Ничего не останется от нас

***

Кили честно думал, что страшнее, чем в битве каменных великанов, ему уже никогда не будет – от внезапного осознания, что он мог действительно потерять брата, его трясло ещё почти полночи. Но, оказывается, как когда-то заметил ворчун Нори: «Хуже всегда есть куда» Потому что сейчас, когда он понимает, ЧТО собирается сделать Фили, этот страх же накатывает с удесятеренной силой. "Зачем-это-геройство-не-надо-пожалуйста-как-же-я-без-тебя" -ФИЛИ! Тот вскидывает голову и встречается с ним каким-то очень уставшим и безнадежным взглядом. До жути страшно видеть родные привычно-улыбчивые глаза такими, и Кили клянется, что вернет прежнего Фили, только вот… - Не надо, пожалуйста, - беззвучно, одними губами, потому что все слова застряли где-то в горле. Он действительно не знает, что написано у него самого на лице, но брат вдруг отмирает, последним отчаянным движением уворачивается от сыплющихся на него ударов и, оттолкнувшись от уже уходящей вниз платформы, все-таки прыгает. Не так далеко, как мог бы, и очень вовремя вспоминается, что у того кажется что-то со спиной - после злосчастных великанов он даже в пещере старался не выпускать брата из виду и слышал, как при его осмотре тихо ругался Оин. За Фили тут же тянется с десяток гоблинских лап, одна почти хватает его за плащ, и Кили, вдруг осознавший, что до боли в пальцах всё ещё сжимает лук, с какой-то холодной ненавистью выпускает в них несколько стрел подряд. Дядя бросается вперёд, но он тоже слишком далеко, чтобы хоть что-нибудь сделать. Разве что Кили никогда не сомневался в брате; и, может быть, сейчас именно его отчаянная вера помогает тому перелететь пропасть. Почти перелететь. Носки сапог касаются самого края, скользят по каменной крошке, и Фили, неловко взмахнув руками, начинает медленно заваливаться назад. И когда кажется, что все кончено, его – слава Махалу – чуть ли не за шкирку выдергивает невероятно вовремя подоспевший Двалин. У Кили подкашиваются ноги, и он тяжело приваливается к стене, чтобы не упасть. В груди как-то ужасающе пусто, все эмоции словно разом выключили, и ему просто хочется, чтобы его оставили в покое. - Уходим! – голос дяди раздается совсем рядом, но он так и не находит в себе сил пошевелиться. - Быстро! Руки Торина рывком поднимают его на ноги, крепко встряхивают за плечи, толкают вслед за остальными. Он машинально бежит, машинально дерется и даже не замечает, как они оказываются на улице. Сил уже почти не остается, пару раз он спотыкается почти на ровном месте, и Торин, кажется, заметив это, устраивает короткий привал сразу после выхода из пещер. После промозглой тьмы подземелий солнце кажется каким-то чудом, и пару минут он просто стоит, подставив теплым лучам лицо и приходя в себя. Из оцепенения его выводит ледяной голос: - Ну и что это было?! Кили оборачивается, замечает безмолвно замершего перед дядей брата... и глухая пустота внутри вдруг разбивается на тысячи осколков, затапливается счастливым облегчением. - Ты головой своей думать умеешь?! - Торин, кажется, действительно злится, и Кили становится не по себе даже несмотря на то, что в кои-то веки ругают не его. Вдруг приходит осознание, что даже если кругом был виноват он один, брат всегда вступался, принимая весь удар на себя. Кили подходит к ним, с какой-то щемящей нежностью отмечая поникшие плечи, опущенную светлую голову – никогда раньше он не думал о том, что такому всегда взрослому и сильному брату тоже может быть нужна защита. Его очень хочется обнять, крепко вцепиться в плечи, почувствовать тепло уютно обнимающих его рук, заставить их обоих поверить в то, что все наконец-то хорошо. Но на глазах у всех это делать как-то неловко, и он просто встает, заслоняя плечом Фили, вскидывает руки в предупреждающем жесте: - Дядя, не надо, Фили просто… - он запинается, не зная, что сказать дальше, и его перебивает язвительный голос брата: - Да, что не так? Что вы от меня хотите?! Я не могу драться лучше, хоть убейте! Надо было позже мост обрушать, чтобы побольше гоблинов с собой забрать, да? Приму к сведению. На несколько секунд повисает тишина, так неуместно сейчас наполненная пением птиц и шуршанием листьев. Кили ловит потрясенный взгляд Торина, медленно осознавая сказанное. Все события последних дней приводятся к одному знаменателю, и он, не успев подумать, что из-за подобной горячности все и началось, резко разворачивается к брату и яростно толкает того в грудь: - Совсем дурак, да?! Фили и не думает защищаться, и при виде этой покорности и, видимо, железной уверенности в своей ненужности Кили чувствует, как всепоглощающая злость на брата, на себя и вообще на все вокруг, вдруг исчезает, сменяясь гремучей смесью эмоций из вины, беспомощности и боли за боль старшего, которые он уже просто не может сдерживать. И не зная, имеет ли еще на это право, шагает к брату, прижимается щекой к кольчуге, до отчаянья крепко обнимает руками… и плачет. Горько, безутешно, как не плакал уже очень давно. Выплескивая страх, отчаяние и неправильность последних дней. Он чувствует, как Фили поднимает руки, и весь сжимается при мысли, что брат сейчас его оттолкнет и будет иметь на это полное право, но тот только как-то неуверенно обнимает его в ответ. Он никогда не любил и не умел извиняться, но его молчание уже чуть не привело к страшно даже подумать чему, и он поднимает голову и быстро, сбивчиво, сквозь тихие всхлипы шепчет: - Прости, прости меня, пожалуйста, я дурак, я не должен был говорить, что ты мне не нужен, я очень злился тогда, но ты тоже дурак, что поверил, пожалуйста, не делай так больше, я же не смогу без тебя, и если что, мы умрем вместе, слышишь? - Я вам умру, - несмотря на напускную строгость, голос Торина звучит как-то надломленно, и через секунду тяжелые руки опускаются им на плечи, ласково прижимая к широкой дядиной груди, - я без вас тоже не смогу. Так что, Фили, давай без такой самодеятельности, ладно? Кили чувствует, как брат, рвано и с каким-то облегчением выдохнув, утыкается подбородком в его макушку, крепче обнимает и тихо отвечает: - Ладно. И, кажется, все наконец-то действительно хорошо. «Ничего не останется от нас, нам останемся, в лучшем случае, мы, Хорошо, что уже нестрашное пламя пляшет, и любовь во время зимы…»