***
Питер считал себя неплохим человеком. Не сказать, что прямо хорошим — склонность к самоедству, порожденная неуверенностью, которую пока не смогли искоренить паучьи силы, не позволяла ему зазнаться. Но он никогда не вёл себя как отъявленный мерзавец. Он помогал простым людям, старался быть тем самым дружелюбным соседом, в котором так нуждался погрязший в преступности город. Он успешно боролся с мелким жульём и изо дня в день не только словом, но делом опровергал нападки со стороны «Дейли Бьюгл» и лично Джей Джоны Джеймсона. Питер был искренним. Обстоятельства вынуждали его врать напропалую, но всё же он был искренним — таким его воспитали Бен и Мэй, и Питер не кривил душой, когда говорил Норману, что вынужденное бездействие вкупе с неспособностью как-то повлиять на ситуацию с новой сывороткой страшно его раздражали. А ещё больше его выводило из равновесия знание о грозящей Озборну опасности и собственное бессилие перед таинственным недоброжелателем, плетущим интриги вокруг того, кому Питер признался в любви. Норман столько делал для него. Он менялся, действительно менялся, отрывая прежнего себя по живому. Он бросался выручать его, невзирая на опасность. Он был рядом: заботился, оберегал, даже опекал, трогательно учась не давить слишком сильно на свободолюбивого Паркера. Он принял его со всеми последствиями мутации… Да в самом-то деле! Существовал ли на белом свете хотя бы один единственный человек, способный на такое?! Кто-то, кого не оттолкнут и не напугают паучьи повадки или чудовищная сила, кто не станет брезгливо вздрагивать, заметив паутинную железу на руке, кому достанет такта не спрашивать, откуда ещё может выделяться паутина? Питер считал, что нет такого человека. Даже Мэй не смогла бы принять его, она была бы в ужасе от произошедших с племянником перемен, а самое плохое — принялась бы винить себя, что недоглядела за Питером. Гарри… Гарри всегда довольно резко высказывался о Человеке-Пауке, и, наверное, не стал бы по-прежнему считать Питера своим другом, узнай он всю правду. Эм Джей… Нет, тут и думать нечего! Её привлекал яркий образ героя, а не скромный Питер Паркер, который был обычной серой мышью, бесплотной тенью, невидимкой, что годами следовал за ней по пятам в надежде поймать один мимолётный взгляд… И вот Норману Озборну грозит опасность. Его пытаются уничтожить, пока Питер сидит в своей комнате, любуясь новеньким мощным ноутбуком, бездействуя. Очень своеобразный вклад в отношения, ничего не скажешь! Питер вздохнул. В чём он действительно преуспел, так это в самокопании. Может, с возрастом это пройдёт, а может, он на самом деле слишком много думает, как справедливо заметил однажды Норман… Едва слышно гудел вентилятор ноутбука, занявшего законное место на письменном столе, вытеснив громоздкий монитор старого компьютера. Перекладывая учебники и тетради, чтобы освободить место для принтера, Питер заметил номер «Дейли Бьюгл», тот, что принесла ему Бетти Брант вместе с предложением о постоянной работе в издательстве. Машинально взяв газету, он вчитался в статью о подкупе комиссии, но, разозлившись, не осилил и двух первых абзацев, разодрав тонкую бумагу в клочья. Это ведь ложь, чудовищная ложь от первого до последнего слова, как можно писать такое?! Начав сгребать обрывки газеты в мусорное ведро, Питер остановился, сообразив: ну, конечно же! Почему он не подумал об этом раньше? Травля Нормана в СМИ началась именно с Джеймсона! Поработав в газете, Паркер достаточно хорошо успел понять приоритеты издателя: тот азартно гонялся за сенсацией. Его страстью были броские заголовки и острые статьи, Джей Джей терпеть не мог занудные истории, скучные фотографии или всем известные факты. Он никогда не обратил бы внимания на плоскую и малоинтересную читателям новость о какой-то паршивой взятке по собственной воле — не его стиль. Не его уровень! Определенно, Джеймсона заставили опубликовать и эту статью, и все последующие. А значит, у Питера есть шанс выяснить, кто именно мог быть к этому причастен, если, конечно, он задаст правильные вопросы нужному человеку. Проблема была лишь в одном: Джеймсон ни за что не стал бы откровенничать с опальным внештатным фотографом, который успешно скрылся со всех радаров и больше не приносил новые фотографии Человека-Паука, срывая продажи тиражей. А плохие продажи неизбежно ударяли Джеймсона по кошельку, чего он не смог бы простить никому и никогда. Однако Питер знал один эффективный способ развязать даже самый упрямый язык.***
Припозднившийся Джеймсон вышел из издательства, громогласно распекая кого-то по телефону. Он не успел сделать и десятка шагов, как рот ему залепил меткий паутинный плевок, а две клейкие нити зацепили за плечи. Резкий рывок — и отчаянно мычащий, размахивающий руками и ногами, как беспомощная марионетка, Джей Джей взмыл над мостовой под изумлённые возгласы ошарашенных очевидцев. Сосредоточенный герой (а может, уже и не герой вовсе) ловко тянул извивающегося издателя наверх, как опытный рыбак, подсекший морского окуня. Джеймсон несдержанно вопил сквозь липкий кляп до тех пор, пока не скосил глаза вниз и не осознал, что болтается на тоненьких ниточках на уровне двадцатого этажа принадлежащей ему высотки. В ту же секунду яростное мычание сменилось хрипами неподдельного ужаса, Джона инстинктивно попытался ухватиться за паутину, поднял вверх руку и выскользнул из рукава плаща. Новая нить захлестнула его предплечье прежде, чем Джеймсон успел сорваться, а Паук стал тянуть сильнее, поднимая позорно визжащего Джей Джея на крышу издательства. Тяжело перевалившись через парапет плоской крыши, перепуганный Джеймсон замер, всем телом прижимаясь к твёрдой поверхности. Членистоногий каратель стоял над ним, храня зловещее молчание, и смотрел пристальным, тяжёлым, немигающим взглядом — Джона был уверен, что именно так Паук глядел на него, пусть он не мог видеть ничего, кроме белых глазных фильтров безликой алой маски. Человек-Паук шевельнулся, заставив Джеймсона взвыть сквозь кляп и попытаться отползти подальше. Попытка побега была мгновенно пресечена жестоким мутантом — он наступил на собственную паутину, всё ещё обвивающую руку Джоны, и склонился над добычей. — Страшно? — поинтересовался стенолаз, склонив голову на бок. Джей Джей, не отличавшийся отвагой, согласно закивал. Так страшно ему не было даже в день нападения на издательство Зелёного Гоблина, а ведь тогда на «Бьюгл» обрушились тепловые бомбы, в клочья разметав часть стены! — Очень хорошо, раз страшно, — Паук присел на корточки, продолжая разглядывать его в упор. — Говорят, страх открывает все двери. Я не очень-то верю в такие методы, но у некоторых людей упорство в крови… Понимаешь, о чём я? Джеймсон судорожно затряс головой, едва ли осознавая половину из того, что говорил ему каратель. — Соберись, Джеймсон, давай позитивнее! — прикрикнул на него Паучок, — И ответь-ка мне на вопрос: кто стоит за травлей Озборна? Твоя поганая газета столько помоев на него вылила, ни за что не поверю, что тебе больше не о чем писать! Ну?! Он протянул руку к съёжившемуся в ожидании неминуемой расправы издателю и резко, как пластырь, сорвал паутину с его лица. — Ауч… — только и смог выдавить Джона, лишившийся изрядного пучка волос из своих знаменитых усов. — Говори, пока я не подвесил тебя на стене этого чёртова здания вниз головой! — пригрозил ему уличный мститель, теряющий последние крупицы терпения. — Ты столько гадостей про меня напридумывал, что даже стараться не нужно: могу воплотить любую лживую статейку! С чего бы начать? Может, с террора?! — Нет! Нет, стой! — воскликнул Джона, вскидывая руку в защитном жесте. — Я… я и рад бы рассказать, но не могу! Паук резко выпрямился, готовясь, по всей видимости, атаковать. — Похоже, мне всё-таки придётся развязать тебе язык! — сердито сказал он. — Как думаешь, свободное падение сделает тебя более разговорчивым? — Нет! Боже, нет!!! Я не могу рассказать, даже если бы захотел! Я не знаю, кто это!!! — поспешно выпалил Джеймсон. — Я… мне позвонили! Мне угрожали! Обещали испортить карьеру сына, который прошёл отбор в отряд космонавтов, и я… я не мог отказать! Издатель замолчал, переводя дух, боязливо посмотрел на Паука, застывшего в ожидании продолжения рассказа, и сбивчиво заговорил: — Я не лгу! Даже если ты сбросишь меня вниз, правды это не изменит, меня вынудили, Паук. Сначала пришло письмо на личную электронную почту, но я его проигнорировал — мне частенько пишут сумасшедшие, которым всюду мерещатся заговоры спецслужб, кровожадные коммунисты или агенты мирового правительства, и каждому подавай статью об их бреде! А через пару дней мне позвонили. Человек не представился, но был крайне настойчив… Он пригрозил, что Джон с треском вылетит не только из космической программы, но и из армии, потеряв звание, потеряв всё! — И ты ему поверил?! — голос Паука звенел от едва сдерживаемой ярости. — Поверил! — с жаром подтвердил Джеймсон. — Спустя два дня сына отстранили от подготовки с какой-то нелепой формулировкой, что мне было делать?! Тот гад снова написал мне и отправил материалы для первой публикации. Там было всё: и о пожаре, и о взятке комиссии Департамента природоохраны, фактически готовая статья! — Которую ты немедленно пустил в тираж, — кивнул Паук. Джеймсон развёл руками, демонстрируя собственную беспомощность перед обстоятельствами. — Так всё и было. Стоило выйти статье — с сына сняли ограничения, он вернулся к подготовке, а я… Я был вынужден продолжить публикации. Я меж двух огней, Паук! — с неподдельным отчаянием в голосе воскликнул он. — Если остановлюсь — пострадает карьера сына! Продолжу — Озборн сотрёт меня в порошок, я наслышан о его методах и не строю иллюзий, что самый злопамятный человек в городе спустит мне с рук хотя бы одну букву из тех статей! Удивительно, что он до сих пор не подал в суд иск за клевету, от этого делается ещё страшнее — я даже представить не могу, что у него на уме! Как же… как же было хорошо раньше! Пока Паркер приносил твои фотографии, помнишь? Где он, кстати? — ловко попытался съехать с темы скользкий Джеймсон, но Человек-Паук как-то подрастерял наивность и доверчивость. — Не твоё дело! — свирепо рявкнул он, — Фотографий моих захотел? Может, и маску снять?! — А можно? — загорелся издатель, представив на секундочку масштаб возможной сенсации. — Можно, — подтвердил Паук, зловеще понижая голос, — только сразу после этого я сброшу тебя с крыши. Так что? Снимать? Джеймсон опасливо отодвинулся подальше от опасного стенолаза, насколько ему позволяла придавленная паучьей ногой паутина, и произнес: — Пожалуй, откажусь, оставим это на более подходящее время. А ты… я думал, ты больше. Сдержанность никогда не входила в число достоинств издателя, и теперь он бесцеремонно пользовался возможностью рассмотреть городскую напасть вблизи и во всех подробностях. — Здесь холодно, — огрызнулся раздосадованный членистоногий. Он выглядел расстроенным, не получив желаемой информации, и явно раздумывал о чём-то. Джона очень надеялся, что не о том, каким именно образом сбросить его с крыши. Бормотал нечто вроде: «Опять тупик… Как же раздражает…», сжимая и разжимая кулаки. Паук действительно не был высоким или массивным, вовсе не выглядел устрашающим, как на фотографиях, скорее гибким, ловким, текучим, словно ртуть, и таким же опасным. — А ведь я был прав, — заговорил Джеймсон, прерывая ментальные терзания героя. — Ты прямая угроза обществу! Это неслыханно — похищать человека посреди оживлённой улицы, тащить его на верхотуру с риском для жизни… А сорвись я вниз?! Кем ты себя вообразил? Вершителем судеб? Считаешь, таким, как ты, всё можно?! Человек-Паук угрожающе навис над ним, внимая. — Каким-таким?! — переспросил он. — Уродам? Чёртовым мутантам? Ты на это намекаешь? — паутина больно хлестнула Джеймсона по губам, заклеивая рот, пока он не сел на своего любимого конька и не начал поливать героя обвинениями во всех смертных грехах. — Может, я и не вершитель судеб, Джеймсон, но в моих силах заставить тебя заткнуться! Он резко сцапал Джона за одежду и поволок через парапет на отвесный фасад здания, не обращая внимания на протестующее мычание пленника, на скользкую стену, за которую было совершенно невозможно зацепиться, если только ты не носишь красно-синее трико, на пронизывающий ветер, гуляющий на головокружительной высоте. Джеймсон перестал сопротивляться, как только понял: Паук не собирается сбрасывать его вниз, напротив, он спускает его, но… зачем? Бросил бы на крыше, охранники наверняка всё видели и с минуты на минуту должны были явиться на помощь боссу. Добравшись до козырька, выступающего над входом в издательство, каратель подобрался к самому краю, ловко связал Джеймсона паутиной и подвесил его, как пучок омелы. Осознав весь масштаб нового унизительного положения, Джей Джей отчаянно задергался, яростно рыча сквозь импровизированный кляп, вращая глазами и извиваясь. — Скажи спасибо, что не вниз головой! — насмешливо крикнул наглый мутант, взбираясь по стене. — Надеюсь, мы нескоро увидимся, Джеймсон, и я совру, если скажу, что буду скучать! В три длинных прыжка он достиг середины здания и, оттолкнувшись от фасада, унёсся прочь под аккомпанемент злобного мычания связанного Джеймсона.***
Когда Питеру Паркеру нужно было подумать, он шёл в библиотеку. Это было старомодно и по-ботански, но он привык находить ответы в книгах, как в лучших источниках информации. Когда нужно было подумать Человеку-Пауку, он искал неприятности. Какая-то часть его натуры, что-то живущее глубоко внутри, нечто дикое, неукротимое, скрытое даже от себя самого, развившееся после судьбоносного укуса и старательно сдерживаемое, находило успокоение лишь в чистом хаосе. Возможно, потому, что в драке не было полутонов — лишь чёрное и белое, в противостоянии преступнику не нужно было выбирать и мучиться сомнениями — плохой парень оставался таким всегда, во всяком случае, Питер надеялся, что причина крылась именно в этом. В этом, а не в тщательно подавляемой жажде насилия, ведь, как ни крути, он не только человек, но паук, а пауки — беспощадные хищники. Может, потому он и твердил мантру про «добродушного соседа» и «большую ответственность», чтобы случайным образом не забыться и не дать волю тёмной стороне, ведь это неизбежно приведёт к беде, как в ту ночь, когда погиб Бен. Или когда он напугал убийцу дяди, а тот взял да выпал из окна расселённого дома… Питер никогда и никому не рассказывал об этом, старательно заталкивая мучительные воспоминания в самые потаённые уголки памяти, малодушно надеясь когда-нибудь перестать вспоминать. У него плохо получалось, ведь совесть то и дело назойливо мучила за совершённые когда-то дурные поступки. Что же до хаоса, в Нью-Йорке никогда не было с ним проблем. Порядок и спокойствие частенько становились дефицитом, но если возникала нужда в беспределе или в насилии, этого сомнительного добра всегда находился возок и маленькая тележка, стоило лишь пошарить по тёмным переулкам. Или спуститься в подземку, где плотность психов и негодяев на квадратный метр горизонтальной площади превышала мыслимые и немыслимые нормы. И, сталкиваясь со злом, Человек-Паук обретал некоторое подобие равновесия, раз за разом побеждая, прежде всего, самого себя. Ему было достаточно проверить пару злачных мест в восточном Гарлеме, где он обнаружил угонщика, усердно заталкивающего металлическую линейку под уплотнитель стекла водительской двери подержанного, но всё ещё прилично выглядящего «Доджа». Преступник сосредоточенно пыхтел, потел, сопел и матерился себе под нос, не обращая внимания на улицу и тем более не глядя вверх, откуда по невидимой нити медленно и плавно к нему скользил Паучок. — Скажи мне, что это не твоя машина, — заговорщицким тоном шепнул он угонщику в ухо, — просто дай мне повод, прошу!***
Офицеры 23-го полицейского участка никогда не видели ничего подобного: на ветвях раскидистой акации, что росла неподалёку от центрального входа в здание, висело нечто, напоминающее очертаниями мешки. Всего странных объектов было четыре, и, приблизившись, копы с удивлением услышали сдавленное мычание и невнятные ругательства, доносящиеся изнутри плотных коконов, развешенных там и сям на дереве. К стволу акации паутиной была приклеена записка:«Угонщик, два вора и грабитель. Задержите их, пожалуйста, до утра, пострадавшие обещали написать заявления! Ч.П.».
— Это от Паука, — удивлённо сказал один из офицеров, отрывая бумагу от липких нитей. — Ничего себе, что-то новенькое… Оптовая доставка преступников? А стенолаз неплох, совсем неплох! Снимаем их, парни!***
Отвратительно дождливое холодное утро не могло стать ещё хуже. Или же могло? Вздувшиеся вены на висках мэра Линдена и его побагровевшая от натужного крика лысина однозначно подтверждали, что могло. Норман пристально, почти не мигая, смотрел чуть выше правого плеча чиновника и изо всех сил абстрагировался. — Это будет всё, Озборн! — орал мэр. — Ещё одна чёртова статья, и мне придётся принять самые отчаянные меры! Сперва проклятая взятка, а теперь ещё и это!!! В Нормана полетел свежий номер «Дейли Бьюгл», который он успешно перехватил, прежде чем газета врезалась в его лицо. Неприлично крупный заголовок на первой странице гласил:«Унижен, но не сломлен!
Журналистику нельзя заставить молчать!
Дерзкое нападение ручного мутанта Озборна на нашего издателя Дж. Джону Джеймсона!
Похищение, насилие, террор и угрозы!».
Ниже, более мелким шрифтом значилось:«Какие пугающие эксперименты проводит лаборатория «Озкорп Индастриз» в самом сердце города?
Читайте и готовьтесь к самому худшему — чудовища уже среди нас!».
Ещё ниже располагалась фотография негодующего Джеймсона с выпученными глазами и заклеенным паутиной ртом, обмотанного липкими нитями и подвешенного прямо над входом в издательство. Чёрт. — Как это понимать, Озборн?! — кипятился мэр Линден, размахивая руками, словно его атаковал рой агрессивных пчёл. — Чем таким вы занимаетесь в своей проклятой лаборатории?! Это мой город, и я не позволю делать из него остров доктора Моро, никому не позволю! С неприязнью взглянув на разошедшегося чиновника, Норман открыл статью. В целом, в ней не было ничего нового, но к обвинениям в даче взятки, уже ставшим привычными, добавилось нечто новое: Джеймсон в красках расписывал обстоятельства нападения Человека-Паука и смело развивал теорию, что дерзкий мутант был подослан непосредственно Озборном, пытающимся таким изощренным способом «заткнуть рот свободной прессе». — Джеймсон спятил, — уверенно завил Норман, бросая газету на стол. — Его статья — чушь несусветная, только умственно отсталый… — Молчать!!! — заорал Линден, грохнув по столешнице обоими кулаками одновременно. — Не сметь! Норман поморщился. Звонок из мэрии сорвал его с важного совещания, он собрал все утренние пробки по дороге сюда, полтора часа ждал в приёмной, пока его соизволят принять, а теперь вынужден слушать потоки брани и крики несдержанного чинуши. А ведь те времена, когда кто-то мог безнаказанно повышать голос на Нормана Озборна, безвозвратно минули! — Вы бы не усердствовали так, сэр, — ступил на тонкий лёд Озборн, вздумав перечить разъярённому мэру. — Я отлично слышу. Линден побагровел, зверея, Норману даже показалось, что он слышит, как лопаются сосуды в глазах градоначальника. — И на память не жалуюсь, — в голосе Озборна стыли все шельфовые ледники Антарктиды разом. — А вот вы, похоже, забыли, кто способствовал устранению вашего конкурента во время избирательной кампании. И благодаря чьему живому участию информация, компрометирующая оппонента, попала в прессу. Мэр пыхтел, стремительно приближаясь к инфаркту, который для человека с его ритмом жизни и склонности к излишествам отнюдь не был метафорой. — Газетчики падки на сенсации, — продолжал доводить кипящего Линдена Норман. — Свежий информационный повод, к тому же связанный с недавними выборами… Как вы считаете, сэр, насколько быстро общественность забудет о моей скромной персоне и как сильно вцепятся в ваш зад, скажем, федералы, если я случайно упомяну некоторые подробности, о которых вы предпочли бы забыть? — Вы не посмеете, — неуверенно выдавил мэр, нервно вытирая платком покрытый испариной лоб. Озборн не стал ничего говорить в ответ, смерив притихшего самодура своим фирменным ледяным взглядом, безотказно остужающим пыл самых несдержанных идиотов. — Не посмеете же? — голос Линдена предательски дрогнул. — Буду стараться не сболтнуть лишнего, — пожал плечами бессердечный Норман. — Но кто знает, что случится, если на меня станут давить? Где гарантии, что тот, кто организовал травлю, ограничится мной и моим бизнесом? У него могут быть далеко идущие планы, и на ваше кресло в том числе. Вам, к слову, неизвестно, кто бы это мог быть? — как бы невзначай поинтересовался он, пока Линден не опомнился и не выставил его прочь из кабинета. — Нет, — шумно выдохнул мэр, обессиленно опускаясь в кресло. — И вот что по-настоящему меня беспокоит: если вы окажетесь правы и следующим могу стать я… Мне необходимо подумать. Вы можете быть свободны, Озборн. Всё же позаботьтесь о том, чтобы слухи о противозаконных экспериментах в лаборатории компании перестали расползаться по городу, как полчища крыс из подземки. Обывателя нервируют подобные заявления. А нервные обыватели бывают весьма нелояльны к своим обязанностям по уплате налогов в городской бюджет! — Я приложу все возможные усилия, уж будьте уверены, — заверил его Норман.***
В объятьях Мэй Питер едва не расклеился. Словно ему снова было пять и он упал с крутой лестницы на детской площадке, оступившись, да так неудачно, что в кровь рассадил обе коленки и сильно ободрал ладони. Тогда Мэй испугалась сильнее него, крепко обнимая всхлипывающего Питера и совсем не замечая, как пачкается её светлая блузка. — Я так рада тебе, золотко, — говорила тётя, ласково ероша волосы на его затылке, — так рада! — Можно переночевать? — пробубнил Питер в её хрупкое плечо, слишком сосредоточенный на том, чтобы контролировать собственный голос. — Что за вопрос! — Мэй отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза. — Конечно же можно, мой дорогой. Но, Питер… у тебя всё хорошо? От проницательной тётушки было сложно что-то утаить, но это не значило, что Питер не пытался. Вымученно улыбнувшись, он закивал. Он не мог ей рассказать. Ни с кем не мог поделиться, насколько сильно облажался и какие последствия повлекли его необдуманные поступки.***
Нехорошее предчувствие поселилось где-то в области солнечного сплетения ещё по дороге в «Озкорп». Не паучье чутьё, а вполне человеческая чуйка, безошибочно подсказывающая каждому хотя бы раз в жизни: ты нашёл приключения на свой зад, приятель, готовься! Но кто из живущих ныне хоть раз прислушивался к ней, принимая за кишечные газы или начинающееся несварение? Люди отмахивались, не придавали значения, не обращали внимания на древнейший инстинкт, приобретённый осторожными первобытными предками ценой жизней тысяч и тысяч менее удачливых бедолаг, опрометчиво искавших убежище в мрачных пещерах, кишащих саблезубыми тиграми и свирепыми медведями. Может, Питер и перескочил на какую-то новую ступень эволюции, сам того не желая, однако к голосу древнего инстинкта остался глух также, как и статистическое большинство. Второй «звоночек» прозвенел в холле компании, стоило Питеру пройти сквозь рамку металлодетектора и забрать свой пропуск. Путь в лабораторию ему преградил охранник, на беду, один из тех, кого Паркер успешно нейтрализовал в лифте во время второго пришествия Гоблина. С каменным лицом он произнёс: — Мистер Озборн ждёт вас в своём кабинете. — Оу… — смутился Питер, — вот как. Что ж, спасибо. Он хотел пройти к лифтам, но громила не двинулся с места, продолжая сверлить Питера взглядом. — Говорю: спасибо, — повторил он чуть громче. Было неприятно смотреть на здоровяка-охранника снизу вверх. — Я знаю дорогу. Тот едва заметно дёрнул уголком рта и процедил, понизив голос: — Считаешь себя самым умным, парень? Никто не любит умников! Питер вскипел, но сдержался — едва ли Норман оценит драку в стенах «Озкорпа». Охранник хмыкнул, отдавая должное воинственному взгляду мелкого доставалы, и нехотя отодвинулся, видимо, он тоже не планировал устраивать потасовку. Во всяком случае, не сегодня. Под прицелом немигающих глаз успешно нажитого врага Паркер вошёл в открытый лифт и решительно надавил на нужную кнопку. Битва взглядов продолжалась до самого закрытия дверей, и лишь когда кабина плавно тронулась вверх, он смог перевести дух. Но рано, слишком рано! В полутёмной приёмной никого не было. Питер замялся перед дверью на пару секунд: гложущее предчувствие нехорошего вернулось в третий раз, свиваясь внутри холодными змеиными кольцами, но паучье чутьё по-прежнему молчало. Он колебался, не решаясь коснуться прохладного металла дверной ручки, словно та была живой и могла укусить. Его беспокоил не Гоблин, но что тогда? — Не попробуешь, не узнаешь, — решившись, он постучал.***
— Милый, съешь хотя бы сэндвич, — хлопотала тётушка, обеспокоенная отсутствием аппетита у вечно голодного Питера. — Ты не заболел? Мэй прижалась щекой ко лбу племянника, проверяя, нет ли у того жара. — Нет-нет, я в порядке, — вяло отбивался он. — Не беспокойся, тётя, я просто… Мне… Мне нужен твой совет. Тётушка серьёзно кивнула и села напротив, приготовившись выслушать. И, глядя в лучистые, полные любви и принятия глаза вырастившей его женщины, Питер едва не прикусил себе язык. Он не мог признаться, он тысячу раз пожалел, что поддался эмоциям и приехал сюда, что сам начал сложный разговор, не думая о последствиях. Вот опять! Опять он не подумал! Атмосфера маленькой уютной кухни дома четы Паркеров, где каждая дощечка помнила прикосновение добрых рук Бена, где на окнах висели милые занавески, сшитые Мэй, где витали ароматы домашней еды, где всё было пронизано заботой и уютом, где цвели даже кактусы, вряд ли была подходящей для шокирующих признаний, поэтому, собрав в кулак оставшуюся решимость, он сказал: — Только… не обижайся, хорошо? Я не могу рассказать всего или назвать имена, просто выслушай меня. Я… тётя Мэй, я сделал нечто очень и очень глупое.***
Дежавю, так это называется? Норман стоял лицом к панорамному окну, заложив руки за спину и глядя на переливающийся вечерними огнями город. Он прекрасно слышал, как вошёл Питер. Наверняка он слышал и то, как Питер мялся перед закрытой дверью, не решаясь постучать. Он не двинулся с места, заставив робеющего Паркера переживать ещё сильнее. — Привет, — неловко сказал тот, остановившись возле двери и лихорадочно соображая, стоит ли ему подойти ближе. Вот теперь Питеру стало понятно, что имел в виду Гарри, когда-то сказав, что Нормана лучше не злить по-настоящему. Пугающая аура, установившаяся вокруг очевидно взбешённого мужчины, внушала почти суеверный страх, а Питеру это не нравилось! Кашлянув, он сделал несколько шагов к Норману. — Мы ведь должны были сегодня… — начал было он, но его бесцеремонно прервали. — На моём столе, Питер, — железным тоном сказал Норман, по-прежнему не оборачиваясь. Он сразу увидел сегодняшний номер «Дейли Бьюгл», не заметить огромный заголовок мог только полностью слепой человек. Они ещё и фотографию напечатали, вот же… Нет, а чего он хотел? Джона Паука на дух не выносил, неужели издатель стал бы молчать о своём «приключении» и не стал бы использовать случившееся в качестве горячей сенсации? Смешно было надеяться, что нет! — Потрудись объясниться, — Озборн наконец соизволил удостоить его взглядом. И в тот момент Питер подумал, что лучше бы он этого не делал, ведь никогда прежде Норман не смотрел на него так. Словно… словно на предателя. — Джеймсон должен знать, кто инициировал возню вокруг тебя и «Озкорпа», вот Человек-Паук и пришёл за ним, чтобы выяснить, — брякнул он и тут же осёкся, увидев, как побелели плотно сжатые губы Нормана. — А кто его просил?! — отчеканил каждое слово Озборн, очевидно не оценив благородных мотивов членистоногого искателя приключений. — Кто ТЕБЯ просил? Питер стушевался окончательно, и лишь чистое упрямство не позволило ему стыдливо замолчать, потупившись. У него было собственное мнение насчёт случившегося, он не собирался дрожать, теряться или в ужасе бежать от злющего Нормана. Не съест же он его, в самом деле! — Никто меня не просил, — сказал Питер максимально спокойным тоном. — Это моя инициатива, целиком и полностью. Пусть Джеймсон не назвал имён, но он рассказал, что его шантажируют! Не знаю, кому ты перешёл дорогу, кто он и откуда, только у него достаточно влияния, чтобы отстранить сына Джей Джея, кадрового военного, между прочим, от участия в космической программе. Представляешь себе, что за уровень? И я подумал… Было непохоже, что Норман слушал его. — Ты слишком много думаешь, — бесцеремонно прервал он Питера, подходя вплотную.***
Тётя внимательно слушала сумбурный, путаный рассказ Питера, пытающегося изложить самую суть проблемы, не вдаваясь в пикантные подробности ссоры с любимым человеком, и не сболтнуть лишнего, например, того, что этот любимый человек являлся отцом его лучшего друга. Выговорившись, он замолчал, рассеянно крутя в руках уже порядком измусоленную бумажную салфетку. Мэй накрыла его пальцы своей ладонью, одобряюще пожала и ласково спросила: — Ты в самом деле не понимаешь, что могло так сильно разозлить того человека, чьё имя ты упорно не хочешь называть? — Я догадываюсь, но не уверен, поэтому я здесь, — Питеру было сложно смотреть ей в глаза, поэтому он с преувеличенным вниманием глядел на тыльную сторону ладони Мэй. Она вздохнула, грустно улыбаясь. — Ты так быстро вырос, а я никак не привыкну, что у тебя новая жизнь и полно секретов от старой тётки. Но… скажи мне откровенно, чего ты хочешь от этих отношений? Не торопись, ответь честно, чего тебе действительно хочется? Питер задумался, ведь Мэй задала очень хороший вопрос. — Я хочу… — В голове, как стёклышки в калейдоскопе, замелькали эмоции, воплощающиеся в слова: «понимание», «взаимность», «доверие», «забота», «защищённость», «общность интересов», складываясь в единое целое, в хрупкое отражение чувства, поселившегося в его душе вопреки всему и вся, — я хочу… хочу быть на равных. Понимаешь? — Думаю, что да, — снова кивнула Мэй. — Это глупо? — Вовсе нет. Но, милый мой, подумай сам — ты хочешь равных отношений, но в то же время делаешь нечто за спиной того загадочного человека. Не спросив его мнения, не подумав о последствиях. Питер, ответь мне: тебе самому понравилось бы подобное? Вижу, что нет. Так почему ты ждёшь, что такое станет приемлемым для кого-то другого?***
— От кого угодно, Питер, но не от тебя! — негодовал Озборн. — Ты лучше прочих осведомлён о моих проблемах, и что же ты делаешь?! Топишь меня? По твоему мнению, компании не хватает именно этого — принудительного закрытия властями лаборатории? Мало мне проблем с заводом, мало военных, готовых вырвать мне глотку за грядущий срыв сроков исполнения важного контракта, теперь ещё и это?! — Нет же, я… — Закрой свой рот! — почти прикрикнул на него Норман, повысив голос. — Меня не интересует твоя мотивация, не в нынешней ситуации! — Он зажмурился на мгновение, словно собирая последние крохи терпения, так неосмотрительно израсходованного беспечным Паучком, и твёрдо сказал, — нам лучше не видеться пару дней. — Что?! — Питер отшатнулся от такого заявления, отступая на полшага. — Что слышал. Я беру тайм-аут, пока не наговорил тебе гадостей и своими руками не разрушил всё, что восстанавливал буквально по крупицам. Слухи о моей нетерпимости не были преувеличением, Питер, я никогда не был лояльным человеком. Ступай. Мне придётся справиться с последствиями твоего необдуманного поступка и минимизировать возможный вред, я буду чрезвычайно занят. После чего, возможно, я остыну и смогу лучше контролировать свой гнев. Ты как-то упрекал меня, что я принимаю за тебя какие-то решения, что-то делаю против твоей воли, и знаешь, я согласен — это страшно раздражает! — Норман… — Ты ведь знаешь где выход? — Озборн демонстративно сел за свой стол и открыл какую-то папку с документами, будто проклятые бумажки интересовали его куда больше, чем обалдевший от только что услышанного Питер. Было обидно. Он понимал, что сделал глупость, что усугубил и без того напряжённую ситуацию, создавшуюся вокруг Нормана, но обида душила его, а злые слова сами собой нашли выход. — Хорошо, я уйду! Только вот не знаю, будет ли мне нужно всё это после того, как уляжется твой гнев! Норман медленно поднял на него тяжёлый взгляд. Он не проронил ни слова, ни звука, но Питер отлично видел, как потемнело его лицо, как заходили на скулах желваки, как крепко он стиснул зубы, как сузил глаза. И как ярость на его лице сменилась другой эмоцией. У Паркера не было никаких проблем с эмпатией и до укуса злополучного паука, его пронзила ошеломляющая догадка и сразу же за ней пришло осознание: Норману очень больно. Он достал его. Нашёл в непробиваемой драконьей чешуе крохотную щель, куда с размаху вонзил ядовитую иглу прямо в живое и мягкое, беззащитное, причинив невыносимое страдание одной глупой фразой. Запоздалое раскаяние окатило его душной волной стыда, захотелось немедленно забрать необдуманные слова обратно, сделать так, чтобы этого мгновения никогда не случилось! Ослепительная молния расколола тяжелые низкие тучи, заполонившие ночное небо за панорамным окном. Грянул гром, сотрясая город предвестием первой в этом году грозы. Порывы ветра бились о стекло, оставляя вместо проливного дождя мельчайшую водяную пыль, снова сверкнула молния. Во всём квартале мигнул и погас свет. Резервные генераторы «Озкорпа» приняли на себя бремя выработки электроэнергии, включилось дежурное освещение, тишина, повисшая в полутёмном кабинете, стала давящей, осязаемой, невыносимой и душащей настолько, что поддавшись малодушному порыву, Паркер отступил и чуть не вывалился спиной вперёд за дверь, запутавшись в собственных ногах. Наверное, ему следовало извиниться, сказать, что на самом деле он так не думает, постараться как-то сгладить неловкость, но он… просто сбежал. Спустившись вниз на единственном работающем лифте, Питер почти бегом пересёк холл, желая поскорее убраться на улицу. Отыскав в кармане пропуск, он швырнул его в специальный лоток, но система безопасности не спешила забирать пластиковый прямоугольник, а индикатор массивного металлического турникета так и горел красным, не позволяя покинуть здание. Питер перевёл взгляд на охранника, того самого, с которым чуть не сцепился совсем недавно, тот говорил по внутреннему телефону, нехорошо улыбаясь: — Да, мистер Озборн, он здесь. Закрыть Паркеру доступ в «Озкорп» на семь дней? Разумеется, сэр, я внесу необходимые изменения в систему. Да, сэр, немедленно. Положив трубку на рычаг, он торжествующе посмотрел на Питера, ухмыляясь. — Ну, что я говорил? Никто не любит умников! Проваливай!***
Тем вечером дождь так и не начался. Ветер рвал провода, нёс клочки бумаги и мелкий мусор вдоль обочин запруженных автомобилями улиц, а Питер угрюмо брёл в сторону станции подземки, неотрывно глядя себе под ноги. В голове вдруг стало пусто-пусто, обида на Нормана и стыд за собственные жестокие слова выжгли все мысли, оставив лишь одно единственное желание — оказаться там, где он мог бы почувствовать себя в безопасности. Оказаться дома.***
— Но, Питер, дорогой, я тебя не узнаю! Ты прямо так и сказал? — Мэй не могла поверить тому, что только что услышала, в то время, как её племянник совсем сник, готовый провалиться хоть под кухонный стол, хоть сквозь землю. — Ну, да… — промямлил он, пряча взгляд. — Считаешь… такое не прощают? Мэй вздохнула. Этот мальчик, которого она растила, словно собственного сына, долгих пятнадцать лет, рядом с которым сидела ночами, пока он болел, которого полюбила и приняла в свою семью не потому, что этого хотел Бен, а исключительно по зову сердца, её замечательный, добрый, честный Питер, так резко повзрослевший после смерти любимого дяди, изученный до последней полуулыбки, вёл себя сейчас как чужой. У него появилась своя жизнь и какие-то тайны, он не хочет говорить начистоту, не называет имён, но… именно к ней он пришёл за советом, а это чего-то да стоит. Выходит, Мэй по-прежнему важна для него, она всё ещё его семья, раз Питер так нуждается в её советах и поддержке. — Милый, я не могу решать за другого человека, скажу лишь одно: в отношениях всегда есть место прощению. При условии, что обе стороны заинтересованы, конечно же, тогда компромисс рано или поздно будет найден… — Но ведь вы с Беном никогда не ссорились! — перебил её Питер. Мэй искренне рассмеялась. — Почему ты так решил? Мы что же, не люди? Конечно, мы ссорились, всякое бывало, но нам было невыносимо жить, погрузившись в обиды. И мы мирились, Питер, как и все. Не нужно идеализировать наши с Беном отношения! — Мне они всегда казались идеальными, — проворчал он, немного оттаивая. — Я хотел таких же. Но, похоже, не заслуживаю… — О, дорогой, — тётушка ласково коснулась его щеки, — не надо так говорить. Каждый человек заслуживает того, чтобы быть счастливым. Вот увидишь, всё у тебя наладится. Ведь ничего не кончено, правда? А что до небольшой паузы… Что ж… Порой это намного лучше, чем разрыв отношений в пылу ссоры. Вам просто нужно время. Понимаешь меня? Питер понимал. А ещё он точно знал, что этого самого времени у них с Норманом катастрофически мало.***
«Ты всё портишь!» — кричал ему Амберсон с такой яростью, будто это Норман был виноват во всех жизненных неудачах. «Ты всё портишь!» — три ужасных слова, проклятьем лёгшие на его последующую жизнь. Три жестоких слова, из-за которых он каждый день доказывал миру и самому себе, что это неправда. Доказывал и раз за разом убеждался в правоте этих чудовищных слов. Он и в самом деле всё портил. Неудавшаяся попытка завести семью. Ужасные отношения с единственным сыном. Компания, находящаяся на грани краха. Наконец, Питер. Злой ядовитый Паучок, укусивший так точно и так болезненно, разве он не своими руками подтолкнул его к этому поступку? Разве… да какая теперь разница? Норман подошёл к окну. За стеклом бушевал шквалистый ветер, плотную облачность то и дело подсвечивали сполохи удаляющейся грозы и ещё что-то, какой-то странный неоновый лиловый отсвет, как от мощной рекламной вывески. Но квартал по-прежнему терялся в темноте, электроснабжение до сих пор не восстановили, кто в здравом уме стал бы расходовать энергию генератора на рекламу? Он перевёл взгляд на стол для совещаний и папки, аккуратно разложенные Фрэнсисом. Вдалеке глухо пророкотал гром, заглушённый толстым стеклом, способным выдержать неистовые порывы свирепствовавшего на высоте ветра. Норман медленно подошёл к столу и склонился над документами. Заключение пожарного маршала о поджоге. Отказ страховой компании в возмещении ущерба. Заключение комиссии Департамента природоохраны об отсутствии ущерба экологии и рядом их же предписание о приостановке деятельности завода. Досудебная претензия чикагской фирмы о нарушении патентного права. И выбивающаяся из общего ряда белая папка с финансовым отчётом фонда Рашель Гринберг, который ещё на прошлой неделе следовало отдать Битону на проверку… Норман протянул руку, чтобы убрать эту на первый взгляд лишнюю папку, но остановился. Повинуясь интуиции, немного сдвинул претензию компании «Айконик Инк» (Чикаго, Иллинойс), так, чтобы лист бумаги закрыл название фонда, оставив лишь одну фамилию: Гринберг.