пришедшую ему в поверженный алкоголем ум мысль. — Уже сделал много. И не нужно больше. Спи. Джин что-то пробурчал, затем перевернувшись на живот. А Юнги закрыл глаза, начав вырабатывать мелатонин. Но у его мелатонина был какой-то странный побочный эффект. В голову полезли воспоминания о том, как они с Джином начинали жить вместе. О том, как потом к ним присоединился Чонгук, и как Юнги был против… Теперь это казалось смешным. Казалось, что Юнги просто наблюдал за этим со стороны, никак в этом не участвуя. Он теперь не смог бы без Гука. Как не смог бы без Джина, который терпеливо ждал, пока Юнги сможет рядом с ним быть собой, опустив за ненадобностью все свои защитные механизмы. Что-то случилось. Между ними тремя что-то было, поделенное поровну, несмотря на то, что Чонгук в их совместной жизни появился позже, через боль в заднице… И Юнги, не открывая глаза, улыбнулся. Кое-кому с утра понадобится похмельный суп, ласковое нравоучение, чтобы не расслаблялся, и холодный компресс на перегревшуюся до этого от этила голову. А Чонгуку — полноценно позавтракать, чтобы он смог протянуть до обеда без фальшивящего урчания голодного живота. А Юнги — встать пораньше, чтобы всё это организовать. Потому что это было не сложно, а скорее всего... Даже приятно. Смотря с какой стороны посмотреть.* * *
Концерт был сегодня, и все к нему готовились, напрягая излишним воодушевлением. Юнги стоило бы теперь сконцентрироваться только на радости по поводу того, что ему почти не нужно было ходить на общие репетиции, но вместо этого он только волновался. Даже Джин, который до сих пор краснел по поводу своей слишком удавшейся пьянки, и это спустя неделю, начал шутить на этот счет, чтобы поднять ему настроение. Даже Джин, который до этого успел переволновался по поводу проб, тщательно утешаемый и воодушевляемый своими соседями, которые вдруг решили взять за него всю ответственность за всё, что не касалось его актерства. Возможно, он получил одну из главных ролей именно потому, что под дверьми его ждали Чонгук и Юнги. Долго ждали. Вызвались, несмотря на то, что это было закрытое мероприятие и что Джин пустил в ход весь свой дар убеждения, пытаясь их отговорить, делая упор на том, что они тоже были заняты. Бесполезно. А драться Джин не решался, потому что ему было не совладать с двумя. Которые потом отчаянно материли его про себя, и Джин впервые за долгое время, ощущал себя уверенно. Не потому, что он успел стать сильнее и смелее, а потому что знал, что за дверью его ждала самая лучшая поддержка. Которая радовалась за него больше, чем он сам. Вообще, после этого роль была не так важна. Было важно что-то другое. А теперь было важно третье, и Джин, поднявшись из-за своего стола, направился к кровати Юнги, на которой он лежал в позе трупа. Шавасана, кажется. — Котик, мы закатим после концерта пижамную вечеринку. Но Гук будет без пижамы, потому что он слишком красивый, а нашим с тобой глазам не повредит лишний раз порадоваться. — Джин многозначительно и игриво вздернул брови. — Я всё слышал. — Чонгук, который теперь сидел за компьютером только потому, что у него поджимали сроки сдачи отснятого в самом начале семестре материала (о котором он забыл, окунувшись в секс и чувства), очень сосредоточенно пялил на экран своего компьютера. И Джин подошел к нему, обняв за плечи и громко чмокнув в макушку. Чонгук тут же повернул голову, подставляя щеку. — Всё, теперь я всех победю. Ну, препода по видеомонтажу так точно. — Ше выбил вам места во втором ряду. Прямо за нами. — Юнги впервые подал голос, резко поднявшись и посмотрев на часы. — Знает, что я могу откинуться от волнения и заранее обо всем позаботился. — Юнги. — Джин без разрешения забрался на его кровать, усевшись позади него. — Иди-ка сюда. Джин потянул его к себе за плечи, скрестив на его груди свои руки и носом зарывшись в волосы, начав медленно раскачиваться. — Ты хочешь меня убаюкать? — Юнги обхватил удерживающие его предплечья, на самом деле не собираясь сопротивляться. — Хочу, чтобы ты перестал волноваться. Потому что ты лучше всех играешь. И знаешь, так как Чонгук не видел тебя за инструментом, мне нужно позаботиться об оказании ему первой помощи. А не тебе. — Я до сих пор всё слышу! — Чонгук продолжал быть сосредоточенным, затем как-то неожиданно стянув наушники и усевшись на кровать Юнги, затем опрокинувшись и обняв его ноги. — Хочу посмотреть на тебя с бантом. Красивому котику — красивый бантик. — Гук… — Юнги закатил глаза, пока Чонгук положил свои руки ему на колени, поверх положив голову. Он смотрел на него такими глазами, что Юнги не мог сдержать улыбку, потрепав его за ухом, как щенка, который подался за его рукой, самодовольно улыбаясь. — Я прошел пробы лучше всех благодаря вашей поддержке. А ты, благодаря нашей, справишься с этим концертом легко и непринужденно. Договорились? — Джин наклонился к уху Юнги, потеревшись носом о его щеку, затем прижавшись к ней губами. Когда Юнги стал позволять по отношению к себе такие откровенные нежности?.. И от этого его только больше хотелось нежить. — Ты прошел пробы, потому что хороший актер, и мы с Гуком тут совершенно ни при чем. — Юнги одной рукой наглаживал сцепленные на его груди руки Джина, другой портил прическу Чонгуку, перебирая его волосы. Чтобы унять свое волнение. — А ты сыграешь лучше всех, потому что отличный музыкант. На том и порешим. — Чонгук поднялся, а затем, встав на колени по бокам от ног Юнги, уперся двумя руками в матрас, ловко приблизившись к его губам. — Самый лучший. Он с невесть откуда взявшимся жаром (возможно, перегрелся пока нарезал и слеплял кадры перед монитором) поцеловал немного растерявшегося Юнги, затем занявшись Джином. — Мне нужно успеть закончить. — И Чонгук стремительно слетел с кровати, так же стремительно усевшись напротив своего компьютера. — Юнги. — Джин развернул к себе тихого и напряженного аккомпаниатора. — А давай я помогу тебе одеться? А пока буду помогать, буду приговаривать, какой ты хороший, красивый, умный, замечательный… Введу тебя в транс, и ты даже не заметишь ничего, пока не пойдешь на поклон. Хочешь? — Джин. — Юнги не мог теперь улыбаться. — Так обычно собирают детей на утренники в детском саду. — Так обычно собирают тех, кто очень дорог и волнение которых расстраивает. — Джин улыбнулся, затем отпустив Юнги и встав с кровати, аккуратно поправив за собой покрывало. — Ну и детей, разумеется. Так что, давай сам. А то твой скрипач объявит тебя в розыск. — Ты не обиделся? — Раньше бы это Юнги не волновало, потому что тот, кто посягает на его самостоятельность, должен был заранее готовиться к фиаско, но теперь почему-то было по-другому. — Нет, котик. — Джин искренне и мягко улыбнулся. — Но я настаиваю на том, чтобы завязать твой бантик. Хотя бы, на правах старшего. — Я подумаю, смогу ли тебе позволить. — Юнги гордо задрал подбородок, возмущенно приподняв брови, а затем улыбнулся, широко, с зубками и деснами. — Спасибо. — Всё, что бы ты улыбался. — И Джин продолжил умиляться, заметив, что Чонгук также успел запечатлеть этот момент, теперь улыбаясь сам себе. И не может быть в мире ничего красивее.* * *
Зал был заполнен до отказа. Этого было достаточно для того, чтобы у Юнги теперь потели ладони и медленно, но верно начинало отказывать сердце. Он волновался перед экзаменами, а здесь… — Дай сюда. — Ше бесцеремонно взял обе его руки в свои ладони, затем опустив голову, чтобы попытаться вглядеться в опущенные глаза. — Я правда думал, что мы будем сидеть в зале, а не толпиться за кулисами. Дохуя тесных. — Скрипач скривился. На самом деле, его напрягало только то, что Юнги переживал. Не потому, что он боялся за свое выступление, а потому, что до сих пор был проникнут к своему бывшему теплыми, никак не связанными теперь с романтическими чувствами. — Решили увеличить вместимость. А ты очень хорошо выглядишь. Красивее всех здесь. — Я вздернусь на этом банте. — Юнги закатил глаза, не ожидая, но не удивившись комплименту, который теперь не мог его воодушевить. — Я потом воскресну и вздерну тебя. Но вообще, этот наряд мне подбирали… — Юнги задумался лишь на мгновение. — Мои парни. — Блять. — Ше усмехнулся. — Знаешь, это круто звучит! Мои парни… — Ше мечтательно прикрыл глаза. — Может, мне тоже завести второго? — Что, один уже не справляется? — Юнги как будто удивленно округлил глаза. — Он теперь сидит там же, где Джин с Гуком? — Не. — Ше тряхнул головой. — Я пообещал, что сыграю ему дома. И он теперь делает уроки. — Слушай. — Юнги задумчиво нахмурился. — Ты точно не взял его в заложники? Он однажды поступил как гнида, но я всё равно почему-то переживаю. — Я — активно набирающий популярность скрипач. Он — охотник до трофеев. А я позволяю отмечать себя в его соц.сетях, потому что у меня нет по этому поводу ограничений. Поэтому… — Ше теперь думал, чем закончить эту цепь логических умозаключений. — Я использую его, он использует меня. Так как на светлые чувства у меня нет времени и сил, меня более чем устраивает. — Он пожал плечами. — А он думает, что у вас любовь? — Мне всё равно, что он думает, потому что я ему о любви не говорил и сразу обозначил, чего жду от нашего общения. — Ше вновь мотнул головой, уставившись на сцену, точнее, ту часть, что виднелась из-за занавеса и слышалась теперь вдохновенной игрой рояля. А потом перевел на Юнги хитро сузившиеся глаза. — А у вас просто секс или любовь? Юнги даже волноваться перестал, вдруг случайно наткнувшись на животрепещущий шепот и где-то в глубине пораженного шикарным сексом подсознания вопрос. Риторический вопрос. Однако, опыт всех предыдущих поколений, однажды научившихся просовывать ради удовольствия член в разные отверстия, показывал, что хороший секс при определенных условиях всегда влечет за собой чувства. Правда, совсем не гарантированно взаимные. Кто-то проникается больше, и за всунул-высунул видит большую романтику. А кто-то… — Не просто секс. — Это было всё же очевидно. Но не только ли для Юнги?.. — Как можно поделить любовь на троих поровну? — Ше теперь, кажется, решил влезть в философские рассуждения, устав от ожидания и мечтая поскорее слиться в объятия своего предприимчивого и очень покорного любовника. — Теоретически наверняка возможно. И мне кажется, что даже возможно практически, если все трое начали одновременно и не было каких-то историй на двоих до этого. — Ше задумчиво кивал, пока Юнги задумчиво прислушивался к его мыслям. — Если все начали одновременно и с одной линии, легче подстроиться друг под друга и закончить… Ну, хотя бы на фотофинише, имея миллиметры разрыва на финишной отметке. И то, как ты теперь меня внимательно слушаешь, говорит о том, что я смог тебя отвлечь. Юнги продолжал внемлеть, а потом поднял на самодовольного Ше Юшенга круглые глаза. — Скоро наш выход. — И он в один миг стал серьезным.* * *
— Ты проникся? — Джин наклонился к уху Чонгука, положив руку ему на колено, заговорив мягким и не нарушающим классическую магию музыкального момента шепотом. А потом Джин выпрямился. — Мне страшно представить, как Юнги теперь волнуется. — Я бы тоже волновался. — Чонгук быстро огляделся, а потом взял находящуюся на его колене руку и сжал. Как будто начал разминать, и Джин улыбнулся. — Кажется, ты и так волнуешься. — Джин накрыл их руки. — Я уверен, что Юнги справится. Не в его характере. Может дрожать, стучать зубами от волнения, а потом выйдет и сделает так, что все пооткрывают рты. — Ну, я точно. — Чонгук сосредоточенно кивнул, и улыбка на лице Джина стала шире. И он, стараясь быть максимально незаметным, наклонился, будто что-то хотел сказать, а сам на мгновение прижался губами к его щеке. — А можно еще? — Алессандро Марчелло. Концерт для гобоя и струнных, ре минор. Адажио. Исполняют. — Претенциозная пауза. — Скрипка: Ше Юшенг. Аккомпанемент: Мин Юнги. Конферансье освободил центр сцены, интеллигентным жестом приглашая музыкантов занять его место. И Джин с Чонгуком замерли, как и весь зал, уставившись на сцену. Первым вышел Ше Юшенг, на котором был классический черный смокинг и в руках которого была скрипка, которую он держал так непринужденно, что сразу стало понятно, что она однажды стала продолжением его рук. Следом за ним вышел Юнги, который сразу направился к роялю. Он сел, и Джин сразу заметил, насколько напряжены были его плечи. Поставил ноты и положил руки на колени, несколько раз проведя ладонями по ткани брюк. Он волновался. Волновался настолько, что у Джина и Чонгука теперь была одна мысль на двоих — после окончания концерта хорошенько его утешить. Но первым это сделал скрипач, который, как будто игнорируя присутствующих, подошел к своему аккомпаниатору, низко наклонился и что-то заговорил, пока Юнги сосредоточенно кивал. Похожий на принца. Они с Чонгуком уже успели налюбоваться, когда собирали его на концерт, но теперь, в этой формальной обстановке, в этой атмосфере высокого и прекрасного искусства, которым успел пропитаться даже воздух, впустив в легкие несильно посвященных смущенный восторг… От него невозможно было отвести взгляд. И Джин довольно быстро, по перешептываниям, понял, что Юнги смог впечатлить не только их с Гуком. Просто он на самом деле теперь выглядел слишком органично, слишком волшебно и атмосферно. Но настоящая магия началась в тот момент, когда он поставил пальцы на клавиши, озвучив тихие задушевные аккорды, во время которых Ше Юшенг, прикрыв глаза, настраивался вступить. И его скрипка… запела. Нельзя сказать, что Джин был большим ценителем классической музыки и скрипки, как и Чонгук, в принципе. Но этот мотив… Он был настолько проникновенным, что, кажется, звучал у тебя под кожей, почему-то заставляя сильнее колотиться сердце. И аккомпанемент, тихий, размеренный и при этом как будто задумчивый, придавал игре скрипки еще больше эмоций. Оттенял. Обрамлял как дорогой драгоценный камень. Давал опору для нетренированного струнными слуха, после особенно высоких, звенящих светлой тоской нот. Джин никогда до этого не слышал живое исполнение скрипки, но теперь, когда слышал игру Ше… Кажется, он на самом деле был виртуозом. Потому что глаза были мокрыми. Джин не был настолько сентиментальным, чтобы вдруг настолько проникнуться классикой, но ничего не мог с собой поделать. Протяжная, лиричная, бесконечно прекрасная в своей светлой, звенящей грусти музыка сжимала сердце, заставляя вспоминать… И дарила надежду. Как первый, выглянувший после сильнейшей бури луч солнца, прорезавший тьму обрушившихся водой туч. Катастрофа случилась, случились последствия катастрофы, которые нельзя было не заметить и по которым еще предстояло наплакаться, но ты смотрел на уверенно пробивающееся солнце, которое освещало грусть... Потери. Горькие и жестокие переживания. И они переставали быть страшными. Всё будет хорошо. — Джинни. — В еле слышном шепоте Чонгука слышалось беспокойство, и он слишком крепко ухватил Джина за колено, пока Джин украдкой смахивал с лица воду, улыбнувшись. — Красиво. — Да… — Чонгук вновь вернулся на мягкую спинку, продолжая держать Джина, затем нащупав его руку и крепко сжав. — Очень. И не только завораживающая скрипка. И не только проникновенный рояль. Это был совершенно другой Юнги. Чонгук видел его на баскетбольной площадке, делового и временами даже громкого, и даже матерящегося, сурового и фонтанирующего сарказмом по любому удобному и неудобному поводу, порой даже грубого в приличных пределах. А этот Юнги был другим. Вдохновенным, задумчивым, как будто остановившимся в моменте, который был наполнен для него самым важным смыслом. Чонгук не был специалистом, но даже он мог сказать в какой миг волнение отпустило Юнги, и он поддался эмоциям, отдавшись музыке, которая высекалась из клавиш его длинными пальцами, ласково и покровительственно вторя солирующей скрипке. Но всё хорошее слишком быстро кончается, и вот, последний аккорд, и Юнги поднялся, заняв место рядом с приготовившимся к поклону Ше, который приобнял его, широко улыбаясь. Аплодисменты, быстро перешедшие в овации. И если Ше Юшенг явно привык к такому приему, то Юнги теперь отчаянно смущался, краснея и дуя свои прекрасные щечки, опустив глаза в пол. — Большое спасибо. Для меня честь быть здесь и отдать дань уважения месту, которое смогло вырастить во мне музыканта, которого вы теперь оценили по достоинству. — Ше говорил в заботливо подставленный ему микрофон, до сих пор препятствуя капитуляции Юнги. — Я, пользуясь случаем, хотел бы выразить слова благодарности господину Паку, декану музыкального факультета, который однажды взял меня за руку и уверенно провел в большую музыку, до сих пор оказывая мне неоценимую поддержку. — Ше взял паузу, чтобы убедиться, что господин Пак остался доволен его благодарностью. — А еще я хочу поблагодарить своего аккомпаниатора, который всегда, в те времена, когда я учился, вдохновлял меня своей любовью к музыке. Потребностью в музыке. Дыханием музыкой. Господин Мин гениальный композитор, который согласился побыть ради меня гениальным пианистом. И я уверен, что вы смогли оценить его игру. — Ше вновь взял паузу, выразительно смотря в зал, из которого вновь раздались аплодисменты, чуть скромнее чем до этого, но достаточные для того, чтобы на опущенной и румяной головке Юнги появилась улыбка. — Я безмерно благодарен этим стенам, и очень желаю, чтобы из них продолжали выходить талантливые, раз и навсегда зараженные вдохновением и музыкой люди. Потому что музыка делает наш мир лучше. Большое спасибо за внимание. — Ты чего развел, блять? Я чуть коньки не откинул, когда ты начал… О, мой аккомпаниатор… — Юнги кривлялся, теперь логично испытывая огромное облегчение. Не только потому, что все закончилось, но и потому, что он остался доволен своей игрой. — Ну здрасти! — Ше самодовольно улыбнулся. — Мы играли вдвоем. Я же не гнида, чтобы забирать себе все лавры. Тем более, ты, в своем костюме и со своим талантом… Кстати! — Ше Юшенг вдруг оживился и одновременно с этим сосредоточился. — Я испорчу сюрприз, но Пак выделит тебе в личное пользование одну из трех репетиционных для вокалистов. Он сам тебе расскажет подробности, потому что я рассказал ему, что тебе нужно место, чтобы творить. — Ты серьезно? — Вот Юнги был настолько серьезен, что Ше даже напрягся. — Ну да. Не знаю как насчет твоей музыки, заинтересует ли его, но по крайней мере ты сможешь писать и развиваться. — Ше пожал плечами. — Только это ненадолго, потому что в преддверие семестровых экзаменов… Сам понимаешь. — Да даже если на один раз. — Юнги запрокинул голову, затем вновь серьезно посмотрев на Ше. — Спасибо тебе. Пожалуй… Твой грех за то, что ты меня опрокинул, полностью искуплен. — То есть, ты больше не попытаешься с меня ничего поиметь? — Ше удивленно округлил глаза, затем схватив Юнги за плечи и прижав к себе. — Ай, Мин, из нас могла бы получиться отличная команда… — Ну, как получишь мировую известность, позвони — я подумаю насчет того, чтобы тебе еще поаккомпанировать. Например, на семидесятилетии кафедры. — Юнги задумчиво покачал головой. — Оптимист. — Ше фыркнул, направив Юнги к одному из выходов. — Я подготовил для тебя путь для отхода, потому что мне еще обязательно нужно будет проститься с деканом Паком. Я извинюсь за тебя. — Ше. — Юнги сосредоточенно и непривычно для себя прямо смотрел на скрипача. — Я люблю тебя. Как виртуоза. Как скрипача. — Ай, ну харэ! — Ше в сердцах махнул рукой, затем хитро улыбнувшись. — Я же… твой первый мужчина. Теперь в сияющих доспехах... — Блять, ты испортил момент. — Юнги очень эффектно закатил глаза, пока Ше очень искренне рассмеялся. — Пошли.* * *
Юнги ждал Чонгука и Джина на входе в их корпус общежития, заверив, что ему теперь ничего несложно, особенно подождать лишних пятнадцать минут до окончания концерта, потому что мероприятие в принципе было слишком интеллигентным, чтобы просто вот так взять и уйти. Но Юнги не хотел оказаться в гуще всех покидающих университет гостей, потому назначил встречу у их фактического дома. Потому что здесь было тихо и спокойно, а даже если не совсем тихо, то хотя бы без официоза и излишней претенциозности. Возможно, он ждал чуть дольше, но когда увидел издалека Джина и Чонгука, которые что-то оживленно обсуждали, совершенно об этом забыл, направившись к ним навстречу. — Ну как вам мой бант? — Он многозначительно улыбался, а затем остановился, заметив, что Чонгук слишком ускорил свой шаг, улыбаясь угрожающе. — Гук, чтобы ты ни… Но он не успел воспротивиться и оказать хотя бы формально сопротивление, потому что абсолютно довольный собой Чонгук подхватил его, оторвав от земли и крутанув вокруг своей оси, пока Юнги цеплялся за его плечи, буркнув что-то матерное под нос. Но только потому, что слишком внезапно изменил свое положение в пространстве. — Ты был неподражаем! Неописуем! Шедеврален! Сногсшибателен и… — Чонгук поставил Юнги на землю, затем горячими ладонями обрамив его немного недоумевающее лицо. — Я до сих пор под впечатлением! А Джин даже слезу пустил. — Ну что поделать… — Джин закатил глаза, при этом улыбаясь. — У меня тонкая душевная организация. И он нырнул под отставленную Чонгуком руку, которая приглашала его к объятиям. — Юнги, у вас с Ше получилось самое лучшее выступление. Вот что значит сошлись на одной сцене два виртуоза. — У Джина теперь была возможность говорить Юнги на ухо, пока Юнги, неловко расправив руки, в этих руках сжимал пиджаки Чонгука и Джина. — Мы с Гуком видели, как ты волновался, и готовы возместить тебе потерянные нервные клетки любым приятным тебе способом. — Волновался и всё равно справился на все тысячу процентов. — Судя по голосу, Чонгук был на самом деле восхищен. — Ты был прав, Джинни. — Я хотел произвести на вас впечатление. — Юнги отстранился, переводя свой задумчивый взгляд с Джина на Чонгука и обратно. И вновь на Чонгука. — О чем ты думаешь, котик? — Джин пальцами схватился за шелковый бант на его воротнике. — Хотя подожди, не говори. Подумай еще, пока мы поднимемся в комнату. На самом деле, это было весьма кстати, хотя… Юнги не нужно было решаться на это. Во-первых, это было всегда приятно. Во-вторых, это было больше, чем просто приятно, ближе находясь к охуенному. В-третьих, это всегда наилучшим образом расслабляет и очищает сознание, особенно, если учесть, как в этом случае Юнги… устанет. И от этой мысли сердце заколотилось чуть быстрее, заставляя увериться в том, что это была отличная идея. — А вот теперь... — Джин галантно открыл перед Юнги дверь, затем пропустив Чонгука, с которым пришлось поспорить, кто пройдет первым. — Говори, о чем ты думал. А еще скажи, как мы с Гуком можем тебя порадовать, потому что мы получили огромное удовольствие от твоей игры. И чтобы было честно… — Вы должны доставить удовольствие мне. — Юнги остановился, чуть не дойдя до своего шкафа, развернувшись к Джину и Чонгуку, засунув руки в карманы. — Тооочно. — Чонгук самодовольно улыбнулся. — Вдвоем. — Юнги, вместе со всем тем облегчением, что испытал после завершения выступления, чувством глубокого морального удовлетворения и нечаянной радости от новости, что у него будет возможность сидеть за инструментом, готов был потерять весь стыд и смотреть так прямо, как не умел никогда. Джин и Чонгук переглянулись, застыв в районе кровати Джина. — По очереди. — И Юнги, наконец, улыбнулся. И получилось так хорошо, так качественно взбудоражило воображение, что дальнейших пояснений не потребовалось. — Только после… легкого ужина. — Чонгук волновался теперь, возможно, больше Юнги перед концертом, но это волнение было обусловлено только глубоким и громко звенящим чувством предвкушения. Потому что Чонгук... Еще не был в активной роли с Юнги. — Ох, котик… — Джин заулыбался, притянув к себе Чонгука и что-то быстро шепнув ему. — Ты сегодня не останешься без молочка…