Зарница

      Арик вышел из теплой квартиры на балкон и тут же вздрогнул от холодного ветра, резанувшего острыми снежинками по щекам. Тяжелые тучи нависли над панельными многоэтажками и, кажется, почти касались телевизионных антенн. Арик поджег сигарету, согревая руки слабым огоньком зажигалки, и глубоко затянулся, чтобы следом медленно выдохнуть, расслабляясь всем телом. В этом году снег выпал рано, покрывая тонким слоем еще держащиеся на голых ветвях одинокие листья. Арик не любил зиму, какой бы красивой она ни была: в эту пору шаг за порог квартиры карался пронзительным холодом, природа словно говорила — «тебе здесь не рады». Арик и сам бы ни за что не сунулся на улицу, если бы не учеба, работа над скульптурой и обязанность хотя бы иногда появляться дома.       Парень выдохнул очередное облако дыма, ощущая, как тепло покидает тело, и сильнее сжался, обнимая себя свободной рукой. Внезапно его спину окатило волной тепла, которая перекинулась на дрожащие плечи и руки — Ян прижался к нему всем телом, укутывая обоих в теплый плед.       — Я же говорил тебе надеть куртку. Уже не осень, чтобы прохлаждаться на балконе, — послышался строгий голос со спины, напоминающий заботливое родительское ворчание. Арик отклонился назад, опираясь на горячую грудь, и игриво улыбнулся:       — Ты запрещаешь курить в квартире. Если я заболею — это будет на твоей совести.       Ян вздохнул и потрепал парня по макушке.       — Иди собирайся, а то опоздаешь в институт, — сказал мужчина, заталкивая Арика в квартиру. Яну и этих нескольких секунд хватило, чтобы замерзнуть до дрожи.       Вместе выходить из дома и идти на остановку было ужасно приятно: с каждым днем светало все позже, уличные фонари слабо подсвечивали дорогу, а темнота позволяла хотя бы на несколько секунд взяться за руки, пока из очередного переулка не вынырнет прохожий. Снег оседал на волосах, мороз щипал щеки, а глаза смотрели с таким теплом, от которого даже в суровую погоду становилось жарко.       Расставаться на долгие часы было мучительно. Чтобы скоротать ожидание Арик с головой окунался в учебу, стараясь реже смотреть на часы и корить время за медлительность. Иногда парень вовсе забывал, где он находится, и улетал мыслями в уютную квартирку, в теплые объятия, под колючий плед. Арик уже видел, как прижмется к уставшему после работы Яну, включит хороший фильм и уснет в обнимку с самым любимым в мире человеком. Внезапно в его планы вклинилась выставка, на которую решила отправиться Ида Васильевна со своими воспитанниками. Нельзя сказать, что Арик был против, наоборот — он любил мероприятия, которые разбавляли серость его будней, но сейчас они были совсем некстати.       Шагая следом за такими же недовольными одногруппниками в выставочный зал, который находился неподалеку от универа, Арик думал о вещах, абсолютно не соответствующих его образу хорошего мальчика — как бы незаметно отсюда сбежать. Что-что, а современное искусство сейчас интересовало меньше всего. Вот только зарождающиеся коварные планы разрушила Ида Васильевна, увлекающая его в разговор о стилях живописи и колористике. Арик вдыхал обжигающий воздух, спиной ощущая завистливые взгляды. Ужасно хотелось повернуться к этим ревнивцам и в лицо сказать, что его сердце занято. Занято мужчиной, который уже наверняка ждет его дома.       «Как же хочется домой. Домой к Яну», — Арик вздохнул и поднял глаза к небу.       Внутри помещения было душно, пахло засохшими красками и лаком. Студенты сдали верхнюю одежду в гардероб и следом за Идой Васильевной, словно утята за мамой-уткой, прошли в выставочный зал. По периметру помещения были вывешены картины разного формата и стиля, и Ида Васильевна подходила к каждой из них, размышляя вслух о профессионализме художницы. Студенты с каждой минутой зевали все чаще, а через четверть часа от большой группы остался только Арик, все так же слушающий преподавательницу.       — Помню, какой потерей был уход Ксении Владимировны из живописи. Хорошо, что она снова начала писать картины, пускай и спустя столько лет, — вздохнула женщина, задержав взгляд на холсте, усеянном яркими мазками красок.       Парень поднял взгляд на картину, подмечая про себя — импрессионизм. Красные и желтые штрихи сливались в рябь пшеничных полей, а кучерявые облака напоминали водовороты, затягивающие смотрящего вглубь изображения. Эта картина совмещала противоположности — теплые тона и ощущение напряжения, страха. Но, судя по радостному лицу Иды Васильевны, она не разделяла эмоций Арика и видела перед собой просто поле и просто небо над ним.       Арик зажмурился и резко открыл глаза, чтобы избавиться от этого неприятного чувства, а затем повернул голову в сторону скопления людей, привлекающих внимание шумом оживленных голосов — в центре стояла женщина, наверняка та самая Ксения Владимировна, и со сдержанной улыбкой отвечала на вопросы окружающих. Она была одета в строгий серый костюм, что вовсе не соответствовало ее ярким произведениям.       Дверь в зал открылась, и внутрь вошел мужчина в знакомом коричневом свитере. Ужасно теплом свитере. Арик непонимающе нахмурился, издалека наблюдая за неожиданно появившимся в его поле зрения Яном.       Мужчина держал в руках букет белых роз и шел медленно, неуверенно, а, встретившись взглядом с художницей, и вовсе застыл — они смотрели друг на друга сквозь толпу, словно этот зал был пуст. Ян сделал короткий вдох и натянул улыбку, а затем стал решительно лавировать между незнакомцами, пробиваясь к Ксении. Он вручил ей букет, на что женщина широко улыбнулась, но неловкое рукопожатие, последовавшее за ним, прогнало искренность с ее лица. Они снова напоминали просто творца и почитателя, словно этой искры, на мгновение промелькнувшей между ними, вовсе не было.       Арик никогда бы не подумал, что окажется настоящим ревнивцем, теперь-то он понимал этих несчастных, влюбленных в Иду Васильевну одногруппников. Видеть любимого человека рядом с другими, видеть нежный взгляд, предназначенный не тебе, было действительно больно. Хотелось запереть Яна в квартире, чтобы он принадлежал только Арику, любил только его, видел только его, жил только ради него.       Осознав свои мысли, парень встрепенулся, уставившись пустым взглядом в пол. Вовсе не так должен себя вести действительно любящий человек. Арик потер переносицу, что сразу заметила Ида Васильевна:       — Аркадий, все в порядке?       — Голова кружится. Я пойду, подышу свежим воздухом, — на ходу ответил парень, растерянным взглядом разыскивая выход из здания.       Он выбежал на улицу, позабыв забрать из гардероба куртку. В такой момент парень даже был рад, что на улице было до дрожи холодно — мороз хорошо вправлял мозги. Арик поднес к губам сигарету и выдохнул облако дыма. После нескольких затяжек сердцебиение пришло в норму, а в голове посветлело. Он просто переволновался, общение Яна с женщинами — обычное дело, нет повода для переживаний. К тому же они есть у друг друга, у них все так хорошо… Ведь правда хорошо?       Внезапно дверь распахнулась, и под черными туфлями заскрипел снег. Арик не глядя понял, кто именно вышел из этого злосчастного выставочного зала. Парень боялся поднимать взгляд, боялся увидеть в глазах напротив равнодушие, но знакомый ворчливый голос прогнал страх:       — Ты все-таки хочешь валяться с температурой, — с улыбкой пожурил мужчина, немного удивленный их встрече.       Арик постарался как можно реалистичнее отыграть недоумение, словно эта встреча действительно была для него неожиданностью:       — Ты меня даже тут нашел, чтобы отругать, — отшутился он, а затем, стараясь не позволить голосу дрогнуть, добавил: — Не знал, что ты ходишь по выставкам после работы.       — Сегодня выставляется моя подруга. Хотел пригласить тебя, но, судя по кислому лицу, импрессионизм тебе не по душе, — усмехнулся мужчина.       — Вовсе нет, — парень хотел сказать еще что-то, но вместо этого громко чихнул.       — Все, иди одевайся и поехали домой, — скомандовал Ян, и парень послушно вернулся в зал за одеждой. После этого небольшого разговора его настроение улучшилось, хотя от увиденного остался горький осадок. Арик накинул на плечи куртку и подбежал к Иде Васильевне, чтобы сказать, что ему срочно нужно бежать.       Преподавательница тепло улыбнулась и понимающе покивала, а за ее спиной шелестело поле с острыми колосьями, напоминающими устремленные к небу ножи.       Только дома, пока Ян возился на кухне с разогревом прикупленного в ресторане ужина, Арик осознал, кем была увиденная ранее художница — фотографии в рамках из гостиной ему в этом помогли. Фотографии Яна с женой. Конечно, годы изменили их обоих, а Ксения Владимировна изменила длину и цвет волос, но не узнать ее после того, как он долго и ревниво вглядывался в неловкие лица вновь встретившихся супругов, Арик бы не смог.       Прежде он неосознанно избегал смотреть на женщину подле Яна, улыбающуюся с общих снимков, но теперь молодая и жизнерадостная версия Ксении Владимировны словно преследовала его.       Значит она художница. Творческая личность. Все эти картины она написала?       Арик шагал вдоль стен, с подозрением и опаской вглядываясь в полотна так, словно они могли причинить ему вред. Вроде нет, то были либо копии именитых, либо совсем уж безызвестных художников, это Арик выяснил давно. Тогда сам интерес Яна к искусству был следствием его брака? Как его жена ушла из живописи? Почему они разошлись? Ян упоминал о своем разводе всего в одном предложении: «Не сошлись характерами», и больше никогда не поднимал эту тему, Арику же было слишком неудобно спрашивать о таком. Или неприятно.       Даже единственная мысль о том, что по закону до получения бумаги о разводе Ян принадлежит другой, действовала на Арика угнетающе, поэтому он старался просто не задумываться. К тому же возлюбленный, казалось, полностью отвечал взаимностью и смотрел на парня такими теплыми глазами, что не оставалось ни единого повода для сомнений.       Верно, вот за какую мысль нужно цепляться! Конечно, Яну было слишком тяжело говорить подобные вещи вслух, но не все чувства должны быть озвучены, чтобы их понимали. Так что, даже если Ян сходил на выставку своей почти-бывшей-жены, это не повод для ревности. Их многое связывает, даже если брак развалился, а у нее первая выставка после многолетнего перерыва — это был простой дружеский жест поддержки от небезразличного человека. А Арик-то себя накрутил!       — Ты есть идешь? Зову-зову, а он не откликается, — заворчал мужчина, выглядывающий из кухни.       — Уже бегу, — встрепенулся Арик.       За столом Ян рассказывал какие-то новости с работы и истории о своем разведенном друге, у которого как будто начался кризис среднего возраста — то стиль одежды меняет, то татуировку бьет, то вот машину взял не по финансам, да еще и в кредит. Парень слушает, пытается выглядеть заинтересованным, но в голове все крутиться: спросить или не стоит? Ян сказал, что пришел на выставку к подруге. Может, чтобы неловкости избежать? Если Арик сейчас начнет докапываться до его истории супружества, то вечер точно будет испорчен. Нет, лучше просто сделать вид, что ничего не знает. Правильно, это все равно ничего не значит.       — Ты сегодня какой-то рассеянный, — подмечает Ян, хмуро вглядываясь в его лицо.       — А, прости, прослушал. Буду внимательнее, — улыбнулся парень с извиняющимся видом, и опустил взгляд, очищая от соуса тарелку мякишем хлеба.       — Да не в этом дело. Не заболел? — через стол протянулась рука, горячая ладонь легла на лоб Арика — тот даже застыл о неожиданности. Оттаял, забавно сморщил нос и стрельнул в Яна взглядом:       — А что, беспокоишься? Если заболел, то будешь ухаживать за мной?       — Закутаю в одеяло и примотаю к дивану изолентой, чтобы зад на балконе не морозил, — пробурчал мужчина недовольно. — Простудись мне еще тут, ага. Говорил же одеваться теплее, вот непослушный мальчишка.       Но парень от этого заботливого ворчания только шире растянулся в улыбке и посмотрел на Яна этак лукаво, кокетливо наклоняя голову вбок и подпирая щеку ладонью, совсем некультурно укладывая локоть на стол.       — Хочешь меня отшлепать за непослушание?       Ян воздухом поперхнулся, закашлявшись и широко распахнув глаза, пока кудрявый вихрастый юнец хохотал по ту сторону стола.       — Ты где такого понахватался, паршивец?! — возмущался мужчина, но смущенно бегающий взгляд выдавал его с головой.       — С сайтов для взрослых! — будто бы с гордостью выдал Арик, жадно цепляя взором все реакции, каждое стыдливое покашливание Яна, его сухой голос и внезапную острую нужду в кружке чая, за которой можно хоть отчасти спрятать лицо. — Я ткнул пальцем в небо, а тебе это и в самом деле интересно? Интересно же? Ну раз ты так сильно хочешь, то мы могли бы и попробовать…       — Бесстыдник, — хмыкает мужчина, уже справившийся с первым потрясением, Арик же хихикает, довольный произведенным эффектом — дразнить Яна шуточками «восемнадцать плюс» стало едва ли не любимым его занятием после их первой ночи вместе.       — Не вижу ничего постыдного в том, что может доставить тебе удовольствие в постели, — признался парень совершенно откровенно, слегка пожимая плечами.       — А если я захочу чего-нибудь странного? — мужчина изогнул брови, с любопытством вглядываясь в лицо напротив.       — Ну, я ведь уже говорил, что с тобой мне бы что угодно понравилось, и даже пообещал исполнить любые фантазии. Так что не тупи и пользуйся обещанием, — заворчал Арик, которого столько признаний за раз все же смутили.       Мужчина оценивающе оглядел его и покачал головой, посмеиваясь.       — Обязательно воспользуюсь, но в следующий раз — сегодня мы оба устали. Включим какой-нибудь легкий фильм, под который можно уснуть без зазрения совести?       — С радостью. Но твоя рука будет моей подушкой с подогревом, и даже не пытайся сопротивляться, — пригрозил Арик, поднимаясь из-за стола и собирая тарелки.       — Ладно-ладно, с тобой все равно бесполезно спорить, — притворно тяжело вздохнул Ян, за что его легонько ткнули локтем в бок, когда он заткнул раковину и выкрутил кран горячей воды.       Всегда прилежный Арик, что усердно учился как в школе, так и в универе, с нетерпением ждал окончания каждой пары, чтобы оттуда унестись в мастерскую, и только вечером — наконец! — к Яну. Разумеется, он старался отбрасывать лишние мысли, ведь на семинарских занятиях требовалось проявлять себя, но Арик бы соврал, если бы сказал, что это давалось ему без труда — он чувствовал себя почти одержимым, такими навязчивыми были воспоминания о Яне: его теплом взгляде, нежной улыбке, ласковых руках. Протирать штаны на студенческой скамье, вместо того, чтобы греться в горячих объятиях этой кусачей зимой — ужасно обидно! Но, к сожалению, даже если бы Арик, этот благонадежный парень, прогулял пары, то все равно не смог бы провести больше времени с работающим Яном. Оставалось только обуздывать желания, давить порывы и принуждать себя к прилежности.       В перерыве Арик готовился к следующей паре, когда внимание привлек разговор однокурсников, любивших посплетничать за спиной:       — Слыхали, что Балашова бросили? — вбросил новость заводила, на что остальные живо откликнулись.       — Да ты что? Та самая «страстная спортсменка»?       — Она самая.       — Что-то он не выглядит радостным, — заметил один из парней. — А ведь ползал тут ужом, умирал. Жаловался, скотина, что она его так до смерти затрахает.       — Ха-ха, а я так ему завидовал! Кстати, та спортсменочка никого еще себе не нашла?       — Да она его потому и бросила, что другого нашла, — уведомил парень, выдавая информацию порционно и наслаждаясь своей маленькой властью.       — Кого? С кем она сейчас?       — Втюрилась в препода, который ее почти вдвое старше! Ему тридцать пять или сорок, что-то около.       — Ради старикана бросила? Нашла кого выбрать. Бедняга Балашов!       — Ага. Прикинь, какой это для него удар?       — И что, встречается она с тем преподом?       — Да кто их знает, — пожал плечами главный сплетник, и наклонился к остальным заговорщицки: — Она все бегает за ним, он от нее, мол, молодая-студентка-неприлично. Но говаривают, что их видели на свиданке.       — Если молодой Балашов с ней не справлялся, то как старик ее удовлетворит? — недоуменно качал головой парень, в то время как другой хохотал:       — То-то будет потеха, если препод с этим справится лучше него! Опытом возьмет!       — Видел я того препода, вообще ничего примечательного, — продолжал разглагольствовать сплетник. — Не высокий, не плечистый, не красивый. Волосы темные, глаза карие, самый обычный скучный тип. Костюмчики носит устаревшие, портфель потрепанный, шарфы всякие нелепые. Ну серость же.       — Да мужику уже за тридцатник, вся молодость прожита, дальше только старость, — припечатал кто-то со знающим видом.       — Вот именно! Только дура могла в такого влюбиться. Он же в жизни ничего не добился, не Цукерберг какой-нибудь богатенький, не мужчина какой видный и на бентли не раскатывает. У Балашова хоть есть будущее, а этот чисто доживает остаток дней, типичная серая личность.       — А ты его где видел? У нас преподает?       — И у спортсменов, и у нас экономику он читает.       — Гонишь?! — охнули все разом.       — Я серьезно говорю!       — Этот-то козел и балашову красотку?       — Тот самый козел.       Дальше Арик не слушал, его и без того коробило, когда тридцатипятилетнего преподавателя называли «стариком». И вовсе это не возраст старости! Самый расцвет сил, вот! Что бы они понимали! Ну ведет обычную серую жизнь. Можно подумать они все тут будущие богатенькие Цукерберги сидят! Одна половина сопьется к третьему десятку, вторая подбеременеет однокурсниц и прощай творческая карьера. Из этой безнадежной и безрадостной жизни человека может спасти только любовь, а она выбирает не по богатству или внешности. Разве нужны причины, чтобы полюбить кого-то?       Если бы Арика спросили, почему тот полюбил Яна, он бы не смог ответить. Если бы спросили когда — аналогично. Впервые увидев на балконе? Или после вопроса о том, нравится ли Арику учиться? Когда позвал в квартиру слушать старые пластинки? Парень честно не знал. Просто когда это все же случилось, он почувствовал себя так, словно любил этого человека всегда — всю жизнь или дольше. Если перерождения возможны, то прошлые воплощения Арика любили прошлые воплощения Яна. Если верны теории о множественных реальностях, то и копии Арика могли любить копии Яна в бесконечной вселенной. Если все вокруг создано из частиц взорвавшихся звезд, то возможно атомы Арика и Яна принадлежали одной звезде, потому что как иначе объяснить это ощущение целостности?       Любовь к Яну привела в порядок жизнь Арика, словно бы сама судьба вела его к этой встрече. Все было правильно, ничто не было напрасно. Существование, наконец, обрело смысл и наполнилось счастьем.       Снег летел к земле, кружась на ветру и превращая улицы в белые водовороты. Холод щипал щеки, заставляя прятать лицо в колючей ткани шарфа. На улице темнело раньше и Арику каждый раз приходилось возвращаться домой в потемках. Радовало, что совсем скоро он окажется в тепле, с чашкой чая в руках и любимым человеком поблизости. Надо только набраться сил и преодолеть эти несколько метров до металлической двери подъезда.       Внутри пошарпанного помещения пахло сыростью и табачным дымом. Все уважающие себя курильщики дома считали своим долгом создать в подъезде едкий туман и покрыть бело-синие стены следами от окурков. Арик быстро вбежал на второй этаж, на ходу расстегивая куртку, и вжал дверной звонок, прислушиваясь к приглушенной трели за стеной. После нескольких секунд ожидания парень повторил попытку, но не услышал заветного звука шагов.       «Еще не вернулся? Странно, обычно к шести часам Ян уже ждет дома. Если не заглядывает на выставку к своей бывшей жене… — парень поежился от неприятных мыслей и стал успокаивать себя: — Но то был единичный случай».       Арик присел на бетонные ступени и последовал примеру остальных жителей — достал пачку сигарет и закурил. На зеленоватом экране телефона высветилась надпись «Ян Владимирович» и три точки, сменяющие друг друга. Короткие гудки заменили длинные, обозначая, что Ян не принял звонок. Волнение с каждой секундой все сильнее сжимало сердце, заставляя его в волнении биться быстрее, погибая в неведении. Где он? Все ли в порядке? Пора звонить в полицию?       На мгновение он почувствовал себя встревоженной мамочкой, которая по первому же поводу летит обзванивать все морги страны, что помогло немного успокоиться. Никотин расслаблял, а «Змейка» на экране телефона отвлекала от грустных мыслей. Он уже ждал так Яна однажды и тот вернулся в целости и сохранности. Может опять встретился со своим другом после работы. Телефон штука непостоянная, мог разрядиться или потеряться. Надо просто немного подождать, совсем немного…       — Тьфу, наркоманов сколько развелось, — послышался старческий голос над головой, пробуждая Арика от подобия сна. Он резко вскочил, пропуская старушку, которая окинула его презрительным взглядом, проходя мимо. Куда она собралась на ночь глядя его мало интересовало.       На часах было около восьми, тело подрагивало от холода и переживаний. Жаль, что он отказался сделать второй комплект ключей, ждать в тепле было бы куда приятнее. Внезапно на первом этаже послышался знакомый голос:       — Добрый вечер, — эхом разнеслось по подъезду, на что противная старушка ответила недовольным «здрасьте».       Ритмичные шаги стали приближаться, из-за чего Арик испытал трепет глубоко в подреберье. Он невольно поправил одежду, чтобы хотя бы немного отличаться от упомянутых старушкой наркоманов, и морально подготовился к встрече.       — Арик, что ты здесь делаешь? — прозвучал вопрос.       — Жду тебя, — последовал очевидный ответ.       Ян поджал губы и ворчливо проговорил:       — Почему ты не пошел домой? Я ведь мог задержаться и на подольше, — мужчина приблизился, сжимая ледяные пальцы Арика в своих неизменно горячих ладонях.       — Потому что мой дом здесь.       Ян поднял глаза и улыбнулся, услышав невероятно глупую, но очень милую фразу.       — Упрямый мальчишка, — от этого тона по коже пробежали мурашки. Парень подался вперед, прижимаясь к мокрому от снега пальто, и сделал вдох.       В тот же момент его словно полоснули ножом по сердцу, нарезая его на маленькие кусочки, чтобы затем бросить в кипяток — от Яна пахло приторно сладкими цветочными духами. Их запах смешивался с мужским парфюмом, создавая аромат, которому Арик мог дать только одно название — «Ревность».       Ян был с женщиной. Он обнимал ее. Долго обнимал, иначе запах не был бы таким ярким, пропитавшим насквозь всю его одежду.       — Пошли в квартиру, — мужчина отстранился от Арика, не сильно задумываясь о его странном выражении лица. — Тебя надо хорошенько согреть, холодный как ледышка.       Ян провернул ключ и толкнул дверь, проходя внутрь. Он щелкнул выключателем, отчего прихожая озарилась тусклым светом, снял пальто, обувь, повесил шарф на вешалку. Проходя мимо, остановился у зеркала, чтобы привести в порядок растрепанные волосы. Мужчина проследил, как к нему в отражении медленно приблизились со спины и, поддев пальцем воротник рубашки, оголили шею. Арик припал губами к горячей коже, облизывая и покусывая, совсем как игривый щенок.       — Что ты делаешь? — с улыбкой вопросил Ян, а затем встретился в отражении с хищным взглядом, от которого по телу пробежал холод. Щенок превратился в волка, заявляющего права на свою территорию.       — Ты же сказал, что меня нужно хорошенько согреть, — руки по-хозяйски залезли под свитер, вырисовывая узоры холодными пальцами, вынуждая мужчину дрожать. — Я не хочу заболеть.       Парень дотянулся до выключателя, погасив свет.       В квартире было темно, и только мигающий уличный фонарь освещал мебель и стены, играл теплыми лучами на телах. Арик стаскивал одежду, от которой так противно несло духами, прижимался к мужчине, желая оставить на нем свой запах. Парень хотел довести Яна до исступления, погрузить в омут ощущений, чтобы в его голове не было места для женщин с таким отвратительным вкусом в парфюмерии, для всяких художниц-импрессионисток.       Сердце больно колотилось о ребра, горло сдавило, а в голове крутилась единственная мысль: «Смотри так только на меня!»       Обратить злость в страсть оказалось хорошей идеей — Ян даже не догадался о причине такой резкой перемены настроения и сослался на юношескую энергичность. Арику же хоть отчасти полегчало, ведь мужчина не отталкивал его, откликался на прикосновения и смотрел очарованным взглядом — это время, проведенное в объятиях друг друга, подарило ему хоть малую долю уверенности и развеяло напряжение нескольких предыдущих часов.       — Когда я говорил про «согреть» я имел в виду душ и горячий чай, но такой способ мне тоже нравится, — посмеивался Ян, сжимая разгоряченное тело в объятиях. Мужчина почувствовал, как напрягся Арик, прежде чем задать вопрос:       — Почему ты так задержался сегодня? — тихо спросил он, стараясь не дать голосу дрогнуть.       — Директора отправляли на пенсию, устроили корпоратив и прекрасные женщины за шестьдесят из бухгалтерии заманили меня выпить с ними вина. Я пытался сбежать, но у них оказалась очень крепкая хватка, — в комнате раздался громкий смех. Арик уткнулся носом в шею Яна, стараясь успокоиться.       Вот он дурак, столько всего себе надумал! А ведь мог догадаться, что на такие духи позарится только лихая старушка из бухгалтерии.       — О нет, неужели они к тебе приставали! — прыснул Арик, укладываясь на мужчину сверху.       — Еще несколько бутылок и я мог бы не вернуться оттуда живым, — Ян поглаживал Арика по кудрявой макушке, заставляя того расслабиться и отпустить все переживания. Спустя пару минут в комнате прозвучал тихий смешок, который заставил мужчину с интересом спросить: — Ты чего хихикаешь?       — Да так, глупости всякие, — уклончиво ответил Арик, испытывая его терпение, а затем приподнялся, заглядывая в глаза напротив. — Когда я стану великим скульптором мы можем уехать куда-нибудь в Италию. Будем купаться в море и нежиться под солнышком, как тебе такой план?       — Действительно глупости, — хмыкнул Ян, вызывая у Арика искреннее недоумение. — Зачем великому скульптору стареющий и лысеющий русский инженер?       — Как это «зачем»? Для любви! — услышав это, мужчина расхохотался, не скрывая эмоций, зато Арик надулся: — Ты же моя муза, без тебя я не смогу создавать произведения искусства. И не надо смеяться, я серьезно!       — Я не смеюсь, я умиляюсь, — Ян потянулся к губам Арика и коротко чмокнул. — И все-таки я обязан напоить тебя чаем.       Парень скатился с него, позволяя встать и кое-как натянуть одежду на голое тело. Как хорошо, что Арик все надумал, и измена Яна была лишь плодом бурного воображения. Иначе он бы это не пережил. По телу прокатилась волна призрачного холода, и Арик натянул на себя колючий плед, чтобы хоть немного согреться. Его Ян ни за что так не поступит, ни за что…       Близилась выставка и Арику приходилось все больше времени проводить в работе над скульптурой, вместо того, чтобы наслаждаться объятиями любимого человека этой холодной зимой. Но парень все же старался выделять время, которое они могли бы провести вместе хотя бы за просмотром фильма — на большее Ян, все чаще возвращающийся домой позже обычного и явно измотанный работой, не соглашался.       — Предыдущего директора отправили на пенсию, а новый молодой и амбициозный, зверствовать начал с первых дней. Особенно его не устраивает такая «старая гвардия» как наш отдел. Заебался я уже, честное слово, — поделился уставший Ян в очередной из дней.       — И поэтому ты все чаще зависаешь в баре со своим другом? — тихо проворчал парень, которому и без этих посиделок Яна было катастрофически мало.       Прошло чуть больше недели с той ночи, когда мужчина вернулся благоухающим женскими духами, но волнение Арика до сих пор не сошло на нет. Да и не сойдет, разве что только если он сможет держать Яна в своих объятиях все двадцать четыре часа в сутки, но это — увы! — невозможно. Правда после того инцидента Ян сделал дубликат ключей и вручил Арику — чтобы зад на лестнице не морозил.       — Мы ведь еще и коллеги из одного отдела, так что и начальник у нас один на двоих, — вздохнул мужчина, вытягиваясь на диване и прикрывая глаза.       Последние дни они на этом диване только смотрели фильмы, спали и больше ничего. Арик не решался настаивать, видел, в каком настроении возвращается Ян. В этот раз он также просто утроился у мужчины под боком, натягивая на обоих тонкое одеяло — с Яном в качестве печки и того было достаточно.       Арика подобное положение дел, как и собственная пассивная позиция, не устраивали — и тогда он решил действовать. У Яна выдались тяжелые дни, к тому же подстраиваться под перестановки в стабильной и неизменной на протяжении многих лет работе было непросто. Поэтому что могло быть для усталого работника лучше, чем приятно проведенный выходной? Арик перекроил свои планы, чтобы целое воскресенье выделить на одного Яна.       Тихонько соскользнув с дивана с утра пораньше он, позевывая и похрустывая затекшей во сне шеей, пробрался на кухню. Для приготовления грандиозных блюд, которыми Яна можно было бы удивить, у Арика попросту не хватало мастерства, так что он решил не заморачиваться экспериментами — которые к тому же наверняка окажутся провальными при первых попытках, — и порадовать мужчину блинчиками.       Когда Ян, сонный и растрепанный, выполз на кухню — Арик только пристроился к приоткрытому окну с зажженной сигаретой.       — О, а я как раз кофе сварил и устроил себе перекур, — улыбнулся парень, выпрастывая ладонь, с зажатой между пальцами сигаретой, за раму, чтобы дым не шел в квартиру.       — Ты же разжарился весь, куда к окну полез? — нахмурился Ян, отгоняя парня от подоконника.       — Ну не прям так же мне курить, — растерянно отозвался Арик.       — Прям так и кури, только вспотевшим к окну не суйся — не май-месяц на дворе. Позже выветрим, — Ян наглухо закрыл окно и перенес на стол кружку, которую Арик определил под пепельницу. Подняв взгляд на растерянно замершего посреди кухни парня, он уточнил суховатым тоном: — Ну и где там мой утренний кофе?       В полдень, когда солнышко соизволило показаться перед людьми, и сквозь окна вливался красивый рассеянный свет, Арик уложил Яна на диван под предлогом позирования.       — И что, мне просто лежать? — недоверчиво косил карим взглядом Ян, расположившийся в своей излюбленной позе с одной рукой, подложенной под голову, и второй — свободно лежащей поверх живота.       — А что, изогнувшись буквой «зю» ты сильнее меня вдохновишь? — вздернул брови Арик.       — Ладно-ладно, прекращаю бухтеть. Твори, творец, — хмыкнул мужчина, смежая веки и расслабляясь.       Несколько часов к ряду Арик тихо скрипел карандашом по бумаге, делая зарисовки с дремлющего Яна, и просто любуясь той безмятежностью, что озарила его лицо, изгоняя усталые тени из-под глаз.       Каким все же он был красивым! Может, только в глазах Арика ему не было равных в привлекательности, но что с того? Разве любимые не становятся самыми-самыми в глазах тех, кого они покорили? Арику не раз доводилось слышать, как однокурсники идеализируют Иду Васильевну — не лишенную обаяния, но все же обычную земную женщину, как по его мнению. Вот и он видел в мужчине, растянувшемся на диване, не тридцатипятилетнего уставшего работника, а свое единственное счастье. Для Арика он был прекраснее Давидов и Апполонов, пока просто мирно дремал, а солнечные лучи робко скользили по щекам, высветляя неровности кожи и тенями удлиняя ресницы. Казалось, парень может истратить хоть все листы в своем альбоме, и все равно не сможет передать свои чувства к Яну в той их полноте, которую он ощущает.       После ужина парень порадовал Яна бутылкой вина — сам Арик в алкоголе не разбирался, но запомнил этикетку того, которым мужчина его угощал в прошлый раз. Пришлось, конечно, отдать весьма приличную для студента сумму, но потраченных денег парень совсем не жалел. Слушать пластинки на стареньком граммофоне с бокалом в руке и под тусклым светом настольной лампы — было в этом что-то глубоко романтичное. Арик решил, что атмосфера располагает, да и градус уже повлиял на общее настроение, а потому он без смущения перешел в наступление: осушил остатки и оставил бокал подле бутылки, а сам переполз к Яну на колени, оседлав его бедра и тяжело привалившись к груди.       — Уже поплыл? — мужчина погладил его по голове, отчего Арик вцепился пальцами в податливые бока, вынуждая вздрогнуть.       — Еще как. А ты нет? — выдохнул в шею, прижимаясь губами к коже, вылизывая ее так, как Яну всегда нравилось.       — Мы итак выпили, а завтра еще на работу, надо проспаться, — возразил мужчина, но ладонь, противореча словам, надавила на затылок чуть настойчивее — и Арик прикусил шею зубами. С губ Яна сорвался короткий вздох.       Ладонями парень пробрался под одежду, продолжая выцеловывать шею, ключицы и упорно гнуть свое. Пальцами он ощутимо проходился по животу, скребся ногтями, дразнил и вызывал мурашки, лишь бы распалить и добиться желаемого. Однако внезапно горячие руки мужчины обернулись поперек туловища, фиксируя руки, а затем оба оказались в горизонтальном положении. Загнанно дышащий Ян, пытающийся выровнять дыхание, притиснул парня к себе и твердо произнес на ухо:       — Уже поздно, пора спать.       Арик так и застыл в растерянности, невольно вспоминая начало их отношений, когда Ян постоянно находил поводы остановить, пресекая всякие попытки зайти дальше обычного. Парню казалось, что Ян хорошо отдохнул сегодня, и настроение у него улучшилось. Неужели ошибся? Вел себя слишком настырно? Хотя Яну, казалось, всегда нравилась такая напористость, ведь даже в их первый раз он тут же поддался, стоило Арику показать характер. Может он просто из-за работы переживает? От стресса, говорят, пропадает влечение.       Ладно, если так, то Арик не станет наседать. Вот только тревога, подспудно беспокоящая день ото дня, не унималась, как бы парень ее от себя не гнал, и даже малейшая дистанция между ним и Яном казалась невыносимой. Снова себя накручивает, надо это дело прекращать.       Между тем фраза «Уже поздно, пора спать» стала повторяться все чаще.       Вполне обоснованно мать Арика стала волноваться, что он слишком мало времени проводит дома, а когда парень еще и не нашелся с ответом, где именно ночует, Дарья Петровна чуть не схватилась за сердце. В ее голове пронеслось множество мыслей от «связался с плохой компанией» до «принимает наркотики». Такая скрытность была чужда ее замечательному сыну, что пугало не меньше терзающих душу предположений.       — Я ничего о тебе не знаю: где ночуешь, чем занимаешься. Я даже начинаю сомневаться, действительно ли ты работаешь над скульптурой или сбегаешь куда-то тайком, — как можно спокойнее проговорила женщина, и от этого непривычного тона сердце Арика неприятно сжалось. — Между нами никогда не было секретов. Просто расскажи в чем дело, и мы вместе со всем справимся.       Женщина сжала его ладони в своих и проникновенно заглянула в глаза напротив.       «Начнем с того, что я курю, пью и у меня есть любимый мужчина, твой ровесник кстати», — сформулировал ответ Арик, но так и не высказал вслух. Страшно представить что будет, если мама разом узнает все накопившиеся за последнее время тайны. А накопилось их немало.       — Мам, все хорошо, — с улыбкой ответил Арик, и продолжил как можно убедительнее: — Я действительно работаю над скульптурой, можешь прийти в мастерскую и посмотреть. Уверяю, тебе не о чем беспокоиться.       — Ты очень хороший мальчик, но я не могу перестать волноваться, — на плите очень вовремя вскипел чайник, и женщина отвлеклась, чтобы наполнить чашки кипятком.       Раньше Арик даже не рассматривал бы возможность рассказать маме про отношения с Яном, но сейчас многое поменялось. У Дарьи Петровны появился любимый мужчина, который защитит и утешит, а сын больше не был единственной опорой. Даже если, узнав правду, она захочет отказаться от Арика, у Федора Степановича есть дочь его возраста. От перемены мест слагаемых сумма не меняется, верно?       Пускай Арик и задумывался о худшем развитии событий, в сердце почему-то жила уверенность, что все закончится хорошо. Сейчас в его жизни наступила белая полоса — казалось, ангел-хранитель вспомнил про свои обязанности и стал выполнять их с двойным усердием. Он даже знал имя этого ангела-хранителя.       Ян лежал на диване, уложив голову на потертое быльце, и читал книгу с пожелтевшими от времени страницами. Парень улегся на него, прижимаясь ухом к груди и обхватив руками теплое тело. Мерное биение сердца успокаивало, а пальцы, играющие с рыжими кудряшками, заставляли улыбаться. Мужчина перевернул страницу, полузакрытыми глазами рассматривая текст и изображения. Казалось, еще мгновение и он отложит книгу, чтобы прижать к себе Арика и заснуть с ним в обнимку.       — Ян, — мужчина что-то хрипло промычал, показывая, что он весь во внимании. Арик тихо выдохнул, борясь с необоснованным волнением, и, набравшись смелости, продолжил: — Я хочу рассказать маме о нас.       Сердце Яна ускорило стук, и Арик принял это за хороший знак:       — Ей будет спокойнее, а мне не придется врать, где я пропадаю дни напролет. К тому же она у меня отходчивая и…       Его слова прервал резко вскочивший Ян, который откинул парня от себя, чтобы крепко сжать его плечи и посмотреть прямо в глаза.       — Нет, — слово, произнесенное с таким холодом и твердостью, заставило Арика удивленно распахнуть глаза — вовсе не такой реакции он ожидал. — Не смей никому о нас рассказывать: ни родителям, ни друзьям. Я думал, ты умный парень и сам все понимаешь.       — Но что плохого в том, что о наших отношениях узнают? Уж кто-кто, а моя мама нам ноги ломать не собирается, — Арик постарался пошутить, но от сказанного Ян только сильнее нахмурился.       — В мире нет человека важнее матери, и я не хочу, чтобы ты портил с ней отношения из-за меня, — проговорил мужчина, словно наставляя маленького ребенка. — Рано или поздно ты найдешь любимую женщину и будешь вспоминать свое признание как глупую выходку.       Эти слова сознание Арика отторгало, словно самую глупую небылицу. Он с другим человеком? Он с женщиной? Он не с Яном? Еще в их первую встречу, увидев Яна, стоящего на балконе в алых лучах рассвета, Арик отрезал себя от окружающего мира. Больше не существовало других женщин и мужчин, в его глазах был только Ян, единственный и любимый.       — Ян… Я не хочу «любимую женщину», я хочу тебя.       — Со мной у тебя не будет детей, со мной ты не сыграешь свадьбу, меня ты не познакомишь с родителями. Как ты представляешь себе семью с двумя отцами? Даже звучит бредово!       Ян усмехнулся, будто одна мысль о сказанном была до неприличия глупой, а Арик со всей серьезностью ответил:       — Представляю и очень отчетливо, — от мыслей о Яне в роли отца на губы просилась улыбка. — У нас будет самый счастливый ребенок в мире.       Ян словно задыхался от непонимания, от глупости своего партнера, от собственной злости.       — Сумасшедший! — прошипел он, вовсе не игриво и любя, как раньше. Именно это он и имел в виду — сумасшедший, ненормальный, больной.       Ян бросил книгу на стол настолько сильно, что та затрещала, выворачиваясь страницами наружу. Никогда еще Арик не видел его настолько необоснованно злым. Такой Ян слишком напоминал отца.       Воспоминания об отце преследовали Арика все дни разлуки, последовавшие за ссорой с Яном. Вернее сказать, та часть воспоминаний, которую он прятал глубоко в себе, о которой старался не думать.       В тот вечер, когда Ян впервые накричал на него, Арик сначала растерялся и застыл, а после опрометью бросился из квартиры — яркие картины из детства, всплывшие перед глазами, не на шутку испугали его. Он был готов расплакаться перед мужчиной, который в ту самую минуту до дрожи напоминал отца, ненавидящего видеть сына в слезах. Оставаться возле Яна в таком состоянии было выше сил Арика, а потому он не придумал ничего лучше, чем сбежать.       Отец Арика, спившийся после череды жизненных неудач, наказывал сына каждый раз, стоило тому «распустить нюни». Он был воспитан так, чтобы любую слабость принимать в штыки, а уж видеть такую слабость в собственном сыне для него стало невыносимым. После армии он был особенно настроен воспитать из маленького Арика настоящего мужчину, а не слюнтяя. Только сын, к величайшему сожалению, не был способен оправдать его надежды: хрупкий, нежный, ранимый мальчик. Мать, заприметив его склонность к творчеству, хотела развивать сына в этом направлении, поощряла его любовь к рисованию. И постоянно ссорилась на эту тему с мужем.       Пятилетний Арик прятался под одеялом, слушая крики родителей, доносящиеся с кухни: «Он вырастет бабой, этого ты хочешь?!» — «Он творческая личность, как ты не поймешь!» — «Дармоеды и тунеядцы эти твои творческие!» — «У твоего сына есть талант! Он может стать великим!» — «Он станет нытиком и бабой, и это только твоя вина!»       «Нытик», «баба», «слюнтяй», «как девчонка» — Арик часто слышал подобное от отца. Но случались и редкие хорошие моменты, когда он вел себя «правильно»: когда смастерил и показал отцу рогатку, когда подрался с мальчиком в детском саду, когда примерял отцовскую армейскую фуражку. В такие моменты родитель становился благосклоннее, а об армии и вовсе мог говорить часами. Тогда мать заваривала всем чай, приносила свежих булочек и устраивалась рядом, слушая его излюбленные байки, повторяемые по кругу. Мирные, счастливые вечера, о которых уже взрослый Арик любил иногда вспоминать. Но не те, в которые вернувшийся с подработки пьяный отец кричал на него, изрывая в клочки повешенный на холодильник рисунок. Не те, в которых испуганный Арик начинал хныкать, а отец — орать из-за того, что сын его боится. Вконец выведенный из себя Ариком, который изо всех сил старался подавлять голос, икая и дрожа, отец замахивался на него рукой…       В лучших случаях на крики прибегала мать, загораживая Арика собой. В худших она допоздна задерживалась на подработках и, когда возвращалась домой, заставала лишь забившегося под стол сына, да вдрызг напившегося и храпящего на диване мужа.       Почему отец вел себя так? Арик всегда думал, что по его вине. Потому что он разочаровал его, не стал тем сыном, которого тот хотел видеть. Не знал, что такого отец видел в Арике, чтобы быть настолько выведенным из себя. Сейчас, мысленно возвращаясь к тем временам, может он видел в сыне гея? Мог ли отец все понять еще тогда, задолго до самого Арика?..       Парень потер переносицу, измазанными в глине пальцами оставляя разводы на лице, но ему было все равно. Голова болела от того, как тяжело ворочались в ней мысли последние несколько дней, и уже который час он никак не мог сосредоточиться на работе. Так почти ничего и не сделав с того момента, как пришел в мастерскую, он улегся поверх узкой скамьи как был, в куртке, и сгибом локтя заслонил глаза от света потолочной лампы.       В той ссоре Ян разбередил что-то внутри него, отчего тянуло и ныло где-то в подреберье. Пробудил самые страшные воспоминания, которые, как надеялся Арик, никогда не всплывут на поверхность со дна его памяти.       Арику было семь, когда алкоголь окончательно помутнил рассудок отца. Он уже не понил, чем вывел его из себя в тот день, да и поводов родителю в последние месяцы было не нужно. Отец все реже появлялся дома, по многу дней ночуя неизвестно где, но Арику с матерью даже дышалось свободнее, когда его не было рядом. Пропадая где-то четыре дня подряд, отец вернулся поздно ночью, пьяный и невменяемый. Арик ясно помнил, как кричала и сопротивлялась мама в другой части спальни — в то время они все спали в одной комнате, разделенной шторой, — как скрипела старая металлическая кровать, и как что-то грубо рычал отец. А он, Арик, мог только тихо всхлипывать, подавляя любые звуки, жмуриться и зажимать себе уши ладонями, задыхаясь в духоте под одеялом. Но отец все равно услышал…       Сорвал с Арика защитное одеяло, выволок из постели и закричал что-то в лицо. Что именно Арик и сам не помнил — может, услужливая память намеренно стерла слова, которые для семилетки оказались слишком жестокими? За это он ей был благодарен.       Боль, крики в три голоса, драка. Арик сжимался, пытался заползти под кровать, но его поймали за ногу и вытащили ради новой боли. Плакал он, плакала мама, отец ярился пуще прежнего. Соседям, наконец, надоел нестройный вой голосов, и они вызвали милицию. Люди в форме усмирили отца, Арик прижался к матери, которая выглядела куда хуже, чем после их прежних потасовок. Вдвоем их привезли туда, где врач осмотрел Арика, а потом маму увели в другую комнату, и ему снова стало страшно. Он плакал, но тихо, стараясь сдерживать всхлипы, потому что боялся реакции этих чужих людей. И с той ночи он больше никогда не видел отца.       «Слава Богу», — подумал Арик. Он уверен, что отец убил бы его, узнай о связи с мужчиной. Не ноги переломал, а конкретно так убил.       Мама же вполне может оказаться иного мнения. В конце концов, разве среди людей творческой направленности не стала частой практикой склонность к гомосексуальным связям? Уж Дарья Петровна, будучи учительницей литературы, должна знать о таких фактах биографии великих русских классиков.       Так в чем проблема все ей рассказать? Арик же не собирался кричать об этом в лица незнакомцам или выдавать Яна перед его коллегами с работы. А что это за нелепости о том, что Арик, мол, найдет себе «любимую женщину», с которой сможет завести детей? Разве неясно, что он одного только Яна любит и ни с кем больше быть не хочет? Даже помыслить о ком-то другом он не может!       Парень вскочил, чувствуя нарастающий в груди жар ярости. Если бы он не растерялся в тот момент, если бы не испугался напоминания об отце и собственного желания заплакать, то высказал бы Яну все в лицо! Как же злили его те слова, как же бесила уверенность, с которой любимый мужчина говорил столь возмутительные вещи! Арик вышагивал по мастерской, бормоча под нос и сжимая телефон в кармане куртки. Он дулся на Яна и надеялся, что после такого стремительного побега тот хотя бы соизволит позвонить первым, предложит решить конфликт. Но за прошедшие дни не последовало ни звонка, ни смс.       Протяжно выдохнув, Арик плюхнулся на скамью и набрал номер, выученный наизусть. Долгие гудки оставались безответными.       Ян не брал трубку.       Взлетев по лестнице бегом, Арик даже не остановился отдышаться, когда занес палец над звонком и вдавил до упора. Трель безостановочно звенела до тех пор, пока по ту сторону двери не раздались торопливые шаги, и она не распахнулась, открывая Арику вид на встрепанного, сонного и недовольного Яна. Он хмурился, будто не осознавая на кой черт парня принесло к его порогу посреди ночи, но молча пропустил Арика внутрь.       Парень был взбешен. Сам он не спал которые сутки, измученный волнением после их ссоры, а этот мирно себе дрых! Еще и трубку, сука, не поднимал.       — Ты охренел? — накинулся парень с порога, хмуря брови и глядя исподлобья. — Я звоню-звоню, а ты не поднимаешь! Испугаться успел, подумал, с тобой что-то случилось, мчался сюда от самой мастерской, а ты!..       Он обессилено опустил голову, прикрывая измазанными в глине ладонями перекосившееся лицо. В противоположность словам тело омыло облегчением — Ян просто спал. С ним ничего не стряслось, он не умудрился внезапно попасть в аварию или что-то вроде этого в те несколько дней, что они не виделись. Ян стоит перед ним хмурый и озадаченный, но и только.       — Ты так выскочил тогда, что я подумал — не вернешься, — тихо сказал он сиплым со сна голосом.       Арик отнимает руки от лица, делает шаг, становясь ближе, тянется ладонями к щекам Яна, чтобы притянуть и поцеловать. Смягчившись, улыбается ласково, потому что все внутри согревается, стоит только взглянуть на такого родного Яна, а все прежние чувства рассеиваются под звучанием его голоса.       — Глупости. Конечно же я всегда вернусь… — подушечки пальцев касаются горячих яновых щек, губы тянуться к губам… И тут происходит немыслимое: мужчина отшатывается, одновременно отталкивая Арика от себя. Парень так и застывает с нелепо протянутыми руками и потрясенным выражением на лице.       — На самом деле я надеялся, что ты больше не вернешься — так расстаться было бы проще.       Голос Яна звучит сухо, но иначе, чем привык его слышать Арик. Мужчина не смотрит ему в лицо, отводит взгляд, явно чувствуя себя некомфортно.       — Что ты такое говоришь?.. — Арику кажется будто он ослышался, бредит либо видит кошмар наяву.       — Мы должны расстаться. Нам было хорошо эти несколько месяцев, но так не может продолжаться вечно. Ты молодой, талантливый, найдешь себе кого-то подходящего.       Парень дышит часто и загнанно, прежнее волнение расширяется и множится, доводя его до паники.       — Не говори так! Как ты можешь так говорить?! — срывается он на крик, смотря на Яна с неверием. — Опять ты про «любимую женщину», детей? Не может такого быть, Ян, не для меня!       «Потому что люблю я тебя!» — почти срывается с губ, но что-то в этом Яне, представшем перед Ариком сегодня, мешает произнести сокровенные слова. Пальцами он вцепляется в растянутую футболку мужчины и почти задыхается, пока все силится поймать его взгляд. Ян по-прежнему не хочет смотреть ему в лицо.       — Тогда пусть это будет другой мужчина, не я. Со мной у тебя не будет отношений, в которых знакомят с родителями, — Ян отцепляет Арика от себя, противясь такой близости, но парень не позволяет себя оттолкнуть, цепляясь сильнее:       — Хорошо, будь по-твоему, мы никому не скажем. Но расстаться? Найти другого мужчину? Как ты можешь предлагать мне такое после всего?..       Арик трясет его, пока у самого все сдавливает в груди, но мужчина лишь поджимает губы и сильнее хмурится.       — Ты хоть любил меня? — в отчаянии выкрикивает парень. — Или чем я был для тебя эти месяцы? Интрижкой, скрашивающей тяготы бракоразводного процесса?       Молчание Яна убивало. Он начисто отказывался смотреть Арику в глаза и только мрачнел лицом. А из парня с каждой уходящей секундой словно утекала жизнь. «Не любил», — сразу пришел к нему ответ. Ян молчит, потому что и не любил его. Потому что предположение Арика правдиво — он был просто интрижкой.       — Ответь хоть что-то… — просит тихо. Злится на себя за надломленный голос, злится на Яна за молчание, просто злиться, потому что если позволит себе чувствовать другое, то… — Скажи хоть что-нибудь, трус!       Ян вскидывается, впервые встречаясь с Ариком взглядом, вкрадчиво произнося то, чего парень хотел бы никогда не слышать:       — Нет, я тебя не любил.       Зима стала намного холоднее. Снежные вьюги длились по несколько дней, а температура стремительно падала, отчего работать в мастерской становилось невыносимо. Пальцы промерзали до иголочек, тело непроизвольно дрожало, движения перестали быть уверенными и твердыми. Икар был почти завершен, но Арик никак не мог довести его до идеала. Чтобы сделать маленькие детали — вены, складки ткани, мимику — нужна сосредоточенность и четкие движения, а у парня не было ни того, ни другого. Все мысли занимал единственный человек и его жестокие слова.       «Я тебя не любил».       Не любил. Все это время не любил. Когда обнимал, целовал в лоб, заботливо заставлял одеваться теплее и просил не выходить на балкон без куртки. Когда провожал до дома, держа за руку. Когда согревал замерзшие ладони Арика в этой же самой мастерской. Не любил.       Стек выскользнул из дрожащих пальцев и со стуком упал на пол. Парень больше не мог держать инструменты, не мог творить, пускай до конца и осталось всего пару штрихов. Его покинула муза — самое возвышенное, что было в его серой жизни.       Первые несколько дней после ссоры Арик даже близко не подходил к дому Яна. Боялся встретиться? Не хотел снова услышать жестокое «не люблю»? Он сам не знал. Почему-то, стоило знакомым панельным стенам показаться среди серых стволов деревьев и снежных сугробов, как сердце сдавливало невидимой рукой. Невероятно теплой и родной.       Хотелось плакать, кричать, бежать оттуда как от самого страшного кошмара. Бежать сломя голову от той уютной квартиры, клетчатого пледа, запаха одеколона, потому что от теплых воспоминаний холод вокруг становился сильнее, снег колол, словно иглами, а дышать становилось сложнее. Будто собственные чувства затягивали петлю на шее.       Несмотря на свой страх, Арик все же лелеял надежду, что все еще можно исправить. Ян наверняка просто разозлился и ляпнул те слова не подумав. Просто ошибся, и сейчас сам мучается, не в силах заговорить первым. В окнах квартиры Яна горел свет, а значит, он уже вернулся с работы и можно попробовать достучаться до него.       Парень сделал несколько неуверенных шагов в сторону подъезда, но на второй этаж взбежал уже решительнее, остановившись вплотную к потертой двери. Пальцы вдавили звонок на несколько секунд, но по ту сторону не было слышно знакомых шагов. Арик снова позвонил, но задержал палец подольше, чтобы неприятная трель прокатилась по всей квартире.       — Ян, я знаю, что ты дома. Нам надо поговорить, — как можно увереннее позвал парень, зная, что Ян не увидит этого глупого молящего выражения на его лице.       По ту сторону все также молчали, и эта тишина выводила Арика из себя. Он ударил кулаком о кожаную обивку и выкрикнул:       — Открой дверь! — разозленный до предела прошипел угрожающе: — Если не откроешь, я переполошу весь подъезд, и каждый сосед будет знать, что ты спишь с мужиками. Тебе же так важна репутация «нормального человека», так побереги ее!       Выждав несколько минут, Арик оперся о дверь и медленно сполз на пол. Яна нет дома, иначе, такой правильный, он бы уже давно запихал его в квартиру, лишь бы какая-то старушка не услышала этот концерт и не сочла своего соседа геем.       Арик потянулся за пачкой сигарет и поджег одну, зная, что за этот вечер точно выкурит все. Дым рассеялся по прохладной площадке, а слезы против воли потекли по щекам. Арик всхлипнул и сразу же затянулся, чтобы заглушить эту слабость.       — Чертов кретин! Надо было не соглашаться слушать с тобой пластинки… — прохрипел парень. Глаза жгло то ли от горьких воспоминаний, то ли от едкого дыма, поглощающего его словно туман.       Впервые в жизни Арику хотелось напиться до потери сознания, лишь бы ничего не чувствовать.       На площади перед вычурным сталинским зданием было оживленно. Люди толпой выходили из множества арок и шли к остановкам, чтобы поскорее добраться до своих домов. Арик всматривался в лица, искал знакомые черты. В этот момент парень понял, почему Яна так смешило его обожание и слова об уникальности: из здания выходило множество мужчин в серых пальто, с короткими стрижками и кожаными портфелями в руках. Казалось, будто их производят на одном заводе, они все были с одного станка. Но, несмотря ни на что, Ян в глазах Арика был особенным даже в серой одежде среди серых людей — взгляд сразу выцепил знакомый образ среди сотен работников бюро. Ян тоже будто почувствовал его присутствие и поднял взгляд на парня. На прежде бесстрастном лице проявилось множество эмоций: шок, растерянность, страх.       Мужчина нахмурился и быстрым шагом поспешил навстречу Арику. Не давая сказать и слова, он схватил парня за шкирку и поволок подальше от людей, словно кошка непутевого котенка. Наконец, оказавшись в тихом переулке, он спросил хмуро:       — Что ты здесь делаешь?       — Я хотел поговорить, но тебя постоянно нет дома…       — Именно поэтому меня и нет дома, — холодно прервал его мужчина. — Я не хочу с тобой говорить.       — Значит придется, иначе я буду караулить тебя здесь каждый день.       Ян бессильно потер переносицу и вздохнул:       — Хорошо, что ты хочешь услышать?       — В чем я виноват? Почему ты хочешь расстаться? Я могу исправиться, измениться, только скажи, — как бы Арик не хотел выглядеть уверенным, его безразличный тон позорно быстро превратился в молящий.       — Ты ни в чем не виноват, — Ян нежно провел рукой по кудрявым рыжим прядям, а затем, голосом учителя, наставляющего глупого ребенка, проговорил: — Представляешь, так бывает в жизни — человек просто не любит другого человека.       — Но зачем тогда ты был со мной, если не любил? — вопрошал парень, взирая своими невинными голубыми глазами, казалось, в самую душу.       — Ты напоминал мне кое-кого.       — Жену? — со смешком предположил Арик, но, не услышав отрицаний, тут же поник.       — Мы с ней снова сошлись, — ровным тоном поведал Ян. И добавил, отводя взгляд, будто не в силах смотреть парню в глаза: — А когда есть оригинал — подделки уже не нужны.       От услышанного в груди у парня заныло. Подделка, жалкое подобие любимой женщины, замена на время тяжелого периода — вот кем он был все это время.       — Значит духи, которыми несло от тебя в тот вечер… — едва не хныкая, прошептал Арик. — Ты был с ней?       — Да. Сначала поужинали в ресторане, а потом очень долго обнимались, — последние слова Ян произнес медленно, ясно давая понять, что скрывается за простым «обнимались». — Теперь ты понимаешь, почему я не хотел спать с тобой? Все-таки ни один мужчина не будет лучше женщины в постели.       Смотреть в лицо Яну было слишком больно. Арик опустил голову, взглядом упираясь в асфальт под ногами, стараясь переварить услышанное. Наверное, любой другой отвесил бы пощечину за такие слова, но Арику хотелось только плакать. Он обнял себя за плечи, вцепляясь пальцами в ткань куртки, словно иначе рассыпался бы на части.       — Извини меня, извини, — всхлипывал парень, прося прощения сам не зная за что. За то, что не родился женщиной? За то, что не смог удержать Яна? А может за то, что вообще пришел сюда? Слезы, падая, разбивались о рукава темно-серой куртки, словно маленькие дождевые капли, в то время как где-то под ребрами бушевала губительная буря, уничтожающая все живое.       «Лучше просто не мозоль мне глаза» — было последним, что сказал Ян, прежде чем выйти из переулка.       Арик скрутился в темной подворотне, словно умирающий от боли человек. Наверняка любой прохожий посчитал бы его наркоманом, у которого началась ломка, и был бы недалек от истины — Арик навсегда лишился сильнейшей зависимости и больше никогда не получит следующую дозу.       — Аркадий… Аркадий! — раздалось у парня прямо над головой, вынудив выплыть наконец из той глухой вязкости, в которой пребывали его мысли, и вскинуть голову на голос Иды Васильевны. — Ты в порядке? Выглядишь неважно, заболел?       У преподавательницы был озабоченный вид. Арика затошнило. Виной тому была, конечно же, не молодая миловидная женщина, а наполовину вылаканная вчера бутылка водки, остатки которой еще дожидались его в рюкзаке. Арик определенно не был в порядке, зато физически он ощущал себя так же хреново, как и душевно.       — Лучше я пойду… — пробормотал парень, неуклюже сгребая принадлежности с парты прямо в раскрытое нутро рюкзака. В любой другой день ему было бы стыдно являться в университет с похмельем, но поутру еще не до конца пришедший в себя Арик рассудил, что это всяко лучше неявки на пару. К тому же идти было недалеко — ночевал он в мастерской, где на входе один пузырь вручил сторожу, а второй наполовину приговорил в одиночестве холодной студии.       Ида Васильевна еще что-то сказала ему вслед, предлагая заглянуть в медкабинет, но Арик только вяло попрощался и поплелся прочь из аудитории на своей предельной скорости. Однокурсник Григорий проводил его недружелюбным взглядом, но Арику было глубоко наплевать на чужие симпатии и антипатии.       Забиться бы в какой-нибудь угол и никогда его не покидать.       Прийти на пары вообще было плохой идеей — часы немого лежания на парте в заднем ряду и постоянной борьбы с тошнотой того определенно не стоили. Как еще преподы не выгнали его, завидев в таком состоянии? Может, пожалели? В конце концов, он же всегда был прилежным студентом, возможно, они решили один раз закрыть глаза на столь непотребный вид? Что ж, когда станет получше, Арик попытается почувствовать благодарность. Теперь же ему предстояло решить, куда направить свое бренное, по ощущениям явно умирающее тело. Днем в мастерской трудились студенты, а находиться среди людей Арику сейчас хотелось меньше всего. Дома его перегар моментально учует мама, объясняться с которой он просто не в состоянии. Так и не решив этот вопрос, Арик просто брел вперед, не задумываясь о цели.       Бесцельные блуждания привели Арика в парк. Тот самый, недалеко от дома Яна, в котором они кормили прудовых уток — эти неперелетные птицы и сейчас топтали свежевыпавший снег, с надеждой поглядывая на редких прохожих. Арик присел на покосившуюся скамью близ кромки заледеневшей воды, вынул из рюкзака початую бутыль и оставшуюся со вчера краюху хлеба. Разделив батон, половину парень раскрошил уткам, а вторую оставил себе под закусь, приложившись к горлышку.       Алкоголь выжег рот, опалил глотку, но желанное тепло расползлось по желудку, согревая промерзшее тело. Арик не помнил как долго бродил по улицам города, пока не оказался здесь, но он напрочь не чувствовал ушей под капюшоном своей любимой толстовки, как и раскрасневшихся пальцев, ставших неловкими и дрожащими.       Трясущимися руками парень вытянул пачку из кармана, бестолково зачиркал зажигалкой, пока огонек на кончике, наконец, не затлел, и втянул дым, ощущая себя наполненным его тяжестью. И прыснул вдруг со смеху.       Видела бы его мама! В одной руке пузырь водки, в другой — пачка сигарет. Пьет и курит в полузаброшенном парке, курит и пьет. И совершенно не знает, что ему делать с этой жизнью дальше.       Арик глотал невыносимо мерзкую жидкость, морщился, зажевывал высохшим хлебом. Глядел на бестолково бродящих уток, на припорошенную снегом гладь замерзшего пруда. Вокруг было тихо, только деревья натужно трещали оледеневшей корой, да редкие прохожие скрипели снегом под подошвами своих зимних ботинок.       Если осень напоминала Арику тот самый момент перед смертью, когда вся жизнь проносится перед глазами, то зима вынуждала чувствовать себя мертвым. Мерзлая земля, мерзлые деревья. Снег как погребальный саван, укрывающий мертвеца. Скорбный вой ветра как похоронная песнь.       Время текло, не задевая парня, застывшего ледяной статуей.       На парк опустились сумерки. Затем небо затянуло ночным покрывалом, а он все так же сидел на скамейке, хотя бутылка давно опустела, а хлеб стащили наглые утки. Взглянув на наручные часы, показывающие семь вечера, Арик поднялся и побрел к комплексу бесцветных однотипных панелек. Сегодня он, как и в каждый из прошедших дней, будет ждать Яна под его балконом. Ждать и надеяться.       Тело давно перестало чувствовать холод, совершенно окоченев на морозе, но Арику было все равно. Грели только сигареты, которые он курил одну за другой без перерыва, почти наслаждаясь спазматически подступающей тошнотой. Ему даже нравилось собственное безобразное состояние, было что-то неуловимо правильное в том, чтобы внешняя разрушенность отражала внутренний раздрай. Казалось, чего бы он сейчас точно не смог вынести, так это притворства — быть глубоко несчастным внутри, но создавать видимость нормальности. Он занимался этим так много лет, но прямо в этот момент не чувствовал в себе достаточных сил, чтобы продолжать держать лицо.       Арик в очередной раз флегматично чиркнул роликом зажигалки, хотя весь притоптанный снег под ним, некультурно устроившимся за углом дома на корточках, был покрыт серым пеплом. В голове было мутно, как и на душе, даже зверский холод не изгнал из него опьянения, но Арик продолжал ждать, вглядываясь в очертания, скользящие мимо уличного фонаря.       Припадающее шарканье его ботинок Арик узнал бы в любом своем состоянии. Он попытался вскочить, но только пошатнулся на онемелых конечностях, да ухватился за услужливо подвернувшуюся стену. Ноги закололо, но Арик все же проделал несколько шагов по подъезда и перегородил мужчине дорогу. Покачивающийся Ян, судя по всем признакам, был ничуть не менее пьян, чем Арик. Может, даже более, потому что в первые минуты он, казалось, парня даже не узнал. А когда узнал, сказал только:       — Уйди.       И попытался было обойти, но не ради этого Арик приходил сюда каждый вечер, промораживаясь до самых костей. Исходя из ариковых наблюдений все эти дни Ян даже не ночевал дома, иначе не сумел бы пройти мимо. Ему впервые удалось застать Яна, не прибегая к крайним мерам и не карауля у бюро из страха, что за это его только по-настоящему возненавидят.       Выпитый алкоголь придавал решимости, и в этот раз Арик поволок тяжело шагающего мужчину за угол, где толкнул в стену со злыми словами, срывающимися с уст:       — Ты наговорил мне какой-то херни и думаешь, что так все закончиться? Ведешь себя будто какой-то трусливый педик, испугавшийся, чего? Серьезных отношений? — их рост всегда был практически одинаков, но если во время прошлого разговора в переулке Арик чувствовал себя маленьким и несчастным, то сейчас, преодолев свой порог адекватности, он почти наслаждался тем, как нависает над ссутулившимся Яном.       — Что тебе от меня нужно? — устало вздохнул Ян, который тоже выглядел неважно: помятое и припухшее лицо, изнуренные тени пролегли под глазами, треснувшие обветренные губы.       Арику стало больно от желания их поцеловать.       — Чтобы ты перестал быть таким мудаком, — честно ответил Арик. Ему казалось, что выплакал все в том переулке, пока униженно сжимался на асфальте, но стоило вновь увидеть Яна — и к глазам подступили горячие слезы.       Парень скривился от досады — не хотел ведь показывать слабость, культивировал в себе злость, да все бесполезно.       — Что мне еще сделать, чтобы ты оставил меня в покое? — Ян начинал раздражаться. — Я все тебе уже сказал. Все кончено, понял? Перестань сюда ходить, хватит меня донимать. Мы с Ксюшей снова вместе и решили не разводиться. Считай меня мудаком или еще кем хочешь, но никогда больше сюда не приходи.       Старательно копившуюся злость хватило только на один порыв, а после слов Яна она и вовсе потухла. Но разве мог он сдаться, когда на кону стояло так много? Не чувствуя ничего, кроме любимого одеколона, Арик вцепился пальцами в пальто мужчины и прижался к нему так плотно, как никогда не позволял себе на улице. Может, он совсем потерял рассудок. Может, отчаяние сделало его невменяемым. Может, алкоголь оказал на него свое губительное воздействие, раз Арику показалось, что поцеловать Яна сейчас — хорошая идея. Будто он заставит его вспомнить все их прошлые поцелуи — робкие и неумелые, нежные и ласковые, горячие и жаждущие. Вместо этого сам Арик вспомнил, какого это — толчок и боль от впечатавшегося в скулу кулака.       Впрочем, вспоминал Арик уже на асфальте, когда Ян нависал над ним, удерживая за смятый в кулак воротник, пока второй был занесен для повторного удара. Мужчина орал Арику в лицо, что он сумасшедший, а парня вдруг охватила паника — нутро словно было наполнено острыми холодными осколками, которые беспокойно ворочались и острыми гранями исцарапывали его изнутри. Перед глазами потемнело, он вывернулся из сжимающих рук и едва отполз на пару шагов, прежде чем его вывернуло — резко, мучительно. Из глаз хлынули скопившиеся слезы, желудок скрутило очередным спазмом. Сквозь дурноту и ужас Арик ощущал лишь свое судорожно разогнавшееся сердце, толчки которого отдавались пульсацией во вздувшихся венах на висках.       Несколько минут он пролежал в темноте, разбавленной светом тусклого фонаря, прижимаясь щекой к утоптанному снегу и считая удары постепенно замедляющегося сердца. Яна рядом уже не было.       Только на следующее утро Арик появился перед матерью: припухшие глаза, след от удара на щеке и бесконечная грусть во взгляде. Он соврал, что на него напала местная шпана, но Дарья Петровна легко раскусила обман — кажется, Арик и не старался звучать убедительно. С обработанной раной и детским цветастым пластырем на щеке, он закрылся в своей комнате. Скрутившись клубочком, Арик положил ладонь на ноющую скулу, вновь и вновь ощущая боль удара. Больше всего он боялся, что любимый человек будет поднимать на него руку, как отец делал это с мамой. Теплые ладони, которые способны только гладить и согревать оказались такими сильными. Такими опасными. Арик хотел бы подавить в себе страх, снова приблизиться к его подъезду, но не мог.       Дни шли, а Арик все четче ощущал пустоту там, где раньше был Ян. Из его жизни исчезли все звуки, запахи, ощущения и осталась лишь сменяющаяся черно-белая картинка перед глазами, как в немом кино. Единственное, что оставляло в нем долю эмоций — глина и Икар, протягивающий руки к солнцу. Надо было закончить скульптуру и вовсе не ради похвалы Иды Васильевны, профессоров и однокурсников — все они превратились в безликие макеты, мельтешащие перед глазами. Арик надеялся, что увидев скульптуру, Ян изменится, станет прежним, полюбит…       Это было глупо, нелепо, нереально, но чудеса иногда случаются.       Сидя в мастерской напротив своего творения — идеального в каждой детали Икара — Арик ощущал лучик надежды в своем мире темноты. Дрожащие пальцы несмело набирали сообщение, которое затем высветилось на экране:       «Ты обещал».       Арик закрыл глаза и оперся о холодную стену в поиске опоры. Сейчас он понимал, что создавал скульптуру только ради его улыбки, ради похвалы, ради гордости во взгляде. Если Ян не придет, Арик разобьет Икара на мелкие кусочки — какой смысл ему существовать?       Какой смысл существовать так? Проживать долгие годы в сером мире среди незнакомцев, замерзать без его теплых рук, умирать без его улыбки? Умирать…       Арик открыл глаза и увидел Икара — человека, который подлетел слишком близко к солнцу и поплатился за свою смелость. Как наивно было пророчить ему другую судьбу. Его Икар тоже сжег крылья, тоже утонул в море.       В день выставки разбушевался настоящий снегопад. За окном мельтешили белые хлопья, словно помехи на экране телевизора, люди, заходившие в холл института, напоминали сугробы и сразу спешили снять с себя мокрые куртки.       Выставочный зал был нелепо украшен новогодними гирляндами, которые выглядели на серых стенах словно кляксы разноцветных красок. Студенты крутились над своими работами, упрашивали преподавателей обратить внимание именно на них, встречали знакомых и друзей. Арик стоял в укромном уголке недалеко от своей скульптуры и искал глазами единственного человека.       Дарья Петровна со своими подругами тоже пришла на выставку и, вдоволь нахваставшись сыном, решила обратить внимание на другие работы. Знакомые и не очень, женщины крутились вокруг него, пытались втянуть в разговор, но Арик отвечал коротко и блекло, отчего те быстро потеряли интерес.       Совсем не так он представлял этот день: они с Яном посмотрели бы на чужие работы, походили по опустевшим коридорам института, а потом вернулись домой к теплому пледу, фильмам, чаю. Удивительно, но Арик уже забыл каково это — быть любимым.       Внезапно, вокруг что-то изменилось: появился шум голосов, запах глины, яркие цвета украшений на стенах. Появился Ян. Парень сфокусировал взгляд на высокой деревянной двери: он только вошел в помещение, стряхивая с плеч снежинки. В руках Яна был букет белых хризантем, которые так выделялись среди общей серости.       Когда их взгляды пересеклись, Ян замялся, а затем быстрым шагом направился в сторону Арика. Сердце в груди парня колотилось быстро как никогда, заглушая кудахтанье окружавших его маминых подруг: «Кто этот молодой человек?» — «Кажется, он идет сюда».       Арик задержал дыхание, когда Ян оказался на расстоянии нескольких шагов. Хотелось обнять, прижаться к его телу, вдохнуть родной запах, но страх сковал словно цепями, не позволяя сделать лишнее движение.       Ян поднял глаза на статую Икара, задержав взгляд на несколько секунд, а затем произнес:       — Прекрасная скульптура.       Арик принял протянутый ему букет и глупо уставился в глаза напротив, не зная, что ответить.       Мгновение тишины, и Ян разворачивается в сторону выхода, а парень может только провожать его взглядом от скрутившегося комом страха. В груди все рвется, ладони до треска сжимают стебли цветов, на глаза просятся слезы, но Арик жмуриться, не давая им пролиться.       Парень делает шаг, готовый побежать за Яном, но над ухом звучит голос матери:       — А кто этот молодой человек? Неужели у нашего скульптора уже появились поклонники? — мама нежно погладила Арика по плечу, кажется, не заметив его разбитый вид.       — Дашка, я в шоке! Такой галантный молодой человек! — подхватили тему ее подруги, весело обсуждая произошедшее.       Арик опустил взгляд к бутонам и провел рукой по застывшим на них снежинкам, которые тут же растаяли и скатились по лепесткам маленькими слезинками.       Карман тяжелил билет на море, который он так и не успел вручить.