Лужицы крови заливают бетонный пол: повсюду убитые и еще живые скорпионы, пытающиеся выполнить свою миссию до конца, несмотря на свое состояние. Некоторые из них кричат от боли, но отчаянно и безнадежно Джису добивает их выстрелами; некоторые пытаются прятаться, но тщетно, потому что выхода отсюда нет.
Джису ни одного скорпиона не оставит в живых.
Пригнувшись от пули, Чхве бросается к уже слегка потрескавшейся колонне, скрываясь за ней и перезаряжая автомат. Тяжело дыша, она пытается выровнять участившееся сердцебиение, сглатывает вязкую слюну и осматривается: вокруг лежат ещё не остывшие трупы скорпионов, к которым у неё нет ни капли жалости. На расстоянии пятидесяти метров зверски сражаются Соён и Йеджи, — в их глазах красное пламя, они готовы без раздумий разгрысть друг другу глотки, ведь каждая хочет победить.
Обратив внимание на убегающих в спешке Черён, Юну и плачущую Рюджин, она глубоко вдыхает воздух, наполненный болью, криками, пылью, и до побеления в костяшках сжимает автомат, готовясь расстрелять оставшуюся десятку скорпионов. Это ад, самый настоящий ад. Для всех.
— Сдохните, — стиснув зубы, язвит под нос Джису и без промедления и колебаний стреляет в них, порхая по зданию легко, как бабочка. Губы расплываются в удовлетворённой улыбке, когда последнее тело скорпиона громыхает на пол.
Чхве, быстро развернувшись, начинает бежать в сторону выхода к остальным девушкам, оставляя Соён и Йеджи, но собственный мозг кричит о том, что надо остановиться. Вдруг, не контролируя тело и слушая свой разум, она застывает на месте, чувствуя, как к горлу подкатывает бешеная паника, а в голове появляется растерянность и пустота.
Было неизвестно, когда взрывчатка даст о себе знать. Что, к чёртовой матери, Хёнджин задумал? Если он хочет взорвать здание, то почему приказал выбегать всем из здания? Почему не попросил их помочь?
И почему Йеджи…
до сих пор здесь?
В голову Джису врезается осознание, и темно-янтарные глаза наполняются ужасом: она вцепляется в оружие сильнее и, притаив дыхание, устремляет напуганный взгляд на сражающуюся вдали Хван. Нет, не может быть.
— Только посмей это сделать, — фраза вырывается из уст дрожащим шепотом. Она знает Йеджи. Просто прекрасно знает. И знает, что она может сделать. Прежде чем подорваться к ней, по левой ноге Чхве проносится жгучая боль, отчего она тут же падает на колени, сдавленно вскрикнув. Оружие, выскользнув из внезапно ослабевших рук, куда-то отлетает. Ей выстрелили в бедро: малейшие движения причиняли немилосердную боль — пуля застряла глубоко внутри, разрывая мягкие ткани.
— Зачем же им мешать, детка? — Джису улавливает над собой противный голос Миён.
Чо, на лице которой было множество ссадин и порезов, а по левому виску стекала струя крови, автоматом ударила её под рёбра. Чхве издала протяжный стон и окончательно завалилась на бетон, скручиваясь и хватаясь за живот. Как Миён тут оказалась? Куда исчез Хёнджин?
— Почему… ты это… делаешь? — покряхтывает она, оглядывая Миён из-под опущенных ресниц. Было слишком больно, но не от пули в ноге, а от бесчувственного лица Чо. — Почему…
Джису всем сердцем любила Миён. Слишком любила. Но любит ли теперь? В глазах лишь страх и разочарование, и всё это залито большой порцией жгучей боли.
— Почему я это делаю? — издевательски хмыкает Чо, по-актёрский изобразив задумчивый вид. — Ради забавы, — после следует безумная улыбка, от которой пробегает холодок, и Миён, присев около той на корточки, бесстрашно крутит пистолет в руке. — Наблюдать за тем, как глупые людишки превращаются в пыль, как блеск в глазах угасает, как души их лопаются, словно холодное стекло под струей горячей воды, приносит мне безмерное удовольствие, — пожимает плечами она, мечтательно смотря вверх, а затем касается своим пальцем засохшей крови на щеке Чхве, пачкая его, и подносит ко рту, облизывая. — Вкус крови прелестен.
— Миён, это не ты, — тянет Джису. — Ты другой человек…
— Да, я другая, — усмехается Чо. — И я поменялась в лучшую сторону. Теперь я на правильном пути.
«Сначала человек убивает что-то в себе, потом он начинает убивать других».
— Нет, Миён, нет… Очнись, я прошу тебя, — из глаз текут слёзы. Чхве видит, что разум Миён отуманен, загипнотизирован. — Разве ты не помнишь того, как первый раз влюбилась в меня? Как мы поцеловались первый раз под дождём? Как ты шептала своё грёбаное «Я так тебя люблю» мне на ухо, а после крепко обнимала? — она отчаянно бьется в клетке в попытках вырваться и вселить тепло в родные глаза, как прежде.
Миён хрипло посмеивается и рефлекторно лижет нижнюю губу.
— На что ты надеешься? От той жалкой любви у меня к тебе осталась лишь ненависть, — начинает Чо, но в дальнейшие слова Чхве уже не вслушивается, обращая внимания на Соён, направляющую дуло пистолета на Йеджи, и будто бы приходит в себя. «Времени нет, надо что-нибудь предпринимать», — проговаривает про себя Джису. Пока Миён распинается о том, что любовь и прочие человеческие чувства являются сущим дерьмом, при этом глядя куда-то вверх, Чхве замечает свой автомат недалеко от себя и незаметно тянется к нему, превозмогая адскую боль в ноге.
Удачно схватив оружие, Джису сносит им Миён и немедленно встаёт, прилагая для этого все усилия. Ноги становятся ватными, неустойчивыми. Колени дрожат, но она всеми силами сдерживается, мгновенно целясь в Чо.
— Собираешься пристрелить меня? — Миён вскидывает брови и заливается ядовитым смехом. — Давай же, малышка. Я жду.
От неё так и веет безумством, опасностью.
Джису поджимает губы, а указательный палец ложится на курок, готовясь спустить его, но… она будто не может.
— Чего же ты медлишь? — в глазах ни капли страха. И в них, наверное, всё ещё осталась любовь и тепло. Но их больше не вернуть.
Даже одна секунда замешательства может стоить жизни. Как в шахматной партии.
— Я любила тебя, — по правой щеке стекает очередная слеза. Джису замирает и жмурит глаза, пытаясь остановить поток болезненных слез. Хватит. Пора это прекратить. Раздается оглушающий выстрел.
Чо Миён убита. Собственной девушкой. Осознание словно гвоздями вонзается в сознание.
Опустевшими глазами Чхве смотрит перед собой, хочет блевать, рыдать от разрезающих органы чувств, сжаться в комок, вопить, сорвав голос, но она не должна. Не должна становиться сейчас слабой, добровольно давать свой поводок чувствам, даже если сердце разрывается на мелкие кусочки. Не должна быть слабой. Слабость — значит боль. Внезапно дрожь во всём теле прекращается, а слезы перестают течь. Выражение лица становится черствым, холодным.
Джису тут же разворачивается и подрывается с места к Йеджи. К человеку, который никогда не предавал. И не предаст.
— Ты забыла, у кого ты училась, — бесцветно произносит Соён, обращаясь к лежащей на бетоне Йеджи. — Но я, видимо, слишком плохо тобой занималась, раз уж ты настолько слаба, Хван.
В сантиметре от лица Соён пролетает пуля.
— А ты не забыла, что у тебя было несколько учеников? — прыскает Чхве, уверенно приближаясь к ним и целясь в Соён. От удивления та поднимает брови, но сразу хмыкает и чуть сильнее давит на курок пистолета, направленного на Йеджи. — Убери пистолет, иначе сдохнешь, как и Миён.
На лице Йеджи и Соён отражается шок.
— Так ты убила свою любимую? — давит на больное Соён, лыбясь во все зубы: у неё даже нет сожаления к мертвой Миён. — Тебе понравилось?
— Живо опустила пистолет, — Джису не идёт на поводу у той. Йеджи нервно сглатывает, смотря на них обеих, и молится, чтобы Джису не пострадала. Даже в такой момент она думает не о себе, а о близких ей людях. — Начинаю считать до трех: один…
— Первой умрёт Хван, — сумасшедше ухмыляется Соён. — А затем уже я, — и ещё сильнее давит на курок.
Ещё немного — и механизм сработает.
— Два, — Чхве в курсе, что Соён пытается использовать отвлекающий маневр. Но, естественно, на ней это не сработает.
После боли в сердце теперь проникают всеобъятная ярость и злоба, выливаясь в зверское желание разорвать к хренам собачим эту суку, выжечь на её лице клеймо и распотрошить внутренности.
— Три, — в этот момент Соён на неё резко направляет пистолет. — Сдохни, — палец Джису вдавливается в курок.
Но звука выстрела нет.
— Что? — испуганно шепчет Чхве, нажимая на курок снова и снова.
Патронов больше нет. Теперь у неё нет ничего, что ей помогло бы. И ничего, что помогло бы Йеджи. Они обе беспомощны.
— Упс, — хихикает Соён, пожав плечами, — теперь моя очередь, — лицо радостное и безжалостное. — Сдохни.
Хван кричит до хрипоты слово «Нет!» и жмурит глаза. Выстрел режет барабанные перепонки и содроганием проходится по нутру.
Джису чувствует тяжесть в теле и звон в ушах. Она чувствует, что ватные ноги с минуты на минуту подкосятся и беззвучно рухнут на землю, что и происходит: она падает на колени, находясь в таком положении несколько долгих секунд. Внезапно затуманенный разум от звука выстрела бьёт по голове тяжелым железным молотом, и Чхве осознает, что жизнь её совсем не покидает. Она в ту же секунду распахивает глаза, не ощущая в своей груди или другой части тела ранение и хлынувшую кровь. Куда попала пуля?
Взгляд падает в сторону их главного врага — Соён. То, что Джису уже была готова ощутить на себе, ощутила она.
Перед Чхве нарисовалась картина, по которой можно было явно охарактеризовать слово «Победа». Джису не могла поверить в то, что видит. Прямо в середине лба Соён красовалась сквозная дыра, из которой шел заметный дым от выстрела, глаза закатились под веки, а рот был открыт и создавал собой отвратительную на вид гримасу смерти.
Она чувствует движение за своей спиной и резко оборачивается, думая, что кто-то решил напасть, но успокаивается, когда мелькает красная шевелюра и знакомое лицо брата Йеджи. Хёнджин, чёрт возьми, выстрелил в Соён. Он это сделал.
Парень откидывает оружие на пол, подбегая к ним, и аккуратно помогает встать сестре.
— Хёнджин, т-ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает Хван, внимательно разглядывая брата.
У неё дрожит голос.
— Со мной всё хорошо, сестрёнка, — на лице Хёнджина вырисовывается улыбка.
Йеджи хочется рыдать.
— Уходим, — в спешке говорит Джису.
Они покидают здание и, добежав до автомобиля, встречают девушек, что усердно их ждали.
— Вы живы! — громко и резко кричит Юна, подбегая ближе к ним. — Вы все живы…
Раздаётся всхлип, после него — громкий плач.
Юна, рыдая, несколько раз душит в своих объятиях всех троих, кто боролся в той схватке, а Черён так же, как и она, заливается слезами счастья.
Когда Йеджи аккуратно выныривает из убийственных объятий младшей, она заставляет себя посмотреть вперёд, перед собой, и видит
её.
Видит плачущую Рюджин и застывает, как статуя, разучившись дышать и двигаться.
— Рюджин…
Шаги, которые она делает, выходят очень короткими, робкими, но быстрее идти не получается. Всё вокруг кажется иллюзией, жуткой и неправдивой реальностью.
Когда между ними остаётся метр, Йеджи налетает на неё с объятиями. Рюджин рыдает, как псина, и обнимает её в ответ.
— У нас получилось, — из уст Хван вылетает фраза, которую они обе ждали услышать очень долго.
— Я так волновалась, котёнок, — выходит у Шин едва слышно. — Больше никуда не уходи, прошу…
Голос чертовски уставший.
— Никогда в жизни не уйду от тебя.
«Никогда».
— Обещай.
— Обещаю, — мягко улыбается Хван.
Объятия становятся крепче.
На протяжении пяти минут они не выпускали друг друга из объятий, а когда Хёнджин сказал, что нужно уже подрывать здание, Йеджи отстранилась от детектива.
— Нам пора, — говорит она тихо, чтобы не выдавать дрожащий голос. — Взорвём логово нахер, и дело с концом.
В машине все рассаживаются по местам.
Хёнджин заводит мотор и гонит как можно дальше, чтобы их ни в коем случае не задело взрывом. Йеджи, сидящая на переднем сидении, держит в руке детонатор. Палец медленно касается кнопки, и позади них слышится громкий хлопок — это окончательный звук победы.
Звук, который они запомнят как их личное достижение над своими страхами. И в воспоминаниях они оставят только этот момент, где все они, оставшиеся в живых, спокойно уезжают из этого кошмара.
* спустя 3 года *
Шум моря ласкал уши Хван.
В тот момент, когда Соён направила дуло пистолета прямо в её сердце, она мечтала увидеть море.
Хотела дышать до головокружения этим воздухом, густым от мерно вздрагивающей водной глади, от пронзительных криков птиц. Хотела лежать на мокром прибрежном песке, в купальнике, без прошлого, без будущего и курить в сырое небо, улыбаясь невероятной свободе каждого движения ветра. Хотела собирать разноцветные камни и стирать с лица брызги воды, не открывая глаз, не будя души, почти не существуя, почти став частью окружающего, движущегося, меняющегося, влажного, солёного, такого чуждого и такого понятного. Хотела потеряться в ласке волн, хотела забыть саму себя и просто плыть туда, где жизнь окрашивается мягким светом заходящего солнца. Хотела сидеть на самой кромке воды, на этой дрожащей грани между фантазией и реальностью, нежностью и жестокостью, человеком и морем.
И вот она сейчас здесь.
Сидит на песке у берега моря, обхватив колени двумя руками, и загипнотизировано смотрит вдаль, периодически закрывая глаза от ярких лучей солнца. Рюджин, сидя за столом на террасе их домика у моря, с играющей легкой улыбкой на лице отхлебывает чаю, пожевывая блинчики с клубничным джемом, приготовленные по «секретному» рецепту Хёнджина, и кидает цепкий взгляд на спину Йеджи.
Хван красива, как бог, сияет на солнце, купается в его лучах, которые поблескивают в её каштановых волосах. Она незаметно выпрямляется, напрягаясь, словно ощущает, что издалека на неё поглядывает Шин, и детектив, естественно, ведется, рассматривая сексуальное тело.
— Божественные блинчики, — Джису восхищается, кивая, мол, «какая вкуснотища», и поочерёдно смотрит на завтракающих девушек рядом с ней и лежащего на шезлонге Хенджина. Парень держит в длинных аккуратных пальцах стакан с безалкогольным мохито, прикрыв глаза под слегка затемненными круглыми очками. На нем черные шорты до колен с красной и зеленой полосами сбоку и белая майка, обнажающая ключицы. — Не то, что у Юны.
— Ты охринела? — младшая высоко поднимает брови и гневно пялится на Чхве, а Ли вместе с остальными заливается смехом. — Да чего вы все ржете?
— Ничего, — словно не при делах отвечает Ли.
— Я запомню, — с хмурым лицом бубнит Юна, набивая в рот последний блинчик с тарелки.
Хёнджин же, выпив мохито, с довольным расслабленным лицом кидает очки в сторону и встаёт с шезлонга.
— Не знаю как вы, но я иду купаться. И топить Йеджи, — легко выдыхает он и подрывается к сестре, ощущая горячий песок под ногами.
Девушки реагируют мгновенно и, встав из-за стола, мчатся за парнем. Йеджи, уловив крики за спиной и обернувшись на них, видит надвигающего брата со зловещей улыбкой и вскрикивает из-за страха быть пойманной. Она быстренько ползёт по песку к воде, вставая и первой ныряя в синее море, вследствие чего вызывает сильный всплеск.
Хёнджин ехидно усмехается, заходя в воду по колено, а только прибежавшей Рюджин от данной картины смешно: Йеджи выныривает, откашливаясь от попавшей в легкие воды, принимает стойку и щурит глаза.
— Не подходи ко мне, — Хван бьёт рукой по воде, и брызги удачно попадают в глаза брата.
Через секунду Йеджи жалеет, что сделала это, потому что взгляд парня стал только хитрее.
— Боишься меня?
— Со своей жуткой улыбкой ты смахиваешь на насильника, — фыркает Йеджи, отплывая от него подальше.
Улыбки всех перерастают в хихиканья, а хихиканья — в заливистый смех. Черён и Юна обгоняют Хёнджина, закрывая нос и радостно прыгая в воду.
— Ты в тупике, котёнок, — Шин вместе с Чхве и братом Хван окружает беззащитного лидера.
— Вам меня не жалко? — возмущается Йеджи.
— Ни капельки, — качает головой Хёнджин и неожиданно ныряет, плывя к сестре, как аллигатор.
Под водой он вцепляется в ноги Йеджи и, оттолкнувшись от неглубокого песчаного дна, подбрасывает её вверх, и она второпях закрывает ноздри, прежде чем упасть в воду.
Все громко смеются.
Юна и Черён шутят про «утонувшего лидера», напротив хихикающие от их шуток Джису с Рюджин, а Хёнджин уплывает подальше от места преступления, пока Йеджи хватает ртом воздух.
— Я тебя убью, Хёнджин! — в шутку кричит Хван и, заметив, что тот уже вдали, показывает ему средний палец. Уловив смех детектива, она, чёрт возьми, понимает — для неё это самый чистый и красивый звук на всей планете.
И самый любимый.
* * *
Примерно через полчаса безбашенных прыжков в воду Хёнджина с маленькой одиночной скалы, от которых у Йеджи чуть ли не остановливалось сердце, Рюджин неторопливо подплывает к лидеру и кладёт ладони на её плечи, с каждой секундой плавясь от исходящей от неё сексуальности.
Йеджи, как и она, Рюджин, забывает, как дышать.
Ни по выражению лица, ни по взгляду невозможно понять, что они прямо сейчас ощущают. Чтобы понять, надо любить так же, как любят друг друга они.
Как бы странно ни звучало, но любовь подобна морю: невозможно просто помочить ножки, ведь так ты не поймешь всей мощи и не испытаешь глубину кайфа, а когда нырнёшь с головой — тебе не будет хватать воздуха, зато увидишь, сколько прекрасного в глубине. И это изменит твою жизнь навсегда.
— Я люблю тебя, котёнок.
Всего одна улыбка и фраза, и Йеджи зависает на одном месте. Детектив читает в её взгляде «чем я тебя заслужила?».
Шин это понимает. Чувствует.
В этот миг Хван благодарна ей больше, чем кому бы то ни было. Просто за то, что она у неё есть.
Йеджи (которую разрывает от желания поцеловать Рюджин в эту чёртову секунду на виду у всех, а после миллион раз прошептать ей в губы «спасибо») начинает искренне и широко улыбается.
— И я тебя люблю, — с нежностью шепчет Хван.
Рюджин сама резко подаётся вперёд, бережно обхватывая лицо той своими ладонями, и целует, наплевав на всех, так отчаянно, что у Йеджи резко мутнеет сознание от нахлынувших в одну секунду эмоций. Будто этот поцелуй — последнее, что у них есть. Будто он способен стать целым спасением от неизбежной погибели человечества. Будто их слияние губ является единственным возможным шансом выразить свою любовь. Внутри что-то ощутимо дрожит и клокочет от нарастающего до запредельной грани напряжения между ними, а внизу живота всё одновременно сжимается в тугой щекочущий узел.
Оторвавшись от поцелуя, Хван обращает внимание на левую ключицу Шин, на которой вытатуирована черно-белая шахматная доска: посередине — пешка и королева, вокруг них — остальные, ненужные фигурки. В том же месте и тот же рисунок вытутаирован у лидера.
— «Шах и Мат», — тихо читает надпись Йеджи, посмеявшись. — Наша история любви.
