ctrl-c, ctrl-v

квартира родителей перешла антону в собственность уже несколько месяцев назад, но воспользоваться этим он все равно не может — юридически не может. да и просто не помнит, что его родителей больше нет в живых. эд никогда не говорит об этом, даже если он спрашивает, почему в телефоне нет недавних звонков и почему номера недоступны. чем меньше он помнит от травматичном событии, тем будет лучше для него, наверное. возможно, какие-то другие воспоминания заполнят этот пробел. — как у вас дела? как антон? — как всегда спокойная и приветливая дана сочувственно улыбается ему из-за стойки для записи. выграновский пожимает плечами, отмахивается и устало трет лоб: кажется, будто голова сейчас отвалится от напряжения. мало того, что клиент семь раз передумывал насчет эскиза, так еще и куда-то собирался сбежать прямо посреди сеанса. один геморрой. — понятно… вообще ничего? — абсолютно. даже как меня зовут не помнит, — потупив глаза в пол, эд опирается локтем о глянцевую поверхность и тяжело вздыхает, уткнувшись в холодное дерево лбом. пару секунд молчит, шмыгая, а потом выдает: — так заебался уже. не вывожу нихуя. к вечеру шастун успокаивается — не шлет по сто сообщений в секунду, не рвется на улицу, даже в окно вылезти не пытается, хотя уже несколько раз пробовал. но легче от этого все равно не становится, как бы эд не пытался себя утешить, что это обязательно закончится. ладно содержать их обоих, в целом, они так и жили, потому что квн много денег не приносило, но теперь, когда он потерял чужую поддержку… кажется, все только ухудшается. — ты молодец, что хотя бы стараешься, — теплая ладонь гладит его плечу и ерошит отросшие волосы. — что врачи говорят? — что улучшения могут наступить внезапно, но пока ничего не видно. да он не может вспомнить планировку квартиры, в которой живет уже полгода, о каких тут улучшениях речь, — выграновский приподнимает голову, глядя на грустную дану, потом поджимает губы и отскребает себя от стойки, встряхиваясь. — все нормально, разберемся. что-нибудь придумаем. а щас мне ехать надо, а то он что-то притих. мало ли. соколова понимающе кивает, ободряюще улыбается и поправляет чужой воротник куртки, хлопнув эда по плечам. уходя, он замечает, что девушка продолжает жалостливо смотреть ему в спину. неудивительно, что его все жалеют. это не самая приятная жизнь, когда ты заботишься о человеке, который даже не помнит, кто ты вообще такой. но эд привык, честно привык, и даже пробовал смириться. ему больше не на кого рассчитывать, он может надеяться только на себя. опять же… может, лучше было бы, если бы с антоном был кто-то другой? может, кто-то другой сможет разбудить его из этого состояния? не обязательно вспоминать их прошлое, достаточно будет, если антон сможет запомнить хотя бы настоящее. парковка у салона встречает пустотой и запахом бензина. выграновский снова заводит мотоцикл, снова надевает шлем и снова выезжает на трассу. удивительно, как много и одновременно мало занимает дорога от дома до работы. с одной стороны — возвращаться и спорить с антоном снова не хочется, с другой стороны — эд по нему ужасно скучает. по нему настоящему, тому, который спрятался где-то внутри и не вылезает. °°° — антон? — аккуратно прикрыв за собой дверь, эд разувается и включает свет в коридоре, пытаясь прислушаться к тишине в квартире. даже телевизор не включил? — антон?.. завернутый в одеяло шастун сидит в гостиной в обнимку с чашкой чая и глупо пялится на записную книжку, лежащую перед ним. выграновский облегчённо вздыхает, когда замечает его, и подходит ближе, положив сумку на тумбочку. у него это каждый день, приступ экзистенциального кризиса, когда понимает, что забудет этот день завтра и больше не сможет вспомнить. эд его понимает, но помочь ничем все равно не может. — эй? — остановившись в дверях, он наклоняет голову вбок, пытаясь заглянуть в чужое лицо, щелкает выключателем и на секунду щурится от света. — ты как? молчит. все снова как обычно. выграновский вздыхает, чешет затылок, оглядываясь, а потом принимается рыться в сумке в поисках купленной еды. надо же как-то его порадовать? он это почти каждый день проходит, вообще-то, и эду не кажется, будто это пройдет бесследно для его эмоционального состояния. конечно, антон не может вспомнить прошлое физически, но его отголоски так и будут храниться в его голове еще кучу времени. — держи, по дороге купил чипсы. будешь? — подойдя чуть ближе, эд упирается свободной ладонью о спинку дивана, наклоняясь ниже к шастуну, и вздыхает. сонное и не совсем понятное выражение лица не дает ему совершено никакого понятия о том, как себя чувствует антон. положив шуршащую пачку на место рядом с ним, выграновский треплет его по голове и молча возвращается в коридор. время уже почти семь, а за окном так светло, будто до сих пор день. сейчас точно осень? эд старается отвлечь себя этим от неприятных мыслей, потому что думать слишком много каждый вечер ему уже тоже надоело. может быть, и правда стоило… так, нет. не стоило. в холодильнике почти пусто. пару секунд попялившись на кастрюлю с макаронами, он вытаскивает ее и буднично ищет в шкафчике над плитой чистую тарелку. собирать себя в кучу ради каждого движения кажется очень сложным, потому что устал он неимоверно, а еще нужно как-то функционировать за двоих и делами по дому тоже заниматься. или, может, забить сегодня все? все равно послезавтра выходной, надо будет вести антона в больницу, и время свободное будет вечером… широко зевнув, эд встряхивается и сует посуду с холодными спагетти в микроволновку. вот что он забыл купить, так это сыр. и как теперь есть, грустно и невкусно? — я не понимаю, как… как это произошло? почему я ничего не могу вспомнить? — антон появляется слишком внезапно и говорить начинает как-то слишком активно. отшатнувшись, эд упирается бедрами в гарнитур, испуганно выдохнув и схватившись за сердце. кто так делает, появляется внезапно и начинает свои душещипательные речи? — ну… ты пережил сильный стресс, короче, и тебя ебнуло по голове. у тебя был сотряс, ты три недели провалялся в больнице, а потом врачи сказали мне, что ты ничего из последних событий не помнишь. ну, и меня ты тоже забыл, — перед непонятливым шастуном в одеяле, которое едва не тащится за ним по полу, эд чувствует себя абсолютно голым и незащищенным от его взглядов. что он тут найти пытается, у него на лице? вспомнить хочет? сколько раз пробовал, все равно не получается. — ну и вот, я тебя домой забрал, чтобы… короче, ты тут уже почти полгода живешь, но… не помнишь. антон растерянно смотрит ему в лицо сверху вниз и тяжело вздыхает, спустив одеяло с головы на шею и запахнув его посильнее. — замерз? — как… как так? а ты… а мы… — шастун усаживается на стул, чешет затылок, убирает отросшие волосы за уши — эд никак не находит времени сводить его в парикмахерскую — и задумчиво смотрит куда-то в угол комнаты. — а мы правда встречались? — ну, если вкратце… мы познакомились на одном из твоих выступлений, — щелкнув кнопкой на чайнике, выграновский достает откуда-то сверху две чашки, торопливо наливает из заварника вчерашний зелёный чай и разбавляет его тёплой водой. удержаться от улыбки не получается: так и застыв спиной к антону, с кружками в руках, выграновский прикрывает глаза на секунду и вздыхает. кажется, это было совсем недавно. — меня попросили помочь с музыкой, потому что ваш звукорежиссёр напился, а я как раз был еще относительно трезвый… ну, мы пару раз прогнали ваше выступление со звуком, потому что на первом разе я не запоминал, что куда включать, а ржал, потом… потом мы в курилке уже поговорили, я подумал, что ты классный и смешной, а ты сказал, что у меня красивые татухи. ну, так и было, примерно… ой, точно… развернувшись к нему лицом, эд ставит чай на стол и возвращается к микроволновке, о которой уже успел забыть, торопливо вытаскивает оттуда тарелку и усаживается рядом с шастуном. пальцы горят — пока он говорил, края миски нагрелись до каких-то адских температур, — он прикладывает их к холодным ушам, что, наверное, выглядит очень странно без контекста. — ну, вот. потом я тебе как-то написал, мы пошли погулять и в бар футбол посмотреть, ну и… короче, утром я проснулся, тебя уже не было. как мы досюда доехали, я не знаю, — накрутив на вилку макароны, эд гипнотизирует их, продолжая с бессмысленным взглядом смотреть в тарелку и глупо улыбаться. — потом мы еще сходили, ну, на свидание, типа, и все, встречаться начали. ниче интересного, как бы, но мало ли. вдруг интересно. забей, короче, щас не об этом вообще… снова эта давящая тишина. эд привык, что антон так реагирует, привык, что он никогда обычно не верит, но каждый раз от этого все равно по-глупому больно и обидно. и знает ведь, что антон совсем не виноват и вообще никак не может повлиять на это… а все равно. хочется верить, что может. хочется верить, что еще когда-нибудь снова вспомнит.