***
Сначала Дени дотронулась до члена Даарио рукой — через ткань штанов. Они лежали на кровати рядом, он рассказывал, как доводит Сансу до белого каления в спорах о правлении Речными Землями, а Джорах в это время был занят разборкой писем от недовольных наместников — некоторые послания показывать Дейенерис было нельзя, как и говорить ей прямо, почему нельзя — чтобы излишне сейчас ранимая королева не сочла, что к ней относятся, как к опасному чудовищу. Чудовищем она не была, но опасности это не отменяло. Консорты и десница хором заверяли Дени, что это исключительно ради ее спокойствия и ничего кроме. Дени сжала его член и ощутила, как он твердеет в ее руке. В тот же миг наемник повернулся, нависая над ней, но Дейенерис положила ладонь на его губы. — Нет, я хочу не так. Ляг обратно. Или лучше сядь на край кровати. Красная жрица говорила, что беременную королеву нужно слушаться и выполнять почти все ее желания — если те не вредят ее или чужой жизни. Не совсем уверенный, чего хочет Дени, Даарио сел на кровати. Королева встала и медленно подошла к нему, но не опустилась на его колени, как он думал. Опустилась на колени перед ним. — Нет! — вырвалось у Даарио. Он не был ни рыцарем, ни лордом, но точно знал, что королевы не должны так делать. — Почему нет, если я хочу? — упрямо спросила Дени. — Разве тебе не будет приятно? — Мне будет стыдно, — сказал Даарио. — И поэтому намного менее приятно. — Но я хочу, — повторила Дейенерис, вновь касаясь его члена через ткань. — И ты хочешь, я вижу. Даарио натянуто улыбнулся. Хотел, конечно. Но в фантазиях это ощущалось совсем иначе, чем в реальности. — Если вы так хотите, — сказал он, — то давайте сменим позу. Здесь теплые полы, но зачем сидеть на полу, если есть удобные мягкие перины? Встаньте, моя королева. Когда Дени встала, он не удержался и притянул ее к себе за талию, целуя еще плоский животик, где, возможно, рос его ребенок. Дейенерис засмеялась — тихо и нежно, как всегда на подобные ласки. Отпустив ее, Даарио лег на кровать. Дени снова села рядом, но теперь у его ног, нетерпеливо потянув за завязки штанов. Стянула штаны вниз и завороженно уставилась на стоящий член — ранее эта часть мужского тела удостаивалась лишь беглых взглядов, но посмотреть было, на что. — Великие Боги, — пробормотал Даарио. — Я кончу от одного вашего взгляда. — Это возможно? — недоверчиво спросила Дени. — Одна шлюха из Эссоса вправду познала искусство любви настолько, что одними глазами заставляла мужчин достигать пика? — Не знаю, — честно сказал Даарио. — Я у нее не был, даже если и правда. Но вы не шлюха. — Это неважно, кто, — возразила Дени. — Она познала искусство любви, кем бы она ни была. Ее пальчики скользнули снизу вверх по стволу, и у Даарио вырвался стон — настолько это было великолепно и до того в самых грязных мечтах невозможно. Дени провела рукой снова, но менее уверенно — она изучала, любовалась, и все же не знала, что делать. Взять губами? Медленно она наклонилась, и серебристые волосы, не собранные в косы, пощекотали Даарио бедра. Он зажмурился. Губы Дейенерис обхватили головку его члена — неумело и робко. — Дени, — выдохнул Даарио. — Давай иначе. — Тебе больно? — наивно спросила она, отстранившись, и он чуть не засмеялся. — Нет, мне все равно стыдно. Я понимаю, ты этого хочешь, и это не роняет твое достоинство, ничто на свете не способно уронить твое достоинство, но мне стыдно. Поэтому давай иначе. Сядь мне на лицо. Дени нахмурилась. — Я же сказала, чего хочу, и это не твой язык. — Нет, я о другом. Сядь мне на лицо и, — Даарио сглотнул, — пока мой язык будет доставлять удовольствие тебе, ты… — он не смог договорить, но Дени и так поняла, радостно улыбнувшись. — Только позвольте, я сам раздену вас. Снять легкие, почти прозрачные и свободные ткани, которые она носила здесь, похожие на платья в Миэрине, было проще простого, но Даарио всегда хотел делать это сам. Он поднялся на колени, опуская бретельку с плеча Дени, и поцеловал ее шею, вызвав томный стон. Избавив от ткани грудь, огладил ладонями бока, щекоча подушечками пальцев. Аккуратно отложил в сторону временно ненужный наряд и потянул вверх свой камзол. Дейенерис наблюдала, как Даарио раздевается. Он лег, и она переместилась выше, проведя пальцами по его губам. Именно Даарио показал Дени способ таких ласк — дотракийцы не признавали даже любви, где мужчина берет женщину не сзади. В первый раз Дейенерис боялась, что ему будет тяжело от ее веса. Руки Даарио подхватили ее за бедра, направляя. Язык проник в лоно, обводя вокруг и слизывая выступающие соки. Дени осторожно наклонилась вперед, но наклониться было недостаточно, и она почти легла на Даарио. Взяла губами его головку, провела языком вокруг, повторяя его движения в ее лоне. Все тело наемника напряглось. — Больно? — снова забеспокоилась Дени. — Нет, — выдавил он. При каждом слове его дыхание щекотало ее нежную кожу. — Не бойтесь, не больно. — Я не уверена, как надо, — призналась Дени. Даарио задохнулся — к такому он готов не был. Объяснять ей, как… ему всегда говорили, что у него нет ни манер, ни чести, ни благородства, и он не спорил, у него всего этого не было, но объяснять Дейенерис Таргариен, как правильно ласкать его член, даже для него было слишком. Но она ясно дала понять, что ей не стыдно и что она не считает это унижением. Кто такой Даарио, чтобы спорить? Те, кто утверждает, что мечтают поиметь королеву, зачастую представляют себе шлюху, в нее переодетую. С настоящими королевами никогда не получится вести себя так же. — Возьмите в рот, — выдавил Даарио, ощущая одновременно жгучий стыд и столь же жаркое возбуждение. Губы Дени вновь обхватили головку, и он натужно выдохнул. — Глубже. Она вобрала глубже. Даарио искренне пожалел, что не видит ее лица и не может понять, действительно ли Дейенерис до сих пор хочет его или продолжает исключительно из упрямства. — На всю длину, — обреченно договорил Даарио. — И… Ох! Что нужно двигаться, Дени поняла сама. Никогда она не видела наемника таким. Даже перед битвой он умудрялся сохранять расслабленность и спокойствие, и в постели тем более — умел одним прикосновением заставить Дени забыть о гнетущих мыслях, но сейчас он был напряжен, как тетива лука, учащенно дыша и не лаская в ответ. Дейенерис подумала, что вряд ли тот может пошевелиться, и гораздо больше ласк ее возбудила мысль, что именно она действует на него таким образом. Интересно, как тогда отреагирует Джорах?.. Выпустив член изо рта, Дени провела языком снизу вверх. Даарио задрожал. — Прошу вас… Она не продолжила. Вместо этого дотронулась до яичек, изучая на этот раз их. Ее дыхание обжигало головку. Даарио подумал, что еще немного, и он взорвется или вспыхнет, сгорев дотла. — Дени… — Поцелуй меня, — сказала Дейенерис, и, осознав свою ошибку, Даарио впился губами в ее лоно. Только тогда она вновь заглотила — целиком. Ее тело было горячим, как огонь. Даарио задыхался в ней, старался не двигать бедрами навстречу, глотал соки, слышал ее стоны и сам стонал, и мог бы вечность провести в этой сладкой агонии, но в пояснице закололо, и, прежде чем он успел предупредить — кончил, сдавленно чертыхнувшись. Сразу же кончила и Дени — напряглась и расслабилась. Скатилась набок, села, повернулась — Даарио поднялся навстречу ей, притянул к себе за шею и поцеловал, исследуя языком ее рот. — Вы… ты… — что сказать потом, он не знал. Дени устроила голову у Даарио на груди, блаженно жмурясь. — Помолчи немного, — шепнула она.***
С Даарио Дени очень понравилось, и она хотела попробовать с Джорахом, но проделать то же самое с Джорахом было невозможно. Если даже наемник признался, что ему стыдно, то рыцарь и лорд тем более счел бы подобное оскорблением — не своим, а Дени. Неважно, что она так не считала. Он мог подчиниться ей, но что толку, если удовольствие получит одна она? Когда они устроили настоящее совещание, говоря о событиях в Вестеросе, Дени слушала вполуха, думая совсем не о претензиях Севера и необходимых количествах продовольствия от Простора. Она то и дело останавливала взгляд на Джорахе, и только Даарио мог угадать, о чем думает ее величество, но предпочитал не задумываться. То, что происходило между ней и Джорахом, касалось только их, как и то, что было между ней и Даарио, никоим образом не относилось к Мормонту. Пока они не оказывались в постели втроем, оба консорта старались не вспоминать сами и не напоминать друг другу, что женщина у них одна на двоих. Нет, подумала Дени, нельзя так, как с Даарио. Нельзя просто дотронуться и заявить про свое желание. Потерять голову Джорах тоже не сможет — выдержке рыцаря можно было только позавидовать. Значит… Значит, надо иначе.***
— Сядь, — приказала Дени, кивнув на стул. В спальне они были одни — Даарио отправили помогать Червю распределять отряды Безупречных и Младших Сыновей для дежурства по Королевской Гавани. Джорах покосился на стул. Потом — на моток веревки в руках королевы. — Кхалиси? — Сядь. Джорах опустился на стул. Дени зашла сзади, но вместо ожидаемой веревки на запястье глаза рыцаря накрыла тканевая повязка. — Что вы делаете? — Молчи, — сказала Дейенерис, заводя его руки вниз и быстро (когда только научилась?) связывая запястья. Он не видел ее и не мог пошевелиться. Отлично. — Кхалиси? Дени задумалась, с чего начать, прикусив губу. Решившись, начала расстегивать его камзол. Поцеловала в шею, чувствуя, как он напрягается от одного невинного касания. — Что вы задумали? — Расслабься, — Дейенерис провела пальцем по его губам. Подумала еще немного и опустилась у его ног. Развязала шнуровку на штанах, освобождая напряженный член. Джорах шумно выдохнул. — Кхалиси! — Молчи, — повторила Дени, проводя по нему рукой. Джорах мучительно застонал. Все желания королевы было положено исполнять, но это… наверное, слишком. — Пожалуйста, не надо. — Почему? — она произнесла это, опалив дыханием головку. Джорах сжал зубы до боли в челюсти. — Потом я не смогу смотреть вам в глаза. — Сейчас ты тоже не видишь моих глаз. Никто нас не видит. Только я. — Этого достаточно. — Какой ты упрямый, сир. Давай договоримся: когда я тебя развяжу, то ты будешь доставлять мне удовольствие до рассвета. Языком, — она лизнула кончик его члена, — пальцами, — провела подушечками пальцев по внутренней стороне бедра, — и… — губы Дени обхватили головку. Джорах откинул голову назад. — Вы все продумали. — Именно. Я составила стратегию и она оказалась верной. Ты у меня в плену. Джорах не видел ее, но отчетливо представлял ее серебряные волосы у себя между ног, лунные блики, пляшущие по локонам, выражение ее лица. Джорах не видел, но чувствовал каждой клеточкой, ненавидел себя за то, что ему приятно, и сгорал от наслаждения, пока его королева делала нечто невообразимое для благородных леди. Она отстранилась, почти доведя его до вершины. Встала — он слышал ее движения. Слышал и то, как соскользнуло платье с ее тела, и как с губ сорвался страстный вздох. — Кхалиси, что вы делаете? — спросил Джорах, хотя знал. — Я трогаю себя, — объяснила Дени. — Ты не представляешь, как это заводит. — Что? — Ты, — выдохнула она. — Ты всегда такой сильный. И сейчас тоже, но… — Но я у вас в плену? — усмехнулся Джорах. — Если бы я знал, как вам это нравится, давно бы сдавался вам в плен каждую ночь. Добровольно, без сопротивления. — Но ты только что сопротивлялся. — Да, но… — слова застыли на губах, ибо губы Дени вновь вернулись к его члену, и она продолжила посасывать, глотая глубже и двигаясь быстрее. Как она и думала, напряжение Джораха было куда сильнее, чем у Даарио. Он не стонал, только сдавленно мычал, если был не в силах терпеть, и походил не на тетиву — на пружину. Стальную пружину, натянутую до предела. — Отстранись! — прорычал он по-медвежьи, и Дейенерис послушалась. Горячее семя пролилось не в ее рот. Джорах перевел дыхание, встряхнув головой. Дени посмотрела на него снизу вверх — светлые волосы прилипли к вспотевшему лбу, четко обозначилась линия челюсти, покрытая шрамами грудь тяжело вздымалась. Ее медведь. Ее рыцарь. Всегда ее. Встав, Дейенерис поцеловала его, и Джорах застонал в ее губы. Дернулся, чтобы обнять ее, забыв, что его руки связаны. — Любовь моя, — попросил он в поцелуй, — позволь теперь мне дотронуться до тебя. — Ты так редко говоришь это, — сказала Дени. — Так редко говоришь, что я твоя любовь. — Поэтому ты решила меня наказать? — усмехнулся Джорах. — Именно. Развязав ему руки, Дени села на кровать. Повязку Джорах снял сам, опускаясь у ее ног. Развел колени, поцеловал внутреннюю сторону бедра. Дени закрыла глаза, погружаясь в приятные ощущения, что дарили его губы и язык.***
Красное платье мелькнуло у входа в зал. Давос неотступно следовал за Мелисандрой с самого прибытия в столицу. Поздоровался с Дейенерис и ее мужьями — с Джорахом они были уже знакомы, с Даарио пришлось познакомиться — и с тех пор не выпускал жрицу из поля зрения. Он ей не доверял — вдруг нашепчет королеве идею, что все Семь Королевств нужно сжечь? Или одно из них? Например, Север, где у Давоса были друзья? Или Штормовой Предел, где остался Джендри? Он следил за Мелисандрой совсем не потому, что хотел на нее смотреть. И не потому, что с самой первой их встречи разрывался на части между ненавистью, заинтересованностью и… и тем, в чем не желал признаваться даже самому себе. Ничего подобного Давос не испытывал. Ненависти тоже больше не было, но то, что он чувствовал, не могло быть простым уважением, и если раньше он запрещал себе думать о жрице, погашая мысли на корню, руководствуясь главным доводом логики: он женат — то после смерти Марии… …смерть Марии отразилась на нем очень болезненно. Давос плакал, когда ее похоронили, был полностью опустошен, несколько дней не ел, только пил вино — если бы не долг перед Джендри, то так и остался бы дома, заливая в себя бокал за бокалом крепкого дорнийского. Но Джендри нуждался в поддержке, а Давос еще больше нуждался в новом смысле жизни. Ему стало легче, душевная рана перестала кровоточить даже слишком быстро, и Мария вспоминалась все реже — он успел отвыкнуть от нее за время войн, что шли нескончаемой чередой. Забыл ее, и ее не стало. Возможно, потому и не стало, что забыл. А Мелисандру забыть не мог, хотя очень хотел. Она осталась шрамом от ожога, шумом битвы в ушах, алым рассветом поутру — видя, как встает солнце, Давос невольно вспоминал ее напевы на неизвестном ему языке, невольно сам произносил благодарность солнцу, а потом сердился на свою слабость. Хуже всего было, что она все замечала. Иногда рыцарь подозревал, что жрица читает его мысли. — Добрый вечер, — сказал он, чуть поклонившись. Мелисандра ответила грациозным кивком головы. Осмотрела Давоса оценивающе — он поежился под ее взглядом. — Добрый вечер, сир. Вы не скучаете в Королевской Гавани? Как видите, наши дела хорошо идут и без вашего вмешательства, а времена большой политики прошли. Вряд ли надолго, и все же пока что затишье. — Часто затишье знаменует бурю, — сказал Давос. — Верно, — согласилась Мелисандра, сделав шаг ближе к нему. — Все в этом мире чередуется. Буря и штиль, война и мир, ненависть и любовь, — последние слова она произнесла, сделав на них ударение. — Не вы ли говорили, что война повсюду? — Да, но не постоянно. Война повсюду, и все же бывают периоды мира, иначе вселенная перестала бы существовать. Мы набираемся сил перед новой войной. Знаете, как получить самую могущественную силу, Луковый Рыцарь? Он сглотнул. — Не думаю, что я… Ладонь Мелисандры легла на его грудь. — Через единение, — сказала она. — Единение мужчины и женщины. — Я не понимаю… — запротестовал Давос. Но не отстранился. — Понимаете, — усмехнулась жрица. — Прекрасно понимаете. Мне нужна ваша сила, сир. — Может, я не нуждаюсь в вашей, — его голос дрогнул и выдал Давоса с головой. Мелисандра провела ладонью по его плечу. Не служительница божества — ведьма-искусительница. — Нуждаетесь, — ровно возразила она. — Отрицайте это, сколько угодно, но вы нуждаетесь во мне. Вы хотите меня, и вы придете ко мне однажды… Давос не дал ей договорить, рывком прижав к стене пустующего зала и впившись в губы требовательным поцелуем. Так, как хотел, без нежности, без аккуратности, но ей нравилось — жрица ответила так же пылко и исступленно. Он знал, что в ней огонь, но не ожидал, что огонь этот прорвется наружу, когда он будет целовать ее, пальцами впиваясь в бедро так, что на коже останутся синяки… если на этой коже могут быть синяки. Кто первым прокусил чужую губу, Давос не понял — просто ощутил вкус крови, и это его отрезвило. Он усилием воли отстранился от Мелисандры, взглянул в ее лицо — она пылала. Как же она пылала. Невидимый огонь охватывал все ее тело — и его тоже. — Я же говорила, — торжествующе сказала жрица. — Бессмысленно притворяться. — Я не приду к вам, — отрезал Давос. — Какие бы чары вы ни использовали и каким бы богам ни молились. Ищите себе другую игрушку для постельных утех. Я не самая подходящая кандидатура. Спокойной ночи, — отвернувшись от нее, он быстро зашагал по коридорам. Убегал, но что еще оставалось?