Ловись, ведьма!

Филиппу четверть века. Он прочитал каждую книгу, что встретил на своем пути, и сам написал несколько. Он носит за Калебом сумки, набитые записями, он выучил несколько языков. Отрастил волосы, как брат. И готов прыгать так высоко, как потребуется, чтобы брызги розовой реки окатили его целиком. Когда Филипп понимает, насколько брат увлечен новым миром, жуткими животными, плотоядными растениями и, конечно, ведьмами, он взволнован. Ведьмы тут повсюду, не удивительно, что они проникли Калебу в голову, с ними как тягаться? Калеб тащит в дом их поделки, учится их фокусам, приглашает их в гости. Филиппу в его жизни достается роль слушателя, наблюдателя. И библиографа. Еще он заваривает ведьмам чай и улыбается им. Потому что Калеб…нет, не просит об этом. Но можно заставить и не требуя. Филипп не планирует события, все происходит само, будто по велению Судьбы. Деревянная зверушка цепенеет в руках человека, а магия внутри нее гудит и вибрирует, желая наружу. Размышляя, как ей помочь, Филипп неуверенно берет нож, колупает и долбит неподдающуюся древесину и вдруг нож мягко пронзает фигурку насквозь. По рукам течет яркое зеленое масло, пятная стол, одежду, проливаясь на пол, фигурка рассыпается трухой, и внезапно Филипп чувствует внутри инородную силу. Ясность мыслей. Невероятный покой. И уверенность, что теперь Калеб станет ценить его больше. Контролировать полученную силу Филипп не умеет, но это вопрос тренировок. Нужно только раздобыть еще таких фигурок. У многих ведьм они есть, значит, где-то продаются. --- - Попалась, ведьма! – угрожающе рычит Филипп, привычным движением седлая бедра брата. Им можно любоваться, красивенный, высокий, одет с иголочки, Калеб недоверчиво хмурится и мотает головой, отказываясь подыграть. - Нет уж, слезай! Ты тяжелый! – смеется он, переводя дух. Филипп фыркает в ответ и не шевелится. Шлепок по бедру, который раньше легко сгонял хихикающего братца, вышел жалким. Прилипающим. Филипп давно не ребенок и он не хихикает. Хотя выглядит, конечно, довольным. Румянец возбуждения поднимался по щекам, а легкие покидало не частое, но наслажденно глубокое дыхание. Наверное, из-за отблеска свечей обычно добрые глаза блестят очень недобро. Калеба пробирают мурашки страха, хотя бояться нечего. Брат дурачится и сейчас отпустит. Но он все не отпускает и его руки на ребрах вызывают не щекотку, а чувство сродни страху. Филипп облизнулся и продолжил сидеть на своей ведьме, раз уж поймал. Калеб машинально вцепился в его штаны, чтоб стащить с себя, но оробел, прощупав под тканью тело, твердое, как камень. И такое же тяжелое. Калеб понимает, что ничего не может сделать, никуда не денется, пока Филипп не разрешит. Филипп подмигивает. - Попалась, ведьма! Я поймал тебя, проси пощады! – повторяет он задорно. Калеб сдувает с лица упавшую прядку и подчиняется. - Ой, нет-нет, охотник! Пощади меня! Я исполню любое твое желание! Улыбка все еще на губах Филиппа, но если бы Калеб обратил внимание, заметил бы, сколько сил уходит на ее удержание. В их игре не было последней фразы, и она его тревожит. Внутри растет пылающее чувство, но это не раздражение на смену привычных правил, иное. Калеб играл в их игру с той, настоящей ведьмой? В голове замутилось. Это его Калеб сидел сверху, прижимая к полу ее запястья, испытывая то же, что и Филипп, когда настоящая ведьма лукаво молила его о пощаде, обещая сделать все, что охотник попросит? Филипп видит перед собой взгляд брата и слышит его смех. Калебу хорошо с ней? Что он попросил? - Я желаю поцелуй Вечной Любви! – сообщает Филипп и склоняется получить желаемое с губ остолбеневшего брата. Ему нравится, как Калеб дышит под ним, всегда нравилось. Калеб выглядит немного не в себе, но потом вытирает рот рукавом и смеется. Его смеха Филипп не слышал долго, целую вечность. Даже птицы внутри заткнулись. Филипп сам улыбается в ответ. - Ты ничуть не изменился, - ох, и брат ничуть. Все так же хорошо выглядит растрепанным и поверженным. Филипп наконец отпускает Калеба, помогая подняться на ноги. Они обнимаются. Лицо Калеба безмятежно, но под своими руками Филипп ощущает, как в нем замирает что-то, покорное разуму. Калеб все же изменился. Если прижаться ухом к груди, то внутри все так же стучит и перетекают жизнь и любовь, но чтоб добиться розовых теплых брызг, требуется нечто совершенно особенное. И этого у Филиппа нет. А Калеб все еще любуется братом. Сам он не вытянулся, как надеялся, а вот Филипп даже подростком уже был выше и шире. И вырос в красивого мужчину. На Кипящих Островах разница между ними стала еще заметнее. Возможно, из-за магии? Калеб много общался с ведьмами, учился у них разным занятным вещам, приручил настоящего живого палисмана, годы остановились, чтобы он смог вместить в них все! А Филипп… В силу своего характера, он продолжал вести себя настороженно, даже с опасением. Не завел друзей и подруг. Не улыбался детям, продолжал исследования, много читал, что-то записывал и незаметно … повзрослел. --- Филипп разменял четвертый десяток. Под его ногами лишь сухой песок. Все, что брат говорил и делал, все оказалось ложью. В нем никогда не было никакой любви, не к Филиппу, во всяком случае. - Я тебя поймал, ведьма. Брат должен молить о пощаде, но вредничает. Не отвечает. Нож застрял между ребрами. Филипп раскачивает скользкую рукоятку, переводит на нее вес всего тела. Носки его туфель вспахивают глинистую почву. Наконец нож поддается, распоротая ладонь чувствует, как медленно, с похрустыванием он преодолевает последнюю преграду и глубоко входит в тело. Филиппу нравится, что он чувствует. Как текущую лаву рук покрывает корочка льда, как становится легче дышать, как от восторга болят легкие. А самое лучшее – Калеб под ним наконец замер. Руки, сжимающие плечи, ослабли. Он смотрит на брата, не мигая, наконец-то увидев что-то кроме своей милой маленькой иллюзии. Филипп придерживает голову брата, пальцы его нежно скользят по потемневшим волосам, по чувствительной шее, он гладит Калеба, прижимая к себе. Горло перехватывает от восторга. «Могу ли я поцеловать тебя?» Филипп знает, что ответа не будет, значит, не стоит и время тратить. Он целует Калеба так, как всегда мечтал. Калеб устал и плохо соображает. Он понимает, что обязательно должен объяснить Филиппу, так братьев не целуют. В губы, да еще и с языком. Не принято это. От восторга голубых глаз хочется заслониться ладонью, но никак не выходит, между пальцами что-то липкое, и Калеб сдается. Сил нет. Он на пять минут глаза закроет, передохнет, и тогда подберет нужные. Слова. Прижавшись ухом к груди Калеба, Филипп слушает, как в нем журчит и волнуется жизнь. Часть этой жизни стекает у Филиппа по щеке и шее, когда он выпрямляется. Освобожденный нож в руке ничего не весит. Филипп ловит свой взгляд в изломанном лезвии и хмурится непослушной пряди надо лбом, пыльной, жесткой. Когда он встретит свое отражение в следующий раз, волосы поседеют целыми пучками, даже бороду придется сбрить. Без бороды лицо долго будет казаться чужим. Все в мире демонов и ведьм снова станет чужим и незнакомым. --- Белос понятия не имеет, сколько ему лет, сбился после трехсот пятидесяти. Он смотрит в алые глаза Хантера и слышит внутри вместо гомона птиц - нарастающий рокот теплой розовой воды. В отличие от Филиппа Витбейна, Белос не утонет.