Regardless...

— Скажите, господин. — посмеивается Чонгук, ловко уворачиваясь от ударов взбудораженного мафиози. — Мистер Феликс нравится вам? Хëнджин молчаливо улыбается, делая несколько спешных выпадов, но не один из них не увенчается успехом. Шустрый телохранитель уворачивается вновь, гарцуя перед ним на цыпочках с явным задором. Чем чем, а спаррингами по борьбе или боксу Чонгука практически не баловали. И каковым было его удивление, когда, вернувшись в своё имение после незадавшейся встречи с братом, господин предложил пойти на тренировку вместе. Не просто пойти. А заняться с ним этими самыми спаррингами. — Не скажу. — Да ладно вам. Господин, поделитесь, если вас что-то тревожит. — А ты сам, Чонгук? Тебе ведь нравится Чимин. Я видел, как ты глазел на него, пока он обрабатывал твою рану. — Как думаете, у меня есть шанс? — Определённо. Подставив невнимательному, очевидно замечтавшемуся юноше подножку, Хëнджин хватает его за горло сзади и валит на спину. — У вас тоже есть шанс. — говорит Чонгук с улыбкой, игнорируя своё глупое поражение. — Всё не так. Мафиози стягивает с рук перчатки и, прислонившись к стене тренировочного зала, опускается на пол, достав пачку сигарет. — Тогда как, мой господин? — не унимается телохранитель, сев рядом. — Вы сам не свой в последние несколько дней. — Всё это неправильно. То, что творит Рик. — Убивает ради забавы? — И это тоже... Хëнджин опускает взгляд в пол, делая первую глубокую затяжку. Он не произносит ни слова за последующие несколько минут. Просто смотрит в одну точку, пока сигарета не оказывается окончательно использованной. Но Чонгук не торопит с пояснением. Лишь молча наблюдает за сосредоточенным лицом господина и радуется, когда губы того трогает едва заметная, но такая счастливая улыбка. К сожалению, она не задерживается надолго, и юный мафиози вскоре вновь погружается в раздумья. — Феликс страдает. Я хочу помочь ему. — Защитить от господина Рика? — Да. — тихо отвечает Хëнджин, поднявшись на ноги, — Я просто обязан. — и не дав никаких указаний, уходит в неизвестном направлении. **** Горячие струи душа распаривают кожу и расслабляют напряжённое тело. Закрыв глаза, альфа прислоняется лбом к прохладному кафелю. Ссадины. Яркие следы от укусов на бледной и нежной коже. Многочисленные рубцы – последствия ударов жëсткой плëтки... Хëнджин рычит в новом приступе злобы, когда перед глазами появляются слëзы отчаяния, сбегающие по веснушчатым щекам многочисленными обильными дорожками. Омежка просит о помощи, сидя перед ним на содранных коленях. Его сцепленные за спиной запястья окантованы колючей верёвкой. Рик, наблюдающий со стороны, злорадствует, называя юношу ничтожным, и полосует дрожащую, сгорбленную от боли спину той самой плëткой, заливаясь омерзительным смехом. Хëнджин размыкает веки, отчаянно ударяя по стене ладонью. — Ни за что... Громкий рык ярости и очередной удар, на сей раз, по дверце душевой. Его сила срывает дверцу с петель, а хруст, отдавшийся неприятным эхом по всей комнате, заставляет обеспокоенного телохранителя, ждущего за пределами ванной, напрячься в догадке о причине такого состояния господина. — Я не позволю ему мучить тебя. **** — Ну ты даёшь. — с усмешкой произносит глава семьи, хватая возлюбленного за шиворот ночнушки. — В тебе какая-то тайная сила, м? Скажи мне, Феликс. Юноша падает на постель, не в силах сопротивляться опьяневшему альфе. — Почему всех так тянет к тебе? Это вынуждает меня ревновать. Рик придавливает омегу собой, впившись клыками в бледную кожу на хрупкой шее. Короткий крик пронзает тишину спальни. Вслед за ним слышится треск расходящейся по швам ткани белой ночнушки. Феликс стонет от отчаяния, когда грубые руки с силой сжимают изувеченные запястья, а сам Рик резко и без предосторожности толкается в его нутро затвердевшим членом, пыхтя и смеясь от наслаждения. Невыносимо. Мерзко. Больно. Больно от понимания того, что их, некогда искренние любовные чувства, сопровождаемые лаской, заботой и многочисленными улыбками, под воздействием наркотиков и безмерного желания власти превратились в исключительно удовлетворение природной нужды, лишённой понимания и беспокойства друг о друге. Всё прекращается слишком быстро. Альфа переводит дыхание, уткнувшись лбом ему в плечо, и прерывисто рычит, продолжая удерживать в приступе наслаждения. — Никому тебя не отдам. — шепчет на ухо, прежде чем вновь оставить его одного. Униженного и оскорблённого бесчинством фальшивой любви. **** — Под замок его. — Господин? Телохранитель замирает в непонимании, поймав подкинутый альфой ключ от спальни друга. — Я не ясно выразился? — переспрашивает мафиози, окинув преданного подчинённого раздражённым взглядом. — Не выпускай Феликса из комнаты. Это небезопасно для него. — Господин, не подумайте, что пытаюсь указывать, но... В таких условиях господин Ли не сможет... Страх перед главой семейства не позволяет Чимину досказать свою мысль, и это раздражает Рика сильнее. Отвесив омеге пощёчину, он хватает его за подбородок и с улыбкой заглядывает в напуганные глаза. — Продолжай. — Господин. Феликс не забеременеет, если вы будете пренебрегать его здоровьем. — Разве он болен? В таком случае озаботься этим вопросом. Закрытая на ключ комната не станет тебе помехой. Не так ли, мой дорогой Чимин? — Так, господин. — Вот и славно. Альфа уходит, погладив телохранителя по покрасневшей щеке, а подслушивающий их Феликс съезжает по двери спальни на холодный паркет, поджимает под себя замёрзшие ноги и тихо всхлипывает, закрыв лицо дрожащими ладонями. Всё тщетно. Если даже Чимин, некогда возлюбленный Рика, не сумел переубедить его в своём несправедливом решении, то ненавистному младшему господину нет смысла даже просто желать добра такому, как он. Слабый. Ничтожный. Потрёпанный жестокостью по вине своих глупых юношеских амбиций. Такой Ли Феликс вовсе не заслуживает чьего бы то ни было сочувствия. И уж тем более – помощи. **** Хëнджин словно не слышит тех слов, что с таким старанием и восторгом произносит его верный телохранитель, улыбаясь, жестикулируя. Сам Чонгук, кажется, не замечает собственных действий. Настолько окрылён чувством влечения к благородному омеге, что даже его природный запах, запах растопленного молочного шоколада, усиливается. — Чонгук, ради Бога. Я словно нахожусь в кондитерской. — Простите... Простите, господин. Стушевавшись от замечания, парень опускает виноватый взгляд, перестаёт улыбаться. — Нет, не подумай, я... Чонгук, я рад твоему состоянию, но сейчас... Сжав крепкое плечо в знак поддержки, юный мафиози просит простить его грубость. — Знаешь. Я подумал, что тебе не помешает взять выходной. — Что вы, господин. Ни за что. Я вас не оставлю в такое опасное время. Теперь, когда ваш брат учинил бедствие в чужой семье, стоит быть на чеку каждую секунду. — Я итак забрал у тебя законное свободное время, когда отца не стало. Не спорь. Выспись, отдохни. Прокати Чимина по городу, расслабься. Ты заслужил. — Господин, вы уверены? Может я смогу помочь найти выход? Вы и сами не спали уже двое суток. — Всё в порядке. Можешь идти. Не произнеся больше ни слова, Хëнджин уходит в темноту пустующего особняка. Чонгук знает: господин направляется в свой рабочий кабинет. Там, в полном одиночестве, он проведёт остаток дня, терзаясь мыслями о нелёгкой судьбе сереброволосого юноши, чей взгляд полон слёз, а душа трепещет от страха каждую прожитую минуту. Чонгук знает, но не решается ослушаться господина, последовав за ним, чтобы в очередной раз предпринять отчаянную попытку утешить его обеспокоенное сердце словами о правильности принятого решения. **** Вечернее небо заволакивает снежными тучами. Крупные белые хлопья покрывают сырую землю и выложенные жёлтой брусчаткой дорожки, проложенные по периметру всего имения. Февраль в нынешнем году выдался необычайно холодным. Жгучий ледяной ветер пробирает до костей, заставляет ёжиться. Хëнджин кутается в пальто, стоя у приоткрытого окна спальни с тлеющей сигаретой в руке. Чёрный пепел оседает на подоконнике и под порывом ветра преображается, принимая вид причудливого, едва заметного узора. Что это? Дорога? Но куда она ведёт? Почему проложена в сторону ворот имения? Может ли быть, что сама жизнь даёт ему незамысловатые подсказки? Сквозь отрезвляющий сигаретный дым пробивается сладкий аромат спелой ванили. Им пропитан воротник дорогого пальто и перчатки... Стоило раз прикоснуться к коже невинного омежки, как этот упоительный запах словно стал его неотъемлемой частью. Ощущение тепла при каждом медленном вдохе. Нежные, но такие холодные пальчики отчаянно хватают за рукав свитера, прося его отступиться. Но разве Хëнджин имеет на это право? Разве может оставить на произвол судьбы, когда осознание того, что этот юноша может прожить совершенно иную, счастливую жизнь, полную радостей, заботы, ласковых слов и звонкого детского смеха, заставляет альфу испытывать душевную боль. Боль от сочувствия и понимания неизмеримой жестокости родного брата. Тихие гудки телефона прерывают раздумья. Хëнджин хватается за него, выронив на пол догорающий окурок. Высветившееся на экране «Феликс» заставляет сжать гаджет до побеления костяшек. В момент, когда с того конца провода раздаются тихие всхлипы, сердце буд-то проваливается в пропасть безысходности. — Феликс? Ты слышишь? Что происходит? Молчание в ответ. Впервые в жизни Хëнджину становится по-настоящему страшно. Что, если омежка снова попробует завершить свою, толком неуспевшую начаться жизнь самоубийством? Прямо сейчас. Нет. Он не может этого допустить. — Прошу, говори со мной. Не молчи. Феликс. — Рик за...запер меня в...в комнате. У меня клаус...клаустрофобия... — омежка срывается на отчаянный плач, прижав к себе телефон. — Я здесь. Феликс, послушай меня. Не отключайся, хорошо? — Хëнджин... Мне страшно... — всхлипывает юноша, зажмурившись. Темнота обступает со всех сторон. Пугает его наравне с мёртвой тишиной спальни. Но спокойный, кажущийся ласковым голос в динамике гаджета помогает, хоть и не в полной мере, но всё же пересилить страх. — Не отключай телефон. Я поговорю с тобой. Договорились? Феликс. — Дого... Договорились... — Тише. Всё хорошо. Я рядом. Подождав, пока слёзы омежки утихнут, мафиози спрашивает с улыбкой, надеясь подбодрить его фальшивым позитивом. — Хорошо меня слышишь? — Да... Да, господин... — Я говорил: ты можешь звать меня по имени. Давай попробуем, м? — Да... Хëнджин... — Всё хорошо. Не бойся. Никто не узнает о нашем разговоре. Он не узнает. — Обе...обещаешь?... Джин... — Обещаю. Только не плачь. Если продолжишь плакать, заболит голова. Я не хочу, чтобы у тебя что-то болело. Слышишь? — Не буду... — Я с тобой. Можешь рассказать мне, если тебя что-то беспокоит. — Нет. Нет, господин. Ничего не... Ничего не беспокоит. Не беспокоит меня... — Я приеду к брату послезавтра. Мы увидимся снова? — Он не хотеть... Он не хотеть, чтобы меня видел кто-то. Я заперт. Меня нельзя видеть. — Почему я не могу увидеть тебя, если хочу этого? — Ты хотеть... Хотеть видеть меня? Хëнджин замолкает, когда сердце внезапно обдаёт жаром волнения. Он закрывает глаза, отдавшись ощущению учащенного пульса, а едва уловимый аромат ванили вызывает на его лице новую, но на сей раз искреннюю улыбку. — Я очень хочу видеть тебя. Феликс смотрит перед собой сквозь пелену застывших слëз, не переставая крепко сжимать телефон обеими ладонями. Зайди кто угодно в закрытую на ключ комнату прямо сейчас и увидь его в нынешнем состоянии, ни за что не поверил бы, что на бледном веснушчатом лице, впервые за несколько долгих месяцев жестоких побоев и отчаяния, появляется нечто очень похожее на улыбку. Вскоре после их недолгого разговора омежка проваливается в сон, и юному мафиози не остаётся ничего иного, кроме как сидеть в тишине своего кабинета, прислушиваясь к каждому ровному вдоху, доносящемуся из динамика гаджета. **** — Прости. Ради Бога, прости. Я не должен был уезжать. Как знал, что этот придурок настучит Рику о том, что я оставил дверь открытой... Вставай. Феликс жмурится от света, как только телохранитель распахивает плотные шторы, пропуская в спальню солнечные лучи. Непонимающе смотрит на лежащий рядом телефон, пока успокаивает друга фразой “Ничего. Он бы всё равно запер.” — Вставай, малыш. Надо привести тебя в порядок. А это что? Тот самый телефон? Господин Хëнджин...? — Я позвонить ему ночью. Мы говорили долго, а потом... Я уснуть. Было одиноко. Его голос такой... — Какой? Чимин усаживается на краю постели и принимается поглаживать обнявшего подушку юношу по плечу в знак поддержки. — Ласковый... — Ликс, не спи. Вдруг Рик зайдёт после завтрака, а ты... Ликс? Омежка снова погружается в сон, замолчав. Его хватка ослабевает, а губы остаются приоткрытыми после незавершённой попытки объяснения. Но телохранителю не нужно ничего объяснять. Он всё замечает и чувствует. Едва заметные ямочки от улыбки на бледных щеках. Радость, с которой парнишка встретил своё новое утро. И усилившийся аромат ванили, что распространился по комнате при одном только упоминании о молодом господине. Чимин не решается вновь оставить друга в одиночестве, поэтому, прекратив тщетные попытки разбудить его, умещается в широком кресле и, занявшись выполнением данных на день поручений при помощи личного планшета, принимается ждать. — Бедный. Только двадцать исполнилось, а уже столько вынес... Тихая вибрация телефона, и он незамедлительно отвечает, не отводя взгляда от спящего юноши. — Да? Что? Чонгук, я же просил не мешать мне во время смены. И что? Феликс спит. Да, с ним. Погоди, кажется господин Хëнджин звонит. Подожди. Алло? Стараясь говорить как можно тише, омега отходит в сторону окна и внимательно слушает указаний мафиози. — Знаю... Я сделаю... Хорошо. — Будьте готовы. — предупреждает Хëнджин, передав всю необходимую информацию, прежде чем за дверью спальни раздаётся эхо неспешных шагов главы семьи. — Я вас понял. Пора идти, господин Рик здесь. — Осторожнее. Я на тебя рассчитываю. — Сделаю всё, что в моих силах, господин.