Не твоё имя

Ваня просыпается резко, поднимая голову с мягкой подушки, и оглядывается. Он почему-то в гостиной на диване, обнимает скомканные одеяло и плед, словно маленький ребёнок, рядом — ни Серёжи, ни ноутбука. Из спальни слышно мерзкую трель будильника, который всё никак не выключают. Он встаёт, туго соображая, что происходит, тихо шаркая босыми ступнями по полу. Пешков обнаруживается на кровати в спальне, укрытый каким-то полотенцем, спрятавший голову в подушке. На тумбочке справа надрывается Ванин телефон, забытый там вчера ночью. — Серёжа, — Ваня осторожно трясёт его за плечо, стараясь не коснуться горячей кожи чуть ниже рукава футболки, останавливая раздражающее утиное кряканье будильника. До смены всего час, а они до сих спят. Тот бормочет что-то похожее на ругательства и переворачивается на спину, открывая глаза. — Нам скоро идти надо. Ваня улыбается, когда смотрит на опухшее лицо, сонное и недовольное. Пешков бессмысленно разглядывает потолок, тяжело присаживаясь на кровати. — Ненавижу просыпаться, — вздыхает, рисуя пальцем по ткани покрывала. Бессмертных не сдерживает порыва, легко похлопывая его по взъерошенным тёмным волосам, пытаясь поправить запутавшиеся пряди. Парень никак не возражает, спокойно сидит, уставившись в пол, пытаясь, видимо, прийти в себя. — Может, не стоит смотреть сериалы до утра? — хихикает, смелее поглаживая. Пешков усмехается как-то по-странному лукаво, будто знает что-то, что неизвестно самому Ване. — Будешь завтракать? Бессмертных кивает. У Серёжи в холодильнике пицца, закаменевшая за пару дней, и пара бутылок колы. Он глупо улыбается, как бы извиняясь, что больше ничего нет, и отправляет умываться, как маленького. Ваня соглашается, обещая себе, что, как только вернётся домой, приготовит что-то питательное, чтобы не портить желудок. Раньше, когда они ещё жили вместе, готовила Лера. Постоянно тратилась на продукты, покупая чересчур много, забивая полки до упора. Словно боялась, что всё может вмиг закончиться. Ваня усмехается грустной параллели. В чём-то она всегда была права — время утекает из-под пальцев, оставляя гниющую пыль, мерзкую и прилипчивую. Какая глубокая метафора получается. Имя на боку колит, как бы угрожающе — давай, попробуй и дальше об этом думать. Ваня не будет бросать вызов этой боли, так ещё больнее. Он лишь плещет в лицо холодной водой, отгоняя тоску. Только не в такое хорошее утро. Только не в чужой уютной квартире, пахнущей тёплым кострищем и сеном. — Хорошо поспал? — учтиво уточняет Серёжа, наливая ему чай — зелёный и две ложки сахара. Ваня кивает, тихо постукивает выданной маленькой ложкой по скатерти. — Ненавижу это кряканье на будильнике. Всё никак не могу поменять, — невпопад жалуется, пододвигаясь, чтобы дать Пешкову пристроиться в углу у кухонного гарнитура. — Мне кажется, мне даже сниться утки начали, пока звенело, — тот плюхается на стул, пододвигая к себе горячую тарелку с пиццей. Ваня тянется тоже, смеётся, откусывая сразу половину своего куска. Спешить никуда не хочется. У Серёжи дома что-то витает — неуловимое такое, мерное, как тиканье часов. Неудивительно, что он постоянно опаздывает, Бессмертных и сам, кажется, не хочет уходить. Но они всё же собираются, слушая какой-то инди-плейлист с компьютера из спальни, и вместе прибирают со стола. Погода радует — солнце, иногда прячущееся за облаками, и лёгкий ветерок, искрящий щёки теплом. Ваня идёт близко к Серёже, стараясь не перегонять его. Тот в лёгкой футболке и чокере из чёрной бархатной ленты, словно главная модница Москвы, вылезшая из дома, чтобы погреться под лучами, Ваня — во вчерашней кофте, пропахшей почему-то чужими сигаретами. — Может, прогуляемся, когда закончим? Погода хорошая, — Пешков смотрит пытливо, поправляя чёлку. Бессмертных усмехается, откидывая голову. — Может быть. Настроение стремится куда-то ввысь. На работе встречает непоколебимый Александр, выглядящий так, будто он вчера вообще ничего не пил. Только синяки под глазами чуть больше обычного, а так — сверкает вежливой улыбкой. Посетителей почти нет. Слава, кажется, остался дома. Отходит от вчерашней попойки. Ваня всю смену наблюдает за Серёжей, неторопливо помешивающим коктейли. Лицо уже знакомое, по памяти: чётко очерченный профиль, выразительные брови, щёки с лёгкой щетиной. Он думает — что же в нём такого цепляющего, что превратило его из очередного коллеги в полноценного друга? Добрый взгляд карих глаз, вызывающий стойкое желание потянуться в ответ? Осторожность, которая Ване — неожиданно — понравилась? На спокойном лице Пешкова скачут едва заметные улыбки, словно он глубоко в своих мыслях, где-то, где не гудят от беготни ноги и голова. — О чём думаешь? — Ваня присаживается на корточки, морщась, когда колени хрустят. Тот поворачивается медленно, как-то задумчиво прокручивая пальцами край фартука: — Надо сестре позвонить, давно не общались, — он присаживается напротив, игриво шлёпая Бессмертных по бедру. Тот глазами хлопает, в ответ легко стукая по чужому затылку, приминая торчащие волосы. — У тебя есть сестра? — спрашивает. — Да. Старшая. Ваня кивает понимающе. Странно, что он до сих пор этого не знал. Они работают рука об руку ещё пару часов, иногда переговариваясь. Серёжа вместо будильника — ровно в шесть дёргает за запястье, вытаскивая из задумчивости, и ведёт к подсобке, не дожидаясь, пока Макс с напарником подойдут. — Гулять? — уточняет парень, быстро стягивая с себя форму. Ваня старается не смотреть на знакомую надпись над чужой ключицей. Это точно не его дело. — Ты всё ещё хочешь? — Ваня, заметив, что парень отвлёкся, отворачивается, стаскивая с себя сразу и фартук и рубашку. Переодеваться, когда у людей есть возможность увидеть его бок, ему не нравится. Но Серёжа занят чем-то своим, шуршит вещами. — А ты всё ещё нет? — Бессмертных разворачивается, цепляя взглядом друга, развалившегося на красном диванчике. Служебная дверь распахивается, запуская свежесть в подсобку. — О, здорова, вы просто свалили с рабочего места? Там сейчас есть кто-то? Ваня впервые над этим задумывается, показывая Максу пис в знак приветствия. Серёжа просто увёл его от стойки, а он просто пошёл за ним, не обращая внимания на производственные мелочи. Пешков безразлично ведёт плечами и пожимает коллеге руку: — А это уже не наши проблемы. Мы отработали — мы идём гулять, — и смотрит на Ваню с просьбой, отточенным плавным движением поправляя спадающую на глаза чёлку. Тот в ответ щурится угрожающе, пытаясь присмирить чужую радость, но улыбка на Серёжином лице никак не сочетается с желанием на него подуться. — Ладно, погнали. Тот хихикает, стаскивая со спинки дивана свою привычную женскую сумку. Сначала они, конечно, стоят у самого входа. Ваня смиренно ждёт, пока Серёжа неспешно курит, щурясь от розоватого солнца, вылезающего из-за угла кирпичного здания, соседствующего с их баром. — Куда пойдём? — любопытствует Бессмертных, — Есть какой-то маршрут? Пешков облизывает пересохшие губы. Не представляется возможным избавиться от ощущения, что этому человеку лето к лицу. Словно он вписывается органично в локацию к низкому солнцу, к ярко-зелёной траве чуть поодаль, на другой стороне дороги. Ваня чувствует себя бледной тенью рядом со сверкающим Серёжей, залипающим на клубы дыма из собственного рта. А может быть, не так уж и плохо быть тенью кого-то вроде него. — Самая лучшая прогулка — та, у которой нет цели, — мудро изрекает Пешков, убирая яркую электронку в карман джинсов. — Ты хочешь направо или налево? Направо метро, центр, кучки людей, спешащих после работы домой, так что Ваня кивает влево, смотря на воодушевлённого друга с подозрением. — Ну вот, а там решим, куда дальше. Гулять с Серёжей интересно. Он говорит-говорит, а потом замолкает, будто вслушиваясь в естественные тихие звуки города, кишащего людьми. Бессмертных тянет во дворы, которые кажутся ему красивыми, Пешков — к маленьким скверам, пропахшим скошенным газоном и солнцем. Они плутают, иногда останавливаясь на перекрёстках, решая, куда им свернуть, несколько раз покупают лимонад, освежая горло. — Сфотографируй меня, типа я на дерево забрался, как камикадзе! — просит Серёжа, впихивая в чужие влажные ладони свой побитый телефон. Ваня, смеясь, снимает, не смотря на экран. Просто зажимает кнопку и трясёт руками, меняя ракурсы и смазывая фотографии, где парень держится на корнях и пытается залезть повыше. Пешков кривит лицо, слезая с толстой ветки. — Давай тогда меня тоже. — Так же залезешь? — Ну я, конечно, не такой профессионал, как ты. Ваня думает, что слишком давно не гулял вот так. Не развеивался, полностью отдаваясь лёгкости и теплоте. Не наслаждался просто… ничем, даже смысла не видел оглядываться вокруг, видя перед глазами только выцветшую промасленную картинку, на которой всё было скучным и знакомым. Он замечает собственную возбуждённость, вмешавшуюся в вены вместе с кровью, только когда, спустя почти три часа, обнаруживает, что бок не колит привычно. Будто там и вовсе пусто. Чистая кожа, не замызганная оставшимся шрамом. — Хочешь вот туда? Я там гулял с Максом пару раз, если подальше зайти, можно будет у речки посидеть. Ваня неловко закусывает губу, чувствует, что неприятно Серёжины планы расстраивать, что сорваться с прогулки — грузом давит где-то в груди. Потому что здесь, чёрт пойми где, со стаканом подтаявшего льда в руке, уютно, как должно быть дома. Он словно на своём месте. И кажется, стоит поставить точку — жирную и неумолимую, как это греющее ощущение рассыпется прахом. А где-то рядом страх неизвестности — сможет ли ещё когда-то снова эту свободу прочувствовать. Отыщет ли её заново. Ваня помнит прекрасно, что за границами отвлечения от собственных проблем — проблемы остаются. Терпеливо ожидают, когда можно будет снова присесть на его плечи, удушая. — Прости, мне нужно домой. Может, в следующий раз? — тянет, рассматривая из-под ресниц, будто боясь реакции. Будто Серёжа сейчас развернётся и уйдёт, оставив один на один со своими мыслями. Ваня уверен, что глупо вот так доверять свои уязвимые внутренности чужому человеку, но ничего не может поделать. Он уже окунулся с головой, и теперь — только глубже хочется. О том, что это неправильно, он подумает дома. Пешков смотрит на экран телефона, прищуриваясь, чтобы разглядеть время. Вечерний светлый полумрак сгущается, оставаясь холодком на оголённой коже. — М, да, уже поздновато. Проводить тебя до метро? — Серёжа мягко улыбается, вглядываясь в виноватые доверчивые глаза. — Если ты хочешь, — Ваня выдыхает, радуясь, что парень не обиделся. Или, по крайней мере, не показал этого. — Хочу, — и по плечу легко оглаживает, направляя в сторону ближайшей станции. Ваня молчит весь путь, обдумывая дела, которые дожидаются его дома. Возвращение в собственную квартиру кажется мерзким, неправильным каким-то, наглухо прилипающим к коже. — Всё? Ты поехал? — уточняет Серёжа, и Ваня не может понять, видит ли тот его смятение. Прощаться не хочется, об этом он себе врать не может. — Других вариантов нет. — Ну, почему же нет? — Пешков усмехается, поправляя подвернувшийся рукав кофты Бессмертных. — Хочешь, можешь снова у меня остаться. Ваня смотрит, как на незнакомца. Разве это вежливо, оставаться у добрых друзей так надолго? Разве он этого вообще заслужил? — Ну нет, это неправильно. Я так у тебя и поселюсь, а дома нужно дела поделать. — Кому нужно? — парень тянет вверх уголок губ, вытаскивая из кармана сигарету. — Тебе? А Ваня не уверен, что ему действительно нужно. — Я же не могу вечно у тебя оставаться, — повторяет, пытаясь убедить скорее себя, чем друга. — А я тебе вечно и не предлагал. Меньше народу — больше кислороду. Просто, ещё на одну ночь. Бессмертных смотрит, как кружится дым, растворяясь. Серёжа спокойно курит, придерживая свободной рукой свою сумку, чтобы не слезала с плеча. Они молчат. Хочется уже помотать головой и уехать, спрятавшись в метро от понимающего взгляда. С каких это пор его так легко читают? И когда он вдруг стал таким эгоистичным — внутри бурлит всё от желания остаться, согласиться, сдаться. — Я не могу, Серёжа. — Хорошо, тебе решать. Но Ваня чувствует в этом упрёк. Не тот, который мог бы больно ударить по самолюбию, а заботливый укор, как к ребёнку. Мол, чем бы дитя не тешилось. Он нервно выдыхает. Проблемы подождут, так ведь? Они могут? Пусть постоят ещё немного там, за границей комфортности, у Вани за спиной. У него есть выбор между хаосом и порядком, приносящим покой. И впервые хочется выбрать себя, хотя бы на ещё одну ночь. — Ладно. Но завтра я точно домой. Серёжа недоверчиво улыбается, за руку уводя в другую сторону. Начинает холодать. Они забегают в полупустой автобус, отсаживаясь назад, и тихо болтают. Точнее, Пешков выслушивает стеснённое бубнение Бессмертных, которому и «одежда уже воняет, грязная», и «нет, ложись ты в спальне, это же твой дом». Серёжа только смеётся, успокаивающе постукивая пальцами по чужому бедру, отвлекая от беспокойных мыслей. Будто выстукивает на Морзе — всё хорошо, ты не мешаешь, оставайся, не волнуйся. Ваня прокашливается от щемящего чувства в груди. На нужной остановке пусто. Бессмертных район не узнаёт, они пробираются через дворы, открывая незапертые калитки, ещё несколько минут. Знакомая многоэтажка рождает, наконец, чувство приятной усталости. Ваня вдруг вспоминает, что день выдался насыщенным, ноги ломит от долгой ходьбы, голова побаливает от мыслей. В лифте пахнет чьими-то духами. А вот в знакомой уже квартире, освещённой слабо фонарём, мелькающим в окне, всё тот же запах сенокоса. Может быть и нет, на самом деле, он никогда не бывал в деревнях, но что-то родное точно источает этот приятный аромат. Ваня с облегчением разувается. — Ты же мне стелешь, да? — уточняет, когда Пешков заправляет простынь в углы дивана в гостиной. Тот поворачивается, смеряет нечитаемым взглядом и фыркает. — Ты и так вчера спал на диване, сегодня я. — Я вчера вообще некрасиво себя повёл, оставив тебя без одеяла. И без дивана. И без кровати сначала. Серёжа мягко смеётся. Что-то в Ване фиксирует, как нежно раздаётся его смех, переливаясь от стен. Словно фарфоровая чашка, наполняемая кипятком, издающая ни с чем не сравнимый чистый звон. — Дальше — больше? — улыбается, кидая короткий лукавый взгляд, грея покоем, плещущимся где-то в глубине медовых зрачков. — На самом деле, свой плед я пытался отвоевать, но так и не смог. Боялся тебя разбудить. Ваня заминается. — Надо было будить, чтобы я свалил обратно к себе. К тебе, то есть, — он напряжённо усмехается, ощущая себя неправильным в уравнении чужой чуткости. Он не уверен, что способен оплатить Серёже тем же, не уверен даже, что может понять мотивы его такого отношения. Пешков отмахивается, кидая на разложенный диван две подушки. И удаляется в спальню, возвращаясь оттуда с ноутбуком. — Посмотрим «Отчаянных домохозяек»? Или тебе вчера не понравилось? — ухмыляется. Ваня соглашается, но смотреть они решают с первого сезона, чтобы тот понимал, что происходит в сюжете. Серёжа обещает намутить ему спальное место на кровати и выдаёт вчерашнее полотенце с одеждой, невзначай, но нервно предлагая поделиться трусами. Бессмертных уклоняется от вопроса, закрывая за собой дверь в ванную с негромким хлопком. Когда Серёжа сам уходит мыться, стягивая футболку ещё в гостиной, ни капли не смущаясь Ваниного присутствия, тот усаживается поудобнее на диване, прислоняя к стене одну из подушек. Смотрит бегло в экран ноутбука, где открытый сайт с пиратскими сериалами светится, и поджимает губы. Интересно, что за Женя? Мысли о чужом соулмейте к чистой коже, покрасневшей после горячего душа, неприятно льнут, присыхают. Ваня думает, что Серёжа, видимо, ещё не встретил этого человека — иначе почему он живёт один, проводя время с кем-то вроде Бессмертных? Он, конечно, знает, что у каждого свои представления о жизни и судьбе, трудности и отрицания, «не может кто-то наверху распоряжаться, с кем мне быть». Только Серёжа, такой заботливый, побуждающий своим поведением к добровольной сдаче себя в его руки, к «прильнуть-подлизаться-мурчать», к ответному желанию не обидеть, не похож на того, кто стал бы отказываться от своего наречённого. Ваня тихо вздыхает, думая, что завидует Жене. Кем бы не был этот человек, если его судьба — Пешков, ему не стоит беспокоиться о том, как его будут любить. Его точно вольют в чашу романтики, к свиданиям, к прогулкам за руку, к совместному быту. Он не сдерживает грустной улыбки, прислушиваясь к шуму воды за стеной. Отношения с Лерой были спасательным кругом. До встречи с ней Ваня даже не знал, что его нужно спасать, а после, когда он уже утонул, понял, что выбраться из тёмного водоворота, из пучины, затянувшей глубоко-глубоко, уже не в состоянии. Он, конечно, пытается привыкнуть, принять, но не может врать себе — скучает по настоящей любви. По мистической и истинной, волнующей до дрожи. По долгим объятиям и глупым разговорам. По поцелуям, переходящим во что-то большее, и приятному покалыванию чужого имени на боку. Он ненавидит это, но внимания не хватает, как бы он не корил себя за эгоистичность. Думал даже отвлечься, попробовать хотя бы мимолётные связи с людьми, но только от мыслей о чужих чьих-то руках, пальцах, глазах, о голосе грубее или мягче, о прикосновениях — не таких, непривычных и пугающих — становится плохо. Метку печёт, заставляя машинально прикрыть её ладонью, залезая под длинную футболку. Кожа горит, собственная рука кажется ядовитой. Больно, чёрт подери. Ване всё ещё страшно шагать туда, где не примут безусловно, самоотверженно и абсолютно. Ваня вряд ли уже куда-то шагнёт. Он вздрагивает, когда распахивается дверь из ванной, вынося в комнату тёплый пар. Серёжа трясёт мокрыми волосами, скидывая полотенце на стул. — Смотрим? — улыбается, вытаскивая из холодильника бутылку колы. Ваня кивает, двигаясь, чтобы дать место Пешкову. Тот ставит ноутбук на свои колени, быстро отыскивая нужную им первую серию. — Скажи, если будет скучно. Мы что-то другое выберем, это не проблема. Бессмертных внимательно смотрит, по крайней мере, старается следить за сюжетом, но его физически холодит от одиночества, мешая сосредоточиться. Кожа собственная кажется чужой, отмирающей медленно. Он застарело злится на судьбу — не он выбирал для себя человека. И уж точно не он просил его смерти. Серёжа чуть ёрзает, пододвигаясь поближе, и смотрит внимательно, склонив голову, ставя на паузу какую-то серию: — Хочешь, что-нибудь другое поделаем? Ваня головой мотает, спускаясь чуть ниже по подушке, чувствуя, как от неудобной позы тянет в спине. Ноющая боль не отпускает, танцуя под кожей. — Можем заказать что-нибудь поесть. Или, хочешь, просто чай попьём? — Всё хорошо, Серёжа, — Ваня чувствует, как его, ко всему прочему, разъедает стыд. Насколько же он жалок, если мешает Пешкову наслаждаться вечером даже молча, почти не двигаясь. Сердце чуть ускоряется, словно Ваню сейчас поймают на лжи с поличным, присудив путёвку к себе домой, где он, вообще-то, и должен быть. Серёжа разглядывает пытливо, медленно поднимая руку. Ваня следит за плавным движением кисти, которую мягко укладывают на его плечо. Он наконец понимает, что его мелко трясёт, потому что чужая ладонь кажется непоколебимым маяком, об который Ваня бьется волной в четыре балла, пытаясь прийти в себя. Пальцы аккуратно сжимают хлопковую футболку, парень чувствует, как они массируют осторожно, успокаивающе, стараясь помочь. — Извини, — неразборчиво говорит Ваня. — Что мне сделать? Ваня не знает, можно ли вообще как-то исправить всю сложившуюся ситуацию, но тянется бессознательно вправо, прижимаясь лбом к чужому плечу. Отпускает почти сразу же, стоит несмелым ладоням спуститься к его спине, невесомо поглаживая. Кожу словно перестаёт стягивать, принося чувство облегчения. Тиски, зажимающие крепко органы, отпускают, оставляя после себя только страх боли на задворках сознания. — Ничего. Нормально. Мне лучше, я просто… устал, наверное. Он уверен почему-то, что Пешков ни единому слову не поверил, но открываться не хочется совсем. Достаточно хотя бы того, что он сидит, сгорбившись, выдыхая в ткань, пропахшую гелем для душа и сигаретами. — Тогда… спать? Ваня гудит согласно, медленно отстраняясь. Избегает взгляда и одёргивает футболку вниз. Встаёт с дивана, тихо желая приятных снов и прикрывает дверь, чтобы из гостиной не светило. — Вань, если что-то будет не так — приходи. Я поздно засыпаю, — глухо слышится. Он замирает, спрятавшись под одеялом, не зная, что ответить. Нет слов, которые смогли бы выразить его благодарность. Она глубже чем то, что можно излить буквами. — Хорошо, — и добавляет, чуть подумав. — Ты тоже. Заснуть получается на удивление быстро — Бессмертных себя чувствует выжатым, пустым. За дверью тихо шумит ноутбук. Утром Ваня ворочается чуть сильнее, чувствуя, что одеяло сползает на пол. Когда глаза открывает, уже светло. За шторами просвечивает горячее солнце. Парень прислушивается, потягиваясь — в соседней комнате ни звука. Он не знает, сколько проспал. Не знает даже, где его телефон остался, может быть, на кухонном столе или, и вовсе, в рюкзаке. Ваня встаёт, поправляя съехавшее одеяло, небрежно забрасывая его наверх, и шлёпает босыми пятками по ламинату, осторожно приоткрывая дверь. Диван в своём обычном положении, бельё стопкой лежит рядом на полу. Пешкова не видно. — Серёжа? — он тихо зовёт, заглядывая в ванную, пытаясь сориентироваться после сна. Потерянно оглядывает чужую квартиру, не находя признаков хозяина. Кажется только, чище стало, чем вчера. Зато отыскивает свой телефон, оставшийся вечером на стиральной машинке. Недоверчиво щурится, присматриваясь к цифрам — 13:34. Неужели он так долго спал? Умывается быстро, протирает шею влажными ладонями и присаживается с ногами на диван, выискивая контакт Пешкова у себя. Только написать не успевает, слышит, как шумит ключ в замке. У Серёжи в руках шоппер, забитый чем-то, раздувшийся от тяжести, и большая бутылка колы. Он приветливо улыбается, составляя вещи на стол. — Ты уже проснулся? Я думал, часов до трёх проспишь. Ваня хмурится: — Ты давно встал? — Я не ложился, — плечами жмёт, снимая с себя уже знакомую розовую рубашку. — Решил, что нужно нам на завтрак что-то купить. Будешь оливье? Бессмертных кивает, пересаживаясь на скрипучий стул. Пешков шуршит по кухне, расставляя продукты в холодильник, ставит чайник и достаёт две кружки. Они молча завтракают. Серёжа смотрит какое-то видео про искусственный интеллект, Ваня краем глаза поглядывает на Серёжино заинтересованное лицо. Когда он переодевается в свои вещи, заправив чужую кровать, Пешков снова достаёт телефон, увлечённо тыкая пальцем по экрану. — На, — и телефон протягивает, где в приложении такси курсор мерцает на строчке с адресом. Ваня, вообще-то, на метро собирался, думал, что пройдётся, осмотрится, чтобы маршрут к чужому дому запомнить. Просто так, чтобы такая информация была в голове на всякий случай. — Нет-нет, я сам доберусь, ты что? — На такси проще будет. Давай. — Спасибо большое, Серёжа, но я хочу своими ногами, — улыбается, блокируя чужой телефон быстрым нажатием на кнопку. — Лучше ещё одно одеяло себе закажи, а то под пледом спать неудобно. Парень голову поднимает, сдувая мешающие волосы со лба, и смотрит пристально, вызывая у Вани смешок. Его будто сканируют — разрешить или нет поступить по-своему. — Точно? Бессмертных кивает, обнимая сгорбившегося Серёжу на прощание. В объятья вкладывает всю свою признательность, сколько есть внутри, на несколько секунд крепко сжимая за талию, хлопая по спине. — Подожди, а зачем мне ещё одно одеяло? — спрашивает парень, когда Ваня уже лифт вызывает. — Ну, одно ты будешь мне отдавать, когда я приходить буду. Не всё тебе под пледом ютиться. — Ты придурок, — вздыхает, усмехаясь, и тут же отвлекается, достаёт жужжащий телефон из кармана. Ваня шагает в лифт, помахав на прощание Пешкову, зажимающему телефон плечом. — Женя! Чего не звонишь? У Вани слова где-то в горле застревают. Почему-то противно становится. В следующий раз они встречаются с Серёжей только через пару дней на вечерней смене. Рядом где-то ошивается Слава — заглядывает, под руки лезет, будто никогда не видел, как Ваня спиртное по стаканам разливает. Серёжа где-то сбоку, сосредоточенно трясёт металлический шейкер. — Ванёк, а ты чего молчишь, что в подсобке лампочка перегорела? — уточняет Леонтьев хитро, стоит смене закончиться. И в руки суёт маленькую цветастую коробку с новой, прозрачно намекая. — Почему я? — вздыхает Бессмертных, снимая с себя белый фартук. Он чувствует наваливающуюся усталость, которая тянет домой, в кровать. Он уж точно не собирался менять лампочки. — Потому что ты — самый высокий и самый молодой, — легко находится с ответом Слава, впихивая Ванину форму Серёже, наблюдающему за этой сценой с кривой улыбкой. Бессмертных скорбно смотрит на друга, осторожно поднимаясь на пару ступеней вверх по стремянке. Слева Пешков, придерживающий, чтобы лестница не качалась, где-то чуть позади Леонтьев, в шутку ругающийся на Ванину криворукость. Парень поднимает руки, выкручивая старую лампочку, пытаясь не уронить ничего и не упасть самому. Он и не замечает, что рубашка задирается всё выше, натягиваясь в плечах. Только спину приятно холодит. — Ой, это у тебя ожог такой? — Ваня отпускает голову вниз, пытаясь понять, о чём Слава говорит, пугаясь и отшатываясь, когда тот приподнимает его форму ещё выше, открывая чужое имя. — Интересная штука, он как будто сгнивший… — Ваня панически смотрит на Серёжу, застывшего с непроницаемым лицом. Тот дёргается, быстро шлёпая по любопытной руке, и поправляет задравшуюся ткань, натягивая пониже. — Слав, ну что ты лезешь-то? Какая разница — ожог или нет? Давай ты ещё штаны с него снимешь. Ваня слабо осознаёт происходящее, когда Серёжа почти выталкивает извиняющегося менеджера из комнаты. Бессмертных слезает торопливо, не обращая внимания на качающуюся стремянку, кидая новую стеклянную колбу на диван. — Всё нормально? — растерянно спрашивает Пешков, подходя поближе. Ваня отбивается от потянувшейся к нему руки, вытаскивая из шкафа свою ветровку. — Мне нужно домой, — выдыхает только, нервно кутаясь в одежду, не меняя даже рабочую рубашку на свою. И дверью хлопает, почти убегая. Почти бежит к метро, на силе паники, разрастающейся где-то в груди. Что теперь думает Слава? А Серёжа? Всё это неправильно, глупо. Всего на несколько минут потерял бдительность, всегда позволявшую отделять личное — больное и травмирующее — от рабочего. «Сгнившая метка». Ваня слёзы злые смаргивает, ускоряя шаг. Слава даже не знает, насколько прав. Только он, к счастью, не в курсе, что вместе с гребаной меткой сгнила ещё и душа. Её под рубашкой не видно. Он вообще не уверен, что где-то внутри душа у него осталась. Жизненно важный кусок её похоронен в часе езды от дома. Ваня забегает в закрывающиеся двери вагона.