Первое, что делает Минджи, когда открывает глаза, – поворачивает голову, чтобы столкнуться взглядом со своим отражением. Её спальня, – самая большая в доме, – залита солнечным светом. Прохладный октябрьский ветерок треплет тонкую ткань занавесок. Ким слышит, как заводится мотор машины дяди, как открывается входная дверь, как Гахён, топая, бежит по лестнице, чтобы успеть к самым первым блинчикам. Приятный аромат свежей выпечки наполняет лёгкие, и впервые за последние две недели Минджи понимает, что может дышать.
Она встаёт, слегка потягиваясь, и снова смотрит на своё отражение. Всё так же, как и раньше, – те же растрёпанные фиолетовые волосы, бледная, словно бумага, кожа, длинные руки с выступающими венами. Ничего не изменилось. Ничего не могло измениться, но всё-таки… Минджи сжимает руки в кулаки, чтобы убедиться, что всё ещё может управлять своим телом, жмурится, выгибает спину. Холод окутывает худое тело, заставляя волны мурашек бегать по коже.
Да, это всё ещё она, Ким Минджи. Невыносимо-живая и почти здоровая, как и пару недель тому назад.
– Ещё один дерьмовый день, – бормочет Ким себе под нос, прежде чем пойти в ванную.
Вода снова слишком холодная, чтобы мыться было комфортно, но это одна из тех вещей, которые Минджи не собирается менять. Вода должна быть холодной настолько, чтобы она чувствовала, как мышцы сокращаются, а кожа покрывается мурашками. Это всегда напоминало о том, что она жива, что её тело всё ещё может что-либо чувствовать, а значит – Минджи должна заботиться о нём. Это похоже на то, как человек ведёт себя, когда заводит котёнка или щенка. Её (или себя? Минджи до сих пор не знает, как правильно) надо кормить, мыть, одевать, чтобы не было слишком жарко или холодно, защищать от тех, кто может причинить вред. С последним Ким, конечно, не очень хорошо справляется, но зато всегда терпеливо залечивает раны и даже почти не скулит от боли. Это ведь тоже достижение, не так ли?
Она стягивает волосы в хвост, надевает любимые толстовку и джинсы и спускается на кухню. Гахён сидит на своём любимом месте, поближе к плите, и мило болтает ножками, терпеливо дожидаясь новой порции блинов, щедро политых вишнёвым сиропом. Шиён рядом, листает Твиттер, лайкая милые посты о новорожденных волчатах из зоопарка в паре часов езды. Она выглядит такой же спокойной, как и в то утро пару недель назад, когда Минджи… Нет, доктор сказал, что ей не следует вспоминать об этом, чтобы не разрушить и так достаточно хрупкое равновесие.
Ким натягивает на лицо улыбку и садится напротив. Тётушка Ли с милым смешком слабо бьёт лопаткой по руке, когда Минджи пытается стянуть у неё из-под носа ещё горячий блинчик.
– Обожжёшься, – предупреждает она. – Подожди, я сейчас полью твою порцию сиропом.
– Спасибо.
– Готова к школе?
– Конечно, – кивает Минджи. – Я хочу снова поиграть в баскетбол. Надеюсь, Донги не думает, что теперь сможет выиграть меня.
– Просто… если тебе нужно ещё немного времени…
– Нет, спасибо, тётя. Я в порядке.
Тётушка Ли не верит, но всё равно ничего не говорит. Она осторожно поправляет чёлку Минджи и мягко, по-матерински, поглаживает её по щеке. Несмотря на то, что они живут вместе уже почти пять лет, Ким до сих пор не знает, когда должна вести себя в такие моменты, поэтому просто морщит нос и глупо смеётся. Шиён наливает в её любимую кружку с кроликом травяной чай, и Минджи пьёт, хотя его вкус каждый раз вызывает у неё приступ тошноты. Но это то, что нужно делать, а значит – Ким это сделает. Не ради себя, потому что ей уже давно плевать на это слабое уродливое тело, а ради Шиён и тёти, и Гахённи, которая смотрит на неё с такой любовью, что сердце сжимается.
– Что ты хочешь на ужин, Минджи?
– Не знаю. Макароны с сыром?
– Хм… Я куплю сыр сегодня, когда буду в городе. Может, чего-нибудь ещё?
– Я хочу конфет, мамочка! – Улыбается Гахён.
– Хорошо, добавлю их в список покупок. Шиён?
– Нет, спасибо, я поужинаю в городе. У меня… эм… планы.
– О, ладно, но ты же помнишь, что должна вернуться домой не позже десяти?
– Да, конечно, – Шиён смотрит на часы. – Ещё пять минут, и мы опоздаем.
***
Слёзы выступают на глазах Минджи, когда она снова входит в знакомый до боли спортзал. Трибуны так же, как и всегда, пусты, а её команда стоит в центре, обсуждая план тренировок. Взгляд падает на левое запястье, прикрытое длинным рукавом лонгслива, и сердце привычно падает в пропасть. Всё снова кажется чужим, – высокий арочный потолок, натёртый до блеска паркет, Донги, бросающаяся к ней с грацией чёрной пантеры. Ким вздрагивает, когда сильные руки прижимают её к себе, но всё равно неловко отвечает на объятие.
– Ты вернулась, – бормочет она, утыкаясь носом в точку между плечом и шеей.
– А что, ты надеялась занять моё место капитана?
– Не шути так.
– Прости, – улыбается Минджи. – Я знаю, что ты скучала. Эй, тренер!
– Ким, – кивает мужчина. – Рад видеть. Уже была у директора?
– У директора?
Заметив на лице Минджи недоумение, тренер тяжело вздыхает.
– Я писал тебе пару дней назад, что директор очень хочет поговорить с тобой по поводу произошедшего. Это касается и тренировок тоже. Ты снова игнорировала сообщения, верно?
Ну, он прав. Вернее частично прав, потому что Минджи игнорировала не только его сообщения. Она пыталась прочесть хотя бы часть, но потеряла силы уже на третьем и просто отбросила телефон в сторону. Сейчас об этом не напоминало ничего, кроме трещины в центре экрана.
– Проводить тебя? – Спрашивает Дон.
– Нет, сама справлюсь.
Минджи не научилась чувствовать себя как дома в кабинете директора, даже после того, как побывала в нём не меньше сотни раз. Сценарий всегда один, – директор ходит по комнате, пока она впивается ногтями в бёдра, пытаясь сдержать очередной порыв злости.
Почему этот мудак всегда смотрит на неё так, будто она виновата во всех преступлениях страны?
Почему он ведёт себя так высокомерно?
Почему он позволяет себе прикасаться к ней?!
Какого хера?!
Минджи терпеть не может, когда кто-то прикасается к ней так, словно это не имеет значение. Может, она и не любит своё тело, но не может позволить, чтобы всякие уроды трогали его.
– Надеюсь, ты понимаешь, почему находишься здесь?
– Драка? – Равнодушно спрашивает Ким.
– Не только. Тебя не было в школе две недели. Я хочу знать причину.
– Вам же писали из больницы. Я простудилась, подхватила воспаление лёгких.
– Настоящую причину, Ким Минджи, – он опирается ладонями на ручки стула, нависая над ней, словно спокойный утёс над бушующим морем. Минджи хочет вскочить со стула, расплющить его грёбаный нос, услышать хруст костей и увидеть, как высокий ворс серого ковра окрасится в кроваво-красный. О, она так сильно хочет этого, что почти сходит с ума, но всё-таки заставляет себя остаться на месте и даже улыбнуться.
– Пневмония. Воспаления лёгких. Это единственная причина, по которой меня было.
– Ладно, как скажешь, – он садится за стол, открывая личное дело Минджи. – В любом случае, после той драки я не могу позволить, чтобы ты оставалась капитаном баскетболисток.
– Сэр!
– Не перебивай. Мы можем найти компромисс. В школе ставят театральную постановку. Если хочешь оставаться капитаном, придётся поучаствовать. Серьёзно, а не так, как ты обычно делаешь.
– И долго всё это продлится?
– Не знаю, – пожимает плечами директор. – Несколько месяцев. Если тебя не выгонят, то останешься капитаном. Если выгонят… ну, полагаю, тогда я буду должен оградить настолько агрессивного человека от других учеников. Возможно, мне следует вообще ограничить твои занятия спортом, потому что они определённо слишком сильно тебя злят.
«Единственное, что меня злит, – твоя грёбаная тупость!» – Думает Минджи, но всё равно выдавливает из себя улыбку.
– Ясно, сэр. Будет сделано в лучшем виде.
– Надеюсь на это, а теперь иди, можешь сегодня потренироваться с остальными, но, если до конца недели не вступишь в театральный клуб, я запрещу тренеру пускать тебя на тренировки.
Уёбок…
