Decide who you are and do it on purpose/Реши, кто ты, и сделай это нарочно

      Сколько Эндрю себя помнил, на его предплечье было имя. Имя, которое не доставляло ему ничего, кроме неприятностей. Оно кружилось, меняя цвета и шрифты, а иногда он чувствовал, как оно пульсирует и горит. Оно было ужасно большим и раздражающим, и он ненавидел его.       Он не понимал, почему в пятилетнем возрасте это было так неправильно. Он даже не знал, что это говорит или означает, но по какой-то причине это привело к тому, что его родители избили и плюнули в него.       Даже в пять лет он знал, что это неправильно. Больно. Та самая женщина, которая пела ему колыбельные, так быстро отвернулась, когда появилось это проклятое имя.       Конечно, он этого не заслужил.       Они его вернули, как только оно появилось, и сказали, что хотят внуков. Хреновое оправдание.       В следующем доме было хорошо. Его не кормили, он спал на полу, а люди кричали всю ночь напролёт. Его одежда пахла и не подходила по размеру, а волосы спутались и стали слишком длинными. Но, по крайней мере, их не заботило это чертово имя.       Эндрю не думал, что они обращали на него достаточно внимания, чтобы заметить.       Он попросил учителя рассказать ему, что там написано.       — Натаниэль Веснински. Имя твоей родственной души, Эндрю, твоей второй половинки. Человек на твоем запястье идеально подходит тебе.       — Почему это больно? — спросил он ее. Ее лицо немедленно упало, и она опустилась на колени, чтобы их глаза были на уровне.       — Это дает нам знать, когда наши родственные души в опасности или чувствуют боль, а цвет сообщает, что они чувствуют. Хотя, Эндрю, не должно быть слишком больно… — она посмотрела на него с жалостью и беспокойством, положив руку на плечо. Эндрю это не заботило.       Он отмахнулся от нее и пошел сидеть в обеденном зале, голодный, потому что его приемная мать снова потратила все, что полагалось на продукты, на сладости.       Натаниэль стал его основным направлением. Мальчик, должно быть, такой неуклюжий. Имя больше пульсировало, чем нет, а кружащиеся цвета имени никогда не были позитивными.       Он лежал без сна, уставившись на свое предплечье.       Натаниэль Веснински.       Я тебя ненавижу.       Натаниэль определенно был неуклюжим. Проклятые слова на его руке редко были чем-то иным, кроме самых резких красных или самых печальных серых тонов. А также боли…       Это было больнее, чем любой ребенок должен был бы чувствовать. Как будто жизнь Эндрю и так была недостаточно тяжелой; ему не нужен лишний груз проблем его второй половинки. Он ненадолго задумался, какого цвета сейчас будет имя Эндрю. Чувствовал ли Натаниэль то, что чувствовал Эндрю? Ненавидел ли Натаниэль Эндрю за это?       Он надеялся, что Натаниэль ненавидит его.       Было бы проще.       Эндрю думал, что жизнь жестока, но оказалось, что все может быть только хуже — его нынешним приемным родителям наконец-то надоели его крики по ночам из-за проклятого имени. Это было одним из оправданий, а другим — то, что деньги, которые они получили за воспитание Эндрю, больше того не стоили.       Это было так больно.       Его следующая семья была… милой. Они даже пытались помочь ему с именем на руке. Дали обезболивающие, отвезли к специалистам. Ничего не сработало. Он стал тихим и замкнутым еще больше, чем раньше, и, в конце концов, даже хорошая семья устала от него.       В семь он снова был закинут в другой дом. И если другие были плохими, этот — еще хуже.       Сначала это казалось… хорошим. Не лучшим и уж точно не худшим (этот приз достался той матери, которая пыталась продать его за наркотики).       Одежда не совсем подходила по размеру и определенно досталась от кого-то, но, по крайней мере, он был накормлен, и его не так сильно били.       Но ничто, даже отдаленно положительное, не могло долго продолжаться для Эндрю.       Отец, Стивен, дал Эндрю новое определение боли.       Все началось с косых взглядов и случайных затяжных прикосновений. Потом он пришел в комнату Эндрю ночью. Сначала он просто ложился рядом. Потом удерживал его…       Эндрю неоднократно просил и умолял. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, снова и снова. Стивен никогда не останавливался. Сколько бы раз он ни обещал.       Эндрю лежал, кататонически вычерчивая буквы на своей руке, медленно, методично.       Ему было интересно, как выглядит Натаниэль. Кто причинял ему боль?       Эндрю ненавидел его, но знал, что Натаниэль поймет, он знал, что тот поймет Эндрю.       Натаниэль тоже пострадал. Он был еще одним ребенком, который потерпел неудачу. Эндрю хотел убить того, кто причинял им обоим боль.       Какая жестокая шутка…       Это продолжалось три месяца. У Стивена был распорядок: Пойти на работу Зайти в магазин, чтобы купить своей жене Линде вино, которое ей нравится. Вернуться домой, смотреть телевизор с Эндрю и Линдой, пока Линда не уложит Эндрю спать. Посидеть с ней, пока она не допьет бутылку вина примерно через час. Убедиться, что она слишком пьяна, дабы проснуться. Идти в комнату Эндрю…       Сегодняшний вечер ничем особенно не отличался — Стивен пришел домой с вином для Линды и вкусным ужином для Эндрю. Восхитительным. Стивен сказал Эндрю, что тот может отплатить ему позже. Эндрю стало плохо.       Они смотрели какое-то загадочное убийство, для которого Эндрю был слишком мал, но да ладно…       Потом в груди стало тесно. Сначала он подумал, что это приступ паники. У него уже был один из них. Но нет. Это было другое.       Он схватился за грудь. Это было похоже на то, как один из приемных отцов тушил сигареты о ступни Эндрю. Вот только это было бесконечно хуже. Эндрю и понятия не имел, что может кричать так громко.       Его рука непрерывно пульсировала опасным красным, и он закричал громче, когда почувствовал, что с него срывают рубашку. Он с изумлением посмотрел вниз, увидев свою изуродованную кожу в форме утюга.       Его… нет. Натаниэля обожгли чертовым утюгом…