Зарница

      Секунды утекали, пока Арик сжимал в руках белые хризантемы. Крупные и пышные белые бутоны, на которых таял снег, перевязанные лентой жесткие стебли с фигурными листьями. Красивый букет, подаренный Яном. Первый букет… и он же последний?       Арик рванулся вперед, на ходу сунув цветы в руки опешившей матери, удивленно воскликнувшей ему вслед: «Куда?». Он выбежал на улицу, позабыв забрать из гардероба куртку. В такой момент парень даже был рад, что на улице было до дрожи холодно — мороз хорошо вправлял мозги.       Валил крупный снег, липнущий к волосам и ресницам, застилающий весь обзор, но, щурясь и озираясь, Арик заметил удаляющуюся прихрамывающую фигуру. И он летел по льду, скользя, но и не думая притормаживать, не боясь навернуться, и совсем не глядя под ноги. Летел, видя только цель, и уже зная, что скажет.       Он напугал Яна, когда почти налетел на него, едва сумев остановится. Вцепился пальцами в пальто обеспокоенного мужчины, что оглядывал его облепленные снегом волосы и мокрое лицо.       — Зачем ты выбежал, простудишься!       — Послушай… — Арик впился пальцами в предплечья мужчины, не позволяя отстраниться или отвести взгляд от своего лица. Он с трудом мог отдышаться, горло жгло, слова едва давались, но Арик должен был сказать кое-что очень важное. — Не уходи. Прошу, не бросай меня. Я так не смогу, понимаешь? Ты можешь после всего, что у нас было, вернуться к жене и жить как прежде, а я… я не могу. И не хочу.       Продолжая цепляться за плечо мужчины, Арик полез в карман брюк, откуда достал билет — простую бумажку с датой и временем отправления. Бумажку, от которой зависело его будущее. Насилу всучив билет в руки недоумевающего Яна, парень набрал побольше воздуха, чтобы продолжить речь. Ян его, как ни странно, не перебивал, хотя взгляд, шарящий по арикову лицу, казался обеспокоенным и больным.       — Помнишь, мы хотели поехать вместе на море? У тебя будет отпуск, у меня — каникулы. Но, знаешь, я не хочу ждать до лета. Поедем сейчас? Сразу после Нового года? — Арик пытливо заглядывал в глаза, а собственный его взгляд горел каким-то непередаваемым отчаянием. — Не искупаемся, так хоть полюбуемся морем. Разведем костер на берегу, ты будешь играть на гитаре, а я — рисовать.       — Стой, Арик, мы не можем… — пытался было возразить Ян, но его резко перебили:       — Нет, не хочу и не стану откладывать. Я уеду. Но ты можешь поехать со мной. Или мы расстанемся навсегда. По крайней мере, в этой жизни.       Мужчина непонимающе нахмурился.       — Что это значит?.. —  спросил он рассеянно, переводя взгляд с билета в руке на Арика.       — Значит, что живым я из этой поездки не вернусь, — жестко произнес Арик, впиваясь в Яна прямым и открытым взглядом. Никаких шуток, ни следа веселья в лице. — Если ты бросишь меня, то поеду на море один. Я в одиночку разожгу костер на берегу, в одиночку буду рисовать море. А потом, Ян, не умея плавать, я один войду в воду и утоплюсь. Ясно тебе? Я уеду, чтобы убить себя, потому что я без тебя не хочу…       «Жить» так и не сорвалось с губ. Арик замолчал, глядя, как разрастается ужас в глазах напротив, как бледнеет лицо Яна. Подтаявшие снежинки, сталкивающиеся с его разгоряченной кожей, стекали каплями, которые было легко спутать со слезами.       — Считай меня мудаком, если хочешь. Негодяем. Сумасшедшим, — уголки губ Арика трепетали, готовые растянуться в улыбку. — Может, я и есть сумасшедший. Но знаешь что? В этом виноват ты, Ян. Потому что я сумасшедший только ради тебя.       Ян онемел. Страх и непонимание, казалось, сковали его по рукам и ногам. Он дрожал, но от холода ли? Арик видел эту его слабость. Упивался ей. Да, он победит. Пусть даже насильно, но он удержит Яна возле себя. Это неправильно? Действительно любящий человек не должен так поступать? Арику все равно. Пусть не любит, пусть не хочет, но Ян будет рядом с ним.       А если нет, то пусть знает — смерть Арика на его совести.       Видя муку в лице мужчины, он смягчился. Отпустил его плечо, сделал шаг назад. Обнял себя руками, чувствуя, будто снова разваливается.       — У тебя, конечно же, есть выбор, — парень передернул плечами. — Если отказываешься ехать — разорви билет, здесь и сейчас, прямо передо мной. Беспокойство от неопределенности меня уже порядком утомило, не хочу долго ждать твоего ответа. Знай только, что я от своего плана не откажусь. Правда, и в этом для тебя есть положительный момент — я перестану мозолить глаза.       Смотреть на руку мужчины, сжимающего билет, было выше его сил. Арик опустил взгляд на асфальт, полностью укрытый снегом, ожидая увидеть, как опадают под ноги Яну клочки пожелтевшей бумаги. Вместо этого он увидел, как обутая в ботинок нога делает шаг. Ощутил, как на плечи легла теплая тяжесть — Ян набросил на парня пальто, оставшись в своем ужасно теплом коричневом свитере.       — Хочешь валяться с температурой? Точно заболеешь, мокрый уже весь. Пошли обратно, — Ян приобнял Арика за плечи, настойчиво поворачивая к университетскому зданию. Парень уперся туфлями в обледенелый тротуар, не желая двигаться с места, пока не получит ответ, поэтому Ян выдавил каким-то надтреснутым голосом: — Поеду. Обещаю, я поеду с тобой на море.       — А твоя жена? — спросил Арик настороженно, однако позволил увести себя.       — Мы разводимся, — был дан мгновенный ответ. — Я буду с тобой.       — Это какая-то уловка, да? — недоверчиво протянул парень, вглядываясь в бледное лицо, освещаемое неровным светом уличных фонарей.       — Какие могут быть уловки, когда ты и шантажист, и заложник? — невесело хмыкнул мужчина. Но почувствовав, как напряглись плечи парня под его рукой, поспешил исправиться: — Я поступаю так не только потому, что испугался твоей угрозы. Я…       Арик молчал, как до этого молчал Ян, давая мужчине возможность сказать все, что он хотел. Сглатывая так, словно в горле застрял тугой ком, Ян сипло выдавил:       — Я лгал. О том, что мы с Ксюшей снова сошлись, о том, что у нас с ней что-то было, о том, что… не любил тебя, — мужчина смотрел прямо перед собой, пока они все ближе подходили к зданию. Мама Арика крутилась у входа с пуховиком, накинутым на плечи, и курткой сына в руках. — Все это было враньем. Ты, может, не поверишь мне сейчас, но я все объясню позже, обещаю. А теперь возвращайся, не заставляй маму волноваться.       Парень вперился в него взглядом, что был не менее цепким, чем его пальцы прежде. Читая с лица Яна одному ему понятные сигналы, он немного расслабился, возвращая мужчине его пальто. Но прежде, чем отпустить, ухватил за руку.       — Хорошо, — прищурился он. — Мы поговорим позже и ты все расскажешь. Но мне нужен аванс.       — Что? — растерялся Ян уже во второй раз за вечер.       — Поцелуй меня, — повелел Арик приказным тоном.       Почти отшатнувшись, мужчина беспомощно оглянулся, замечая и мать Арика, и выглядывающих из-за двери женщин, и припавших к окнам студентов, и вышедших покурить мужчин, что с любопытством взирали на развернувшуюся снежную сцену.       — Но здесь же… — слабо возразил он, и не надеясь убедить упрямого мальчишку, глаза которого глядели жестко и бескомпромиссно.       — Помнишь, сколько раз ты отказывал мне в поцелуе? Неужели даже угрозы расправы над собой недостаточно, чтобы получить хотя бы один?       И Ян сдался, оказавшись так близко, как никогда бы не решился при других обстоятельствах. Он взял в горячие ладони лицо обмерзшего парня. В странной последовательности невесомо коснулся губами носа, затем подбородка, а после припал к его губам, чувствуя щеками влагу растаявшего снега. Или слез?       После их небольшой выходки с выставки пришлось убираться в срочном порядке. Мероприятие превратилось в коллективное обсуждение произошедшего, мамины подруги донимали ее расспросами, а пожилые профессора недобро косились на Арика. Впрочем, он и сам не видел смысла задерживаться.       По пути домой поговорить с мамой не получилось — снег лип к лицу, холодный ветер заставлял укутаться в шарф, а шум машин заглушал любые слова. Дарья Петровна никогда не кричала на сына, даже когда была зла — именно это и пугало его больше всего. Как она себя чувствует? О чем думает? Жалеет ли, что девятнадцать лет назад не случился выкидыш? Арик покосился на мать, стараясь разглядеть хоть намек на эмоции, но ее лицо оставалось все таким же спокойным, как и всегда.       Зайдя внутрь квартиры, оба облегченно выдохнули и сняли с себя тяжелую верхнюю одежду.       — Ох, ну и вьюга! — сетовала женщина, развязывая узел на шее и бросая шарф на вешалку. — Надо срочно выпить чаю, чтобы не простудиться. Тебе черный или зеленый?       От такой подозрительно обычной интонации, Арик медлил с ответом. Только когда мама обернулась и вопросительно вздернула бровь, парень смог выдавить из себя: «Зеленый». Женщина кивнула и, напевая что-то под нос, отправилась на кухню.       «Неужели она решила делать вид будто ничего не произошло?» — думал Арик, незаметно подсматривая, как абсолютно спокойная мама засыпает чай в заварник и достает из шкафчика пакет с конфетами. Арик недоверчиво прищурился, и отправился в комнату, чтобы переодеться.       Уже в домашних флисовых штанах и красной футболке, парень зашел на кухню и присел напротив мамы. Та активно запихивалась конфетами, поглощая одну за другой.       «Кажется, от волнения», — Арик опустил глаза к кружевной скатерти, и стал рассматривать узоры на ней, пока губы, будто отдельно от мозга, мямлили:       — Мам… это… тогда, возле института… — парень что-то неразборчиво промычал, сжимая рыжие кудри в кулаках. Куда же подевалась его смелость? Наверное, ушла вместе с Яном, и сейчас спокойно себе чаи гоняет.       Арик поднял глаза на Дарью Петровну, которая отложила все свои дела и сейчас спокойно ждала, когда он наконец-то соберется с мыслями. Парень выпустил из ладоней кудри и вместо того сцепил руки в замок, надеясь, что это поможет ему выглядеть увереннее.       — В общем, мы с ним встречаемся, — выдал Арик, и поднял неуверенный взгляд на маму.       — Как зовут? — казалось, Дарья Петровна на мгновение превратилась в строгую учительницу литературы, которая спрашивает фамилию, чтобы влепить двойку за плохое поведение.       — Ян, — тихо ответил Арик и неловко отвел взгляд.       — Красивое имя, — задумчиво произнесла женщина, а затем весело прищурилась. — Познакомишь нас?       От неожиданности Арик встрепенулся. Он недоверчиво покосился на маму и, будто прощупывая почву, аккуратно спросил:       — Ты не против?       — Почему я должна быть против? — усмехнулась женщина, наблюдая, как напряжение и страх покидают лицо сына. — Ян создает впечатление приличного, сознательного и надежного человека.       — Он такой, — смущенно улыбнулся Арик, и поднес к губам остывающую чашку с чаем.       — Выглядит старше тебя, на каком он курсе?       Услышав это, парень поджал губы и неловко потер затылок.       — Ян работает инженером в конструкторском бюро.       — И сколько ему лет?       — Тридцать… — глаза Дарьи Петровны округлились в изумлении, а лицо заметно побледнело, — …пять.       Женщина тяжело выдохнула, потирая переносицу, а затем поднялась с места и стала шариться в кухонных шкафчиках. На стол опустилась бутылка вина и кружка вместо бокала. Дарья Петровна сделала несколько глотков и с непривычки икнула. В любое другое время она не позволила бы себе пить алкоголь при ребенке, чтобы не подавать плохой пример, но этот случай был из ряда вон.       — А не хочешь, чтобы он стал твоим отцом? По возрасту подходит, да и на вид красивый, мне приглянулся, — женщина поболтала жидкость на дне кружки, будто всерьез размышляла о сказанном.       — А как же Федор Степанович?       — Думаешь, я недостаточно хороша, чтобы иметь свой гарем?       Арик тихо рассмеялся, окончательно отпустив все переживания. В голове остался лишь один вопрос, который он поспешил озвучит:       — Почему ты так легко все приняла? Я действительно очень рад, но это так неожиданно… и не свойственно для твоего поколения.       Женщина протянула руку и нежно погладила Арика по щеке, смотря на него по-настоящему любящими глазами:       — Скажи, ты бы улыбался так же искренне, разлучи я тебя с любимым человеком? — от этих слов сердце Арика замирало. Сейчас он как никогда раньше ощущал, насколько мама его любит, и как жестоко было бы ее покинуть, уехав на море в одиночестве. Она бы этого не пережила.       — Я бы плакал дни напролет, — горько улыбнулся Арик.       — В последнее время так и было. Ты ходил словно привидение: весь бледный, хмурый, глаза на мокром месте. Знал бы, как я волновалась, — женщина нахмурилась и допила оставшееся в кружке вино. — Пожалуйста, больше не скрывай от меня то, что тебя действительно волнует. Вместе мы справимся с любыми проблемами.       Арик встал из-за стола, подошел к матери и обнял ее со всей нежностью, на которую был способен. Он не знал, как еще выразить благодарность за понимание, поддержку, защиту. «Спасибо» сказанное им, не могло передать всех чувств, но все равно заставило Дарью Петровну улыбнуться.       Арик снова стоял перед пошарпанной дверью и вжимал звонок. Он боялся, что ему не откроют, что все случившееся вчера было лишь сном. Самым хорошим сном за всю его жизнь.       Птичья трель стихла и в подъезде повисла тишина. Сердце Арика ухнуло вниз, по телу пробежала беспокойная дрожь, а взгляд в отчаянии опустился к потрескавшейся подъездной плитке. «Снова игнорирует?» — стоило этой мысли промелькнуть в голове, как дверь медленно открылась, и за ней появился Ян. Такой знакомый, домашний, родной, разве что куда более неловкий, чем обычно.       Парень тут же подбежал к нему и сжал в объятиях, не веря, что это происходит наяву: Ян не отталкивал его, а, наоборот, поглаживал по спине, успокаивая. Нежный поцелуй в макушку и Арик уже не может злиться.       — Что происходило с тобой все это время? Почему ты хотел расстаться? — задал он вопросы, которые не давали ему покоя со вчерашнего вечера. Поведение Яна в последние недели, его ложь, его жестокие слова — все это едва ли укладывалось в голове. Арик совершенно запутался и не знал, чему стоит верить, а Ян, напряженный и виновато отводящий взгляд, совсем не помогал разобраться в произошедшем. Пришлось обхватить лицо Яна руками, чтобы наконец-то встретиться с ним взглядом.       Повисшая тишина болезненно давила на подсознание, заставляя вспоминать не самые приятные моменты. Арик горько улыбнулся, стараясь скрыть за этим жестом боль, вспыхнувшую с новой силой, от которой желудок словно бы сжимался в комок.       — Только не говори «потому что не люблю», второй раз я этого не выдержу.       В тот же миг Ян с силой прижал его к себе и тихо вздохнул:       — Люблю. Очень люблю, — короткие поцелуи осыпали лицо, словно маленькие снежинки. Теплые губы касались лба, губ, щек и немного дольше задержались на скуле, с едва заметным следом от удара. Сердце Яна сжалось от угнетающего чувства вины, которое день за днем уничтожало его изнутри. — Тот случай… Я был настоящим уродом.       — Я тоже не лучше, — Ян непонимающе глянул на Арика, в ожидании объяснений, — полез к пьяному тебе с поцелуями, еще и на улице. Ты ударил меня вполне заслуженно.       Мужчина только больше поник. Он ни за что не хотел, чтобы любимый человек думал, что «заслужил» насилие.       — Прости меня, прости… — Ян мог повторять это часами, не зная, как иначе исправить ситуацию, если бы не жесткий голос, прозвучавший над ухом:       — Хватит. — Повелительный тон, промелькнувший в голосе Арика, через мгновение исчез, и в разговор вернулась привычная мягкость. — Пошли, ты мне все расскажешь, и мы решим, как быть дальше.       Знакомая комната окунула в приятный полумрак. Тени поглощали стены с фотографиями и картинами, книжные шкафы, рабочий стол, усеянный чертежами. Граммофон застыл все с той же пластинкой, которую они слушали несколько недель назад, словно время остановилось на том моменте и только сейчас возобновило свой ход.       — Помнишь тот день? Мы лежали в обнимку на диване, я читал книгу, а ты…       — Захотел рассказать маме про нас, — перебил его Арик.       — Верно, — от волнения глаза Яна бегали по комнате, перескакивая с предмета на предмет. — Может показаться, что я испугался твоих серьезных намерений, но это не так. Просто… Ты хочешь обычного человеческого счастья — семью, дом, детей, но со мной все это невозможно. На самом деле ты был прав, когда назвал меня трусом — так оно и есть. Я боюсь всего: что твоя мама не сможет принять твои отношения с мужчиной, что когда-то найдутся уроды, которые навредят тебе из-за ориентации, что наш гипотетический ребенок будет изгоем, что ты никогда не будешь счастлив. Поэтому, прежде чем испортить тебе жизнь, я решил сделать то, что считал правильным — исчезнуть из твоей жизни.       В глазах Яна было настолько много боли и страха, что Арик почти физически ощущал на себе его страдания. Парень положил руку на короткие волосы, которые так приятно кололи кожу, и успокаивающе погладил мужчину по голове. Он никогда не позволял себе подобного, ведь считал этот жест каким-то отеческим, и думал, что такое не понравится взрослому мужчине вроде Яна. Но наблюдая, как сменяются эмоции на его лице, Арик понимал, что зря волновался.       — Самое ужасное, что может произойти со мной — это жизнь без тебя. Поэтому, пожалуйста, больше никогда не исчезай, — ладонь спустилась к щеке Яна и аккуратно стерла невольные слезы — такое неожиданное проявление слабости.       — А ты больше никогда не планируй самоубийство.       — Клятва на мизинчиках? — Арик протянул руку и Ян, не в силах сопротивляться этой вечной непосредственности, обхватил его мизинец своим.       — Это так по-детски, — хрипло отозвался мужчина, задержав взгляд на их ладонях.       — Зато надежно.       Ян окончательно раскис и уткнулся лбом в плечо Арика, выпрашивая успокаивающую ласку. Парень откинулся назад, ложась на спину и укладывая на себя Яна, словно большого и теплого кота. Поглаживания по спине и плечам заставили мужчину расслабиться и молча слушать болтовню Арика:       — Насчет мамы, я уже рассказал ей про наши отношения.       — И как она отреагировала? — Ян затаил дыхание в ожидании ответа.       — Ждет не дождется, когда я вас познакомлю. Ты ей приглянулся.       Ян облегченно выдохнул:       — При встрече поблагодарю ее за все, — мужчина слабо, но нежно улыбнулся, и ткнул пальцем в нос Арика. — За тебя особенно.       Парень растянул губы в той яркой улыбке, которую Ян своими же руками стер с его лица. Но теперь она светилась как прежде, прогоняя сомнения и страхи.       — Может, включишь музыку? — спросил Арик, на что Ян кивнул и нехотя слез с дивана. В квартире зазвучали «Queen».       Ян был тем, кто своим появлением пустит жизнь Арика под откос — в какой-то момент так он и начал думать. Поначалу он не придавал особого значения мальчишеской увлеченности, но нужно быть идиотом, чтобы не распознать любовь там, где человек смело отдавал всего себя тому, кто стал особенно важен. Ян идиотом, отнюдь, не был. И, возможно, имей он иной опыт за плечами, Ян смог бы принять эту любовь без страха, смог бы так же смело взглянуть в лицо собственным возросшим чувствам. Но храбрецом он, отнюдь, не был тоже.       После долгих объятий на диване под песни «Queen», когда они словно заново привыкали к изменившейся реальности, пытаясь поверить в то, что все происходящее — вовсе не сон, Арик со смущением сказал, что не сможет остаться: мама попросила его ночевать дома хотя бы до того момента, как он официально представит своего парня семье — она не злилась, но попросила хотя бы отчасти соблюдать приличия. Яну на это нечего было возразить, поэтому, хоть и с неохотой, но пришлось отпустить Арика, пообещавшего навестить его завтра.       Многие дни, проведенные в одиночестве взаперти в этой квартире, где еще совсем недавно звучала музыка и пахло свежеиспеченными оладушками, вынудили о многом подумать и многое вспомнить. Чтобы оттолкнуть Арика, Яну потребовалось собрать воедино все свое мужество, которое он черпал из воспоминаний о прошлом.       Отойдя наконец от двери, за которую он проводил Арика, Ян приблизился к одному из книжных стеллажей и пробежался пальцами по корешкам книг, среди которых виднелись сплошные инженерные талмуды, пока не отыскал затесавшуюся среди них книжицу, на обложке которой каллиграфическим шрифтом красовалось имя Оскара Уайльда, а название гласило: «Счастливый принц и другие сказки». В руках Яна книга раскрылась, едва не уронив со страниц потертую, некогда смятую в приступе злости фотографию.       С нее неловко улыбался молодой Ян, еще восемнадцатилетний парнишка, которому было непривычно глядеть в камеру. По обе стороны от него застыли родители, зажатые, но старающиеся побороть неприязнь к наставленному на них объективу. На фоне — здание инженерного института, ведь фото было сделано в первый учебный день. Было у Яна и похожее с выпускного, но его-то он и не пощадил, давным-давно изорвав в клочья, ведь с людьми, которые приобнимали его за плечи в тот день, они вскоре стали совершенно чужими.       В тот день, когда родителям позвонили сообщить, что их сына, отслужившего только половину положенного после долгой учебной отсрочки, внезапно из воинской части перевели в госпиталь.       В день, когда им рассказали о том, какую причину нападения и избиения сослуживцы указали в своих рапортах.       Ян как сейчас помнил облупившуюся краску больничных стен, поддуваемые сквозняки под хилыми оконными рамами, заправленные коричневыми клеенками кушетки и палату Травматологии. Помнил бесконечную череду капельниц, скудных разговоров с лечащим врачом, профессиональное равнодушие медсестер. Помнил лицо матери, которая, расчувствовавшись, больно стиснула его ладонь при встрече — наименее травмированную часть тела, — но, опомнившись, отпустила, лишь украдкой смахнув навернувшиеся на глаза слезы. Отец же лишь хмурился, да сжимал зубы так, что по скулам ходили желваки. В их семье, конечно, не были приняты нежности, да и в редкие моменты близости ласки выходили грубоватыми, а все участники чувствовали себя неловко, но даже так Ян надеялся хоть на какое-то сочувствие со стороны отца, который видит единственного сына с загипсованными конечностями на больничной койке. Однако он услышал только:       — Им надо было не ноги, а шею тебе сломать…       Мать, может, не была столь категорична, но, отводя глаза, все твердила:       — Это неправильно, сынок. Я слышала, это можно вылечить. Когда ты выпишешься, мы с папой отвезем тебя к специалисту, ладно?       — Мам, я не болен… — мямлил Ян, сжимаясь на койке под взглядами родителей.       — Не болен? Это патология! — жестко припечатал отец, кривясь так, будто ему претила сама мысль о том, что именно он породил ребенка, которого обвиняют в гомосексуальности.       — Не хочу… я никуда не поеду, — пытался сопротивляться Ян. Он уже взрослый, он не позволит родителям запихнуть себя в психушку. Пытаясь оправдаться, он бормотал, с каждым словом только теряя уверенность, сколько не пытался храбриться: — Это не болезнь, я просто немного отличаюсь…       — Ты в могилу меня свести хочешь, да? — холодно оборвала его мать, которая всего несколькими минутами ранее так трепетно смахивала слезы с ресниц. У Яна тяжело ухнуло сердце, когда он пытался найти в ее ожесточившемся лице хоть частицу прежнего тепла, но не мог. — Если ты любишь своих родителей, которые дали тебе жизнь, растили и поддерживали все эти годы, то ты не станешь губить нас и себя. Ты поедешь к специалисту.       Слова возражения застряли в горле, впиваясь в него изнутри, словно иглами. С трудом, но Ян смог их проглотить и только кротко кивнуть в ответ. Мама, получив его согласие, облегченно вздохнула и стала самой собой — строгой, но по-своему любящей сына. Он, во всяком случае, хотел в это верить.       — Вот и славно, — довольная собой, как всегда нашедшая выход и слету решившая проблему, она обернулась к отцу. — Вот видишь, наш сын вовсе не плохой человек. Все это просто… болезнь. Но если верить в выздоровление, он обязательно вылечиться.       Отец сурово поджал губы, по лицу было видно, что на сына ему даже смотреть тошно. Долго в палате он не пробыл, выйдя под предлогом перекура, да так и не вернувшись. Зато мать осталась с Яном. Она приходила едва ли не каждый день, приносила домашнюю еду, сама брила его и массировала конечности после того, как гипс сняли. После выписки он пробыл дома всего неделю, даже вещи распаковывать не стал перед тем, как родители привезли его в «загородный пансионат».       «Пансионатом» оказался «центр реабилитации», в который запихивали и наркопотребителей, и гомосексуалов, и бог весь кого еще. Ян провел там худшие полгода в своей жизни: взаперти в месте, где за любые провинности или нарушение многочисленных правил могут как лишить еды, так и раздеть, чтобы устроить обливание холодной водой. Впрочем, подобное наказание считалось «мягким», а как выглядят «жесткие» он знать не хотел — потому что после подписания бумаг он не смог бы выбраться из этого места без разрешения лечащего врача.       Сотрудники не были жестоки к Яну: глядя на то, как тяжело он западает на одну ногу, они наверняка думали, что положенное наказание он уже получил.       Ян был из числа тех обитателей «пансионата», кто «легко и быстро идет на поправку», ведь главное — желание пациента. Делать то, что говорят, вести себя так, как от него того хотят другие — для Яна это стало единственным путем к освобождению, потому что мама сразу пресекла все просьбы поскорее забрать его отсюда:       — Пусть врач скажет, что ты нормальный, — отрезала она и была такова.       Через полгода, наконец, нормальным его таки признали. Ян смог вернуться к правильной и праведной жизни, устроиться на приличную работу, повстречать девушку, с которой познакомился в институте еще до армии, до перелома, до «пансионата». Девушку, которая не знала о том, что ему пришлось пережить, но помнила веселого парня с гитарой и все еще видела его в Яне.       Ян же едва ли узнавал себя в себе. Была ли настоящей личность, которой он стал? Или он просто проживал чужую жизнь по выверенной когда-то и кем-то схеме: образование — работа — жена и дети? Но родители давили, отец не унимался, все настаивая на женитьбе. Ему, казалось, было абсолютно не важно, какой окажется избранница сына, лишь бы то была женщина.       — Если не женишься — назад не приму, — сказал он, едва ли не кулаком об стол стукая для большего эффекта. — Видит Бог, мы старались как могли! Мы с твоей матерью что, недостаточно настрадались, по-твоему? Либо приведи домой невесту, либо не возвращайся! Можешь хоть на рельсы под поезд лечь, мне все равно! Если мой сын окажется бабой, то для меня он все равно, что мертв!       И Ян женился. Ксюша, может, и не была любовью всей его жизни, но когда спрашивали, он твердо отвечал: «люблю». Ее, надо сказать, было не трудно любить — яркая, жизнерадостная, творческая, она всегда видела в нем лучшее. И потому, когда спустя годы брака она утратила прежнюю искру, Ян винил в этих изменениях, как и в последовавшим за ними разводе, только себя. Он не зарабатывал достаточно, и поэтому Ксюше пришлось бросить живопись, найти «настоящую работу», стать частью серой безликой массы, войти в рутину, которая задавила ее творческий потенциал.       Но, самое главное, Ян так и не смог дать Ксюше детей. Почти десять лет брака и бесконечное количество бесполезных попыток — мать Яна предельно ясно высказала свои мысли на этот счет прямо сыну в лицо:       — То, что у вас с Ксюшей нет детей — твоя вина. Это и наказание, и предосторожность — чтобы не плодилось больше таких как ты.       Ксюша ходила по врачам, все уговаривала Яна попробовать экстракорпоральное оплодотворение, но он боялся. Не мог ей признаться, но до трясучки боялся, что с таким трудом появившийся ребенок унаследует его ориентацию. Выдержать этот последний удар Ксюша не смогла, и однажды субботним утром, пока Ян попивал свою обычную выходную бутылочку пива, поставила его перед фактом:       — Я с тобой развожусь.       Ян даже не удивился собственному облегчению. Не потому, что хотел от нее отделаться — просто только так он, наконец, перестанет ломать ей жизнь. Он все еще явственно помнил, какой Ксюша была до брака с ним. В той женщине, что разочарованно вглядывалась в его невозмутимое лицо, он ее не узнавал.       Кто-то другой подарил бы ей нормальных детей, кто-то другой сделал бы Ксюшу счастливее — вот что он знал наверняка.       А Ян на это не способен.       И не стоило ему совершать ту же ошибку с Ариком. Он должен был сразу сказать парню бежать от него, ведь Ян будет тем, кто своим появлением пустит жизнь Арика под откос. В свои девятнадцать он был так ярок и энергичен, что Ян невольно залюбовался им, позабыв о том, как поступить было бы правильнее. А когда спохватился — было уже поздно, Арик хотел серьезных отношений, хотел рассказать о них маме.       Маме! О, Ян слишком отчетливо помнил лицо собственной матери, когда она взглянула на сына после этой новости — никогда бы Ян не хотел, чтобы Арик пережил подобное. У парнишки ведь никого кроме матери и нет, что будет, если она от него откажется? А если оправит в какой-нибудь «пансионат»? Судя по рассказам самого Арика, она много сил вложила в воспитание маленького «великого творца», едва ли она примет столь явное несовершенство своего идеального сына. Мог ли Ян позволить себе стать причиной, по которой Арик потеряет любовь и уважение единственного дорого ему человека?       А что насчет будущего Арика? У него ведь в самом деле есть талант и мастерство, так неужели он должен потерять все то, к чему так долго шел, и стать изгнанником в собственном университете, когда однокурсники и преподаватели узнают о его отношениях с мужчиной за тридцать?       Ян вложил фотографию между страниц книги на ее прежнее место — к рассказу «Соловей и Роза», который он перечитывал, рассуждая о том, как правильно будет поступить. Да, Арик в тот момент казался ему Соловьем — так безрассудно тот стремился броситься грудью на шип во имя любви, которую воспевал и которой грезил.       Ян не мог этого допустить, не мог сломать жизнь молодому парню с большим потенциалом — хватит с него и одной такой, пущенной под откос, помимо собственной. Он и без того все еще чувствует вину перед Ксюшей, а потому и не смог отказать ей в просьбе о встрече, когда она внезапно позвонила вскоре после выставки. Оказалось, что жизнь ее не была такой радужной, как это могло показаться со стороны: благодаря огромным усилиям она все же добилась выставления своих работ, зато на личном фронте небо затянули сплошные тучи — за единственного парня, с которым встречалась, Ксюша вышла замуж, а потому не имела никакого опыта отношений. С начала их бракоразводного процесса подружки устраивали для нее свидания со знакомыми мужчинами, но еще ни одна из встреч не перешла во что-то большее, и самооценка Ксюши стремительно катилась по наклонной. Она позвала Яна, чтобы поговорить с самым близким ей человеком, бок о бок с которым прожила почти десять лет, и попросить помочь ей разобраться в себе. Разве Ян, ставший причиной ее бед, мог отказаться?       Вечер завершился пьяными слезами и объятиями, а после Ян сопроводил почти бывшую жену до самого дома, завел в квартиру, снял с нее обувь, уложил в постель и оставил на прикроватной тумбочке стакан воды и таблетку обезбола, которые очень пригодятся поутру. А дома на него накинулся Арик.       Ян лгал, когда сказал, что они с Ксюшей решили сойтись и отменили свой развод. Правда была в том, что он считал себя проклятием, от которого она наконец освободилась, и Ян тому был только рад, пусть это и разбивало ему сердце. Не думал он лишь о том, что даже для человека, который хотя бы физиологически не сможет заиметь от Яна детей, он все равно останется проклятием.       И самоубийственные мысли Арика это только доказывают.       Но теперь все будет иначе — больше Ян не сбежит. Его «как лучше» всем вышло боком, за что он должен взять ответственность и все исправить — так он для себя решил вчера вечером, когда Арик с отчаянием в лице уговаривал Яна поехать на море вместе.       Сборник сказок Оскара Уайльда встал обратно на книжную полку в ряд к технической литературе, а Ян с усилием потер ладонями лицо, стараясь вернуть себя в реальность после тяжелых воспоминаний и мрачных мыслей.       Ян остановился перед металлической дверью подъезда и застыл, бездумно рассматривая стертые кнопки домофона. Пускай Арик сотни раз повторил ему, что все будет хорошо, мужчина не мог перестать волноваться. А вдруг, увидев его, мама Арика поменяет свое решение? Вдруг ее напугает разница в возрасте? Да и назвать Яна «завидным женихом» язык не повернется: обычная внешность, обычный заработок, обычные увлечения. В его возрасте многие имеют машину, нормальную квартиру, а он до сих пор работает на той же должности, что и одиннадцать лет назад. Абсолютно неперспективный.       — Ян, все в порядке? — спросил Арик, заметив, как он замер перед открытой дверью, не решаясь войти.       — Да, все хорошо, — вопреки сказанному, руки Яна дрожали, и Арик не мог этого не заметить:       — Опять ты себя накручиваешь, — парень вздохнул и, сжав теплую ладонь, затянул Яна в подъезд. Как только дверь с щелчком закрылась, Арик обнял мужчину и стал поглаживать по спине, подбадривая. — Мы идем не на расстрел, а к моей маме. Скажем «здрасьте», перекинемся парой фраз и разойдемся. Должна же она знать с кем отпускает меня на море. Вдруг ты убийца, маньяк или насильник?       — Ну на убийцу я точно не похож, — усмехнулся Ян и уткнулся холодным носом в шею Арика.       — Вот именно! Просто покажешь ей свою мордашку интеллигента и моя мама будет спокойна, — парень отстранился, чтобы посмотреть Яну в глаза, и весело произнес: — Она обещала испечь плюшки, а их надо есть горячими. Пошли? — мужчина улыбнулся и последовал за Ариком к лифту.       Стоя перед дверью, Ян едва ли мог сделать вдох, повторяя про себя: «Дарья Петровна, Дарья Петровна, ее зовут Дарья Петровна». Сердце гулко стучало в груди, в глазах темнело, вот только упасть в обморок перед мамой Арика он не хотел — это будет настоящий конфуз. Услышав шаги за дверью, Ян глубоко вдохнул и натянул улыбку.       — О, вы рано, — в дверном проеме появилась женщина в свитере и джинсах, которую вполне можно было принять за старшую сестру Арика — ее возраст выдавали только наметившиеся морщинки вокруг глаз. Окинув взглядом мужчину, Дарья Петровна улыбнулась и протянула руку. — Приятно познакомиться, Ян!       От неожиданно окатившей его волны доброжелательности, мужчина опешил, и только спустя несколько секунд додумался ответить на рукопожатие:       — Мне тоже.       Прозвучавший хриплый голос, казалось, удивил женщину, и та едва заметно повела бровью.       — Проходите, я уже на стол накрыла, — пригласила Дарья Петровна, и прошла вглубь квартиры. Арик обхватил теплую ладонь мужчины, и этот жест придал ту необходимую толику смелости, чтобы пройти вслед за ней.       Квартира выглядела куда уютнее, чем скромная холостяцкая однушка Яна. Стены были увешаны фотографиями, многочисленными грамотами, рисунками, на полках можно было встретить стопки тетрадей на проверку, а книжные шкафы наполняли тома художественной литературы. Когда Арик сказал, что его мать — учительница, Ян невольно напрягся: обычно именно педагоги становятся строгими родителями, которые хотят, чтобы ребенок делал все на «пять с плюсом» и был идеальным примером для сверстников. Но при виде Дарьи Петровны, такой простой и приятной, этот образ рассеялся.       Женщина сидела напротив Яна за столом в гостиной и задавала свойственные для знакомства вопросы:       — Арик рассказал мне, что вы работаете инженером, но чем именно занимаетесь — умолчал.       — Конструирую ракеты-носители, спутники, элементы для космодромов, но в последнее время поручают мелочевку вроде деталей для маршевых двигателей, — Ян невольно нахмурился, вспомнив нового директора, который намеренно передал все важные проекты молодежи, а «старожилов» отправил чертить винтики и гаечки.       Дарья Петровна не успела ничего ответить, потому что в квартире прозвучал удивленный вскрик:       — Ты реально делаешь ракеты? — в глазах Арика будто сверкали звездочки восхищения. — Почему я об этом не знал?       — Наверно, потому что не спрашивал, — рассмеялся Ян. — Как придем домой — покажу тебе чертежи.       Только сказав последние слова, мужчина понял, насколько глупо и неуместно они прозвучали, ведь дом Арика был здесь, а не в его тесной однушке. Дарья Петровна же, напротив, нашла милой эту вырвавшуюся саму собой фразу, и весело сощурила глаза, с интересом спрашивая:       — А как вы познакомились? Арик всегда был такой молчаливый и необщительный.       — Он курил под моим балконом, а я… — заметив, как резко поменялось настроение Дарьи Петровны, Ян притих.       — Арик, ты что, куришь? — произнесла женщина тоном, от которого мурашки бежали по телу. Она прожигала взглядом сына, а тот только сильнее вжимался в стул.       — Мам, ну я же уже взрослый… Сигареты покупал на собственные заработанные деньги…       — Цыц, поговори мне еще! — прикрикнула женщина.       — Прости, — прошептал Арик и виновато опустил голову. Дарья Петровна тяжело вздохнула, глядя на такого подавленного и явно раскаявшегося сына.       — Проверь булочки в духовке и чай завари, а мы пока с Яном поговорим с глазу на глаз, — сказала женщина уже в привычной нежной манере, и Арик не смог ослушаться. Когда он поднялся с места и скрылся на кухне, гостиная превратилась в камеру допросов.       — Курите?       — Нет.       — Наркотики?       — Боже упаси!       — Алкоголь? — услышав воспос, Ян замялся, не зная, как лучше ответить.       — Бывает, но редко, — неуверенно произнес мужчина и отвел взгляд.       — Отец Арика был тем еще негодяем — напивался с друзьями, а затем кидался на нас с кулаками. Недавно Арик вернулся домой с разбитой щекой, сказал, что от шпаны получил. Закрылся в своей комнате, плакал, со мной не разговаривал, а потом случилось ваше примирение на выставке, — женщина нахмурилась и тише, но куда более устрашающе, добавила: — Я не глупая, могу сопоставить причину со следствием. Не хочу угрожать, но если такое случится еще раз — пеняйте на себя.       — Вы действительно очень проницательны, — Ян виновато потупился, но, помня о своих намерениях взять ответственность за все произошедшее, со всей уверенностью заявил: — Обещаю, что это был первый и последний раз, когда ваш сын плакал из-за меня.       — Лучше поклянитесь, что больше не притронетесь к алкоголю.       — Клянусь, еще и Арика курить отучу, — услышав последнее, Дарья Петровна довольно покачала головой:       — Звучите убедительно.       В комнату вошел Арик с тарелкой булочек и замысловатым фарфоровым заварником, явно из какого-то сервиза. Приятный запах сдобы и пустая болтовня ни о чем растворили гнетущую атмосферу. Ян все чаще прикасался к Арику, смеялся, трепал по макушке, не боясь показаться странным — пускай у Дарьи Петровны еще есть сомнения не его счет, мужчина был уверен, что сможет ей понравиться.       — Хотите я покажу вам фотографии маленького Арика? Он там такой милашка, просто не могу! Сейчас альбом принесу, — воодушевленная заинтересованностью Яна, женщина вскочила с места и направилась в соседнюю комнату.       — Ну мам! — выкрикнул ей вслед парень.       — Без «мам»! Не зря же я фотографировала каждый твой шаг, — донеслось из-за двери.       — Ты куда? — Ян схватил Арика за руку, когда тот со вздохом поднялся с места.       — Спасать свою репутацию. Я там на каждой фотографии голый.       — Можно подумать я тебя голым не видел, — прошептал Ян с хитрой улыбкой.       — Голым может и видел, а вот с нарисованными фломастером татуировками и прищепками на ушах — нет.       Мужчина рассмеялся, отпуская Арика на неравный бой с мамой. Почему-то он был уверен, что даже после долгих уговоров все равно увидит его забавные детские фотографии.       Зайдя в спальню, Арик увидел Дарью Петровну, которая уже нашла три толстых альбома и спешила вернуться в гостиную.       — Мам, ну я же там правда глупо выгляжу, — протянул Арик, загораживая ей проход.       — Не глупо, а мило. К тому же, я всегда хотела показать их твоему будущему парню, — призналась она.       — Парню? — удивленно переспросил Арик. — Не девушке?       Оглядев растерянного сына, Дарья Петровна объяснилась:       — Честно говоря, я давно подозревала, что тебе нравятся мальчики. Еще в детском саду ты принес домой рисунок с двумя большими человечками и одним маленьким. Казалось бы, обычная картинка «мама, папа, я», но ты сказал, что это ты и твой лучший друг, когда повзрослеете. После этого прошло много лет, но ты так и не заинтересовался противоположным полом. В общем, я была готова к подобному, и совсем не удивилась вашему поцелую возле института.       — Ты узнала обо всем раньше меня, — усмехнулся парень.       — На то я и мать, — гордо ответила женщина и похлопала Арика по плечу. — Ну все, пойдем покажем Яну ту фотку с утренника, где ты в костюме волка. Он с ума сойдет от умиления.       Арик пыхтел, глядя на Яна почти с возмущением. Правда он больше не злился, а смущался. Да и как тут не смущаться, когда вернувшись из магазина с мандаринами, он застал Яна прикрепляющим фотки Арика к стене на неизвестно откуда взявшейся пробковой доске? Причем все самые постыдные детские фотки: с прищепками на ушах, с непонятными фломастерными татуировками, всего исчерченного точками зеленки в период ветрянки, в обнимку с соседским рыжим котом и щербатой улыбкой выпавших молочных зубов.       — Зачем это все? — негодовал он, пытаясь сорвать фотографии с доски, за что получил шлепок по рукам. — Ай! И когда ты вообще успел приволочь и вколотить в стену эту доску?       — Как и у каждого уважающего себя хозяйственного мужчины у меня есть домашний набор инструментов, в том числе и шуруповерт, так что ничего я не вколачивал, — Ян выглядел несколько самодовольно, одновременно и прикрепляя разноцветными кнопками-гвоздиками фотографии малыша-Арика в хаотичном порядке, и обиваясь от его взрослой версии. — А доску с работы утащил сразу после того, как Дарья Петровна разрешила снять копии с фоток.       — Да вы спелись! — воскликнул Арик, пытаясь оттеснить мужчину от доски.       — А ты этому разве не рад? — Ян вопросительно приподнял брови.       Парень обиженно засопел, но не мог не признать:       — Рад конечно, просто вот так делать коллаж из моих глупых фотографий… — он бессильно махнул рукой на вполовину заполненную доску, осознавая, что Яна ему не остановить.       Мужчина, наконец, прекратил свое занятие, хотя его ожидала еще целая стопка распечатанных фоток и вторая упаковка цветных кнопок. Он приблизился, невесомо целуя парня сначала в холодный нос, затем в подбородок, а после отстранил вытянувшего губы и зажмурившегося Арика, чтобы весело произнести:       — Не глупые, а милые почти до разрыва сердца — ты был таким хорошеньким кудрявым мальчонкой.       — Был? — недовольно пробурчал парень, так и не получивший чмок в губы, завершающий «поцелуй бабочки».       — Был, — подтвердил Ян, но поспешил добавить, прежде чем тот успел бы обидеться: — А потом вырос в очаровательного кудрявого юношу, которого я очень сильно полюбил.       Арик хмыкнул что-то неопределенное, но однозначно довольное, прежде чем прижаться к этим лукаво улыбающимся губам, получая свой столь желанный поцелуй. Горячие ладони легли ему на спину, прижимая к столь же горячему телу, и Арик весь расслабился, остро осознавая правильность этого момента. Да, так и должно быть: одобренные отношения, официально разрешенные ночевки в этой квартире, празднование Нового года вместе с Яном, а завтра, первого января, Арик с мамой устроят «прием», где наконец представят своих избранников друг другу. Это ли не счастье?       — Слушай, а может и твои фотки повесим рядом? — спросил вдруг Арик, отстраняя от себя Яна, явно настроившегося на продолжение. — Кстати, я бы тоже хотел посмотреть на тебя в детстве.       Ян отвел взгляд и потянулся почесать затылок.       — У меня нет детских фотографий, только парочка взрослых, когда я был примерно в твоем возрасте, ты их видел.       — Совсем нет детских фоток? — округлил глаза Арик. — У твоей мамы разве нет толстенных альбомов с хронографией твоего взросления?       Мужчина совсем спал с лица, а весь веселый настрой как ветром сдуло. Он опустился на диван, проводя рукой по лицу, словно бы готовился к неприятному разговору.       — Мои родители, знаешь… Они не такие, как твоя мама, — Ян смотрел хмуро, и махнул рукой на книжный стеллаж. — Можешь подать мне книгу? Четвертая снизу полка, самая крайняя справа.       Арик удивился, но решил молча последовать указаниям. Притиснутая рядом технической литературы, на полке спряталась неприглядная тонкая книжица, которую парень поддел, снимая с места. «Счастливый принц и другие сказки» Оскара Уайльда — гласила обложка.       «А я-то думал, что Ян не читает художественную литературу, — подумал Арик про себя. — Оказывается, я еще так много о нем не знаю».       Еще в школьные годы парень перечитал всего Уайльда, которого смог найти в библиотеках и книжных киосках. Какие-то из его произведений стали любимыми, какие-то забылись, не сильно впечатлив подростка, но из сказок он лучше прочих помнил «Соловья и розу», над которой грустил потом еще несколько дней. Все красные розы виделись ему наполненными живой кровью сердца с тех пор.       Книга легла в руки Яна так, словно он брал ее не раз, снова и снова перелистывая потрепавшиеся страницы. Неожиданно с них слетела фотография, которую Арик, нагнувшись, поднял. С ней ему неловко улыбался молодой Ян, а по обе стороны от него в объектив напряженно пялились взрослые женщина и мужчина. Мать и отец, как Арик сразу догадался.       — Первый день в институте, — прокомментировал Ян, жестом приглашая Арика устроится рядом на диване. — Буквально одна из двух фотографий со мной, которые сделали родители. Вторую, правда, я порвал — та была с выпускного.       — Всего две? — Арику передалось хмурое настроение Яна, пока он вглядывался в недружелюбные лица пары с фотографии.       Ян кивнул:       — В нашей семье не была принята сентиментальность. Впрочем, надо признать, я тоже не был тем сыном, которым можно гордиться — обычный мальчишка, детство которого перетекло в такую же обыкновенную юность, а оттуда и в обыкновенную взрослость. Никаких громких достижений, памятных дат и прочего, им не было смысла как-то сохранять меня во времени.       Парень поджал губы, так и сяк вглядываясь в незнакомые лица и находя в них черты Яна: грубость линий и выраженные скулы отца, его такие же карие глаза оттенка бутылочного стекла, но у Яна, в отличие от родителя, они куда мягче… и грустнее.       — Наверное, дело в разнице поколений и воспитания, но мне это сложно понять. Будь у меня ребенок, то я, как мама, фоткал бы каждый его шаг, каждое смешное действие, каждую милую реакцию, — Арик сказал — и испытал щемящий сердце прилив нежности по отношению к матери. Какая же она у него все-таки чудесная! Даже как-то сошло на нет все его возмущение мамой, которая показала Яну даже те фотографии, которые он просил не показывать. Например, когда Арик весь в зеленых крапинках.       — Я и это в тебе люблю, — улыбнулся Ян, посветлев лицом, и неожиданно поцеловал Арика в макушку, привлекая в свои объятия. — Но мои родители сильно отличаются от тебя и твоей мамы. У них нет моих детских фоток, а из памятных вещичек разве что бирка из роддома. Если отец, конечно, не сжег ее еще десять лет назад.       Арик лег поверх Яна, вытянувшись на диване и приникая ухом к груди, чтобы слышать чуть частящее сердце. До двенадцати еще далеко, готовить салаты они не собираются, обойдясь ресторанной едой, а вместо рукотворных украшений вроде бумажных гирлянд и снежинок Ян, как оказалось, задумал смастерить пробковую доску, с которой на них в десятки лиц пялился маленький Арик. В интимные моменты придется их как-то занавешивать, что ли…       — У тебя с ними плохие отношения? — осторожно спросил Арик. Как-то так вышло, что в своих разговорах они особо не касались этой темы, поэтому Арику о родителях Яна мало что было известно. Отец, помниться, всю жизнь проработал рабочим на заводе, а мать — там же бухгалтером. У них был маленький дом в пригороде, старенькая машина и единственный сын, который о них почти никогда не упоминал.       Грудь опала от вздоха и Арик, всем телом ощущающий изменения в настроении Яна, погладил того по щеке, поднимая голову.       — Они оборвали связь со мной в тот же день, как я рассказал о разводе, — Ян ощутимо нервничал, пальцами перебирая пряди в кудрявой шевелюре Арика, но решил, что должен рассказать о своем прошлом. Арик не спрашивал о причинах его поведения более подробно, как будто удовлетворившись объяснениями Яна, но тому казалось, что этого недостаточно. Пусть едва ли это будет возможно, но хотелось оправдаться. Не оправдать свои поступки, но хотя бы поведать о своих страхах, о своей боли, о своих ранах. Арик по крайней мере имеет право знать о прошлом человека, с которым хочет связать свое будущее.       И Ян рассказал обо всем: о палате, о родителях, о «пансионате», о Ксюше, о женитьбе… о разводе. Арик слушал его, не перебивая, вглядываясь в сменяющиеся выражения на лице, и оставаясь молчаливой поддержкой. Он обнимал подрагивающие бока, гладил беспокойно вздымающуюся грудь, целовал сухие щеки и опущенные веки бесслезных глаз. Он слушал и ничего не сказал, когда Ян закончил свой рассказ — просто не знал, что может сказать. «Я понимаю», «Это было ужасно», «Мне жаль» — какие-то из этих фраз были бы уместны? Арик был уверен, что нет.       Вместо того, чтобы брякнуть нелепость в такой значимый момент яновой крайней уязвимости, он просто его поцеловал — со всей нежностью и трепетностью, на которую был способен. Так, словно Ян был и сладким десертом, которым хотелось насладиться, и одновременно чем-то хрупким, что по неосторожности можно разбить. Целовал бережно и ласково, чтобы Яну было хорошо, до тех пор, пока весь он не расслабился, забывая о тревогах и оставляя прошлое в прошлом. Там ему и место.       Ресторанная еда в который раз облегчила всем жизнь и Арик про себя порадовался, что встречается со взрослым самодостаточным мужчиной, который заранее закажет ее вместо того, чтобы напрягать свою пару готовкой. После сытного ужина они, накинув куртки и укутавшись поверх клетчатым пледом, вышли на балкон сразу как заслышали первые залпы. Где-то за углом высыпавшие на улицу люди радостно смеялись, поджигали бенгальские огни и взрывали петарды, а они стояли на балконе вдвоем обнявшись, рассматривая, как в воздухе взрывался салют и яркие огоньки вспыхивали в небе, рассыпаясь искрами на тысячи звезд. Вот только Арику казалось, что вспышки праздничного салюта красивее всего в яновых глазах.       В квартире Яна не было телевизора, так что не предвещалось просмотра никаких новогодних концертных программ, зато старенький дедовский граммофон не подводил, негромко играя для них Стинга. Завернувшись в плед и прижавшись друг к другу, сытые и сонные, они переплетали пальцы и лениво целовались, наслаждаясь каждым касанием и веря в то, что каждый наступающий год они будут также встречать вместе.       Оглядываясь назад, Арик ни о чем не жалел: ни о теплой осени, проведенной под звук пластинок, ни о встрече с Яном. Без него жизнь была бы бесконечной серой полосой, лишенной ярких красок и неожиданных поворотов. Без него Арик никогда не узнал бы, каково это — быть счастливым до неприличия или разбитым вдребезги.       И Арик был готов поверить в Бога, чтобы восславить его за то, что все трудности остались позади, а отныне в обозримом будущем их ожидало исключительно счастье.       На перроне кипела жизнь: люди встречались после долгой разлуки, провожали близких, плакали и смеялись. Снег падал на кирпичную кладку и тут же сминался под ногами спешащих пассажиров. Арик наблюдал за ними из окна купе, грея руки о металлический подстаканник и попивая горький черный чай. Страшно представить, что он мог сидеть в этом купе один и ехать к морю с единственной целью — утопится. От таких мыслей тело окутывал холод даже в жарком вагоне поезда и, чтобы убедиться в реальности происходящего, Арик опустил взгляд на соседнюю полку, где с книгой в руках дремал Ян. Во сне он выглядел настолько мило и нежно, что парень едва сдерживал порыв завалиться рядом с ним на узкой кровати и невесомо целовать.       Если бы у Арика было больше денег, он скупил бы все места в купе, чтобы не бояться, что на следующей остановке в их маленький мирок ворвется посторонний человек. К счастью, диктор объявил отправление поезда, а они так и остались только вдвоем. Стук колес усиливался, за окном все быстрее проносились лица незнакомцев и пошарпанные фонари на платформе, пока не сменились бетонным забором, изрисованным граффити. Ян перевернулся на бок и тихо засопел.       Парень пошарил в карманах куртки и, нащупав пачку сигарет, как можно тише вышел в коридор. Ян действительно спелся с мамой и теперь, как ее тайный агент, следил, чтобы Арик не курил. Пришлось выбирать время и место, чтобы сделать это незаметно, но из-за того, что вырваться из крепкой хватки Яна получалось редко, хочешь не хочешь, а курить он стал меньше.       В тамбуре было прохладно и шумно — здесь стук колес слышался особенно отчетливо. Парень оглянулся и, не заметив посторонних, поджег сигарету. Красный огонек светился в темноте, словно маленькая звездочка, за окном мелькали одинокие деревья и бескрайние заснеженные поля, небо заволокло тучами — скоро начнется вьюга. Арик блаженно выдохнул облако дыма и оперся спиной о холодную стену рядом со стоп-краном. Глаза сами собой закрылись, заставляя прислушаться к окружающим звукам: скрип старого вагона, стук колес, завывающий ветер за окном и… хриплый голос прямо над ухом.       — Опять куришь?       Арик невольно вздрогнул и тут же встретился взглядом с заспанным и недовольным Яном. Неужели, уходя, слишком громко закрыл дверь и разбудил его?       — Это… я же чуть-чуть, — неуверенно замямлил парень, стряхивая пепел на металлический пол.       — «Сигарету-другую»? — мужчина нахмурился и посмотрел на него с родительским укором. Арик тяжело вздохнул и смял в руке только что зажженную сигарету.       — Ты же знаешь, бросить курить не так легко.       — Знаю, но верю, что у тебя это получится, — Ян приблизился и коснулся губами губ — коротко и неуверенно. Ему все еще было сложно делать подобное в общественных местах, поэтому мужчина почти сразу отстранился на приличное расстояние.       «Как школьники в подворотне, ей Богу!» — подумал Арик, рассматривая такого смущенного и настороженного Яна. Парень усмехнулся и подался вперед, прижимая его к стене напротив, целуя до нехватки воздуха, до абсолютной пустоты в голове, до полного отключения инстинкта самосохранения. Ян тяжело выдыхает и смотрит туманным взглядом словно в саму душу.       — И все-таки я буду скучать по поцелуям с запахом сигарет, — мужчина улыбнулся и нежно погладил рыжие кудри. — Пошли, здесь холодно.       И действительно, на его оголенных руках видны мурашки, вот только от холода ли?       Проехать весь путь только вдвоем не получилось — на маленькой сельской станции в две платформы села старушка, а ближе к утру на верхнюю полку полезла девушка, немного старше Арика. Ее портрет он с радостью нарисовал за обедом, когда та заняла место на нижней полке, чтобы перекусить. Приятная болтовня помогла скоротать время, и спустя пару минут Арик преподнес незнакомке ее портрет. Та мило улыбнулась и громко рассмеялась: «Я такая красотка». Девушка вышла за несколько станций до конечной и оставшееся время они провели в тишине, каждый занимаясь своим — Ян читал какой-то ужасно скучный роман, а Арик слушал музыку, рассматривая мелькающие за окном пейзажи и изредка фотографируя их на подаренный мамой фотоаппарат.       Из-за быстрого движения, изображения получались размытыми — было сложно разобрать, где заканчивается земля и начинается небо. Казалось, поезд ехал по пушистым облакам, а стук колес — лишь бьющий в окно порывистый ветер.       Конечная станция — маленький городок на севере страны. Досюда доехало не так много, но людей на перроне словно стало только больше. Их встречали семьями, шумными компаниями друзей, с цветами и без. Ян шел к выходу с гитарой наперевес, которую Арик уговорил взять.       Незнакомый город завораживал — парень впервые вырвался за пределы родных кварталов и жадно осматривал каждый уголок, запоминая все в мельчайших деталях. Маленькие старые дома, временами и вовсе деревянные с резными ставнями, и ни одной безликой многоэтажки на десятки километров — только сейчас Арик понял, как сильно давили на подсознание их серые высокие стены. По пути поели в небольшой семейной кафешке, меню которого обещало «домашнюю еду», но по факту предоставило пережаренную картошку и магазинную котлету. Было сытно, так что жаловаться не пришлось, но после этого импровизированного ужина Арик только сильнее захотел снова отведать стряпню Яна.       После еды полагается поспать, что они и сделали в зале ожидания вокзала, чуть не пропустив свой автобус. Запыхавшиеся и уставшие, они залетели в салон за минуту до отправления и с облегчением завалились на мягкие кресла. Первое время Ян пытался разгадывать кроссворд, купленный на вокзале, но через пару минут бросил эту затею и поудобнее устроился на сиденье.       Голова опустилась на плечо Арика, короткие волосы щекотали шею, заставляя парня улыбаться и стараться сдержать смешки. Парень смотрел в окно, вместо музыки слушая тихое сопение и наслаждаясь этим моментом умиротворения.       Через пару часов автобус остановился на станции в небольшом курортном городке, который зимой выглядел особенно безлюдно и брошено. Жгучий морской ветер разом лишил сонливости, а бликующий на солнце снег заставил прищуриться. Ян потянулся, размял онемевшие конечности, и принялся выспрашивать у редких прохожих, где находится нужная им улица. В такое время года большинство гостиниц не работали, но им удалось найти одно местечко недалеко от моря. Владелец недорого сдавал комнаты в частном доме, а зимой и вовсе брал сущие копейки.       Следуя маршруту, указанному одним из местных жителей, они наткнулись на маленький уютный парк. Наверняка летом здесь гуляют приезжие, отдыхают в тени деревьев, покупают в ларьках мороженое и холодные напитки, сейчас же — тишина и белая пелена без единого следа на снегу. Арик достал фотоаппарат и стал бездумно щелкать все, что попадалось на глаза: мигающие фонари, заснеженные лавочки, светлеющее предрассветное небо с застывшей над крышами домов луной. Спустя пару кадров в объектив попал Ян, такой важный и задумчивый. Он потер сонные глаза и, прикрывая рот рукой, зевнул. В этот момент раздался очередной щелчок, и мужчина встрепенулся, оглядываясь на своего личного папарацци.       — Скажи «сыр»! — выкрикнул Арик и увидел на экране фотоаппарата мягкую улыбку, какую Ян дарил только ему. Сердце зашлось частым стуком и рука дрогнула, прежде чем нажать на кнопку.       Лежа на кровати в маленькой съемной комнате Арик разочаровано протянул:       — Такая классная фотография, жаль размытая, — в подтверждение он протянул фотоаппарат Яну, тыкая пальцем в экран. Тот на мгновение задержал взгляд на собственном лице с нечеткими чертами и кивнул, соглашаясь.       Они лежали под теплым одеялом, листая немногочисленные фотографии уже по второму кругу.  Пускай последние дни оба провели на колесах, сон никак не шел, хотя усталость ощущалась всем телом.       — Спать совсем не хочется, — проговорил мужчина, смотря на Арика, задумчиво листающего фотографии. Тот оживился, словно Ян прочитал его мысли и предложил:       — Тогда пошли к морю? Скоро рассвет, — в подтверждение своих слов, Арик посмотрел в окно. Там, на темно-синем небе, расплывались тонкие полоски облаков, на которых с каждой секундой все ярче проявлялись желтые и оранжевые краски.       Добраться до берега не составило труда — ступени, спрятанные среди заснеженных деревьев недалеко от дома, вели прямиком к нему. Прохладный влажный ветер ударил в лицо, порывом срывая капюшон с головы. Волны лениво перекатывались по песку, унося с собой мелкие ракушки и камни. На горизонте виднелось красное пятнышко выплывающего из воды солнца. С каждой секундой оно становилось все больше, обретая яркие золотистые края и освещая небосвод. Арик с восхищением смотрел на картину перед глазами, которая была лучше любого пейзажа великого художника.       Он мог стать частью этого шедевра, плыть по ледяным волнам безжизненным телом, покоится на дне в самой прекрасной могиле, какую может иметь человек. Но он все еще находится в своем несовершенном теле и смотрит на это алое солнце, бликующее на воде. Тело обдало волной жара, когда Ян сжал вечно холодную ладонь Арика в своей руке. На лице парня появилась улыбка, а глаза почему-то защипало.       — Как ты говорил «краски рассвета»? — усмехнулся мужчина, заглядывая в лицо Арика.       — Именно, — холодный ветер трепал рыжие волосы, которые в свете восходящего солнца выглядели как пылающие языки пламени. Парень улыбнулся, прищурив глаза от яркого света. — Спасибо, что появился в моей жизни.       Вместо слов Ян прижал Арика к себе, согревая замерзшее тело и защищая от порывистого ветра.       Арика разбудили горячие прикосновения, невесомо блуждающие по телу. В первую минуту, продрав слипшиеся со сна ресницы, он не понимал, где находится. Потребовалось несколько секунд и пару поцелуев жарких сухих губ, чтобы вспомнить, как они с Яном приехали вдвоем на море, как наблюдали за восходом солнца, выныривающего из воды, а после, когда продрогли, вернулись в снятую комнату и завалились спать, утомленные путешествием. Потерев ладонями лицо, Арик оглянулся на окно, но сквозь задернутые занавески в комнату не пробивался ни единый луч света.       — Сколько времени? — растерянно вопросил парень сиплым от долгого молчания голосом.       — Семь вечера, ты проспал почти десять часов, — отозвался Ян с поцелуем, оставленным на животе под задранной красной футболкой.       Арик протянул хриплое «ого», удивляясь самому себе, и скосил взгляд на Яна, что без доли стеснения продолжал гладить его ноги своими горячими ладонями.       — Неужели ты приставал к спящему? — усмехнулся парень, проводя ладонью по коротко отстриженным волосам.       — Просто я так соскучился, что даже решился тебя разбудить, — прижимаясь носом к животу парня, Ян продолжал выцеловывать одному ему ведомые узоры, то прихватывая кожу губами, то почти невесомо касаясь языком — от этого Арик под ним трепетал.       Сухо сглотнув, Арик ощутил, как начинает частить сердце и как приливает жар к низу живота.       — Что ты собираешься делать? — спросил он взволнованно, на что Ян, взглянув исподлобья, улыбнулся ему в живот:       — Не знаю… Съесть тебя? Ну или хотя бы пробовать. Можно?       — Если хочешь… Но тебе может не понравится, — неуверенно отозвался Арик.       Пройдясь пальцами по тазовым косточкам парня, Ян подцепил резинку трусов и стянул их, за ненужностью откидывая в сторону. Прикоснулся рукой к возбужденному Арику, лаская и поглаживая, и произнес слегка смешливым тоном, возвращая обоих обратно в осень:       — Дурак. Мне с тобой что угодно понравится.       Ян впервые касается губами члена, но почти не ощущает вкуса, потому что забывает о собственных ощущениях, слишком поглощенный реакциями Арика: вот парень глядит заворожено, вот захлопывает рот ладонью, вот откидывает голову на подушку и придушенно стонет. Языком мужчина ощущает его дрожь и ласкает бережно, губами влажно скользит по головке, пока горячей ладонью куда более умело водит по всей длине. У Арика совершенно сбилось дыхание, грудная клетка качается тяжело, а бедра мелко дрожат и покрываются мурашками.       Жутко думать о том, что Ян едва не потерял его из-за собственных страхов. Жутко представлять, что было бы, не решись Арик на откровенность в день выставки. Ян думал об этом все те несколько часов, что ждал пробуждения парня — оставив на столе записку, он вышел прогуляться и размять затекшее тело, а ноги сами привели на пляж, где ленивые волны неохотно накатывали на берег. А ведь точно такая же волна могла захлестнуть Арика с головой, утаскивая в пучину своих глубоких и холодных вод. Страшная мысль прокатилась по телу пронзительной дрожью. Как же Ян был счастлив тем, что Арик все же позвал его на море, а не уехал один. Теперь-то Ян сможет о нем позаботиться, сможет преодолеть страхи и предложить любовь со всей смелостью, на которую прежде был не способен.       Все еще осторожничая с зубами, Ян тем не менее плотнее окольцовывает парня губами, вырывая из его груди протяжный стон. Пальцы скребутся по коже головы, не в силах ухватиться за слишком короткие волосы, а язык окропляют первые капли. У Яна уже щеки ноют с непривычки, но он впитывает прокатившуюся по Арику вибрацию и неосознанно сглатывает, в последний раз проходясь кулаком по члену.       Арик обессиленный и запыхавшийся будто после марафона, глаза шалые, а грудина ходит ходуном, все пытаясь восстановить дыхание. Мужчина привстает, любуясь им — одуревшим от ощущений, расхристанным на скомканной простыни, похожим на самую неземную из виденных Яном скульптур.       — Давно хотел это сделать, — Ян падает рядом, сгребая в объятия этого раскрасневшегося и еще приходящего в себя Арика.       Тот ворочается, почти задыхаясь от жара, и бормочет непослушными губами:       — Странные у тебя желания. Я думал, мужчины скорее фантазируют о том как получают минет, а не как его кому-то делают.       — Но тебе понравилось? — в голосе Яна можно было уловить плохо скрытое беспокойство.       — Спрашиваешь, — хмыкает парень, вжимаясь в горячую грудь. — Я бы хоть каждый день так просыпался.       — Тогда ладно, — успокоено вздыхает мужчина. — Буду радовать тебя почаще.       Костерок весело потрескивал бревнышками, выспрошенными Яном у хозяина дома. Арик наблюдал за тем, как луна отражается в словно бы чернильной воде серебристыми бликами.       — Вот, кушай пока горячая, — в руки парню сунули глубокую миску, которая куда больше подходила для супа, почти до краев наполненную жареной на сале картошкой. Втянув носом ароматный пар, Арик отправил в рот ложку, улыбаясь своим мыслям. Вот, вот это правильно пожаренная картошка!       — Вкусно! — похвалил он вслух, и такая большая порция даже вдруг показалась недостаточной — проснулся вместе с ним дремавший весь день аппетит.       — Как ты любишь, — кивнул Ян, довольный тем, что смог угодить.       Ужинать ночью у костра на берегу зимнего моря — прежде Арик и представить не мог, что с ним случиться что-то подобное. Но вот одним осенним утром, в предрассветный час, с ним случился Ян — и все изменилось. Как сейчас Арик помнил тот миг, когда впервые увидел линии его чудесно несовершенного лица: широкую лобную кость; выразительные брови, словно бы вечно немного нахмуренные; глубоко посаженные глаза цвета того коричневого бутылочного стекла, что он держал в своей руке; вытянутую косточку переносицы и трепещущие крылья высокого носа; чувственный изгиб неподходящих образу объемных губ; наметившиеся возрастные морщины вокруг бесконечно усталых глаз. Сейчас рядом с Ариком сидит тот же Ян, но уже неуловимо другой: в глазах его весело отплясывают отблески костра, в уголках губ затаилась улыбка, что нет-нет, да проявляется на лице, линии которого смягчились, придавая ему расслабленное выражение.       — Любуешься? — интересуется Ян, который не мог не заметить столь пристальное внимание к себе.       — Любуюсь, — подтверждает Арик, опустошивший тарелку и оставивший ее под ноги и в сторону на песок. Деревянная табуретка, выданная все тем же домовладельцем, стояла немного шатко, пока ножки ее проваливались в этот самый песок, но парня мало заботил этот маленький дискомфорт.       — Снова как произведением искусства? — хмыкает мужчина. — Я же самый обычный среднестатистический…       Но Ян не успевает договорить, потому что Арик его перебивает:       — Нет, как любимым человеком, — и улыбается в растерянное лицо. — Знаешь, как говорят: не красота вызывает любовь, а любовь заставляет нас видеть красоту. Поэтому для меня ты прекраснее самого совершенного произведения искусства.       Ян не находится с ответом, только отсветы полыхающего костра окрашивают его щеки красным. Откашливаясь, он сам тянется за гитарой.       — Хочешь, спою?       Арик только кивает, а улыбка все не сходит с лица, пока он наблюдает за Яном.       — Что заказываешь? — спрашивает тот сухим тоном, с головой выдавая свое смущение.       Парень пожимает плечами:       — Пусть будет первое, что придет тебе на ум.       — Легче не стало, — ворчал под нос Ян, пальцами перебирая струны. Первые минуты он бездумно наигрывал случайную мелодию, копошась в памяти и пытаясь припомнить хоть что-то, пока в голове звучала лишь тишина. Но руки, казалось, сообразили раньше разума, и вот уже он негромко наигрывает «Потерянный рай», негромко напевая куплет за куплетом, вкладывая в строчки собственный смысл, окрашивая их своими чувствами, превращая эту песню в обещание.       Как и во все редкие моменты, когда Ян соглашался взять в руки гитару, Арик и заслушался, и залюбовался. В глазах мужчины плясали блики от пламени, узловатые пальцы касались струн, ветер с моря нес холод и запах соли, но здесь, в тепле у самого костра, зима была беспомощна, как и тянущиеся к их фигурам волны бездонных вод.       Подставлю ладони,       Их болью своей наполни,       Наполни печалью, страхом гулкой темноты.       И ты не узнаешь,       Как небо в огне сгорает,       И жизнь разбивает все надежды и мечты.       Засыпай,       На руках у меня засыпай,       Засыпай под пенье дождя.       Далеко,       Там, где неба кончается край,       Ты найдешь потерянный рай.       Арик порадовался тому, что прихватил в поездку полный набор художника, будто собравшегося на пленэр, и завтра сможет нарисовать Яна перед костром, с гитарой и на фоне бескрайнего моря, ворочающего тяжелыми ледяными водами за его спиной, ведь без него эта картина была бы неполной. Арик радовался тому, что у них всегда будет это «завтра».       Сиплый голос, наполненный неразборчивыми чувствами, затих, а вслед за ним оборвалась и мелодия. Арик протянул руку, переплетая в пальцах их с Яном ладони. Да, как же замечательно, что у них впереди так много совместных «завтра».