Чтоб добрым быть, я должен быть жесток.

Сегодня мы с Аней решили зайти в «Валико» после школы. Порция малинового пломбира и новые серии «Флоксары» должны привести нас в чувства. Господи, ну зачем всё это? — она до сих пор плачет, не может прийти в себя. В конце концов — мы маленькие дети — нам хочется гулять, а не смотреть целыми днями на этот ужас. Нам же всего тринадцать лет! Пощадите нас, пожалуйста! Я наверное толстокожая, а может быть дело в моей непрошибаемой генетике — среди моих предков, чьи темпографемы оказались в базе, не нашлось не одного, пережившего настоящую трагедию — жили себе скучно, нудно и долго, работали, голодали, замерзали, но не до смерти, умирали — в своих постелях, в окружении детей и внуков, всё время их как-то что-то куда-то вывозило, уберегало от самого страшного — то ли удача, то ли начатки здравого смысла. Конечно мы в курсе, что наши учителя истории не патологические садисты, но всё чаще, а в последние дни особенно, меня терзают смутные сомнения. Потому что, как только мы добрались до 1900 годов, то с усердием, заслуживающим лучшего применения, Спартак Владимирович начал выискивать в биографиях моих предков первой половины 20го века самые трагичные и наводящие жуть эпизоды. Меня аж передернуло, когда я заметила, как он разочаровался, что нашел всего два подходящих — причем сомнительной, по его мнению, ценности. В первом из них мне пришлось вместе с моим далеким прапрапрадедом Анисимом бежать из австрийского концлагеря, бомжевать по Италии, где его чуть не уморили голодом — итальянцы начала 20го века не только фашисты, но и страшные жмоты, оказывается. Наконец, истощенному до крайности деду удалось каким-то чудом по наитию (неграмотный он был) выбрести в приграничную сербскую деревушку, где его встретили, как родного и чуть не женили, хоть дома в Новотолучеевке его ждала жена и двое детей. А его друг, с которым он вместе бежал, так и умер под придорожным апельсином от дизентерии. И не одна сволочь, ни один синьор, проезжавший мимо не остановился, чтобы хоть как-то помочь. Они смотрели на них — украинских бомжей, копошащихся в грязи, как на бродячих собак. До чего же вкус апельсинов за время дипсеанса опротивел! Вроде и не долго мы с ним бродили — всего месяц. Но кроме апельсинов ничего во рту у него за этот месяц не было. А я чем виновата, скажите? Я тоже теперь на этот фрукт смотреть не могу. И в Италию не поеду никогда, хоть режь меня. Поеду лучше в Белград. А второй, выбранный Спартаком эпизод начнется завтра. Даже в школу идти не хочется, честное слово. А у Ани всё намного страшней — у неё одна из прапрапрабабок умерла от голода, оставив пятерых детей — малым мала меньше. Кормила их до последнего, себе уже ничего не оставалось. Сегодня она как раз умирала. Каково это — умирать, думая, что может быть через неделю умрет твой малыш, и ты уже ничем не сможешь ему помочь? Бедная Аня, даже зная, что все хорошо закончилось — все дети выжили, выучились и прожили до восьмидесяти лет и больше, всё никак не могла успокоиться — эмоции слишком сильные даже на самом минимуме. Надо же, так не повезло человеку с предками! Обнять и плакать! Мы сидим в кафе и кусок пирожного в горло не лезет. Где-то в далеком прошлом сейчас умирают от голода люди. Одни люди убивают других людей, какие-то ловкие жулики обворовывают миллионы ничего не подозревающих наивных муравьишек, трудящихся в поте лица день и ночь. А потом, когда их непрерывное воровство, умопомрачительное вранье и махинации приводят к огромным дырам в бюджетах, финансовым пузырям размером с целое государство, кассовым разрывам в триллионы, и всю эту прелесть надо как-то скрыть, отмазаться, перевести на других козлов отпущения, тогда эти ловкие дельцы устраивают заговоры, войны, смуты, революции — подставляют и подставляют бедных темных людишек голодать, умирать, убивать друг друга, совершать мыслимые и немыслимые преступления — погружают безвольное человечество в кромешный ад. А сами предаются безумному веселью в Сан-Тропе, Ибице, в далеком Бискайском заливе в разгар голодоморов и мировых войн. Вы все должны это пройти — постоянно твердят нам учителя и родители. Иначе, мол, неправильно сформируются наши личности, мы не приобретем требуемого опыта общения с негодяями, не усвоим необходимые моральные принципы, а значит, не только будем беззащитными перед теми, кто снова погрузит общество в кромешный ад, но и сами станем потенциальными мерзавцами — или же удобными объектами для их манипуляций. Нам, бедным, нечего возразить на это. Как же мы все ненавидим эту Нэллу! Если Спартак просто повернутый на всю голову реконструктор — что с него возьмешь — он будто грезит на ходу, ходит круглый год в защитной плащ-палатке и древних кирзачах (помню в пятом классе обсуждали — может он и спит в них?), то эта главная стерва издевается над нами с видимым удовольствием. Ее зеленоватые рыбьи глаза на выкате и вечно презрительно выпяченные губы в ярко красной старомодной помаде — нет, она нас реально достала. Мы для нее — расходный учебный материал и заодно материал для ее экспериментов — людьми она нас не считает, однозначно. Эти двое как-будто только что выпрыгнули из гестапо или вчк — там вроде в те достославные времена мучили всех, кто не хотел проникаться великими идеями гениальных вождей. Или они просто погрузились в свое время слишком глубоко? Недавно мама сказала, что некоторые историки в академгородке ВАИН годами из терографов не вылезают. Всего два месяца назад мы с Анютой летали в Новый Свет, лазали по горам, бродили по пляжу. Она рассказывала, что уже прослушала половину курса Кордения — ей сказали, что у нее получается, она будет психолингвом. Вот радости тогда было — просто светилась от счастья! Мы крутились на какой-то карусели над городком — весь он вместе с бухтой был как на ладони, и обмирая от скорости, хохотали, как сумасшедшие. Я всегда раньше думала, что из нее получится отличная, лучшая в мире комическая актриса — психолингв, ведь всю жизнь она была ходячим позитивчиком — рассмешит все, что шевелится, а если не шевелится, то расшевелит и рассмешит. Но сегодня… Такого я не ожидала. Сижу и реву вместе с ней. Уже месяц ужаса и грязи. Что они с нами делают? Зачем? Что от бедной Ани останется через месяц? Вечером я спросила папу: почему нам всегда показывают только самые страшные моменты их жизни, почему нельзя показывать счастливые — разве их не было? Папа только ухмыльнулся загадочно. — Знаешь, почему началась последняя война? — Знаю, не поделили глобальный Скайлинк. — Да, но это лишь повод. Ты конечно, в курсе, что тогда уже могли погружаться? Первые терографы, пусть не такие мощные, как наши, вовсю работали. Треть глобального рынка энергии шло на них. Но в те времена это стало гигантской индустрией игр — молодежь поголовно превратилась в попаданцев — геймеров. Но, конечно, почти никто не хотел испытывать страдания, боль, страх. Все жаждали острых ощущений, но не настолько острых — все хотели аттракциона и бесконечной увлекательной игры с прошлым. Войны, любви, страстей, пиршеств, охоты и развлечений. Вот что ждали и получали от дипсеансов. К тому времени людям почти не нужно было работать — это был период первой технологической реформы — народ подсадили на минимальные пособия и игры, полностью автоматизировав промышленность — вы в следующем семестре дойдете до этих времен, не переживай. — Пап, я спокойна, как сарай во время урагана, я вообще не собираюсь до этого периода доходить. Лучше уж неграмотной останусь. Мне и так неплохо. Папа только улыбался. Мы оба прекрасно понимали, что от Спартака увернуться не получится. А если такое чудо и случится, то Нэлла его обязательно подстрахует. — Люди потеряли интерес к настоящему — они жили прошлым. Причем не реальным прошлым, со всеми его ужасами и косяками, а идеальным — лучшими моментами жизни. Прошлое стало ближе, но как оказалось, на беду — никто не хотел знать его таким, какое оно было на самом деле — от него хотели взять все самое лучшее — лишь самых роскошных чувственных ощущений. Никто не желал ничего знать о реальности. Первые интуитивные квантовые терографы были постоены в 21 веке. Они моделировали прошлое — идеально точно до определенной глубины, так как брали и экстраполировали точную информацию из настоящего. Они моделировали будущее — многовариантно, а значит далеко не с той же точностью, так как наш мир носит принципиально вероятностный характер, как ты знаешь. Именно тогда, потерявшее связь с реальностью человечество стало объектом манипуляций глобальной транснациональной элиты. Не поделили между собой Скайлинк, поэтому устроили космические «звездные» войны и разделили мир на зоны своих безраздельных феодальных владений, вернув человечество в средневековье — крепостное право, пусть и высокотехнологичное. Люди легко поддались манипуляциям их сознанием, так как полностью к тому времени утратили всякий иммунитет к обману — превратились в послушных безынициативных потребителей хлеба и зрелищ, лишенных всякого жизненого опыта. Куски прошлого, в которых они плавали, как в теплом мелком болоте, на вкус похожие на приторный компот, были заботливо очищены от всего, что напоминало бы тяжелую неприглядную реальность. — А что потом? — Человечество пришлось спасать, пока совсем не одичало и не вымерло. Все было действительно серьезно. Люди умирали от истощения, не вылезая из терографов. Там они жили в своем полюбившемся отрезке прошлого и были счастливы. А хлеб насущный им вроде и не нужен стал уже. А их заботливые хозяева только радовались этому обстоятельству — псевдоэкологическая повестка глобалистов диктовала ограничения потребления ресурсов. Они были просто счастливы утилизировать как можно больше народу в те времена. Ведь людишки им были не нужны — всю работу делали машины. — Про тех, кто не вылезал из терографов, очень интересно, пап! Слушай, а говорят, наш Спартак Владимирович тоже не вылезает из него. Он такой же повернутый, как и те психи? — Нет, Спартак — это совсем другое. Даже не сомневайся. Ты поймешь позже. — Как же их спасли? — Их уже не смогли спасти. Они так и умерли в своих персональных терографах. Спасать пришлось новых людей — тех, кого еще не втянули в эту воронку. — Как? — Ты все-таки смешная, Аленка. А как вас спасают? Погружением в реальный негативный опыт прадедов. Другого способа еще не придумали. — Значит вы нас спасаете, как от страшного наркотика, от хорошего прошлого, с детства прививая к нему отвращение, — понятно, ну а кто их спас? — Не все же были геймерами. Человечеству повезло, что оно состоит из очень разных людей. Около пятнадцати процентов из них не хотели погружаться — их привлекала реальная жизнь — в настоящем, из плоти и крови. — И они вытащили всех? — Тех, кого смогли. — Но ведь эти жирные коты были против? — Да, но не все оказалось в их власти. Они сами утилизировали свой электорат, когда загнали его в терографы. А оставшиеся свободными духом — не пожелавшие погружаться в сладкое прошлое, всё же сумели вырваться — для этого им пришлось построить свою реальность на основе точных прогнозов будущего, полученных от новейших терографов большей мощности. Жирных котов, не пожелавших принять новую реальность, утилизировали вслед за их послушным электоратом. — Так почему же наш Спартак не похож на тех наркоманов, умирающих от счастья в своих терографах? Он же целыми днями торчит в них. — Историками становятся только люди, имеющие врожденный иммунитет к такого рода вещам. Из тех самых пятнадцати процентов несмирившихся. Понимаешь, Алёна, это они - несмирившиеся, сейчас решают все. Пришло их время. Нам всем придется жить по их правилам. — Почему это? — меня вовсе не устраивало весь остаток жизни кланятся в ноги этой стерве Нэлле с ее холодными насмешливыми глазами. — Да потому, что этот мир они построили почти с нуля, когда остальные выпустили его из рук — погрузили в хаос. Это их мир, а значит — их правила. И они сделают все, чтобы удержать его таким, какой он есть, вот и всё. — Но как же такие, как Аня? Чем она виновата?! Почему она то должна страдать из-за этих фанатиков? — Если бы не эти фанатики, твоей Ани вообще бы не было на свете! — ты увидишь, чем занимались ее предки во времена последней войны — наверняка их чудом спасли в самый последний момент. — Да, но таких большинство наверное. — Их спасли, когда террактами смогли отключить электроэнергию по всей планете и затем отправили выживших в исправительные лагеря. Там их год мучали ужасными картинами прошлого, почти как вас сейчас, а потом на всю жизнь лишили доступа к темпоральным играм с терографом. — Папа, знаешь, мне кажется, ты на их стороне, а не на нашей! Тебе совсем не жалко Аню Коркию, а она — она плачет целыми днями уже неделю. — Алёна, поговорим лучше в следующем семестре, когда пройдете 21 век. Тебе все станет ясно. — Почему ты так веришь им? Разве они - непогрешимые Боги, знающие всё наперёд? А если они ошибаются? Нет, я не согласна с тем, что людей надо мучить, что надо давать полную власть над нами этим садюгам! Я никогда не смирюсь! Папа снова чему-то улыбался. Как же вы меня бесите, взрослые!