***
— Натаниэль? Куда ты, малыш? — Мэри недовольно хмурится, когда сын уходит от неё. Мальчик только весело сверкает своими голубыми глазками и убегает, чтобы через пару минут вернуться к маме с задорным смехом и небрежным букетиком ромашек и васильков в кулачке. — Это тебе, мамочка, не грусти больше! — Мэри пораженно складывает брови домиком и присаживается перед сыном на корточки, принимая букетик и обязательно его нюхая. — Ммм, очень красивый букетик, Абрам, спасибо большое. — Мальчик счастливо улыбается, и обнимает маму за шею. Мамочка снова улыбается и это самое главное!***
Натаниэль грустно усмехается, прислонившись лбом к холодному стеклу и наблюдая за медленным движением дождевой капли по нему. Он очерчивает ее путь пальцем, из-за чего стекло неприятно скрипит, но парень не обращает на это внимание. Время три двадцать шесть ночи от шестого апреля двух тысячи четвёртого года. Сегодня ровно шесть лет, как умерла его мама и жизнь Ната потеряла все краски. — Натаниэль? Хотя может быть и не совсем все. Рыжий вскидывает голову и натыкается взглядом на обеспокоенное лицо Жана. Нат улыбается ему и поджимает к себе ноги, приглашая друга присоединиться. Моро естественно тоже запрыгивает на подоконник, но смотрит он отнюдь не в окно, где не на шутку разыгрался настоящий ураган, он смотрит на Натаниэля, на его потухшие голубые глаза, на совершенно очаровательные веснушки и ненавистную тройку на левой скуле. — Снова кошмары? — Натаниэль не отвечает. Нет смысла отвечать на вопрос, ответ на который столь очевиден. Жан кивает, поняв, что друг не настроен на разговор, поэтому он просто молчит. Он молчит, сидя напротив своего лучшего друга, смотря на ураган в окно и точно так же, как и Нат несколько секунд назад, провожает путь капли по стеклу. — Моя пришла первой. — Внезапно нарушает тишину Веснински и Жан отвлекается от разглядывания луж, по которым нещадно был ливень. Он смотрит на Натаниэля и слабо улыбается. — Конечно. Поздравляю, — тихо отвечает Жан. Натаниэль так же слабо улыбается, поворачивая голову в сторону Моро и француз читает в его глазах немую благодарность. — Как насчёт пойти поспать? — Натаниэль ничего не отвечает, лишь молча спрыгивает с подоконника, накидывает капюшон именной толстовки и медленно идёт в сторону лестницы. Жан догоняет его, закидывает руку на шею и начинает тихо трещать на французском обо всем на свете, тем самым отвлекая друга от угрюмых мыслей. Уже дойдя до комнаты, Натаниэль занимает кровать Моро, который на такое ребячество лишь усмехается, но ничего против не имеет. Он ложится рядом с неугомонным рыжим комочком, позволяет обнять себя и обнимает в ответ. Натаниэль нагло закидывает на друга ногу и кладет голову на его грудь, а после жалобно просит почитать что нибудь. Жан смеётся, треплет друга по рыжим кудрям и достает книгу, которую они недавно начали. — Итак, помнишь где мы остановились? — Мы остановились когда сэр Неизвестный предложил сэру Бездомному прикурить. — Натаниэль ответил только спустя минуту. Он смутно помнил начало главы, но все же что-то да всплывало в сознании. — Именно. — Жан улыбается и прокашливается. — «Незнакомец немедленно вытащил из кармана портсигар и предложил его Бездомному: — Наша марка…» Жан читал очень тихо, так, чтобы его мог слышать только Нат, который к концу второй главы уже мирно посапывал в объятьях друга. Закончив читать, Моро откладывает книгу и, коротко клюнув Веснински в лоб, устраивается поудобнее и тоже засыпает.***
Утро у Воронов начинается в пять часов десять минут, затем пять минут на завтрак и сразу же тренировка до двенадцати часов. После тренировки обед, час свободного времени, за которое многие делают уроки или спят, а затем снова тренировка до десяти вечера. Десять минут на ужин и отбой. У Воронов нет выходных и праздников, в их жизни есть место только экси и ничему более. С десяти лет юные «Воронята» живут по слегла щадящему расписанию, но взрослые «Вороны» живут в дичайших условиях, настолько изматывающих как физически, так и морально, что некоторые сами себя калечат, чтобы лишний день проспать в медпункте. Вот только стоит ли оно того? После того, как ты выйдешь обратно в строй каждый будет тебя осуждать, а капитан и тренер драть в десять, а то и двадцать раз больше. И ладно ужесточение тренировок, это ещё можно пережить, но каждый Ворон считал своим долгом надавить на больное, а если его нет, то создать это больное и с его помощью разрушать тебя. Медленно и мучительно, убивая морально за каждую мельчайшую ошибку. Физически тебя уничтожат тренер и король со своей свитой. В такие моменты хочется просто сдохнуть, чтобы больше не видеть этого проклятого поля и ненавистных лиц сокомандников, тренера и отвратительной ухмылочки короля. И некоторые действительно вскрывали вены, вешались, прыгали с многоэтажки, только чтобы прекратить свои страдания. Натаниэль считал такие поступки проявлением слабости, он презирал людей, которые опустились до такого, которые перестали бороться и сдались. Натаниэль стоял в толпе Воронов и безразлично смотрел, как на носилках выносили черный мешок через запасной выход. Катерина Стайлз, защитница, сто пятый номер. Достаточно хорошо играет, никаких особых претензий к ней не было. До одного момента: девушку спалил королю ее собственный напарник, рассказав об отношениях Катерины всем Воронам. Вот тогда то и началась тотальная травля бедняжки: измученная ужесточенными тренировками и указаниями короля, девушка не могла дать отпор сокомандникам, которые, словно стервятники, накидывались на бедную девушку. Натаниэль частенько наблюдал за этим, не имея право вмешиваться в «наказание». Он мог лишь смотреть за тем, чтобы все прошло по плану, но Натаниэль мечтал лишь закрыться у себя в комнате и слушать тихое чтение Жана. Но к сожалению, как зам Рико и Кевина, Натаниэль обязан был присутствовать на всех наказаниях и публичных порках. И это его жутко бесило. Сейчас же, смотря вслед уезжающей скорой, Натаниэль не испытывал ничего, кроме жалости к Като. Он считал эту девушку поистине сильной, которая солнечно улыбалась не смотря ни на что. В груди что-то больно кольнуло, когда Натаниэль вспомнил про яркую улыбку девушки. Интересно, а появится ли ещё кто-то с такой ангельской верой в добро? Натаниэль надеялся, что нет. Он не сможет снова смотреть, как эти уроды обрывают крылья и пятнают честь второго ангелочка. Этого больше не будет.***
На тренировке Натаниэль был особенно жесток со всеми, кто приложил руку к смерти Катерины. На поле он имел полное право мстить Воронам, а потом наслаждаться их наказанием. Натаниэль хищно усмехнулся, отправляя мяч в ворота по мудреной траектории. Конечно же он забил, иначе и быть не могло. Дав пять Жану и Кевину, Натаниэль сел на лавочку и приложился к своей бутылке с водой. — Завтра приезжает верхушка. Нужно выложиться, чтобы никого не кикнули, — Кевин хмуро хмыкает и тоже выпивает воды. Кенго Морияма очень и очень редко посещал Гнездо, а когда такое случалось, то начиналась натуральная война. Каждый Ворон старался показать себя с лучшей стороны, доказать, что он работает лучше и упорнее остальных и тем самым заслуживает всего того, что имеет. Натаниэлю всегда было смешно с их поведения, в то время как он сам всегда относился к таким дням пофигистически. Он как всегда опаздывал утром, забивал на начало послеобеденной тренировки, дай бог придя к середине, если не к ее концу. С вечерней тренировки он уходил на час раньше, просто потому что «заебали ваши рожи, сил уже нет». Рико каждый день закатывал скандалы и прилюдно наказывал Веснински, но тому было до лампочки. Сотня лишних ударов в ворота? Без проблем. Сделать пятьдесят кругов вокруг стадиона, а после убраться на площадке? Базару ноль! Не всем известно, но Натаниэль просто обожал бесить Рико. Ну подерутся они, ну что с того? Подумаешь парочку новых шрамов заработает, он Рико тоже может отметелить будь здоров. Так что Натаниэль не видел смысла строить из себя невесть что. — Снова будешь бесить нашего короля? Натаниэль, может не стоит? — Жан немного обеспокоенно хмурится, садясь на пол рядом с другом. Ему осточертело латать Веснински после каждой встречи с Рико. Ему было больно смотреть на израненное тело, было тяжело перешивать открывшиеся раны и смотреть, как лучший друг хлещет водку, только чтобы притупить острую боль. — Мы уже говорили об этом, Жан. — отрезал рыжий и вместе со свистком вышел на поле.