ты идешь ко дну, ты уже на дне жалкий человек неприятный сон,
прошлогодний снег
♫ Земфира — Без шансов
Это сводило с ума, мешало спать, есть и думать — мешало жить. Гын Су оставил в «Сладкой Ночи» скрытые камеры для того, чтобы следить за Се Роем, но вместо этого наблюдал за жизнью Хё Ни, и сначала просто так, из интереса, а потом понял, что это превратилось в чертову зависимость. Он не мог нормально существовать, пока не проверял, на работе ли она, и с каждым днем даже через камеру замечал, насколько Хё Ни становится красивее. Она трансгендер, напоминал себе Гын Су. Она родилась мужчиной, и влечение к ней с его стороны — неправильно и противоестественно. Но Хё Ни меньше всего походила на мужчину. И какая разница, что Гын Су к ней чувствует и насколько это правильно? Она его никогда не простит. Такое не прощают. Такое только хранят в памяти, желая отомстить. И, сколько бы Гын Су ни молил о прощении, он получит от Хё Ни только ненависть, и она будет права. Он пил соджу, как воду — чтобы забыть. Заливал в себя алкоголь, не думая о количестве порций и о последствиях, желая только забыть — и все равно помнил. А если он попробует извиниться? Вдруг Хё Ни его простит?***
Хё Ни любила своих родных, но и оставаться дома одна она тоже любила. Она не тяготилась одиночеством, ей было вполне комфортно наедине с собой, и иногда в ее жизни случались периоды, когда и родители, и бабушка, и сестра уезжали. Иногда — надолго. Вслед за родителями и бабушкой До Хён решила отдохнуть с друзьями — так она сказала сестре, но Хё Ни сразу поняла, что дело не в друзьях. До Хён призналась, что на самом деле отдыхать она едет с парнем, но ей было неловко об этом говорить, когда Хё Ни расстроена. Хё Ни сказала, что и не подумает расстраиваться, но все же чуточку на сердце царапнуло. До Хён любят — может, на этот раз сестра завела себе нормального парня, а не выдумала себе любовь, как раньше, раз не брала с собой сестру, а Хё Ни никто не любит. Точнее, никто в нее не влюблен. Только Сын Гвон начал проявлять к Хё Ни живой интерес, но она его приглашения сходить в кино упорно не принимала. Делать ей нечего, проводить время с этим придурком еще и после работы, он ее и на работе бесит, не хватало, чтобы еще и вне ее. На кухне «Сладкой Ночи» Хё Ни хотя бы могла ударить его тряпкой, а на улице и тряпки нет, и прохожие не поймут. Оставшись одна, Хё Ни заодно получила возможность разобраться со своими мыслями. Всю последнюю неделю ей этого не давали — родственники, как она подозревала, сговорились, что Хё Ни ни при каких обстоятельствах нельзя оставлять одну, и с ней всегда кто-то был, то мама, то отец, а До Хён и вовсе чуть ли в ванную следом за ней не ходила. Бабушка — и та приехала, пусть и ненадолго. Хё Ни была рада обществу родных, но за неделю постоянного контроля порядком от этого устала. Как же удобно, что ее родители всегда очень заняты, бабушка выше всего ставит собственные удовольствия, а До Хён встретила парня! Устроившись на диване, Хё Ни включила ноутбук, решив посмотреть какой-то фильм. На столике рядом лежала упаковка печенья — сладостями ее тоже пичкали, благо, Хё Ни ходила на пробежки и вроде бы лишний вес не набрала; До Хён смеялась, что все идет в грудь, которая стала еще немного больше. Чуточку, как и полагается после смены пола, Хё Ни думала, что это незаметно, но сестра хорошо ее знала. И, стоило Хё Ни натянуть на себя плед… Стук в дверь никогда не предвещал ничего хорошего. Есть телефон, чтобы предупредить о приходе, есть, наконец, звонок, в который можно позвонить, кнопочки что, не видно? Но, услышав голос, раздавшийся вслед за стуком, Хё Ни поняла — скорее всего, кнопочку не видно. Или видно, но сразу десять кнопочек, и поди разбери, какая настоящая. — Хё Ни, прости меня, пожалуйста! Она не осуждала алкоголь — сама любила выпить соджу в хорошей компании, и, если не злоупотреблять, то в спиртном не было ничего плохого, но все же пьяных в своем доме предпочитала видеть только из числа родственников. Тем более, пьяный Гын Су в ее планы на вечер точно не входил. Может, просто полицию вызвать?.. Или Се Рою позвонить. Нет, лучше полицию, там могут уголовное дело завести, а Се Рой максимум врежет, и то не факт. Хё Ни потянулась к телефону — и вернула его на место. Почему-то рука не поднималась. Она-то думала, что Гын Су плевать, тем более, столько времени прошло, мог давно забыть, если ему вообще было не все равно, а тут на тебе. Явился. Прощения просит. У пьяных людей при множестве недостатков есть одно достоинство — они искренние. В таком состоянии врать и притворяться никто не сможет, Хё Ни знала по себе, и у нее в жизни бывали веселые вечера и грустные утра. Этот вечер, видимо, будет веселым… а ведь она даже не пила. Хё Ни открыла дверь, смерив Гын Су мрачным взглядом. — И откуда ты такой хороший? — она сложила руки на груди, будто отгораживаясь от парня. — Чего надо? У меня не вытрезвитель. И не бар. Иди туда, где пил, — почему-то у Хё Ни появилось дурацкое ощущение, как будто она жена из комедий и отчитывает мужа за позднее возвращение с работы в нетрезвом виде. Выражения она использовала примерно те же, но что тут еще можно было сказать?.. И что делать? А если он не уйдет? Ну, допустим, на ногах Гын Су особо не держался, если вдруг бы начал буянить — Хё Ни его одним щелчком бы успокоила и без Се Роя, но вроде бы… Гын Су не буянил, но на колени то ли встал, то ли упал, потому что не смог стоять. — Прости меня! — повторил он. Хё Ни замешкалась. Гын Су выглядел жалко, но как-то неловко говорить резко с человеком, который стоит на коленях. Хотя к чему ломать комедию… И нельзя идти у него на поводу. — Я же тебе сказала, что не прощу. Полицию вызову сейчас, — угроза была пустой, но вдруг подействовала бы. — Чего тебе неймется, — вздохнула Хё Ни скорее сама для себя. Гын Су вряд ли ее слышал. Злиться хотелось, но все же больше Хё Ни понимала, что ей нужно злиться, ей же положена злость, ее подставили, ее не просто обидели — ей почти жизнь сломали. С тем же успехом Гын Су мог продемонстрировать на всю Корею ее нижнее белье или заявить, что она — девушка легкого поведения. Но вид белья и обвинение в безнравственности по сравнению с трансгендерностью и сменой пола звучит и то как-то лучше. Хё Ни свое уже перестрадала, приняла, как данность, что об этом знают все, и ей придется с этим жить. Деться некуда. И, глядя на Гын Су, она буквально заставляла себя злиться, потому что не получалось так, как следовало бы. Ей надо кричать на него, может, еще раз врезать, а она просто стояла и смотрела, саркастически приподняв бровь. Правда, что толку кричать, только голос тратить и соседей развлекать — на утро Гын Су ее обвинений и не вспомнит, да и сейчас не воспримет адекватно. Пьяные люди на своей волне. Хё Ни подумала, что все на самом деле не так и плохо, потому что вреда Гын Су ей точно не причинит (не смогут), а ей хотя бы не скучно. Экстремальные выходные. Ну и немножко приятно, что ли — напившись, Гын Су пришел к ней, значит, он о ней думал, а ей, как девушке, это льстило: женская логика не подчинялась никаким законам, ей же не нравился Гын Су, почему ей показалось милым, что в таком состоянии он хотел видеть именно ее? Пришел к ней домой, добивался встречи, просил прощения. — Хё Ни, пожалуйста, прости меня, — простонал Гын Су. Протянул руки, коснувшись ее колена — Хё Ни отпрыгнула в сторону. Не то чтобы она не хотела, чтобы эта сволочь приползла к ней на коленях, но не так уж это оказалось приятно. Скорее дико смущающе и противно. Еще не поздно позвонить Се Рою. Она в любой момент могла набрать номер. — Это просто уничтожает меня, — признался Гын Су, глядя на нее снизу вверх. — Мне кажется, я умру без твоего прощения. — Перестань, — Хё Ни не умела утешать, утешение в их семье выпало на долю До Хён — мама, папа и бабушка тоже понятия не имели, как нормально успокаивать людей. До Хён же сразу соображала, что делать и что говорить. Но что — Хё Ни должна утешать того, кого ненавидит? Ненависть ощущалась слабо и фоново, как нечто обязательное, но тихое и далекое. Так шум моря за окном слышится — постоянно, но его можно не слушать и забыть, что море там вообще есть в наличии. Да какого черта. — Я знаю, что не заслужил, но я не могу прекратить думать о тебе, — продолжал Гын Су, и голос его начал звучать на удивление трезво. Только глаза выдавали опьянение, глаза не врали бы, это не подделаешь и не сыграешь. — Я люблю тебя, — сказал Гын Су, и отключился у ног Хё Ни. — Что же мне с тобой делать? — спросила Хё Ни у спящего на полу парня. Не бросать же его здесь — она злилась, но ничего действительно плохого ему не желала. Развалить компанию Чанга — да, но причинять вред лично Гын Су — нет. Разве что врезать. Но он же простудится, если будет тут спать, так что… — Не умеешь пить — не берись! — сердито сказала Хё Ни в пустоту. — Я же тебя не дотащу до дивана, я вообще-то девушка! Она принесла два одеяла и подушку, одно одеяло кое-как пихнула Гын Су под бок, другим накрыла сверху, посмотрела на подушку, прикидывая, не перебор ли это, и не лучше ли было бы этой подушкой его придушить, но все-таки подложила ее ему под голову. Отлично, Хё Ни проявила чудеса великодушия, только вот с какой радости? Подумаешь, он сказал, что любит ее. Бред какой-то ляпнул, может, даже не ее видел. А даже если он ее любит, то что она должна, умереть от счастья? Спать у нее получалось плохо — внезапно в голову, кроме размышлений о признании, начали лезть идиотские мысли, что у нее впервые в доме парень. Чтобы справиться с этими мыслями, Хё Ни несколько раз представляла, что все еще может придушить его подушкой, и вообще он ей не то что не парень, а даже не друг больше, и спит мирно в прихожей на полу, а не в комнате или на кровати, так что не в счет. Хё Ни все-таки удалось заснуть, когда она разозлилась и заставила себя перестать думать о глупостях. Ей даже удалось выспаться — утром Хё Ни чувствовала себя прекрасно и бодро. В отличие от некоторых — после таких выкрутасов вечером утром быть в порядке нереально. Кстати, он же еще там? Ну а куда он бы делся, дверь же Хё Ни закрыла. Она вышла в коридор в ночнушке — короткой, подаренной сестрой после смены пола — и позвала: — Гын Су! Утро доброе! Из вредности и мстительности Хё Ни намеренно повысила голос. Сам виноват, если у него голова трещит. — Утро… доброе, — Гын Су поднял голову и болезненно сморщился — все прелести похмелья обрушились на него сразу, а память целиком еще не вернулась. Он много выпил, чтобы попытаться забыть про Хё Ни, и попытка была провальной, потому что он, судя по всему, дома у Хё Ни — и обстановка незнакомая, и у него дома она точно не оказалась бы в такой пижаме. Такой открытой соблазнительной пижаме… как можно после этого считать ее не женщиной? Господи, что же он ей наговорил? — Если проспался… — начала Хё Ни, собираясь сказать «выметайся», но передумала — …рассказывай теперь нормально, чего хотел. Гын Су облизнул сухие губы, не в силах оторвать взгляд от Хё Ни. Она заметила это, посмотрела следом за парнем на свои открытые ноги, на вырез на груди… До Хён говорила, что ее сестра — сексуальная, но Хё Ни считала, что старшая просто хочет сделать ей приятное. Поэтому своего вида она не стеснялась, даже когда Гын Су откровенно пялился на нее. …а с чего ей стесняться, она у себя дома, она могла даже голой выйти, ночных гостей не звала вообще-то. — Пять минут, — Хё Ни закатила глаза. — У тебя есть пять минут. Я не буду перебивать, что бы ты ни сказал. Рассказывай, я слушаю. — Да что сказать, — Гын Су провел ладонью по лицу. — Паршиво мне, Хё Ни. И виноват я один. Не стоило мне тебя подставлять. Только не тебя. Понимаешь, я сначала вправду считал тебя другом, когда ты еще парнем была… ну, то есть, одевалась так. А потом ты стала девушкой, такой красивой, что на тебя смотреть больно. И я тебя предал, но я думал… в общем, никакой из меня стратег, но я бы никогда не допустил, чтобы твоя карьера была разрушена. Пригласил бы работать в Чанга… Я тебя люблю, вот в чем дело. — Любишь? — фыркнула Хё Ни. — Чего стоит твоя любовь? Думаю, еще меньше, чем дружба. Хё Ни точно знала — предательство прощать нельзя. Нельзя — и все, какими бы мотивами ни руководствовался предатель. Она оправилась от потрясения сравнительно быстро, но только благодаря сестре, матери, бабушке и отцу, а если бы она была одинока — страшно представить, что бы с ней могло случиться. К счастью, Хё Ни не была одинока, и, кроме семьи, у нее были друзья, был Се Рой, знающий о ней все и не осуждающий ни капли, наоборот (ты самый храбрый человек из всех, кого я знаю, Хё Ни), была И Со, узнавшая правду позже и ставшая первым ее другом женского пола (ты — алмаз, Хё Ни), был Сын Гвон, раздражающий, но забавный и добрый (сходим в кино, Хё Ни?), был Тони… И был Гын Су, который единственный догнал и утешил ее, когда тайна трансгендерности шеф-повара «Сладкой Ночи» раскрылась для ее друзей. Был Гын Су, сказавший «ты всегда будешь моим другом». Был. Хё Ни не была наивной и доверчивой дурочкой; наоборот, она была даже чересчур подозрительной и верить людям ей и до выходки Гын Су было сложно, а теперь и вовсе мир четко делился на черное и белое, на своих людей, тех, что никогда не отвернутся, и на чужих. Хотя… Мир после выходки Гын Су делился на три части. Белое — ее семья и друзья из «Сладкой Ночи», серое — нейтральные, незнакомые или малознакомые люди, и черное — корпорация Чанга. Близкие, неизвестные и враги. И к какой же категории принадлежал Гын Су? Еще неделю назад Хё Ни с уверенностью бы заявила, что к черной, что он — ее враг, она его ненавидит и с удовольствием стиснула бы руки на его горле. Еще вчера утром она сказала бы то же самое, но уже без такой четкой уверенности — по сравнению со своими братцем и папочкой Гын Су был скорее мелким пакостником, чем настоящей сволочью. Просто он подставил лично Хё Ни, вот и все. И в соцсетях уже затихли — она же не актриса и не айдол, подумаешь, шеф-повар. Вот если бы публичной личности и всеобщему кумиру пол вздумалось менять — это шок и сенсация, а повар — что повар? Поохали, сказали гадость и забыли. Хё Ни продолжала молча сверлить Гын Су взглядом, держа руки скрещенными на груди. Между ними все еще царило противостояние — Се Рой хотел разрушить Чанга, Чанга хотели поставить на колени Се Роя. Возможно, через Гын Су они собирались узнать к Хё Ни какие-то секреты? Особые рецепты? Планы Се Роя? Что, в сущности, Хё Ни знала о Гын Су? Она была знакома с ним не так давно. Может, его действительно мучила совесть, опьянение сыграть невозможно — сыграть-то не проблема, но запах алкоголя подделать сложнее… хотя тоже реально. А вдруг Гын Су актерские курсы тайком заканчивал? И Со бы рассказала, но вдруг и она не в курсе? Или у него врожденный талант? Или у нее паранойя? — Отлично, — ответила Хё Ни, когда пять минут истекли — настенные часы отсчитывали время, громко тикая. — Но — нет, Гын Су, что бы ты ни плел о любви, я тебя простить не хочу и не могу. Даже если бы вдруг захотела — не могу. Мы по разные стороны баррикад, а в бизнесе… как ты там говорил — идут по трупам? Хё Ни гордо выпрямилась. — Даже если Се Рой откажется от мести — я не откажусь. И, возможно, твой труп упадет мне под ноги, как ночью — твое пьяное тело. Гын Су не спорил с ней — банально сил не было, он мог только лежать и смотреть на Хё Ни, откровенно любуясь ее красотой. Сияющими глазами, гордой осанкой, невозможно сексуальными пухлыми губами. Что бы она ни говорила, он видел только как шевелятся ее губы и как вздымается грудь. Совсем не грех упасть к ногам такой женщины. Игнорировать чужой взгляд на себе уже не получалось, и Хё Ни насмешливо фыркнула: — Что, нравлюсь? Говоришь, даже любишь меня? А как же то, что я — трансгендер? Она специально покрутилась так, что и без того короткая ночнушка задралась выше — подразнить Гын Су, позлить, показать еще раз, что она женщина, настоящая. Гын Су сглотнул. Нельзя же так, если бы он был трезвее и ровно стоял на ногах — непременно позволил бы себе лишнее. — Мне плевать, что ты трансгендер, ты самая красивая на свете девушка, — честно сказал он. — Вот как, — Хё Ни подняла бровь. Она не верила ни одному его слову. — Мне надоел этот фарс, Гын Су. Выметайся. Он кое-как встал, на ногах удалось устоять, не покачнувшись. Хё Ни ждала. — У меня нет никаких шансов? — спросил Гын Су. — Совсем никаких? — Никаких, — ответила Хё Ни, закрывая за ним дверь. — Хорошего дня, Гын Су.