Не твоё имя

Ваню новость о закрытии их точки не удивляет. Давно всё к этому шло, проверка за проверкой. От этого, правда, не легче, потому что деньги ещё как нужны, а сил искать новую работу никаких нет. Единственное, в чём ему повезло во всей этой ситуации, — хорошие отношения с менеджером. Только по этой причине его не выгоняют на улицу, как дворняжку, чтобы искал вакансии, а переводят в другую точку. Да, в двух часах от дома, но хоть что-то. Места там больше, как и посетителей. За круглой барной стойкой приходится работать вдвоём, чтобы успевать обслужить всех, и первое время Ваня путается, вставая в пару с нерасторопным новеньким. От нагрузки, от постоянных длинных поездок туда-обратно сдают нервы, так что сменщика ему меняют — мальчик жалуется начальству, что не выдерживает постоянных недовольств Бессмертных. В первый раз со следующим они видятся в выходные, в самый пик загруженности, и, на удивление, сразу хорошо организовываются. Лохматый парень, от которого приятно пахнет свежестью, словно он только после душа, жмёт ему руку, лениво улыбаясь, и представляется Серёжей Пешковым. Ваня надеется, что он не только обаятельный, но и усердный. — Вань, помочь тебе? — учтиво спрашивает, когда у Бессмертных уже ноги ноют от беготни. Смена кажется бесконечно долгой. Он радостно кивает. Может, из вежливости предложил, но отказываться нет желания — усталость берёт своё. Тот светится необъяснимой бодростью, заинтересованно щурясь. Ваня натирает до блеска пузатые коньячные бокалы, наблюдая, как парень трясёт шейкер, смешивая очередную «Маргариту» задорого. — Ты для новичка неплохо справляешься, — между делом. — Я у нас на Пражской раньше работал, — тихо отзывается Ваня, вздыхая. Серёжа выглядит вежливо-любезным, поэтому говорить о себе много не хочется. — Опыт есть. — Там точку как раз закрыли, да? Бессмертных кивает. Всё оставшееся время темноволосый только что-то под нос напевает, отвлекаясь от приготовления коктейлей исключительно на поиск ингредиентов. Однако Ваня всё равно ловит на себе иногда пытливый взгляд, чувствуя себя слегка неуютно — любопытство в свою сторону кажется лишним. Работает, и это главное. Чуть за полночь, когда заканчивается смена, он стягивает с себя фирменный фартук и вываливается на улицу, откисая. Каменная стена приятно холодит затылок, освобождая от ненужных мыслей о предстоящем пути до дома и уборке на загрязнившейся кухне. Поспать больше шести часов не удастся, потому что завтра в полдень начнётся новый рабочий день. Зато потом два выходных. Служебная дверь с жалобным скрипом открывается, выпуская наружу запах чесночных гренок и табака. Ваня вяло поворачивает голову. На Серёже больше не серая форменная рубашка, а простая чёрная футболка, облегающая по талии. В руках сумка, похожая на женскую, и короткая куртка. — Ещё не ушёл? — просто спрашивает парень, зачёсывая чёлку, лезущую в глаза, назад. И не дожидаясь ответа, — Я покурю тут, ничего? — Угу. Серёжа пристраивается рядом, смело усаживаясь на старенький деревянный ящик. Ваня без интереса рассматривает его, копошащегося в сумке в поисках сигареты. Его пальцы будто немного подрагивают. — Привык уже? Бессмертных дёргается, словно просыпаясь от секундного сна, опуская взгляд на свои кроссовки. Краем глаза видно, как Серёжа поудобнее устраивается, приваливаясь к стене и склоняя голову. — К чему? Пешков пожимает плечами: — Новый коллектив, наш Слава, да и вообще… ко всему. Ваня задумывается. Вспоминается Слава — разгильдяй, каким-то образом держащий всё место в порядке и процветании. На первой же встрече он пожал ему руку большой крепкой ладонью и громко поприветствовал — как старого знакомого, с которым уже много лет сотрудничают. А вот путь до бара всё ещё раздражающе длинный: до остановки, на автобусе до метро, а со станции пятнадцать минут пешком до бара. Ночами особенно лениво возвращаться, потому что утомлённый мозг ищет повод остаться — заночевать в отеле или, и вовсе, квартиру снять поблизости. — Добираться долго только, а так — вроде ничего, — он на секунду замолкает, неуверенный, что стоит продолжить. — Один раз в поезде уснул случайно, пока домой ехал. Серёжа хрипло усмехается и вновь затягивается электронкой, задумчиво выдувая в тёмно-серое небо колечки дыма. — На конечной разбудили? — спрашивает, кидая чуть насмешливый взгляд. Ваня слабо улыбается себе под нос. — Всего две станции проехал. — Сегодня-то не уснёшь? Выглядишь сонным, — Бессмертных даже не пугается, когда трясущиеся пальцы поправляют его рюкзак, сползающий по плечу. Прикосновение кажется мимолётным и трепетно-мягким. — Может тебе такси вызвать? Ваня хмыкает. Какой заботливый. Это немного пугающе, если учесть, что они совсем не знакомы, и совершенно точно непривычно, но интригует. Он улыбается, поворачивая голову. Серёжа смотрит снизу вверх, прищурив глаза, выдыхая изо рта дым, отливающий фиолетовым в освещении. — Спасибо, Серёж, но я умею пользоваться метро, — отшучивается. Пешков пожимает плечами, легко сдаваясь, и тяжело встаёт с ящика, отряхивая джинсы. Чёлка снова прикрывает глаза, мешая распознать их выражение. — Тогда до завтра. Ваня кивает, провожая удаляющуюся суетливую фигуру взглядом. Уже дома, переобувшись в мягкие тапки, он пьёт чай, бессмысленно потирая между пальцами хлебные крошки с грязного стола. Кривая улыбка сама расползается, стоит вспомнить вежливых посетителей и заботливого напарника, постоянно маячившего на фоне с въедливым тёплым взглядом ореховых глаз. Выражение у них смутно знакомое — до неприятного чувства в груди, похожего на приступ паники. Он дёргается к краю домашней футболки, приподнимая её, чтобы снова, тысячный раз проверить метку. Ваня плохо помнит, какой она была до — это и не кажется важным, когда перед глазами слово, больше похожее на шрам или ожог, пугающее ярко-красными рваными краями. Выглядит страшно, ноет, стоит хотя бы мельком вспомнить о ней. Он быстро моргает, чтобы не заплакать. Сейчас точно не время. Утро следующего дня выдаётся дождливым и душным. В автобусе многолюдно, в метро жарко, джинсовка липнет к рукам и хлопковой футболке. Больше всего хочется развернуться, поехать домой и улечься обратно спать, но зарплата сама собой в карман не прыгнет. А жить на что-то надо. Ваня переодевается, быстро оглядываясь, нет ли кого-то поблизости. Чёрная рубашка немного узкая в спине, но в пыльном зеркале подсобки смотрится неплохо. Очень подходит к мрачному выражению лица. До официального начала смены остаётся три минуты, когда в комнату вбегает, запыхавшись, знакомая крепкая фигура. Весь вид Пешкова намекает, что тот сильно спешил. Бессмертных усмехается ярко-розовой расстёгнутой рубашке, неряшливо слезающей с плеча. — О, ты уже тут, — вместо приветствия удивляется Серёжа, стягивая с себя одежду. Ваня старается не обращать внимания на едва заметную надпись над ключицей на обнажённом торсе. Даже не вчитывается в имя — не его дело. — Погода сегодня шепчет, да? Непонятно, говорит Серёжа из реального желания пообщаться или просто не любит молчать. Он похож на человека, который разговорит любого. Ваня угрюмо кивает, вставая с маленького красного диванчика, и выходит, завязывая за спиной белый рабочий фартук. — Не выспался? — Пешков выходит ещё через пять минут, лицо уже не кажется таким румяным. Привычным движением достаёт шейкер и маленькие джиггеры, дожидаясь первых заказов. По прошлому опыту Ваня знает, что до двух часов их будет всего парочка: мохито безалкогольные и фирменные лёгкие коктейли. Дневные смены всегда самые скучные, но зато ненапряжные, позволяющие почитать в перерывах или выйти на перекур. — Ну, так… — уклончиво отвечает, рассматривая краем глаза точёный профиль. Серёжа кажется красивым, но несерьёзным. В глазах что-то такое есть — хамоватое и шутливое. Словно детское, но не вымывшееся с возрастом. Ваня всё же продолжает, надеясь, что парень любезно не станет выпытывать все подробности из жизни. — Приходится раньше вставать, чтобы вовремя приезжать. Тот понятливо кивает и устраивается за стойкой поудобнее, опираясь на неё локтями. Рассказывает, что не смог бы работать так далеко от дома, потому что любит поспать подольше. Жалуется, что близко к бару жить ему тоже не нравится — постоянно путается со временем. Ваня в основном слушает, даже когда Серёжа переходит к историям о своих опозданиях и смешных реакциях Славы на это. Молчать с коллегой приятно. Бессмертных не чувствует себя неловко, потому что не обязан сильно вкладываться, чтобы поддерживать разговор. Он позволяет себе улыбаться, параллельно разливая по высоким стаканам фруктовые смузи. Серёжа иногда отвлекается на посетителей, но всегда возвращается к прерванному диалогу, находя новые темы для обсуждения. — Вот та сто процентов преподаёт в каком-нибудь универе, — хмыкает, незаметно указывая рукой на рыжую женщину в нелепо больших очках, разговаривающую с кем-то по телефону. — У нас таких куча была, я их уже по ауре узнаю. Ваня оборачивается, удивлённо поднимая брови. Серёжа слабо похож на человека, учившегося в институте. Тот встречается с ним взглядом, слегка улыбаясь. Глаза в тусклом свете загадочно блестят. — Ты закончил университет? — Ушёл после второго курса, когда понял, что мама не потянет ещё несколько лет моей учёбы. Да и не жалею, не представляю себя таможенником. А ты? — Я после школы в колледж ушёл. Думал, потом поступлю куда-нибудь, а оказалось, что надо за хату съёмную платить и соль самому покупать. Некогда уже было экзаменами заниматься. Надо отдать Серёже должное, он умел к себе располагать. Шутил, вызывая у Вани лёгкие смешки, ненавязчиво касался руки, отодвигая, когда проходил мимо, чтобы забрать очередной стакан, мягко расспрашивал. Бессмертных и не заметил, что в какой-то момент повернулся к нему, рассказывая, как проводил свои будни в школьные времена. Но он чувствовал себя комфортно, раскрываясь новому человеку, видя реальный интерес в тёмных глазах. Серёжа не лез в душу — это было самым большим его плюсом. Ваня видел в нём человека, который не стал бы судить, какую бы глупость ты не совершил. Скорее того, кто подбадривающе хлопнет по плечу и скажет «да забей», а потом чай заварит и достанет к столу мамин пирог, чтобы отвлечь. Время за разговором летело быстрее, бодрее. — Погнали? — вдруг вздыхает Пешков, развязывая кривой узел своего фартука. За стойку заходит высокий молодой парень, поправляя чёрные крашенные волосы. Они с Серёжей здороваются, обмениваются шутливыми колкостями. Тот указывает на Ваню: — Это Ваня, его с Пражской перевели, — представляет его коллега. Ваня вежливо улыбается, довольно отмечая, что Серёжа запомнил, что он говорил. — Максим, — кивает парень, подходя поближе и некрепко пожимая руку. Ваня, кажется, пару раз видел его до этого, когда заканчивал дневные смены с прошлым напарником. Просто не было никакой надобности знакомиться с ним, стараясь быть вежливым. Они быстро прощаются, удаляясь в подсобку. У Бессмертных ноги гудят немного, но внутри приятное чувство усталости, свежести даже, как будто разговор ни о чём смыл с него многолетний тяжёлый слой наросшего мха. Он ловит себя на мысли, что давно уже не говорил с кем-то просто так, расслабившись. Друзья у него, конечно, есть. Старые знакомые с работы, с колледжа и школы, с которыми когда-то ещё ходил на поздние киносеансы, ездил по России, засыпая в машине, напивался. Только теперь Ване с ними сложно — на лицах, как он не старается, видит это дурацкое выражение скорби с жалостью, которое ему вовсе не нужно. Ему не хочется, чтобы с ним осторожничали, словно с маленькой детской куколкой, которую легко разобрать по шарнирам. Он разбитый, но не сломанный. Даже её смерть можно пережить. По крайней мере так убеждает мама. Метка на боку неприятно пульсирует, вторя тяжёлым мыслям. Ваня старается незаметно накрыть её рукой, отогревая хроническую боль теплом ладони. Немного отпускает. — Может, сходим куда-нибудь? Прогуляемся по району, если хочешь? — непринуждённо предлагает Серёжа, откидывая смятый рабочий фартук в шкаф. Ваня всё же замечает имя, выведенное на светлой коже. Почти незаметное «Женя». Он и забыл, как естественно и аккуратно может выглядеть маленькая пожизненная надпись. — Или ты устал? Бессмертных выдыхает, мысленно благодаря Серёжу за то, что оставил ему место для отказа. Он расстроенно кивает, оставаясь в одной рубашке, нервно теребя край ткани: — Извини, да, я домой лучше поеду, не очень себя чувствую, — и это не ложь, потому что жжение в груди вредит не хуже язвы. Не хочется напрягать весёлого Пешкова своими серыми мыслями. Тот легко хмыкает, не выглядит обиженным, хватая с дивана свою сумку. Он улыбается краем рта, быстро касаясь Ваниного плеча, сжимая приятную чёрную ткань, и выходит через служебную дверь. Ваня чувствует облегчение, когда остаётся один, спешно переодеваясь в свои вещи. Он надеется, что Серёжа понимает хоть немного его нелюдимость и не думает о нём, как о закоренелом социопате. Не хотелось бы произвести такое впечатление на человека, который ни разу за два дня его не напряг. Когда он выходит, в небольшом переулке уже пусто. Хотя Ваня уверен, что Серёжа курил здесь снова, усевшись на старый ящик. В духоте после дождя будто до сих пор чувствуется фруктовый дым и неявный аромат то ли шоколада, то ли карамели. Следующие три недели проходят однообразно, но не скучно: Ваня работает на пару с Пешковым, смеётся, когда тот начинает придуриваться, и позволяет ему помогать с делами. Серёжа с каждым днём кажется всё роднее, привычнее. Иногда провожает до автобусной остановки, по-женски картинно закуривая, мягко жмёт руку на прощание и шутит, вызывая тихие смешки. Ваня из общего рабочего чата порой переползает к нему в личные сообщения, печатая короткое «я дома». Бессмертных не думает, что стоит такой заботы, но он не отвергает её, отдаваясь приятному чувству важности для чужого человека. Коллега, которого теперь хочется называть другом, ощущается безопасным и предсказуемым. В пятницу ему приходится задержаться по просьбе Славы. Тот закрывает основные двери, выпроваживая последних выпивающих клиентов, и осматривает их небольшую кучку — Макс, Серёжа, повар Александр и сам Ваня. Все другие работники уже ушли, прибравшись. Хочется последовать их примеру и поехать домой, чтобы лечь хоть немного пораньше. Завтра ещё одна смена, а потом — долгожданные два выходных дня. — Если кто не знает, у нас сегодня традиционная попойка по поводу ещё одного месяца без закрытия за антисанитарию, — тот лукаво подмигивает смущенному Ване, перелезая через барную стойку. — Разрешается пить всё, что попадётся вам на глаза, но блевать можно только на улице. Бессмертных хочет отказаться, сославшись на дела, но его тут же одергивают: — Нет, отказываться нельзя, иначе без премии останешься, — серьёзно предупреждает его Александр, снимая с себя белый фартук. Ваня не уверен, говорит ли тот в шутку или нет. По холодному лицу, кажущемуся лишь немного хитрым, ничего нельзя сказать. Все рассаживаются за барную стойку, весело переговариваясь. Ваня ловит Серёжин вопросительный взгляд. Тот хлопает по свободному стулу рядом с собой, успокаивающе улыбаясь. Бессмертных колеблется пару секунд, всё же выбирая компанию, обещая себе, что уж через пару часов он точно свалит, извинившись. А может быть, выпив, его исчезновения уже не заметят. — Не волнуйся, Ваня, — шепчет Пешков, щекочуще вздыхая ему в ухо. Ваня краем глаза смотрит, как тот расслабленно усаживается, укладывая аккуратные ладони на стол. Никак не перестаёт удивляться — плавность у него такая странная, приятная для глаз. Словно он никогда никуда не спешит, смакует каждое своё действие, как в кино. — Сейчас Славче набухается, они с Максом споют в караоке, и мы сможем свалить. Минут сорок подожди. Он кивает, доверяя словам опытного в общении с менеджером и другими работниками бара Серёжи. Только вот в итоге вся эта попойка затягивается на три часа. Слава настаивает, чтобы Ваня спел им что-то, и не отвязывается, пока тот не исполняет неловко «Сказочную тайгу», путаясь в тексте. Леонтьев похож на чьего-то пьяного отца, случайно попавшего на молодёжную вечеринку и пытающегося казаться моложе. Он громко смеётся, выпытывает у Вани, нравится ли ему одна из официанток, и шутливо флиртует с Максимом, называя его «малышом». Веселиться с каждым часом всё больше не хочется. Усталость тянет домой. — Ладно, ребят, мы пойдём, доберитесь домой целыми, пожалуйста, — прощается Серёжа, уводя сонного Ваню в подсобку. Тот смотрит благодарно, вцепившись в рукав его белого худи. Пешков кажется оплотом трезвости и адекватности, что, вообще-то, не очень сочетается с «Отвёрткой» дважды и «Сексом на пляже». Он, разве что, улыбается чуть развязнее. Ване его лицо кажется красивым в отблесках жёлтого тусклого освещения. — Ну и валите, слабаки, — кидает вслед Александр. Серёжа смеётся. Они выходят на улицу, слегка покачиваясь. В Ване два бокала красного полусладкого, горчащие на языке, и вялость после напряжённого рабочего дня. Хочется уснуть прямо на красном диванчике в баре. Он занимает излюбленный другом ящик, зная, что тот не будет против. Серёжа пристраивается рядом, курит, лениво цепляясь за электронку, и что-то рассказывает. Про грязь, про ботинки и свою квартиру. Его руки плавно качаются, изящно придерживая сумку. Ваня мысом ботинка раскапывает перед собой замёрзшую землю, не зная, чем себя занять. Он, рядом с плавным и тягучим, но всё же бодрым Серёжей, чувствует себя ужасно вымотанным. Спать хочется до жути — глаза слезятся от напряжения, но он держится, напоминая себе, что ещё нужно до дома добраться. Слабый ветер приятно шевелит волосы на макушке. — Ты куда? — хихикает Серёжа, отлавливая задремавшего парня, съезжающего вбок, за плечо. Ваня вздыхает, часто моргая. — Зачем ты смены до ночи берёшь вообще? — Я мог бы уже быть дома. — Круто, а смены до ночи зачем берёшь? — Бессмертных лениво отталкивает от себя тёплую ладонь, больше от наигранной обиды, чем из нежелания, чтобы Серёжа его трогал. — Хочешь, у меня переночуешь? Ваня пытается анализировать. Быть для гостеприимного Пешкова обузой не хочется. Но на другой чаше весов последний ночной автобус и долгий путь пешком или на такси до дома. А дома одиноко и давяще, к тому же грязно. Он смотрит внимательнее в чуть поплывшие ореховые глаза, в которых только что-то глубоко тёплое, сверкающее добротой. — Ну, я… — Бессмертных заправляет спадающую чёлку за ухо, пытаясь найтись с ответом. Не хочется как-то обязывать друга, мешать его личному пространству. А отдохнуть — очень даже. — Давай, Ваня, я тебе в спальне постелю, если хочешь. Тебе так проще будет, потому что не надо будет через всю Москву до работы переться. От меня завтра дойдём, потом домой поедешь нормально. Ваня вздыхает, Серёжа смотрит сверху вниз выжидающе, но больше не настаивает, ожидая решения. — Я не знаю, — начинает Бессмертных. Заманчиво скачет перед глазами тёплая кровать и недолгий путь до работы. Он сдаётся. — Хорошо. Если ты не против. Серёжа усмехается: — Я же сам предлагаю. Погнали. До дома Пешкова действительно недалеко. Они идут, любуясь ночной Москвой, парень рассказывает, где был, где пил, где работал раньше. Ваня поддакивает иногда, не особо вслушиваясь, и поворачивает, только когда его за рукав кофты тянут в нужную сторону. В не очень новой многоэтажке у Серёжи небольшая однокомнатная квартира, пропахшая, видимо, его электронками. На маленькой кухне, объединённой с гостиной, прибрано, только грязные кружки в раковину небрежно составлены. В спальне светло и уютно, будто знакомо. Низкая кровать для одного, компьютерный стол с двумя мониторами и большая монстера в углу. — Здесь или в гостиной? — спрашивает Серёжа, вытаскивая из шкафа чистое постельное белье. Ваня смотрит в ответ растерянно. — Ясно, здесь. Он умывается, долго рассматривая в зеркале своё лицо. Оно выглядит потерянным, помятым после долгого рабочего дня и посиделок с коллегами. У Серёжи дома, кажется, спокойно. По крайней мере, не хочется сбежать, наврав с три короба. На стиральной машинке приготовленная для него одежда: широкая чёрная футболка, пахнущая порошком, и тёплые длинные штаны, слегка заношенные, судя по утончившейся ткани на коленках. Он быстро переодевается, сначала оглядываясь — закрыл ли дверь на защёлку. Не то чтобы он стесняется оголяться при людях, просто лишние вопросы «Что с меткой? Что за девушка?» ему не нужны. Нелицеприятно покрасневшее «Лера» он привык прятать. Для своего же комфорта. Наверное, хорошо, если бы от шрама можно было избавиться, свести с кожи, как надоевшее тату, чтобы лишний раз не напоминало — ничего уже не будет как прежде. Вместе с этим именем в Ване тоска, которую уже никак не получится утешить, и обречённое одиночество — пожизненное, уготованное судьбой. Сложно жить в мире, где для тебя нет ни одного по-настоящему близкого человека. И уже не будет. Он легко бьёт себя по щекам, пытаясь отвлечься. — Спокойной ночи? — когда Ваня возвращается в комнату, на Серёже уже домашние вещи. Он выглядит не таким усталым, только кутается в плед, устроившись на разложенном диване с тихо шуршащим ноутбуком. Смотрит заботливо, успокаивающе улыбаясь. — Добрых снов. Я скоро тоже лягу, — кивает, пододвигая ноутбук выше на коленках. Они сталкиваются взглядами на несколько секунд, пока Бессмертных не уходит, теребя руки от небольшой неловкости. Это первый за долгое время раз, когда он ночует вне дома. И это чувствуется, стоит закрыть глаза, спрятавшись под одеялом. В квартире Пешкова не страшно. Из-за приоткрытой двери слышно, как тот смотрит что-то на минимальной громкости, просачивается жёлтый тусклый свет. Но всё же что-то немного покусывает изнутри, мешая заснуть. В голове слишком много мыслей, что заставляют ворочаться по кровати — слишком жарко, неудобно, липко. Он всё же проваливается в сон, откидывая одеяло. Ваня видит перед собой лес, спокойный, древний. Стоит сделать пару шагов, раздвигая перед собой зелёные ветки, как перед глазами оказывается поле. Он не узнаёт цветы, но подсознательно знает, что ей бы они понравились — цветные лепестки слабо колышутся от ветра. Ничего ведь не будет, если он сорвёт один для неё? Всего один, аккуратно, с корнями, чтобы можно было посадить его у них дома. У них много растений в горшках, Ваня это помнит. Он осторожно хватается за тонкий стебель, дёргая на себя. Прямо в его ладонях красивый цветок рассыпается прахом. Ваня пугается, рвёт ещё и ещё, стараясь успеть до того, как бутоны распадутся тусклыми сгнившими лепестками. Валится на колени, пытаясь найти хотя бы один живой. В голове что-то истерически подсказывает — надо. Она хотела цветов. Она должна увидеть их красоту. Он сгребает всё больше, а они чернеют, опадая на траву. Сердце бешено колотится. Он чувствует, что сейчас заплачет. Когда он просыпается, перед глазами всё ещё мечется красивое поле. Дыхание застревает где-то в горле беспокойным комом, мешая вдохнуть. Имя на боку колит. Нет никаких цветов. Нет её. Это просто глупый сон, вызванный стрессом и усталостью. Ваня садится, пытаясь успокоиться. Часы показывают, что прошло всего два часа после того, как он ушёл в Серёжину спальню. Он глубоко вздыхает, прислушиваясь. Света в соседней комнате уже нет, но совсем тихо слышно, как шумят чьи-то голоса. Бессмертных сглатывает вязкую слюну, тихо вставая со скрипящей кровати. Ступни приятно холодит тёмный ламинат. — Что случилось? — шепчет Пешков, как только Ваня закрывает дверь в спальню, укутываясь в выданное одеяло, будто оно может избавить его от тревоги, цветущей где-то в груди. — Я… не спится, — мямлит он, переминаясь с ноги на ногу в паре метров от дивана. Он хмурится, когда Серёжа внимательно осматривает его, больше чувствуя на себе изучающий взгляд, чем видя его. Единственный источник света — мерцающий экран ноутбука. — Можно с тобой? Ване кажется, что получится отвлечься, если перестать думать об этом странном беспокойном сне. Посмотреть с Серёжей фильм или сериал, или что он там смотрит. Неважно. Просто посидеть рядом, чтобы не уснуть ещё раз. Может, и до самого утра. Пешков двигается ближе к стене, откидывая плед: — Да, конечно. Смотрел «Отчаянные домохозяйки»? Это третий сезон. Ваня выдыхает и машет головой, чувствуя себя чуть-чуть лучше. Серёжа не задаёт вопросов — он не возражает, даже если на самом деле Ваня будет мешать ему наслаждаться просмотром. Бессмертных рад, что не нужно лишний раз объясняться. Рассказывать про свой стыдный, будто бы детский страх кошмаров не хочется. Он думает — Серёжа хороший. На нешироком диване с Пешковым уютнее, чем в одиночку, пусть даже в соседней от него комнате. От него веет теплом, как от включённого обогревателя, и пахнет шампунем. Ваня устраивается рядом, осторожно облокачиваясь на край чужой подушки. Диалоги на английском он еле разбирает, не вчитываясь в субтитры. Просто смотрит в экран, пытаясь уследить за крохами сюжета, которого не знает. Серёжа громко дышит, не обращая внимания на копошения друга, внимательно следит. Полторы серии спустя Ваня уже не уверен, что понимает хоть что-то. Глаза сами собой закрываются, не желая прислушиваться к его внутреннему желанию бодрствовать. Он улавливает только, что какая-то рыжая женщина что-то говорит, вызывая у парня рядом мягкую улыбку. Как-то сама собой его голова оказывается на Серёжином плече. Тот аккуратно дёргает за пряди, свободной ладонью приятно прочёсывая волосы у корней. Ваня слабо осознаёт, что съезжает всё ниже, устраиваясь возле бока Пешкова. Кошмар стирается вместе со всеми остальными нервными мыслями, сменяясь спасительным плотным туманом в сознании. Он обнимает что-то, смутно похожее на чужую руку, и засыпает, устав бороться с собой. Кажется, что теперь уж точно никаких кошмаров не будет.