прекрасное и (без)образное

барбатос — гармония. барбатос — согласие противоположных начал. лук за спиной, рассыпающийся искрами, и лира, льющая прекрасную мелодию, в руках. начало воинственное и враждебное стрелами поражает бьющиеся, налитые кровью сердца, тогда как начало праздное и увеселительное ласкает струнами слух. барбатос — фундамент бытия, напряжение тетивы и изгиб гладкой древесины; стремительное движение в разные стороны и побег от ответственности сломя голову, минуя поля приторно благоухающих сесилий. сяо понял это, как только яблоневая кожура расстелилась под ногами сладковатой кашицей. маска беззаботного бродяжки барда никогда не имела ничего общего с чистой энергией превосходящей материи тысячи ветров, с лукавым спокойствием всеобъемлющей канвы бытия. тот же ореол, что опутывал с пят до макушки моракса. нет, не чжун ли, но бога контрактов, сражающегося архонта. лазурь на косичках, кожаные туфли и жабо рубашки кружили голову каждому, скрывая суть под полупрозрачной струящейся тканью. иногда сяо забывал, что венти намного сильнее, но не в физическом или душевном равновесии, а в чём-то невыразимом, метафизическом. в чём-то, что лейтмотивом по плетению рифм, положенных на музыку, узнавалось. то, что заставляло изнывать от желания снять маску, задушить голоса кармы и танцевать-танцевать-танцевать, топча шёлк ветряной астры и лилии каллы. то, что разрывало грудную клетку, пока с мягких губ слетало нежное: «и без блага для города контрактов ты — прекрасное». венти беззастенчиво верил в свои же медовые речи. а как не верить, когда тайна рождения вся перед глазами от привилегий поющего пророка? его миссия — мессией быть заблудшим душам, призирать плутающие огни. и в перерывах между полусладким одуванчиковым он взламывает запертые клетки, даруя свободу и ягодную, до дрожи в коленях сладкую улыбку. печатей у сяо немереное количество, вдоль и поперёк невидимые талисманы долга. он хватается за них, впивается ногтями острыми в предплечья, нисколько не жалея кожу. скверна пенится и шипит, угрожающая зараза, секунда промедления — тут же глаза застилает гнев, крайняя степень гнетущей печали. мелодия флейты протягивает эфемерную ладонь, разгоняя сизые тучи, клубящиеся и жадные, охочие до безумного воина. пепел взвивается к самой селестии, вдруг обращаясь блестящим серебром в свете луны и звёзд лживого неба. и даже так, благодарный адепт никогда бы не осмелился натянуть тетиву до предела, присвоив лук себе. потому что ветра всегда переменчивы и беспечны, а в стеклянную бутылку их закупоривают лишь дураки, списавшие со счетов ураганы (в них позже и погибающие от разрыва лёгких). в том, что венти ураган, сяо не сомневался никогда. венти готов отдаться без остатка — одно лишь слово гуще патоки нужно. оно и без того невыразимым висит в воздухе, не оформившимся, но осязаемым и округлым вполне. сяо боится спугнуть певчую птицу на ладони, потому что венти привык без обязательств и ответственности, чтобы широко и просторно, чтобы дом в любом зелёном листе пышной кроны дерева долины ветров. в раболепном обожании и унизительной любви сяо ошибается. хоть метафизическое в венти и громадно, неподъёмно и сокрушительно, приземлённое куда проще. он на короткой руке с продавцами из цветочных лавок и потомками пиратов, ему наплевать на мощь элементального. быть может, единственное, чего венти хочет — стать любимым кем-то по-простому? (и от сожалений прошлого освободиться.)