ненависть и хэллоуин

      Напряжение в толпе возрастало. Крики становились всё громче, а люди — безумнее. Каждый из них, после очередного надрывного слогана, терял свою индивидуальность, а после — становился частью единого противоборствующего организма. Эти люди были готовы разорвать всех причастных к производству этой фармацевтической ошибки, а работники в белых халатах, то и дело снующие между охраной, и вовсе выглядели в их глазах, как сами прислужники дьявола.       Пробираясь сквозь толпу, Мэйпл крепко сжимала в руках фотографии, сделанные во время очередной прогулки с Эшли. Их было трудно назвать лучшими подругами, но близость, возникшая между ними довольно резко и за столь короткий промежуток времени, была очевидна. Она всем сердцем чувствовала, что что-то здесь не так, и прибыла на это место почти одновременно с ребятами. Её нервно задела локтем машущая во все стороны женщина, но девушка даже не почувствовала боли.       На самом деле, она и сама ощутила в Эшли некоторые изменения. Всегда добрая и лучезарная Кэмпбелл вдруг стала холодной, как Айсберг. И, когда градус её грубости достиг своего апогея, Эш совсем пропала с радаров и перестала отвечать на сообщения, которые обеспокоенная Мэйпл до утра строчила ей в ночи. Во рту был кислый вкус мармелада, съеденного накануне, а голова слегка кружилась от переизбытка кислорода. Девушке было довольно трудно стоять на ногах от пробирающей до созвездий дрожи, но она смотрела в упор и пыталась разглядеть лазейку для входа в осаждённую людьми больницу. Её взгляд упал на несколько силуэтов, промелькнувших в окне, и она, еле перебирая дрожащими ногами, неторопливо юркнула к двери у заднего входа.       В коридорах было темно и пусто, и даже приоткрытые окна без штор не пропускали уличный свет. Многие кабинеты были наглухо заколочены досками. Мэйпл осторожно шла вперёд и нервно окидывала взглядом потолок: необходимых улик и даже намёков на то, где могли спрятаться ребята, она там не отыскала, но желание найти подругу и помочь ей всеми возможными и невозможными способами было выше животного страха, пробирающего до костей от неизвестности и боязни увидеть перед собой кого-то из охраны.       Позади послышались шаги. Судя по звуку, они были от человека весьма нервозного и желающего во что бы то ни было наказать нежданного гостя этого здания. Девушка ускорила шаг, а сердце ушло в пятки, перебивая собственный стук, и сменяя его на зацикленную электронную мелодию. Так страшно ей не было ещё никогда. Ей мерещились тёмные силуэты и прочие фантастические твари, ужасные настолько, насколько вообще их мог спроецировать её полуразрушенный разум. Завидев в углу гигантского паука, она пошатнулась, но тут же опёрлась о стены и постаралась пойти быстрее. Однако даже они оглушали белоснежным оттенком и заставляли её практически биться в конвульсиях. Пытку, хуже, чем белые стены, было нужно ещё представить. Для хрупкой потерянной девушки она казалась настоящим кошмаром. Мэйпл до безумия боялась белого цвета.                    * * *       Это произошло N лет назад. Её мать, именуемая Каталин Стафз, беззаботно спящая после очередной попойки, довольно уютно устроилась на тесном белоснежном диване. Это было единственное чистое место в этом доме. Повсюду по-прежнему пахло туманом и сыростью, а в грязной посуде, небрежно накиданной в раковину, периодические мелькали тонкие и розоватые хвосты довольно упитанных крыс. Сон женщины был бездыханным и безмятежным, но выдавала в нём фальшь лишь тонкая струйка алой жидкости, неторопливо вытекающей из губы Каталины.       Малышка Мэйпл показалась на пороге комнаты, чтобы повторить довольно привычный для её детства ритуал, а именно: разбудить пьяную мать и попросить её поиграть вместе хотя бы минуточку. Она не ждала от Каталин участия. Ждала лишь, что хотя бы немного вернёт её к реальности, и заставит хоть ненадолго вспомнить о своих родительских обязанностях, ведь и без того никогда не принимала участиях в воспитании дочери из-за довольно скорого появления нового ребёнка. Крепко сжимая в руках любимого плюшевого медведя, девочка на носочках подошла к матери и тут же обомлела от увиденного.       На том самом диване, прямо перед ней, лежала женщина со вспоротым животом, внутри которого не осталось и намёка на наличие внутренних органов. На их месте красовались лишь белые лебединые перья, в избытке набитые в полость бывшего желудка, а глаза её — пустые, белые и бездонные, были лишены зрачков и радужки. Теперь они были ей вовсе не нужны. Она больше никогда не проснётся и не сможет строго посмотреть в глаза единственной дочери. По губам стекала струя металлической крови с едким запахом, разъедающим до мироздания. Она была мертва.       Из рук Мэйпл в ту же секунду выпал плюшевый медвежонок, а на глазах засверкали наивные детские слёзы. Она вывернула губу и принялась кусать её до крови, подобно матери, стараясь сдержать крик, чтобы не разбудить соседей, живущих прямо в соседних комнатах, но внутри она кричала громче любой сирены от полицейской машины за окном.       Детский разум девочки в ту самую секунду был полностью разрушен. Она не хотела верить в то, что мамы больше нет, но в ту же секунду вспомнила, что Каталин была беременна, и совсем скоро на свет должен был появиться её младший братик. Девочка растерянно прильнула к груди мамы, хватая её за холодные безжизненные запястья, и беззвучно закричала под звуки полицейских машин.       С тех самых пор, белый цвет стал её персональным кошмаром. Едва завидев его вдалеке, в голове сразу же всплывали самые страшные картины, увиденные ей в тот самый роковой вечер. Она сразу же вспоминала о красных каплях крови на белоснежном диване. Вспоминала о этих чёртовых лебединых перьях внутри тела убитой матери.       Она хотела забыть об этом, когда посещала психотерапевтов и пила до жути горькие таблетки, прописанные ими. Но ничего не помогало, и раз за разом ей представлялись картины куда более страшные, чем смогло запечатлеть её детское подсознание. Она видела маму в кошмарах. Окрававленную, избитую и молящую о пощаде. Видела своего нерожденного братика, что подползал к ней на четвереньках, соединённых с матерью через длинную-длинную пуповину. Эти зрелища с каждым днём становились всё страшнее, и только Эшли, с её врождённым позитивным взглядом на многие вещи, начала помогать ей забывать о прошлом. До этого в жизни Мэйпл были тусовки. Много тусовок. Громких и разноцветных, с оглушительной музыкой и бесконечным весельем. Девушка часто посещала их, чтобы забыться и больше никогда не видеть в кошмарах лицо мёртвой матери.                    * * * «Ты должна быть сильной» — еле слышно прошептала про себя Мэйпл, почти ослеплённая кошмаром от ужасного цвета стен.       Эшли всегда говорил ей эту фразу, чтобы девушка почувствовала себя лучше. Разумеется, это мало помогало. Но так было гораздо спокойнее. Эшли всем сердцем верила в подругу, и каждый раз говорила ей, как она прекрасна, и как она ей гордится, ведь даже пережив огромную боль, Мэйпл не сломалась и не очерствела, а осталось доброй и светлой девушкой, пускай и немного наивной. Из-за столь тяжёлой травмы, Мэйпл обычно искала спасения совсем не от тех людей. И любовь к безбашенному и жестокому Джонсону была явным тому примером. Ей было просто комфортно жить с непроходимой тревогой и чувством животного страха, что разъедали её изнутри.       Мэйпл безумно боялась потерять ту самую единственную нить, что держала её на плаву. И имя ей было Эшли. Крепко сжимая кулаки и стараясь заглушить боль где-то глубоко внутри, девушка прикрыла глаза, чтобы не видеть ужасных стен, и шаг за шагом она шла увереннее и вернее к своей цели: она собиралась во что бы то ни стало найти ребят, и помочь им привести подругу в чувства. Она просто не могла потерять ещё и её. Просто не могла. Ведь потерять Эшли — означало потерять всяческий смысл просыпаться по утрам. Этот удар стал бы для неё финальным.       Шаги человека, что следовал за ней из другого крыла больницы, становились громче. Казалось, что он совсем-совсем рядом и вот-вот поднесёт к ноздрям хлороформ, а после — украсит её лицо чёрным пакетом, с удушающим эффектом. Она боялась каждого шороха, звука и гула, разносящегося из сердца здания. Забитые деревяшками кабинеты пугали её ещё больше и вселяли значительную тревогу, но сдаваться было нельзя: она была обязана помочь подруге, даже если сама от этого пострадает.                    * * *       Парни оказались запертыми в некоем подобии люка, дорога к которому вела из одного дальнего кабинета этой больницы. Они совсем не помнили, как там оказались, но были единогласно уверены, что кто-то их туда столкнул. У всех наблюдались одинаковые синдромы: все парни мучились от головокружения и слабой потери ориентации в пространстве. Они были заперты в полной темноте отнюдь не самого приятного и комфортного помещения из всех возможных. Их глаза успели даже привыкнуть к этому мраку, однако у Тодда чертовски болели веки и затекали коленки, и всё из-за того, что на них мирно посапывала Эшли, валяющаяся здесь в отключке уже более тридцати минут.       — Пацаны, не знаю, как вы, а я так больше не могу. Нам нужно выбираться из этой помойки и искать врача. Может хотя бы кто-то из адекватных людей остался здесь и сможет нам помочь! — довольно громко произнёс Ларри, взглянув на место, в котором предположительно находился Фишер.       — Давай без твоих капризов, нам и так не сладко, — ответил ему Сал, светящий фонариком от телефона на листы толстого ежедневника, валявшегося на столе.       — Сал прав, Ларри. Неизвестно, сколько нам тут ещё сидеть, так что лучше сохранять спокойствие.. — поддержал диалог Моррисон и перевёл взгляд на тёмный угол.       — Мда уж. Вот это мы влипли… — многозначительно произнёс Ларри, чтобы немного разбавить обстановку, — ну да ладно. Надеюсь, Сал хотя бы сможет найти здесь что-нибудь полезные, чтобы прекратить этот трындец. — Да тихо ты! Вроде нашёл! Глядите! — Сал поднёс поближе к парням листок, на котором красовался еле разборчивый текст и посветил фонариком прямо на него.       На листке и впрямь было написано нечто загадочное. Сал изрядно напрягся, чтобы разобрать хотя бы слово, и судьба оказалась к нему благосклонна. Этим словом было "Джим.Д". Озвучив это парням, он даже сквозь темноту почувствовал, как глубоко Ларри закатил глаза, в предвкушении очередной тирады о том, какой урод его отец Джим, да и он сам в какой-то степени. Салли слегка улыбнулся, и принялся читать дальше: "Джим. Д — возможно главный подозреваемый в убийстве Каталин С. Сообщается, что он посещал данную больницу, чтобы попасть на приём к психологу. Однако позже стало известно, что он был не удовлетворён качеством оказанных услуг. Тема его сеанса, сообщённая мне от самого специалиста — тревожные мысли и склонность к садизму. Позже он был направлен к более узкому специалисту".       — Это типа..мой отец — псих? И почему я этому не удивлён.. — спросил Ларри, который успел заслушаться серьёзным тоном, коим Фишер читал для всех текст из найденной записки.       — Как всегда, бьёшь в самую цель, Ларри. Молодец! — весьма по-ботански съязвил Тодд и придвинулся поближе к Салу, чтобы взять в руки ежедневник.       Он провёл ладонью по бумаге и сделал довольно спешный вывод: бумага была довольно старой и сухой. А это означало, что хозяин ежедневника давно не делал в нём новых записей, и явно скрывал куда более страшные склонности Джима от общественности. Тодд перевернул страницу и увидел продолжение предыдущего текста, а после решил прочесть его ребятам:       "По новым данным, оказалось, что пациент куда опаснее, чем мы думали. Теперь он просит называть себя Хэллоуин, и довольно умело переключается между двумя личностями. Я боюсь, что он может совершить убийство. Тем более, он заговорил о слабости к женщинам и беззащитным новорожденным".       Ребята автоматически переглянулись. Глаза каждого из них лезли на лоб от услышанного, однако паниковать было нельзя, и каждый старался отыскать в полученной информации хоть какой-нибудь плюс. Главным из них было то, что теперь они знали о своём враге Джиме немного больше.       Ларри в очередной раз разочаровался в собственном отце, хоть и старался не подавать виду, ему на самом деле хотелось разрыдаться, не скрывая эмоций. Тот самый человек, которого он любил и рос буквально под его крылом, мужчина, с которого он неосознанно брал пример и восхищался, тот самый человек, который научил его всему, что он знал и тот, с которым они похожи, как две капли воды — в самом вероятном варианте из всех возможных, являлся убийцей. Было совсем не важно, кого он убил. Ведь когда ты совершаешь нечто подобное — ты обрекаешь на страдания не только себя, но и близких. Ларри не знал, что думать и был растерян.       Маленький мостик надежды и тлеющей в сердце любви, которые сохранились у Джонсона по отношению к отцу — в одночасье стёрлись из памяти. И теперь он видел перед собой лишь чудовище. Мерзкое, двуличное во всех смыслах чудовище, которое бросило их с матерью на произвол судьбы, чтобы вершить свои тёмные дела. Те самые тёплые отцовские руки, которыми он вытирал слёзы маленького Ларри, оказались кровавыми, они неустанно тянулись к исполнению самых низменных и жестоких целей.       Джонсон схватился за голову руками и громко вздохнул, задержав воздух в ноздрях, а после выдохнул и громко проглотил вязкую слюну, заполонившую стенки нёба. Его руки дрожали в темноте, и он был бесконечно благодарен окружавшему их мраку за возможность остаться незамеченным в этой печали. Ему было страшно думать о возможной жертве отца. Его нрав и без того был не самым спокойным, а если учесть описанный интерес к женщинам и детям — становилось очевидным, что его отец был самым настоящим маньяком. Жестоким, кровожадным и беспощадным монстром. Джонсон старался еле заметно запрокидывать голову назад, чтобы слёзы вернулись туда, откуда пришли, но внушительный ком в горле не давал ему даже откашляться, а слезам успокоиться.       Салли понял его без слов. Он подошёл почти вплотную и крепко обнял его за плечи, вытирая солёные слёзы рукавом пыльной кофты. Фишер чувствовал, как быстро бьётся сердце Ларри, и как он дрожит в его объятиях. Он и сам был не в лучшем состоянии: не так уж и легко осознать, что человек может быть настолько гнилым и ужасным. Салли наклонился поближе и прижался к щеке Джонсона. Касание холодного протеза немного вернуло Ларри к нормальному состоянию, и тот крепко сжал ладони Фишера, сдерживая крик.       Ему хотелось спросить отца о многом. Но главным вопросом после услышанного было "Почему?" Он без доли сомнения поверил чужой записке, ведь и сам помнил, как порой обходился с ним отец. Тот бил его с изрядной жесткостью, и всегда крепко сжимал в руках верхушку красного галстука. Он грубил Лизе и требовал от неё практически невозможного. Он выгонял их с мамой из дома зимой, и кричал так пронзительно, что у Джонсона часто звенело в ушах и тот не мог расслышать последующих угроз от отца. Тогда Джим злился ещё больше и дёргал его за уши. Он сжимал их до алых пятен, и, сбавляя обороты, шептал юному Ларри одну и ту же фразу: "И запомни: ты здесь никто. Либо ты — либо тебя. Другого не дано".       — Ну-ну, Ларри..всё будет хорошо. Мы обязательно выберемся отсюда и как следует надерём ему задницу. Ты же с нами?       — Вы ещё спрашиваете.. — слегка улыбнулся Ларри и погладил рукав Салли, — я буду только рад посмотреть в глаза этого мудака.       — Хороший настрой! Так держать! Осталось только выбраться отсюда.. — ответил Тодд и нежно погладил по щеке Эшли.       Та резко открыла глаза, а после чего уставилась на Тодда и ребят своими широко распахнутыми зелёными, словно ожидая объяснений. Ребята обрадовались, что подруга пришла в себя, но всё оказалось не так-то просто, в чём они убедились, когда Эш довольно резко встала на ноги, и, как ни в чём не бывало, подошла почти вплотную к Фишеру, а после — прибила к его стене всем телом, проводя носом от его груди до носика протеза.       — Пахнешь, как новая свежая кро-овь! Я хочу убить тебя, чтобы он стал сильнее…он поможет мне выбраться отсюда и дойти до самого главного… — прошипела Эш, скалясь и внимательно глядя в глаза Фишера самым безумным образом.       — Эш? Ты в порядке? Как ты себя чувствуешь? — Фишеру было совершенно не до себя. Он был так рад видеть подругу в сознании, что совершенно не чувствовал боли от резкого удара позвоночником об стену.       — Никакой Эшли здесь больше нет. Я всего лишь пользуюсь её телом, тупые вы кретины! Даже не мечтайте о том, что когда-нибудь сможете вернуть свою Э-эшли.. — прошипел суккуб в обличие Кэмпбелл и впился когтями в шею Фишера.       — Убери от него руки, тупая ты сука, пока я твои ногти с корнями не вырвал! — крикнул Джонсон, встав напротив Эшли.       — Хэллоуин в тебе души не чает, Ларри. Он так много о тебе говорил! Ты знал, что ты его любимый мальчик? Он обещал отдать тебе все свои деньги и славу, которые совсем скоро получит! И даже пробуй ему мешать. Вы же семья.. — промурлыкала Эш и широко улыбнулась, обнажив острые клыки.       — Ларри, не верь ей! Она хочет нарушить наши планы и завербовать тебя в секту отца! Это не Эшли! Она лишь сосуд для этой мрази! — наперебой кричали Фишер и Моррисон.       — А если я поверю..если я пойду в его команду, он ведь не будет трогать моих друзей? — спросил Ларри, превозмогая дрожь, что разгоралась под кожей пожаром.       — С тобой, Ларри, дело пойдёт куда быстрее. Вдвоём вы станете сильнее Всевышнего! У вас будет всё, чего только пожелаешь. Твоих друзей никто не тронет. Даю слово! — ответил суккуб, а его глаза замерцали гипнотическим зелёным сиянием.       Салли и Тодд не могли поверить, что всё это происходит с ними и прямо сейчас. Это не было кошмарным сном или галлюцинацией. Они и впрямь видели одно и то же страшное и безумное зрелище. Тодд не отчаивался в возможности переубедить Ларри в правильности этого выбора, и очевидными жестами показывал ему слово "нет".       Не взирая на это, Джонсон кивнул Эш, тем самым ознаменовав своё согласие пойти с ней к Джиму и вступить в его культ. Он был в трезвом уме, несмотря на столь шокирующие подробности об отце, и прекрасно осознавал, что делает. Ларри думал лишь о том, что в этот раз не ошибётся и точно всё сделает правильно. Он хотел лишь сделать всё, чтобы спасти любимого Фишера и Тодда, который, хоть и бесит его до невозможности, но успел стать для него близким человеком и другом.       Он невинно взглянул на Салли, будто бы в последний раз, словно ожидая, что тут будет его отговаривать. Однако Фишер был слишком упрям, чтобы падать ему в ноги и умолять остаться. Тот не мог даже предположить, что это решение было частью плана Ларри. Джонсон хотел взглянуть отцу прямо в глаза. В эти лживые, жестокие и бесчеловечные глаза человека, который так жестоко с ним обошёлся и разрушил его изнутри.       С самого детства Ларри не понимал, почему же так произошло. Почему отец их бросил и почему не сказал им правду. Ведь всё можно было решить лечением и помощью врачей. Всё можно было исправить, однако Джим по какой-то причине предпочёл этого не делать. Джонсон рос забитым и упрямым ребёнком. Потеря отца, пускай и не фатальная, наложила на него огромный отпечаток и научила не доверять практически никому. И даже Лиза, что уверенно терпела сына со всеми его недостатками и лишь хотела научить его превращать их в плюсы — была в его глазах последней тварью, допустившей уход из семьи пускай и не идеального, но отца. Ларри никогда не видел их страшные ссоры и битую посуду. Всё это тщательно и довольно расчётливо скрывалось от сына с надеждой на то, что однажды тот примкнёт к нему и поможет добиться невероятных высот.       Но кое-где Джим просчитался. Он даже не мог предположить, что Ларри научится любить. Искренне и по-настоящему. Салли научил его сочувствовать и верить в лучшее. Их любовь была больной и параноидальной. Сложной, как магнитная мозаика, но она была настоящей. Именно в Фишере упрямый Джонсон обрёл всё то, что искал, и даже больше. Без этих чувств он бы так и сломался, разрушился, как старая железная дорога, и сошёл с верного пути. Салли был его огоньком среди мрака, и освещал его дорогу, сам того не подозревая. Просто потому, что он есть, и они стали одним целым.       Джонсон кивнул ребятам, а после уставился на Эш, которая смогла открыть люк магнитиком на пальце. Вместе они выбрались оттуда и оказались в коридоре той самой злополучной больницы. Снаружи было так светло, что Ларри прикрыл глаза, и последовал за своей покровительницей.       Их заметила Мэйпл, выглядывающая из-за угла, и пытающаяся разглядеть вход в люк, чтобы освободить оттуда ребят. Она обнаружила маленькую ручку, что почти сливалась с оттенком основной плитки в больнице, и потянула за неё. Люк не открылся, зато это помогло обнажить небольшое пространство в районе "крыши". Девушка склонилась над ним, чтобы заговорить с ребятами и попытаться помочь им оттуда выбраться.       — Хэй, ребят, вы там? — спросила она практически шёпотом, ведь опасалась хозяина тех самых бесконечных шагов, неустанно следующих за ней.       — Мэйпл? Это ты? — в унисон спросили Салли и Тодд, предвкушая возможность скорейшего освобождения из этой импровизированной "тюрьмы".       — Да. Ребята, это я! Как я могу вам помочь? Что я должна сделать?       — Попробуй потянуть за ручку! Должно получиться! — парировал Тодд, в тайне надеясь, что ручка поддастся этому действу, и они действительно окажутся на свободе.       Мэйпл со всей силы дёрнула за ручку, однако та оказалась очень старой, а конструкция — прочной и не поддающейся таким простым уловкам. Она попробовала ещё раз, и ещё. Однако всё было тщетно.       Сал и Тодд единогласно решили подтолкнуть "крышу" наверх, а Мэйпл в это время тянула на себя ручку. Что-то в конструкции люка щёлкнуло, послышался довольно противный пищащий звук, и ребята смогли выйти наружу. Все трое отбили друг-другу "пять", и парни одновременно зажмурились от слишком яркого света на поверхности. Мэйпл указала на сторону, в которую пошли Ларри и Эш и ребята моментально ринулись туда же.       Неизвестность пугала их до безумия. Они совершенно не знали, чего им ожидать в том крыле здания. Да и Ларри был слишком озадаченным предложением некоего существа, делящего кровь и плоть с Эшли. Они ещё не знали, что тот до ужаса загорелся идеей отомстить отцу за все проблемы, которые пришли в его жизнь из-за него. Рана в душе Джонсона была столь глубока, что даже если бы в одночасье она стала рекой — она была бы самым его бездонным экспонатом. У Ларри действительно было преимущество над остальными из этой троицы: каким бы не был человек, к своему ребёнку, который скажет о том, что тот поступает неправильно, родитель обязательно прислушается.       Шаг за шагом они оказались в помещении, больше похожем на актовый зал их университета. На одинокой полуразваленной сцене стоял рояль, за которым сидел мужчина в капюшоне, в очках с большими стёклами, и укутанный в шерстяной кардиган. Перед ним была кипа бумаг и наличных, до которых он то и дело дотрагивался, а они нещадно обжигали его пальцы. Он пребывал в состоянии, самом нервозном и потерянном из всех возможных. Увидев ребят, он указал им на кресла прямо перед сценой.       Те окинули его весьма недоверчивым взглядом, но заняли свои места, в ожидании объяснений всего происходящего. В углу тёмного зала Салли увидел Джонсона, только вот Эшли или же некто в её теле уже была не рядом.       Мужчина довольно театральном прокашлялся, а после внимательно посмотрел на своих "зрителей", и начал свою небольшую, но значительную историю. — Мне было всего семь месяцев. Я должен был появиться на свет ещё через два. Меня самым наглым образом вытащили из утроба собственной матери и заставили жить. Мне рассказали об этом после того, как исполнилось пятнадцать лет. Я всё это чёртово время жил с чужими для меня людьми, ходил по рукам бесконечных приёмных семей. Меня били и унижали, надо мной бесконечно издевались ёбаные извращенцы и неприкрытые садисты. Никто из них не давал мне нормальной жизни. У меня не было детства. Я каждый чёртов день мечтал лишь о том, чтобы сдохнуть и больше никогда этого не чувствовать. Они убили мою мать, а вместо ребёнка оставили в её теле перья. Перья лебедя. Вы просто вникните в это.       Глаза Мэйпл округлились, а сама она нехотя встала с кресла и смогла промолвить лишь:       — Так ты..мой родной брат?..       Мужчина снял капюшон, обронив на плечи свои длинные тёмные волосы. Ребята сразу же узнали в нём Хэнлайна, хоть и были знакомы с ним лишь косвенно по описаниям Эшли. От этой истории равнодушным не остался никто. Что-то в их душах перевернулась окончательно, и для каждого — это "что-то" было личным. Они громко вздохнули и продолжили искать ответ в его глазах, каждому было интересно узнать продолжение этой истории. — Мне говорили, что у меня есть сестра. Но я не верил. Я и сейчас не верю. Мне вообще не хочется ни во что верить. Я потерял интерес и к себе, и к собственной жизни. А потом появился он. Я сразу понял, что именно этот мужик причастен к убйству моей матери. А он знал об этом и делал вид, что мы друзья, и я могу называть его своим отцом…Нихрена он мне не отец. Да он вообще не человек…       — Полностью согласен! — послышался голос Ларри из глубины зала.       — Ты не знаешь его, Ларри. Ты вообще зря сюда пришёл. Он открыл на тебя настоящую охоту. Он жаждет встречи с тобой, чтобы запудрить тебе мозги и убедить в правильности своих идей. Он настоящий психопат. — Хэнлайн, послушай, твоя история очень печальная и нам очень жаль, что так вышло. Но если ты такой добрый и светлый, зачем ты пичкал таблетками нашу подругу? Ты вообще видел, что с нею стало? — спросил Фишер.       — Это было нужно для того, чтобы сохранить её физическую оболочку, и не дать ей стать первой жертвой. Вы, верно, видели её фотографии и досье на той доске в лесу. Так вот, Джим хотел сделать её первой жертвой в своём цирке безумия. Он договорился с одним мутным типом о том, что если приведёт ему четыре жертвы ко дню хэллоуина — станет популярным и исполнит все свои мечты. Он пытался убить её, но я защитил, и, если нужно, умру за неё окончательно, — равнодушно ответил Хэнлайн и встал со стола.       — Брат, мне так жаль, что мы познакомились именно при таких обстоятельствах..но..я так рада тебя видеть, Хэнлайн. Я боялась, что ты погиб, как погибла и мама.. — Всё это уже не важно. Я чувствую свой конец. Не убитый умрёт, и это явно про меня. Пускай хотя бы у тебя всё будет хорошо, сестра.       — Не говори так! Всё обязательно будет хорошо! Теперь мы есть друг у друга! Мы всё-всё сможем исправить… — Мэйпл практически рыдала, ведь больше не могла сдерживать слёз.       — Вам лучше уйти. Совсем скоро он будет здесь и устроит всем нам возмездие. Я не хочу, чтобы вы пострадали, ребята. Берегите друг-друга и Эшли в первую очередь. Она очень хорошая и светлая девушка. Я обязательно напишу про неё песню на том свете. А вам больше нельзя оставаться здесь. Он слишком опасен.       Ручка двери в то же мгновение задёргалась, а через долю секунды — была вырвана с корнем. На пороге показался "палач" из группы Хэллоуина, а рядом с ним щеголяла Эшли. В его руках был пистолет, которым он в ту же секунду принялся палить по залу. Салли, Тодд и Мэйпл спрятались за креслами и пытались жестами подозвать к ним Хэнлайна, но тот не послушал и добровольно отправился в объятия пуль.       Те оказались весьма гостеприимными и сразу же отыскали пристанище в его груди. Мгновенная боль разыгралась в сознании и стенках его почившего горячего сердца.                         Удар.                         Удар.       Последнее, что он увидел перед собой — влажные и серые глаза сестры, что не могла поверить в то, как потеряла того, кого только-только смогла отыскать.       В его пустых глазах всё расплывалось со скоростью света, и уже через мгновение он окончательно потерял сознание. Как герой. Который был рождён умереть, но чудом обманул судьбу.