Чтоб добрым быть, я должен быть жесток.

— Ты же видишь, это безнадёжно, Джайлз. Шансы ничтожны. Они давно это поняли, поэтому просто плывут по течению. — Нет. Вот тут ты ошибаешься. Они сделали всё, чтобы обнулить вероятность благоприятного исхода, и продолжают делать это. Но даже сейчас она около двадцати процентов. Мы обязаны рискнуть, иначе падение неизбежно. — Умереть самим со стопроцентной вероятностью , чтобы с вероятностью двадцать процентов спасти от гибели толпу идиотов, не желающих, чтобы их спасали? Сам подумай, насколько это глупо. У нас ещё остался шанс занять место в «Ковчеге». — Кэм, ты зря надеешься, что нам уготовано там место. И даже если ты попадёшь туда сам, в чём я лично сомневаюсь, твоя семья останется за бортом. Во всяком случае, большая их часть. Неужели ты ещё не понял, что культивируемые в Ниткорпе слухи о «Ковчеге» — это не что иное, как морковка для наивных осликов? Несколько сот тысяч — это слишком мало. И потом, это даже неважно — сто тысяч или полмиллиона, ты же видел график — в любом случае коллапс через несколько сотен лет. Ты проживешь пятьсот лет в городе-Солнце, а твои правнуки будут жить в лучшем случае при феодализме. Чума, война, голод, дикость и рабство… Неужели тебя ни капли не волнует их судьба? — Если я погибну, их судьба в любом случае будет незавидной, а в «Ковчеге» я дам им шанс. — Ни черта ты им не дашь! Со стопроцентной вероятностью человечество сваливается в каменный век. И твои внуки вместе со всеми. Это иллюзия. Неужели ты не понимаешь: одних ослов загнали в терофоны и дали им иллюзию счастливой реальности, другим ослам дали столь же призрачную надежду оказаться в «Ковчеге» и ещё 500 лет наслаждаться дарами цивилизации, но самые главные ослы — те, кто всерьез поверил, что смогут удержаться на олимпе вечность. Если бы таких ослов было меньше, то и вероятность выхода из мертвой петли была бы выше. Не знаю, был ли у Зевса терограф, думаю, что скорей всего нет. Так как если бы был, то он увидел бы, куда именно его засунут после тысячи лет владычества. Его самого и его многочисленных отпрысков — как смертных, так и «бессмертных». — Зевс выбрал бы бессмертие, однозначно. — Т.е. он был ослом, который предпочел морковку, лежащую на входе в скотобойню. Спасибо, Кэп. Я в курсе, что так оно и было. — Джайлз хмыкнул — «Бессмертие»! — Какая разница, проживёшь ты сам пятьдесят или пятьсот лет? Если в любом случае кончается всё тартаром? Он предпочёл удлинить свою никчемную жизнь, а затем всё-равно спустить всё в ад: и себя, и несчастное человечество. Оправданием ему могло бы служить только то, что за отведенные ему столетия, он надеялся решить проблему. Но ни у нас, ни у наших хозяев таких оправданий нет — им смоделировали всю картину со стопроцентной точностью. Проблема не может быть решена таким способом. Процесс станет необратимым уже через пару десятилетий. И каждый упущенный нами день снижает вероятность успеха. — До чего же ты наивен в своей вере, Джайлз! — Вере? Только факты. — Я имею ввиду, в своей вере в человечество. Кого ты собираешься спасать? — безмозглых идиотов, пускающих слюни в терофонах? Они не поумнеют, оттого, что ты их спасёшь. И их дети, внуки и т.д. останутся такими же безмозглыми идиотами. Не в этом столетии, так в следующем, они всё равно загонят мир в очередной тупик, из которого уже не будет выхода. Но ни ты, ни я — мы этого уже не увидим, так как пожертвуем собой ради них. А стоит ли? Не лучше ли насладиться долгой счастливой жизнью в Атлантиде — городе — Солнце? Не будет ли это, по крайней мере, более справедливо по отношению к нам, да и к ним тоже? Каждому своё? — «Jedem das Seine» — «Каждому свое» — надпись на воротах Бухенвальда? Ты помнишь, чем всё кончилось в тот раз. — Не утрируй, Джайлз. Сейчас они сами загнали себя в ловушку. — Послушай, Кэм. Нам с тобой вдвоём не хватило бы и миллиарда лет, чтобы пройти тот путь, который человечество прошло за последние три столетия. Они сделали это все вместе. Пока сэр Ньютон или Максвелл писали свои уравнения, сотни неграмотных, недалёких людей недоедали, своим тяжелым трудом обеспечивая их безбедное существование и свободное время для их занятий. Мы не имеем право отделять себя от этих — как ты их называешь — безмозглых идиотов. Тебя не убеждают модели Кармайкла, подтвержающие, что при падении численности даже до миллиона, неизбежно обрушение буквально в каменный век? Они не доказаны теоретически, это всего лишь картинка, которую дал терограф. Но я уверен, что строгое математическое доказательство существует. — Его не существует. Перед нами очень простой выбор, все проще, гораздо проще: либо долгая счастливая жизнь, либо быстрая бесславная смерть. И я выбираю жизнь, дорогой мой Купер. — Кэм ты не можешь… — Прости, Джайлз, я должен. Обещаю, что позабочусь о Линни. — Он мёртв? — Вне всяких сомнений. Здесь обрывается последняя запись. Мы ничего не получали от него уже неделю. Кулешов отвернулся и подошел к окну, его лица не было видно — казалось, он сосредоточенно всматривался в сгущающиеся сумерки. Что он там рассматривает? — думал Юра. — нужно срочно что-то решать. Кеннет — убийца. Он выбрал сладкую приманку — проект «Новая Атлантида» — Ноев Ковчег. Доводы разума оказались бессильны перед животным эгоизмом. Как, впрочем, у них у всех. В том то и беда. Равновесие между разумным и животным началом в человеческом обществе оказалось слишком хрупким. Сейчас, похоже, чаша весов склоняется в определённую сторону — и никаких сил разума уже не хватает, чтобы вернуть её в исходную точку. Может в этом и есть божественный замысел? — внезапно промелькнуло у него. Как там в священной книге? : «Дорога в рай пролегает по тонкому мосту, проложенному над геенной огненной, и пройти по нему каждому придётся, катя перед собой тачку своих грехов…» Так и есть. Рай для человечества оказался недоступен — слишком велик груз грехов, слишком тонок мост. Видит око, да зуб неймёт… Кэмерон не владел информацией, он был просто другом Джайлза, которого тот хотел склонить на свою сторону. Да уж… другом, вонзившим нож в его спину… — Как трогательно: — он позаботится о Линн! — Кулешов обернулся, его лицо исказила горькая усмешка. — Я ведь знал их всех. Мы учились вместе около двух лет. Линн тогда предпочла Джайлза. Он снова отвернулся и ещё некоторое время молча смотрел в окно. — У этой женщины потрясающая интуиция или как это ещё назвать? Не знаю. Кэмерон Кеннет был богат, красив, успешен, чертовски обаятелен. Но она выбрала Купера. Может быть просто потому, что Джайлз был добрым. К сожалению, слишком добрым. Она видела людей сердцем. — Ну что? У нас остаётся только один выход: Михаил займёт место Джайлза. Нет никого, кто бы ещё мог сделать это. Он работал по той же теме, ездил туда много раз, Вайнер предложит его, совет директоров одобрит. — Как думаешь, Кеннет что-нибудь знает или может узнать? Он опасен. — Не думаю. Не его уровень. Доступа к информации он никогда не имел. — Но все контакты Джайлза могли попасть к ним. — Он был не настолько глуп. Повторяю, у них ничего нет. Если бы было, то мы бы с тобой не сидели тут. — Он был достаточно глуп, чтобы раскрыться перед Кеннетом. — Юра, ты ведь ещё неофит. Не будь так скор в своих выводах. Он был слишком добр. Но не глуп. Джайлз соблюдал стандартную процедуру допуска. Он же её и придумал, как ты знаешь. Пока она не дала ни единого сбоя. Он мог рискнуть своей шкурой, но не жизнями других. И не делом. — Напрасная смерть. Это глупо. — Нам нужен человек на месте Кеннета. В любом случае пришлось бы пропустить его через сито, а в случае неудачи убрать. Джайлз слишком любил его, чтобы хладнокровно от него избавиться. Пытался убедить. — Валентин Андреевич, но ведь у них тоже есть своё сито. — Через него проще просочиться. Каждый из нас уже доказал лояльность участием в операциях зачистки. Наши руки по локоть испачканы. Мы повязаны с ними кровью. Этот резон имел бы смысл в другой ситуации. Но сейчас… как-будто жизни сотен тысяч имеют значение, когда речь идет о судьбе не просто миллиардов ныне живущих людей — о будущем планеты… Эта беспечность не случайна. В каком-то смысле их губит вера в силу их собственной мотивации — они не могут представить, что человек в здравом уме может отказаться от синицы в руке — личного условного «бессмертия» ради эфемерного журавля в небе — лучшего будущего всего человечества, да ещё рисковать ради этого жизнью. В их глазах такой человек — просто безумец. Маньяк. Джайлз в их представлении и был таким сумасшедшим бунтарем одиночкой. Теперь они избавились от него. Навели порядок в системе. К счастью, их система оказалась не единственной, о чём они не знают, точнее не придают никакого значения. Наши 20% надежды — это ни что иное, как отношение валового продукта оставшегося невовлеченным в монополию сектора к общему продукту монополии - Ниткорпа. Очень близко, и это не случайное совпадение, ты не находишь? Мы с тобой считаем себя идейными бойцами, но все наши идеи гроша ломаного не стоили бы без материальной поддержки Ланса, Цай Ли, Золотова и Ко. Они такие же хищники, но их интересами пренебрегли, посчитав ничтожными - выкинули их за борт "Ковчега". Их просто не берут в расчёт, считая исчезающе малой величиной. С чем они не смирятся никогда. Использовать эти противоречия, чтобы разрешить их раз и навсегда — наш последний шанс, Юра. Другого не будет… Я сняла наушники терофона, выползла из капсулы. Запись разговора Кулешова с Самойленко от 12 апреля 2048 года — теперь не успокоюсь, пока не узнаю всё. Это мания какая-то, но ничего не могу с собой поделать. Я действительно становлюсь им, спать и есть не могу — роюсь в архивах, погружаюсь в записи тех лет. Нэлла сказала мне, что носителям дают возможность погружаться в терографы практически без ограничений. Т.е. ограничения те же, что и для всех — никаких удовольствий, даже случайных. Вдруг понравится. Те, кто придумывал эти правила для носителей, явно перестраховывались — мне сейчас не до развлечений: я, как маньячка, впитываю в себя всю доступную информацию, касающуюся Михаила. Носители и не могут по другому. Об этом тоже поведала Нэлла. Носитель очень быстро становится практически своим объектом во плоти — и сам ощущает острую потребность в этом… Он слишком близок объекту — во всех смыслах — культурном, генетическом, ментальном… Чувствует себя, в некотором смысле, очнувшимся в будущем объектом, которому дана новая жизнь … Вот, значит, на что они меня подписали. Знали заранее, что произойдёт со мной. Что давно случилось с ними самими. Прожить две жизни — свою и своего объекта. И неизвестно, какая из жизней окажется более важной. Вот почему Спартак сутками не вылезает из терографа, а Нэлла ночами сидит в своем окленном газетными вырезками кабинете под ситцевым абажуром, разглядывая желтые фотографии. Они страшно одиноки, но всё-таки счастливы… почему-то. Прожить жизнь другого человека, пропустив фоном свою собственную. Это плата? Носители почти так же теряют себя, как теряли себя в двадцать первом веке погруженные в терофоны игроманы. Так же. Миф об устойчивости психики — это всего лишь миф для непосвященных. Никакой устойчивости к дипсеансам не существует. Есть лишь та же одержимость прошлым. Единственная разница в том, что эта жертва полезна обществу. У нас нет другого выхода, кроме как становиться учителями истории в школах и до конца своих дней мучать бедных детей, спасая их от себя самих. У нас? Да, я уже смирилась со своей участью, прониклась их идеей. Я одна из них. Это мой крест. Сейчас вдруг понимаю всё, но почему-то не чувствую себя обокраденной. Наоборот. В моей жизни появился смысл. Так они находят фанатиков — жрецов для своей миссии — снова и снова проводить молодое, ничего ещё не знающее человечество ad astra per aspera - через тернии к звёздам. Иначе нельзя. Не войдя в воду не узнаешь броду. Не разбив скорлупы, не съешь орех. Либо человечество потеряет драгоценные ресурсы: жизни, энергию, время на приобретение каждым следующим поколением живого опыта "в натуре" - через собственные кровь, грязь и пот, либо оно сбережет время и жизни своих граждан, но потратит значительную энергию на освоение бесценного, хоть и горького опыта предыдущих поколений в виртуальном мире, созданном терографами. Чтоб добрым быть, я должен быть жесток… Слова Гамлета. Слова человека, доведенного до отчаянья окружающей его подлостью и ложью, решившегося пожертвовать всем, не пожалевшего ни себя, ни других, ради того, что он считал правильным. Был ли прав шекспировский герой? Не знаю. Но у нас точно не было и нет другого выхода. Сейчас я в это верю.