Чёрно-белое и рыжее

Дана ушла всего два часа назад, но Малдеру казалось, что по его пустой квартире бродит гулкое эхо. Сколько помнил, он всегда считал себя одиночкой, но сейчас невольно задавался вопросом — быть может, проблема заключалась в том, кто́ составлял ему компанию? Чтобы отвлечься, он принялся за обработку трёх рулонов пленки «Кодаколор», которые отснял днём. Ему бы и в голову не пришло признаться Дане, что бумага для цветной фотографии стоила гораздо дороже, чем он мог выручить даже при самой выгодной продаже снимков. Но им двигала не жажда наживы, а поиск чего-то невыразимого — неиспорченной красоты в мире, который постоянно напоминал о своем уродстве. Инстинкты кричали, что он найдет то, что так отчаянно ищет, в ее фотографиях, как нашел это в ней самой. Время текло незаметно, пока в кромешной темноте, практически на ощупь, Малдер обрабатывал снимки в своей домашней фотолаборатории. Закончив вымачивать пленку в реактивах и аккуратно развесив ее на сушильных шнурах, он вышел в гостиную и немало удивился, увидев, что за окнами уже стемнело. В желудке, с утра не получавшем пищи, заурчало, и в голове зазвучал укоризненный голос Даны, пеняющей ему на то, что плохо заботится о себе. Малдер соорудил простой бутерброд, запил холодным чаем и принялся готовиться ко сну. Диван, прежде такой гостеприимный, нынче вечером казался странно неуютным, и, развернувшись, Малдер направился в спальню. Ночуя у него, Дана откопала забытые в давно не выдвигавшихся ящиках шкафа простыни. Медленно, стараясь не потревожить ещё незажившие раны, Малдер улёгся на матрас, служивший его гостье постелью, и мгновенно почувствовал ее аромат. Было сложно поверить, что он узна́ет этот запах после столь короткого знакомства. Осторожно перекатившись на живот и чувствуя, как мягкий хлопок дразнит обнаженную кожу, Малдер глубоко вздохнул и тотчас погрузился в сон. *** Свист локомотива заставил его в панике подскочить. Сиденье под ним дрожало и раскачивалось из стороны в сторону, а желудок, все ещё не пришедший в себя после пересечения Атлантики, протестующе сжимался, пытаясь выплеснуть накопившуюся желчь. Малдер, вероятно, был единственным человеком на свете, которого морская болезнь настигла в поезде. Его лечение во Второй многопрофильной больнице в Оксфордшире закончилось в августе, когда временные постройки начали разбирать, чтобы вернуть на родину . После того, как с него сняли ярлык потенциального самоубийцы и убрали круглосуточное врачебное наблюдение, он получил возможность свободно прогуливаться по территории поместья, где расположился госпиталь. Если удавалось поймать попутку в город, Малдер с удовольствием уезжал побродить по живописному кампусу университета, словно сошедшему со страниц древних рукописей. Однажды отец предложил ему подать заявку на обучение в Оксфорде. Перед войной. Перед тем, как все рухнуло. Це́лую жизнь назад. Колонна джипов, в которых ехали демобилизованные солдаты армии США, следовала в Портсмут. Его приятели-сослуживцы пребывали в приподнятом настроении и оглашали окрестности хриплыми криками. Время от времени Малдер присоединялся к их весёлым дурачествам, но в основном глазел на пробудившиеся после шестилетней зимы сёла, деревеньки и пригороды, которые они проезжали. Стояло позднее лето, но некоторые оптимистично настроенные фермеры вспахивали свои стоявшие под па́ром поля, стремясь как можно скорее вернуться к нормальной жизни и оставить позади ужасы войны. На деньги, выплаченные за время нахождения в госпитале, в одной из маленьких оксфордских лавочек Малдер приобрел подержанную «Лейку», и сейчас то и дело припадал к видоискателю, делая первые послевоенные снимки. Плуг, который тянет за собой конь-тяжеловоз (топливо для тракторов все ещё выдается нормировано). Женщина средних лет стоит на железнодорожном разъезде и, приставив к глазам, как козырек, покрытую темными пятнами ладонь, вглядывается в уходящие вдаль рельсы. Колонна американских военных машин, словно механическая змея, извиваясь, сползает с Саут-Даунса вниз к морю. Он предпочитал не вспоминать те пять дней, которые провел в маленькой каюте на авианосце «Вест Поинт». Однополчане сначала поддразнивали его за зелёный цвет лица, а затем оставили страдать в одиночестве, пока сами часами играли в покер и резвились на палубе словно школьники. Всего несколько месяцев назад они мёрзли в окопах, укрываясь от врага, а затем шли в штыковую. Сколько таких же солдат по ту сторону убиты их совместными усилиями? И вот они здесь, нежатся в солнечных лучах и ведут себя так, как будто совершают увеселительный круиз, а не закрывают последнюю главу страшнейшей исторической эпопеи. Он завидовал их способности мимикрировать как хамелеоны. По приезду из Нью-Йорка в Форт Хамфрис, Балтимор, Малдер в течение нескольких дней подвергался интенсивным медицинским проверкам, дабы врачи могли убедиться, что он готов вернуться к мирной жизни. Ежедневно звонил в дом Фоули в Фейрфаксе, каждый раз довольствуясь лишь тем, что оставлял новые сообщения экономке. Да, мисс Диана знает, что он в США. Нет, она не может подойти к телефону. Да, он может оставить ещё одно сообщение с просьбой перезвонить ему. Малдер набросал простую телеграмму матери в Бостон, информируя ее, что вернулся на родину и когда, предположительно, его выпишут. Какими бы ни были недостатки этой женщины, она заслуживала знать, что ее единственный ребенок пережил войну. В день, когда его выписали, небо слепило голубизной, а мягкий сентябрьский ветерок наполнял воздух запахами соли с залива Чесапик и медленно умирающей листвы. Он подписал целый ворох бумаг, затем, преисполнившись благодарности, в последний раз уложил в сумку неудобную военную форму, и шагнул в утренний свет, одетый в свой единственный гражданский костюм, свободно болтавшийся на его исхудавшем теле. Он стоял на дерново-зеленой дорожке у выхода из госпиталя и ждал. Слева от него незнакомый офицер подхватил на руки и так закружил свою жену, что ее практичные темные туфли слетели на землю, а ноги в одних чулках болтались в воздухе. Тощий мальчишка, на вид не старше девятнадцати лет, спустился по ступеням больничного крыльца, и семья обступила его плотным кольцом. Мать, казалось, не могла выбрать, плакать ей или кричать от счастья, а младшие братья и сестры с трепетом глядели снизу вверх. Малдеру хотелось, чтобы в старенькой «Лейке», лежащей в вещмешке у его ног, ещё оставалась пленка, но последний рулон он истратил на корабле, запечатлевая мужчин, путешествующих между двумя мирами. Проторчав на одном месте несколько часов, наблюдая, как вокруг возрождается мирная жизнь, он наконец подхватил рюкзак и, развернувшись, направился на север.