Калейдоскоп иллюзий

Коридоры военного госпиталя всегда казались Ризе чересчур длинными. Шаги отдавались гулким эхом от стен, когда она неспешно маршировала между двумя палатами. Путь от одной до другой составлял не больше десятка метров, но давался он настолько тяжело, будто вел, как минимум, на плаху. Вдоль этой дороги стройным рядом стояли остальные члены отдела, подчиненные двоих командиров. Стояли так тихо и неподвижно, что со стороны напоминали прощальную процессию на похоронах. Риза не смотрела на них, полностью сосредоточившись на собственном вопиюще бесполезном занятии. Она слонялась то назад, то вперед, разворачиваясь на пятках так резко, что подошвы армейских сапог визгливо скрипели по полу. Но останавливаться ей не хотелось. Ведь это означало бы смириться с неизбежным, что неимоверно пугало ее. У одной из дверей, прямо на холодных плитах, отчего-то схожих с могильными, сидела Уинри, руками подтянув колени к груди и спрятав в них заплаканное лицо. Сидела уже несколько часов кряду, не шелохнувшись и ни разу не сменив позу. Напротив нее стоял, прислонившись спиной к косяку, Фьюри и методично натирал носовым платком очки. Его губы были заметно искусаны, а расфокусированный взгляд то и дело поднимался вверх. Словно ожидал, что вот-вот повернется круглая ручка, и пациент выйдет из палаты. Не выходил – глаза снова опускались, зубы упрямо сжимались, руки продолжали драить кристально чистые стекла. Рядом, запрокинув голову к потолку, замер Бреда. Руки, стиснутые в кулаки, покоились в карманах форменных штанов, брови хмуро сдвинулись к переносице. Он не произнес ни слова с момента приезда в госпиталь и, судя по всему, не намеревался. Как и болтливый обычно Хавок, который оказался здесь первым, вместе с пострадавшими. Именно ему досталась незавидная участь разносчика плохих вестей. Телефонные разговоры получились удивительно красноречивыми и лаконичными – теперь же он будто дал обет молчания. Только каждые пятнадцать минут покидал свой пост, чтобы покурить. Дымить в здании строго запрещалось – сие правило соблюдалось им неукоснительно. Фарман хранил безмолвие, как и остальные. Стоял ровно, вытянувшись в напряженную струну, скрестив руки на груди и уставившись себе под ноги. Казалось, что не дышал вовсе, но просто казалось. Они ждали в давившей неизвестности. Наверное, молились, если бы знали, кому. Но Бог, существование которого подвергалось сомнению, давно отвернулся от грешников. Каждый солдат заслужил исключительно Его гнев – никак не помощь. Убийцы не имели права просить ее, пусть и не для себя. Оба командира скромного отдела сейчас пребывали в крайне тяжелом состоянии. Один из них шестой час лежал на операционном столе, балансируя на тонкой грани. Другого ввели в искусственную кому, чтобы дать изможденному телу и поломанной психике шанс самостоятельно вернуться в норму. Надеяться на их скорое выздоровление было сущей глупостью. Тихим посетителям следовало бы вернуться на службу и хоть немного отвлечься от тягостных событий, но никто не торопился в Центральный Штаб. Коротко мотнув головой, Риза опять развернулась и двинулась в обратном направлении. Ее лицо не выражало ровным счетом ничего. Эмоции будто стерлись, притупились, спрятавшись от жестокой несправедливости мира. Холодного, циничного, безразличного к чужим судьбам. Она узнала, что произошло, от рядовых, оставшихся в приемном покое. Те долго не могли отойти от шока, который испытали, увидев трупы на месте разрушенной третьей лаборатории. Рой Мустанг, Огненный алхимик, ветеран Ишвара, и его напарник, Эдвард Элрик, Стальной алхимик, самый юный офицер регулярной армии. Они убили друг друга, как говорили военные, сцепившись после пары фраз. А потом, когда рассеялся дым, оказались настолько близко, насколько позволили обоим остатки жизней. Врачи, увозившие бездыханные тела, кои реанимировали прямо в машинах, вскользь упоминали о неадекватном поведении Эдварда, объяснив его помутнением рассудка из-за долговременных пыток. Ни один из пострадавших с тех пор не приходил в себя. Их подчиненные верными псами молча ждали приговора. Вдруг Бреда оттолкнулся от стены, которую подпирал спиной, и присел на корточки подле Уинри, легко и осторожно коснувшись дрожавшего плеча. Та заторможенно подняла покрасневшее и припухшее лицо, растерянно взглянув на него из-под мокрых, слипшихся ресниц. Он лишь молча стянул с себя китель, который вечно носил расстегнутым, и сложил малость неровным квадратом, смастерив, таким образом, подобие подушки. По-прежнему не произнеся ни слова, положил вещь у стройных ног и улыбнулся, как мог, ободряюще. Уинри благодарно кивнула, пересев на предложенную подстилку, и вновь спряталась ото всех в сведенных коленях. Следующим отмер Хавок, по примеру товарища накрыв ее бледные худые плечи и спину. Теплая ткань не пропускала сквозняки и позволяла быстро согреться, удерживая постоянную температуру. Эта особенность военной формы всегда оставалась незаметной. Ровно до той поры, пока не возникала в ней непосредственная необходимость. Последней подошла Риза, укутав собственным кителем замерзшие ноги давней знакомой, а ныне – подопечной, чья жизнь была вверена ей лично полковником Роем Мустангом. В тот злополучный день, когда они видели его еще живым, пусть и чрезмерно уставшим. Сжавшись в комок, Уинри разревелась в голос, кусая щеку изнутри, чтобы не пугать других больных и немногочисленных посетителей. Риза, опешившая в первое мгновение, торопливо обняла ее, мягко погладив светлые волосы, собранные в высокий хвост на затылке. Прижалась щекой к холодному виску и прикрыла глаза, удивленно осознав, что сама едва сдерживала слезы. Длинный выдох помог вернуть самообладание, а крупно вздрагивавшее в руках тело, напомнило о возложенной на плечи ответственности. Теперь именно Ризе предстояло занять опустевшее место начальника на неопределенный срок. Стать для остальных опорой и поддержкой, коей раньше был Рой, и сердцем и душой, коими был совсем недавно Эдвард. Ноша выглядела непосильной, однако она не имела права на отказ. Наконец вдалеке послышались шаги, и посетители настороженно замерли, синхронно обернувшись на звук. Из-за поворота показалась тучная фигура врача, знакомого каждому военному, хоть раз получавшему ранения. Этот человек занимался исключительно тяжелыми случаями, когда другие только разводили руками и отправляли в церковь молиться о здравии безнадежного пациента. Он боролся за чужие жизни, как бравый солдат – за свою. Отчаянно, до последнего вздоха и после, порой совершая невозможное. Разве что мертвых не воскрешал. Хотя, если подумать, Рой ведь вернулся с того света, когда его сердце остановилось. Подобные мысли не позволяли сплоченной общим горем команде окончательно расклеиться и потерять надежду. Возможно, они и не верили в Бога, зато верили в своих командиров, их волю к жизни и несомненную силу. А еще – в поистине творившего чудеса врача. Вопрос висел в воздухе, когда он приблизился к ожидавшим. Но никто не произносил слова вслух, словно опасаясь получить ответ. Тот, после которого не оставалось возможностей что-либо сделать, изменить, исправить. – Что ж, ребята, начну с не самых плохих новостей, – задумчиво проговорил врач, поудобнее перехватив толстую папку с историями болезней двоих новопоступивших пациентов. – Операция полковника Роя Мустанга прошла достаточно успешно. Однако в ближайшее время могут возникнуть осложнения, вызванные физическим истощением, поэтому радоваться пока рано. – Он глубоко вздохнул, взглянув на запертую дверь, у которой сидела Уинри, испуганно вцепившись в руку Ризы. Уголки его губ скорбно опустились, обозначив горечь от ощущения собственного бессилия. Слушатели одновременно напряглись, внутренне подобравшись и приготовившись к худшему. Ведь пока прозвучали только "не самые плохие новости". Значит, впереди их ждало нечто совершенно ужасное. – Майор Эдвард Элрик вряд ли когда-нибудь вернется к нам. – Уинри отчаянно взвизгнула на вдохе, отчего звук получился смазанным, с присвистом, и закрыла рот ладонями. Риза крепче прижала ее к груди, словно пыталась защитить от жестокости вынесенного вердикта. В руках Фьюри, дрогнувших чересчур сильно и резко, жалобно хрустнули очки. Хавок уронил голову на грудь, стиснув челюсти так, что сигарета разломилась пополам по линии фильтра. Бреда и Фарман остались недвижимы, ни словом, ни жестом не выказав своих переживаний. – Не люблю врать и напрасно обнадеживать, – продолжил врач после недолгой паузы. – У него травмы отнюдь не ограничиваются физическими. К тому же, пока он находился в плену, его накачивали наркотиками, а подобные вещи всегда оставляют свой отпечаток. Поэтому, даже если ему и удастся каким-то чудом выкарабкаться, готовьтесь к тому, что это будет уже не тот Эдвард Элрик, которого вы знали. Откликом стала тишина и сдавленный плач Уинри, единственного ребенка среди взрослых солдат. Они не могли позволить себе проявить слабость рядом с ней, потому что обязаны были выглядеть сильнее, выносливее. Вот только у каждого в горле застрял комом собачий вой, протяжный, отчаянный, а глаза влажно блестели не пролитыми слезами. Врач ушел, оставив их наедине с общей бедой. Он прекрасно понимал, что любые сочувствия или сожаления – бессмысленны. Со своей болью каждый справлялся сам. В подобных ситуациях помощь лишь делала хуже. Но хуже было уже просто некуда. *** Дверь в кабинет полковника Роя Мустанга была заперта. Отдел расположился в смежном помещении за своими столами и внимательно слушал тишину. У каждого из них прибавилось работы, особенно бумажной, но никто не жаловался. Повседневная рутина помогала отвлечься от пагубных мыслей о двух командирах. Все скучали по ним, но предусмотрительно замалчивали эту тему. С недавних пор вместе с ними сидела Уинри, занимаясь собственными делами. Ее взгляд потух, руки еще иногда дрожали, когда она принималась за сборку очередного варианта протеза для Эдварда. Однако не так сильно, как неделю назад. Время шло, но мимо. Оно не лечило – причиняло только больше боли, наслаивая новую на старую, почти пережитую, забытую. Боль от потери не просто начальников – надежных товарищей и верных друзей: сперва одного, затем второго и, наконец, обоих сразу. Круглосуточный пост возле их палат члены отдела несли посменно. Дежуривший отзванивался дважды в течение дня: утром, когда заступал на вахту, и вечером, перед окончанием рабочего времени в Центральном Штабе. Выслушав рапорт, ребята отправлялись по домам, а утром вновь встречались на службе слегка изменявшимся составом. Один из них, вчерашний охранник пациентов военного госпиталя, дремал на припрятанной раскладушке до обеда, после чего, немного восстановив силы, брался за бумаги. Риза варила всем крепкий кофе и иногда раздавала мелкие поручения, чтобы не засиживались на месте. Хавок через раз выходил курить на крыльцо, чтобы остальные, в частности, Уинри, не дышали табачным дымом. Фьюри периодически вызывали что-то починить, когда обрывалась линия связи или просто брахлила проводка. Бреда ходил в столовую и приносил еды, порой прогуливался до ближайшей булочной, чтобы хоть немного порадовать товарищей разными вкусностями. Фарман в моменты чьих-то отлучек завершал их работу, проверяя и заполняя документы. Уинри ютилась чуть поодаль со своими механизмами, утешаясь лишь мыслями о том, что Эдварду обязательно понадобятся новые рука и нога, когда он очнется. Она заставила поверить в это всех, настолько убежденная в исходе, что трудно было спорить. Чем-то ее поведение напоминало поведение самого Эдварда, когда тот пытался поддержать других, но, не умея утешать и сочувствовать вслух, безапелляционно ставил перед фактом благополучного разрешения неприятной ситуации. Сравнение, не оформленное в слова никем из присутствовавших, пришлось по душе каждому. Как и строгая, ненавязчивая забота Ризы, отдаленно напоминавшая ту, что проявлял к подчиненным Рой. На вторую неделю монохромных будней тишина начала надоедать, разъедая уши, и ее нарушили негромкие разговоры. Сперва исключительно деловые, лаконичные, однако вскоре их стали разбавлять привычные шутки и чуть робкие смешки. – Итого, у нас снова два командира, – произнес однажды Хавок, озвучив общую мысль, посмотрев на Уинри и Ризу с теплой, благодарной улыбкой. Те немного удивленно переглянулись и коротко хохотнули, приняв весьма своеобразный комплимент. – Да уж, видимо, карма у нашего отдела такая, – фыркнул Бреда, поняв, что скандала из-за поднятой темы не случится. – Вечно служить под началом "плохого и хорошего офицера". – И кто же из них кто? – хитро прищурившись, спросил Фарман, впервые за минувшие дни оторвавшись от работы. – Ну... – растерялся ответчик, тут же получив неслабый подзатыльник натренированной рукой юного механика. – Разговорчики в строю! – шутливо прикрикнула на него Уинри, строго уперев ладони в бока. – Меньше слов – больше дела, солдат! – Кому еще кофе? – убийственно спокойно поинтересовалась Риза, посмотрев на каждого поочередно. После секундного затишья кабинет огласил дружный, искренний смех. Первый с того злополучного дня. *** – Доброе утро, сержант, – негромко поздоровалась Риза, когда они с Уинри подошли к заветным дверям двух палат. – Доброе утро, лейтенант, – немного устало отозвался Фьюри, поднявшись со стула, выделенного для постовых персоналом госпиталя. – Привет, Уинри. – Он улыбнулся новой подруге, жестом предложив присесть. – Спасибо, Каин, я постою, – произнесла та, улыбнувшись в ответ. – Мне сейчас нужно сделать замеры для новых креплений автопротезов. К Эдварду можно? – Вообще, да, если ненадолго, – кивнул Фьюри, обернувшись на дальнюю дверь, располагавшуюся почти в конце тупикового коридора. – Но доктор просил вести себя очень тихо в палате, – добавил грустно, сокрушенно вздохнув и опустив голову. – Улучшений так и не было. – Ничего, пусть отдыхает, – нарочито бодро сказала Уинри, заправив за ухо светлую челку. – Я пойду пока к нему. До свидания, Каин. – До встречи, Уинри. – Я скоро подойду, – в свою очередь, улыбнулась Риза и, проводив подопечную задумчивым взглядом до двери, повернулась к оставшемуся собеседнику. – Как полковник? – спросила она в полголоса, бессознательно замерев в ожидании ответа. – Ночью ему стало хуже, – проговорил Фьюри, опустив глаза. – Сердце остановилось на пять минут – его едва откачали. Сейчас вроде опять все по-старому, но я слышал разговоры врачей: они подумывают о повторной операции, только опасаются, что ее полковник может не пережить. Первую-то чудом выдержал. – Ясно, – отрешенно кивнула Риза, посмотрев себе за плечо, где у поворота находилась дверь второй палаты, в которой лежал Рой. – Можете идти отдыхать, сержант. – Да, спасибо, – шепотом отозвался собеседник и, отсалютовав по привычке, направился к выходу из здания. Вдруг из конца коридора раздался испуганный крик, что-то громко ударилось о деревянный косяк и тяжело упало. Риза, выхватив пистолет, рванулась на звук и, рывком распахнув дверь, замерла. К ее ногам сползло бесчувственное тело Уинри, потерявшее открывшуюся опору, о кою затормозило спиной. А у противоположной стены, где чуть правее от входа располагалась жесткая больничная койка, стоял Эдвард. Стоял, напружинившись для прыжка и оскалившись совсем не по-человечески. Разные ноги были широко расставлены, чтобы лучше держать равновесие, стальной заостренный костыль чуть выступал вперед. Едва оправившееся от недавнего перелома колено едва заметно дрожало, но вполне успешно терпело уменьшившийся вес отощавшего тела. Креплением верхнего протеза Эдвард опирался на тяжелую громоздкую аппаратуру, застыв в пол-оборота к нежданным посетителям. В единственной же ладони он крепко и уверенно сжимал подобие мачете, по сформировавшейся в плену привычке готовый сражаться за право жить. Длинное лезвие плашмя прижималось к предплечью, вытянувшись вдоль него. Пальцы, разминаясь после долгого бездействия, поочередно ненадолго отрывались от рукояти, тут же вновь сжимаясь в кулак. Глаза, четко выделявшиеся на фоне повязок и компрессов, блестели яростной решимостью. Взирали прямо, но будто бы насквозь, безадресно, рассеянно, слепо. Риза вздрогнула, поняв, почему этот взгляд показался ей знакомым. Это был взгляд убийцы поневоле. Точно такой же она наблюдала каждое утро в зеркале. Точно таким же на нее смотрел Рой. Усталый, печальный и, в то же время, отчаянно злой, обреченный на безысходность отсутствием альтернатив. – Убирайтесь, – прохрипел Эдвард не своим голосом, наклонившись вперед чуть сильнее, отстранившись от приборов за спиной. Только теперь Риза услышала их тревожный звон. Неаккуратно сорванные с тела датчики свисали с кровати или валялись на полу. Капельница роняла прозрачную жидкость с кончика иглы, а гибкая трубка, к которой она крепилась, сморщилась в паре мест под давлением зубов, выдернувших ее из вены. Стало ясно, зачем Эдвард так сильно сгибал руку в локте: перекрывал кровоток. – Оставьте меня уже в покое! – добавил громче, почти рыча, резко мотнув головой, словно пытался отогнать наваждение или отбросить челку с лица. Не дав ему опомниться, Риза несколько раз спустила курок. Пули просвистели в миллиметрах от его виска, заставив замереть и прислушаться к собственным ощущениям. Больничная пижама не промокала, боли не чувствовалось. С губ слетел нервный выдох, сдувший тонкую прядь светлых волос. На пол упали четыре гильзы, прокатившись по плитке. – Прицел хромает, лейтенант, – усмехнулся Эдвард, однако бросаться в атаку не спешил. Он будто задумался, сомневался в практически принятом решении. Зрачки сжались до точек, белок ровно обступил радужки со всех сторон. "Он вел себя неадекватно, – промелькнули в мыслях слова врачей "Скорой помощи", – наверное, из-за долговременных пыток у него рассудок помутился". Сейчас Риза воочию видела подтверждение сказанного ими. Получалось, что именно Эдвард едва не убил Роя. Она до последнего отказывалась верить в это, зная, как двое ее командиров относились друг к другу на самом деле. Но доказательства были неоспоримы. "...готовьтесь к тому, что это будет уже не тот Эдвард Элрик, которого вы знали". "А вдруг..." – подумала Риза с надеждой и произнесла, повысив голос: – Обернитесь, майор. Послушался Эдвард не сразу, прикинув, стоит ли. Ведь глупо попадаться на подобные уловки после всего случившегося. Однако, помедлив, повернул голову, не отводя пристального взгляда от потенциального врага, лишь на миг бросив его себе за плечо. Запоздало осознал, что именно заметил, и посмотрел еще раз, уже внимательно. В аппарате, который считал удары сердца и тревожно пищал последние минуты, неправильно отключенный от пациента, была прострелена одна кнопка. Всего одна, но четырьмя пулями, которые утрамбовали друг друга в небольшое углубление. Прислушавшись, Эдвард заметил, что в палате воцарилась тишина. Тяжело сглотнув, он поспешил вернуть все внимание к Ризе, до сих пор недоверчиво хмурясь. – Я лучший снайпер Аместриса – мой прицел всегда точен, – напомнила та, не опустив оружия, но и не нажав на курок вновь. Взгляд безумных золотистых глаз на миг растеряно расфокусировался, а потом внезапно Эдвард грузно рухнул на колени, схватившись за голову с зажатым в ладони мачете. Услышав шаг в своем направлении, вскинул подбородок и отчаянно взревел: – Не подходите ко мне! – Он наставил лезвие на Ризу, рука его крупно дрожала, по щекам текли испуганные, загнанные слезы. – Уходите! Оставьте меня в покое! – Эдвард... – Я сказал: пошла нахрен отсюда, если жизнь дорога! – сорвался Эдвард, метнув клинок в сторону приблизившейся самую малость собеседницы. Та успела пригнуться за миг до попадания – лезвие воткнулось в дверь почти по рукоять. Опустевшие же пальцы коснулись металлического каркаса кровати, сверкнула под бинтами на груди алхимическая формула – новое оружие сверкнуло сталью в электрическом свете ламп. – Вон! Убирайтесь! Обе! Стиснув зубы, Риза вспомнила про Уинри, которая находилась здесь в куда большей опасности. Ее следовало защитить любой ценой. По крайней мере, от такого Эдварда, озлобленного, дикого, незнакомого. – Уйдите! – в последний раз потребовал он, и голос сорвался, задушенный всхлипом, слабым, беспомощным. Риза вернулась к двери, подхватив на руки Уинри, и почти ушла, закрыв дверь, когда вдогонку ей было брошено последнее слово. – Прошу... Лязг металла обозначил выпавший из пальцев клинок. Замок тихо щелкнул, оставив Эдварда в одиночестве. По другую сторону реальности. По другую сторону жизни.