Чтоб добрым быть, я должен быть жесток.

Раннее промозглое утро. Откуда-то набежавшие серые облака заволокли всё небо. Противная изморозь за окном. Миша едет в скоростном поезде «Шанхай — Лиссабон», и я — его незримый спутник, еду вместе с ним. Он думает о ней. Вспоминает последнюю ночь. Меня захлестнула волна его чувств. Невероятное счастье близости и горечь разлуки. Покраснеть бы от смущения, но сейчас я даже тела своего не чую. Я — всего лишь малый уголок его разума, сознающий, что я — не он. В этом есть что-то ужасно нечестное — я ощущаю все его мысли и чувства, как свои. Мысли не родного прапрадедушки, а совершенно чужого, незнакомого мне человека. Получается, что я шпионю за ним. А после того, как я побываю в его шкуре, сокровенные переживания Михаила Харитонова станут достоянием миллиардов людей. Хотел бы он этого? Сомневаюсь. Нэлла, и в ее лице современная историческая наука, утверждают, что так нужно, что другого выхода нет. Но что-то во мне кричит — нельзя лезть в душу к людям — даже самым лучшим, даже ради самых благих целей — таких, как спасения человечества. Надеюсь, что никогда не стану объектом подобных манипуляций со своим сознанием — не хочу, чтобы меня препарировали и рассматривали, как лягушку под микроскопом. Нам рассказывали, что раньше существовало поверье об ангеле и черте, стоящих за плечами каждого человека. Ангел стоял за правым плечом, а черт — за левым. Ангел помогал совершать добрые дела, успокаивал, выручал в бедах. Нечистый — наоборот — подбивал на дурные поступки, совращал, втягивал в неприятности. Мы, наблюдатели, похожи на этих бесплотных ангелов, только, в отличии от них, никак не можем повлиять на наш объект наблюдений. Потусторонние для него сущности — и в прямом и переносном смысле слова. Он подумал сейчас о системах контроля, которые повсюду. У него есть железная легенда — командировка из томского филиала «Ниткона» в «Ниткорп» Аарау. Есть действующий QR код, всё законно. Я ощущаю его страх, ставший для него привычным. Давний, въевшийся в душу. Он вырос с ним. В 20х годах ребенком ему пришлось пережить и голод, и бомбежки, и эпидемию черной оспы в «санитарном» лагере, куда их семью поместили после эвакуации из района боевых действий. Людей приучали к новому мировому порядку достаточно жестокими методами. Без прививок, разрешительных qr кодов, электронных наручников, привязки к домену хозяина, никому невозможно было выйти из дома, или купить самую простую еду. Он преодолевал свой рабский страх огромным усилием воли, и таких, как он — способных на это, было очень мало. Как вышло, что мир за несколько лет превратили в цифровой концлагерь? Свобода передвижения была окончательно отменена в 2027м году в связи с неблагоприятной геополитической и эпидемиологической обстановкой в мире. Это был фактически аналог крепостного права, введенный почти одновременно во всех странах. Тогда, под предлогом непрекращающихся эпидемий и последовавшей серии локальных войн по всей планете, спланированных взамен глобальной войны, людей заперли в своих анклавах, посадили на удаленку в домах, даже в продуктовые магазины выходить запретили — из-за заразы. Заставили заказывать все дистанционно. А потом, когда всех приучили к QR кодам, проверкам, штрафам, удаленке, запрету наличных денег, заказу продуктов через интернет, эти правила оставили навсегда для большинства населения планеты. Эпидемии были рукотворными, войны — организованными со спланированным заранее исходом. Это была продуманная политика глобальной элиты: к тому времени интеллектуальные системы уже использовались повсюду. Благодаря цифровизации, ИИ, мир стал единой экономической системой и управлялся из нескольких связанных между собой центров, а координировалось управление из одного. В единую базу данных собиралась информация со всех концов земли, на основании этих данных искусственный интеллект производил анализ и прогнозировал темпы и результаты развития. Согласно машинному прогнозу для сохранения устойчивости в рамках существующей системы хозяйствования требовалось в течении следующих десяти лет сократить потребление человечества вдвое. За первый год эпидемии и ограничений передвижений по миру удалось снизить его на 20%. Война, разрыв экономических цепочек, и организованный взрывной рост цен на ресурсы дали еще 30%. Унификация и атомизация человечества были необходимы для полного контроля, а также регулирования потребления и численности населения. Необходимо было перестроить систему на плановую — свободный рынок и конкуренция создавали избыточное нерациональное потребление, а к тому времени большинство активов по отраслям уже оказалось практически монополизировано. Поэтому переход на отраслевое планирование отвечал личным интересам хозяев каждой из них. Фактор прибыли и личного интереса в глобальном масштабе никуда не делся — ведь решения принимали люди — узкая олигархическая группировка хозяев планеты, а ИИ лишь давал прогнозы и рациональные подсказки. Круг лиц, принимающих экономические решения, в результате последней Ресурсной войны был сужен до предела, что неизбежно привело мир к глобальной диктатуре. Ресурсная война — предреформенные времена, для него это страшные воспоминания детства, впоследствии глубоко осмысленные им. Людям часто трудно искать причины, анализировать взаимосвязи событий, не затронувших их лично. Зато те, что прошли бурей по нашей судьбе, заставляют нас задуматься всерьез. И сделать всё от нас зависящее, чтобы они никогда не повторись. Сейчас я поняла всё вдруг — чувства, опыт и осмысление его опыта пришли вместе — я получила готовые выводы человека, на своей шкуре испытавшего ужас и мерзость войны, причём в такой форме, которую невозможно забыть или понять неправильно, — он слишком похож на меня — я не вижу противоречий в его логике, а его эмоции вызывают во мне настолько живое сочувствие, что я буквально глотаю слёзы от чужих воспоминаний, проносящихся сейчас передо мной. Человечество казалось малым ребенком, бредущим над пропастью во ржи, не разбирая дороги — куда глаза глядят. И некому остановить, некому спасти несчастное глупое дитя. Почему же те, кто оказался во главе людского стада, не обладали достаточным умом для этого, и очевидно не обладали совестью — как еще назвать то интуитивное чувство, позволяющее человеку, даже не обладающего достаточной информацией, принимать стратегически верные решения, спасающие от настоящей и будущей беды не только его самого, но и всё племя его собратьев? Но нет — новые хозяева мира, поднявшиеся наверх благодаря сверхестественной тяги к деньгам и необыкновенному искусству делать их из чего угодно — практически из воздуха, увы, были напрочь лишены совести. Великий инстинкт, который много раз в человеческой истории спасал от верной гибели первобытные племена дикарей, не обладающих не знаниями, не инструментами современного мира, не мог ничем помочь сейчас — и кому! — умнейшим образованнейшим людям, вооруженным не только информацией, но и мощнейшим искусственным интеллектом, дающим точные прогнозы и рецепты. Не мог, поскольку система отбора по сродству человека к деньгам обеспечивала одновременно не менее строгий отбор по отсутствию у этого человека совести. Что такое совесть? Это врожденный инстинкт, данный многим из нас, так как в свое время благодаря ему наши предки спасли жизнь своему племени и себе самим. В чем суть совести? Это интуиция времени — когда, руководствуясь только ей, не имея никакой информации, а часто также и никаких аналитических способностей, человек принимал стратегически правильные решения — как если бы они были приняты в результате сложнейшего расчёта на основе множества данных. Врожденная интуиция времени, встроенный мощный аналитический блок прогнозирования, совмещенный с блоком этики и альтруизма. Он дан в наследство почти каждому, но вот беда — на нем не написано, что он дает огромное стратегическое преимущество своему хозяину и племени, в котором этот человек состоит. Поэтому те, у кого голос совести не слишком громкий и не слишком их достает, предпочитают не слушать его советов. Тем более, что точное исполнение советов совести, действительно даст стратегические преимущества, но не тебе лично, а обществу, членом которого ты являешься, и не в сей момент и даже не завтра — а в стратегическом плане, возможно в далекой перспективе, и по совокупности факторов, но в сей момент совесть, подлюка, возможно потребует от тебя пожертвовать своей жизнью. Сомнительный такой блок поддержки принятия решения. Но сам факт того, что он у большинства все-таки присутствует, говорит о том, что сообщества, члены которого наделены совестью, имеют некоторое преимущество и чаще выживают, чаще побеждают в конкурентной борьбе те коллективы, где с наличием совести у его членов проблемы. Чем выше стоит человек в иерархии сообщества, тем большее влияние на дальнейшую судьбу этого коллектива оказывает такой фактор, как наличие у него совести. Сейчас, когда построен мощнейший терограф на планете, позволивший заглянуть пока на доли минут на тысячи лет назад — в далёкое прошлое нашей цивилизации, мы знаем, что в прошлом человечество уже попадало в подобные ловушки: когда люди, лишенные совести, оказывались на Олимпе и принимали стратегически неверные решения. Тем самым погружая в хаос всё человечество и губя своё будущее. На смену расцвета цивилизации приходили тёмные века. Боги Олимпа и Атлантида существовали. Древнегреческие мифы оказались не выдумкой, а горькой правдой. После кратковременного технологического расцвета, длившегося триста лет, все технические достижения человечества, созданные руками и мозгами миллиардов, были узурпированы несколькими сотнями тысяч богатейших, могущественнейших людей планеты. И они ничего умней не придумали, кроме как превратить себя в киборгов — условно бессмертных, имеющих жизненный ресурс около пятисот лет — дольше жить человеческому существу не позволяет его природа. Всё остальное человечество с помощью искусственных вирусов было подвергнуто избирательному геноциду, немногие оставшиеся в живых затем превращены в тёмную массу дикарей. В те далёкие времена эти так называемые «элитарии» выбрали самый примитивный способ решения насущной проблемы перенаселения, надвигающейся экологической катастрофы и нехватки ресурсов. Но для них он казался единственно возможным — поскольку совесть не могла подсказать им действительно верное решение. Ведь совесть потребовала бы от них отказаться от многих эгоистичных желаний ради блага человечества. Они выбрали себя, как им казалось. Но тем самым себя они и погубили. В чем парадокс ситуации. Присвоив себе результаты многолетнего труда миллионов людей — высокие технологии, уподобившие их богам, и отняв у всего остального человечества возможности пользоваться законными результатами своего труда, эта кучка паразитов неизбежно со временем оказалась в полной изоляции. Столь малой численностью они не смогли поддерживать технологии на достаточном для их воспроизводства уровне долгое время. Одичавшее человечество, вероломно опрокинутое в пропасть, со временем продолжило свой сизифов труд — восхождение на гору прогресса, а отделившая себя от людей и предавшая их «элита» просто исчезла, не сумев без помощи коллективного разума презираемых ими никчемных людишек продлить свой длинный, но всё-таки не бесконечный век. Через тысячу лет от великих «богов» остались только древнегреческие мифы — смутные, казавшиеся потомкам всего лишь вычурной выдумкой. Правда, подробности этих сказок были порой уж слишком детальными и странно натуралистичными, а характеры «богов» отличались удивительной живостью и достоверностью. Всё это при желании можно было объяснить разыгравшейся фантазией авторов древнегреческих мифов, которым видимо нечем было заняться в перерывах между оргиями и возлияниями. Ошибка. Фатальная ошибка прихотью судьбы попавших на вершину и возомнивших себя богами. Истинный Бог жестоко отомстил богам самозванным. Человечество обладает коллективной мудростью, человечество способно рождать величайшие идеи и совершать величайшие открытия — умами и руками отдельных своих представителей. Но горе тому, кто вознесёт себя над остальными, решив, что он — Бог. Горе тому, кто предаст тех, кто помог ему — подставил свои плечи, позволив взобраться на вершину. Сейчас мы знаем, что численность людей для поддержания достигнутого уровня технологий должна как минимум оставаться стабильной, а для минимального прогресса она должна расти. Этот закон — закон прямой выборки Шарля Де Гюсси появился уже в XXII веке. В начале 21 века выкладки отдельных аналитиков позволяли сделать тот же вывод, при желании. Он лежал на поверхности. Но точно также на поверхности лежали и соображения прямой выгоды, а доводы разума и совести ей, к несчастью, противоречили. Середина 21 века стала для человечества той самой вершиной, на которую в очередной раз взобрался Сизиф со своим камнем. Он неминуемо должен был снова свалиться в пропасть. А человечество ждали новые тёмные века. Новая элита 21 века, вооруженная суперкомпьютерами, действовала по тому же людоедскому плану — прошли тысячи лет, но ничего не изменилось. Сизиф не поумнел. Их цель была самоубийственной для цивилизации — сократить численность человечества так, чтобы это произошло плавно, как-бы само собой и с минимальными издержками. Цифровой концлагерь, построенный к 2030му году на территории всей планеты Земля, подходил для этих целей лучше всего. Впрочем, большую часть человечества сложившаяся система мироустройства ни капли не волновала. В 30х годах на основе новейших интеллектуальных систем поддержки принятия решения были созданы терографы, получены достоверные картины прошлого, сделаны первые записи сознания наших предков. Всему этому было найдено простое практическое применение: людей подсадили на эти записи, как на увлекательную игру. Негатив стирался. Оставлялись записи любовных приключений, секса, еды, развлечений, охоты, спортивных увлечений. Терографы оказались, как нельзя, кстати: человечество нуждалось в развлечениях. Но энергозатраты требовалось минимизировать. В отличии от современных школ, где каждый ученик погружается в настоящий терограф — получает достоверную картину индивидуально подобранного прошлого чаще всего кого-то из своих предков, в тот период людей подсаживали на грубые дешевые поделки — записи картинок прошлого, более или менее точно подогнанные под психотип покупателя игры. Использовалось всего 16 вариантов — считалось, что такого количества социотипов вполне достаточно, чтобы глубина, достоверность погружения устраивала подопечного. Кардинально отличались цели тогда - в середине XXI века и сейчас — в XXIIм: если в те годы главной задачей было минимизировать потребление энергоресурсов человеком, изолировать его от реальности — занять его время — заставить его как можно больше времени проводить в капсуле, то сейчас — задача обучить, дать максимум информации и опыта прошлого, невзирая на энергозатраты. Ничего на свете не происходит без Его соизволения. Ни один волос не упадёт без воли Его… И если людской цивилизации суждено в очередной раз погибнуть, то значит так нужно. Так и должно быть. Прометей 21 века — сможет ли он предотвратить падение Сизифа в пропасть? Стал ли он сильней и мудрей за прошедшие века? Хотелось бы верить. Прогноз ИИ о необратимом распаде цивилизации в ближайшие десятилетия не означал мгновенного уничтожения всего. Нет, он означал лишь то, что процесс деградации человечества станет необратим. Сизиф начнет свой полёт в пропасть. Повторится история тысячелетней давности. А ведь если подумать — наш мир — это сбывшаяся мечта сумасшедшего историка-маньяка. Действительно: директор любой школы — обязательно историк, в каждом классе классный руководитель — историк. Больше половины учителей в школе — историки! С шести лет у нас по два часа истории в день (и уровень страданий на этих уроках растёт с каждым годом по экспоненте) — час теории, час практики в терографах. И историки у нас все, как на подбор, — фанатик на фанатике сидит и фанатиком погоняет. Ну, понятно, тон в школе задает великая Нэлла. Кабинет со старинным абажуром и увешанными пожелтевшими вырезками из газет стенами. Одевается в стиле модерн конца 50х годов XX- го века. Она его держит строго. Эти фото в рамочках — актеры, писатели, режиссёры, учёные. У неё специализация — двадцатый век. Как и у Спартака. Этот вообще годами не снимает плащ-палатку образца 1944 года и кирзачи. Так-то он добрый, но с приветом на всю голову: когда речь даже случайно заходит о каких-то исторических событиях, его невозможно потом остановить — сыплет датами, именами, названиями мест и событиями. Для кого-то этот мир — мечта, а для кого и кошмар. Я лично знаю нескольких своих одноклассников, кто готов бежать куда угодно с уроков истории. Но от наших заботливых учителей не убежишь — догонят и научат. Интересно устроен наш мир, если задуматься. Всё вроде есть, но на всё жесткий лимит и экономия. Больше четырех пар обуви в год купить нельзя. Выбирай что хочешь — хоть унты из шкуры белого медведя (синтезированной, конечно), хоть хрустальные или даже бриллиантовые туфельки — миллион моделей на любой вкус. Но! больше четырёх пар в год тебе не дадут. Также и с продуктами, и с любыми вещами. Никто не ограничивает в качестве — можно взять всё, что захочешь, самое модное, вкусное, дорогое, но по количеству — строгий лимит и индивидуально рассчитанная социальная норма калорий, штук и киловатт. Набрал определённое количество калорий и витаминов на месяц — тебе шлют предупреждение — призыв экономить ресурсы. 50 процентов перебрал — больше не дают. Ужасно неудобно иногда бывает. В гости со своей едой ходим. Или откладывай несколько месяцев вкусняшки перед каждым праздником — считай калории, запасай из этих 50 процентов сверхнормы, пока на десятерых гостей не накопишь. Спартак нам говорил, что делается это только в воспитательных целях — чтобы ценили и берегли труд, вещи и пищу. А на самом деле можно произвести всего и в десять раз больше. Заводы-то в космосе все находятся — на Луне, в поясе астероидов, на орбите Земли, там же солнечные и ядерные электростанции замкнутого цикла на быстрых нейтронах — произведут сколько нужно — энергии вдоволь, а в качестве сырья для производства используется больше чем на 70% вторсырье, а на 30% — материалы, добываемые и выращиваемые на Луне и в поясе астероидов. Но потребление человечества целенаправленно ограничивают. Люди от этого по прикидкам психологов счастливей становятся: как раньше, когда всего не хватало, и человек радовался, когда удавалось что-нибудь добыть. А ещё люди раньше различались между собой по качеству продуктов и вещей, которые они могли позволить себе купить — сейчас такого нет, поэтому никому не интересно хвастаться модной одеждой, например. Модная и модная — некоторые старую немодную до дыр занашивают — просто лень им новую заказывать. А ещё мусора образуется меньше, и дорогие вещи, когда они стали доступны всем, уже не так все стремятся получить. Выбирают удобные. То есть, если раньше завидовали тому, кто мог себе позволить самое дорогое, то сейчас восхищаются тем, кто умудрился в пределах своего лимита штук выбрать самое качественное и удобное, — завидуют и берут с него пример — потом заказывают то же, что и он. Это также, Спартак говорил, специально продумано — люди таким образом отбирают самые качественные вещи из ассортимента, а на центральном складе ведется учёт изменения спроса и затем на фабриках вносятся коррективы в конструкцию новых моделей, чтобы зря не тиражировать неудачные решения. А вот перемещаться можно по всей планете куда душе угодно — бесплатно и никаких ограничений — катайся себе, если не лень. И жить всегда есть где — гостиницы, лагеря, домики, базы отдыха везде. Поощряют глобализацию и интернационализм. На одном крохи экономят, на другом — тратят, не жалея. Как, например, эти гигантские тераватты мощности, которые расходуются на уроки истории в школах — нам говорили, что две трети всей электроэнергии Земли идет на них. И не жалко ведь! Я снова чувствую его мысли. Как странно. Он думает о том, каким ничтожным себя ощущает здесь — в Центре Евразийского Союза, на Площади Роз. Странный для меня мир — сословий, каст — почти как в древней Индии. Каждый сверчок да познает соответствующий ему шесток. В людях того времени с рождения воспитывали покорность и страх. И даже самые сильные и умные из них тратили слишком много сил на то, чтобы побороть этот страх, засевший глубоко внутри. Человек в этом мире — лишь набор функций, биоробот, управляемый страхом и удовольствием — каждый из людей — жалкая одиночка, оставшаяся один на один со Скайлинком. Как смогли они объединиться, подобрать ключ, внедриться в голову этому дракону? Сейчас Михаил настолько подавлен, он не верит, что сможет сделать это — проникнуть в диспетчерский центр — взломать систему и заставить ее работать на себя. Слишком много если… Шансы на успех авантюры слишком малы. Не больше двадцати процентов по прогнозам Джайлза. Но выбора у них не осталось. Мир завис над пропастью. Они точно знают, что произойдёт, если их попытка окажется неудачной. Лучше погибнуть, чем увидеть наяву то, что случится с миром потом, когда процесс станет необратимым. Каждый из них понимает это. И каждый из них готов умереть. Меня вновь захлестывает волна его горечи. Он боится смерти, которую давно привык считать своей неизбежной участью. Он молод, влюблён, он хочет жить, любить, надеяться. Но ему нет места в этом мире. Ни в том ни в другом варианте будущего. Он может только одно: изменить эту реальность — переключить тумблер, направить течение времени по другому пути. Право, данное только Богу. Человек, посягнувший на такое, лишается права жить. В этом безрадостном мире он жить не хочет, а в другом — том, о котором мечтает — не сможет, как бы этого ему не хотелось. Он может только попытаться создать эту новую реальность ценой своей жизни. И никогда не узнает, станет ли его попытка удачной. Не для меня придёт весна, Не для меня Дон разольется, Там сердце девичье забьется, С восторгом чувств — не для меня… Много их было таких — творящих историю ценой собственной жизни? Тех, кому Бог давал возможность и власть изменить будущее человечества, отнимая взамен будущее у них самих? Чтобы заслужить право сыграть роль Бога, следует осознанно пожертвовать ради этого самым дорогим, что у тебя есть. Только так ты пройдешь проверку на чистоту твоих помыслов. Не каждому из этих людей, творящих историю, удавалось сделать осознанный выбор, кого-то из них жестокая судьба загоняла в коридор с одним выходом. Но правда ещё и в том, что выбор у человека есть всегда, даже в самых отчаянных ситуациях. Я открываю глаза. Никого не вижу вокруг. Тишина. Чувствую, что мои щёки мокрые от слёз. Никто не помогает мне освободиться от зажимов. Нажимаю кнопку на подлокотнике кресла. Встаю. Оглядываюсь на дверь в лабораторию — она открыта. Там Спартак спиной ко мне сидит за монитором. На застывшей картинке Площадь Роз, Лиепая. — Вы всё это записываете? — Мой голос почему-то звучит сипло. Спартак оглядывается и смотрит на меня. Очень серьёзно, без тени обычной лукавой ухмылки. Даже его узкие монгольские глазки как-будто стали больше и округлились. — Алёна, я полжизни мечтал об этом — увидеть то, что видел он, узнать его по настоящему, понять. Не было носителя для Михаила, его давно искали. Ты — первая. Знаю, каково тебе сейчас. Мой объект тоже погиб — в сорок пятом, под Берлином. — Мы не имеем никакого права лезть в его голову. — говорю я глухо. — Он заслужил покой. — Мы должны это сделать. Обязаны. Ради его памяти. Тот мир, который он спас, не должен погибнуть снова. Зависит только от нас. Сможем ли мы сохранить память. В том числе о нём и о его товарищах. О тех, кто погиб или готов был погибнуть ради нас с тобой. Я только молча качаю головой и понуро бреду к двери. — Хороших снов тебе, девочка. — До свиданья. Поздний вечер. Домой возвращаюсь в потемках. Вокруг шумит мокрая листва, запахи весенней свежести - сирень, старые липы и сосны нашего парка. Ни души вокруг, только бесшумно передвигается в высокой траве оранжевый робот-уборщик. Обычно мне нравится бродить по тенистым аллеям, становится легко на сердце - вспоминаются солнечные беззаботные деньки раннего детства, когда мы бегали здесь и были поистине счастливы, еще не зная ничего о терографах. Но не сейчас - сейчас мне тяжело на душе. Я не избавилась от этого чувства, испытанного во время дипсеанса - тогда я была бесплотным наблюдателем из будущего, а сейчас ощущаю себя грустным призраком Михаила, взирающим на наш мир из прошлого. Но и дома, в своей комнате, я не нахожу себе места. Сон ко мне нейдет. Вылезаю из кровати, сажусь за стол, начинаю рыться в архивах, искать информацию о Мише. Кто такая Таня? А Лёша? Он думал о нём. Кто это? Младший брат. Инвалид детства. ДЦП. Прошёл полную абилитацию в 2050м в возрасте шестнадцати лет. После окончания войны. До Великой Перезагрузки у таких, как он, не было не единого шанса на будущее. Абилитация стоила немыслимых средств и была доступна лишь немногим. Потребность в рабочей силе отсутствовала. Госфинансирование таких операций считалось нецелесообразным. Лежать в терографе — точнее в терофоне — дешевом проигрывателе мог и инвалид. Харитонов Алексей Юрьевич закончил НГТИ, специальность — защита информации. Прожил, пусть и недолгую, но вполне плодотворную жизнь. Работал программистом в новосибирском филиале НИТТ — наследнике Ниткона, когда тот уже стал частью госструктуры Евразийской Социалистической Республики. У него четверо детей, десять внуков и сорок праправнуков. Все они живы. Умер совсем недавно — в 2140м в возрасте ста шести лет. Жаль, что я не успела увидеть его, поговорить. А все остальные — они не знали Мишу… Может остался кто-то ещё? Ловлю себя на этой мысли, и вдруг понимаю, что думаю об этом совсем незнакомом мне человеке — брате Михаила, как о самом близком, родном. Ведь я даже не знаю, как он выглядит. Нет, оказывается теперь знаю. Я слишком много узнала об Алексее за последний час. И он стал мне дорог. Я, как губка, пропиталась мыслями и чувствами Михаила. Да, конечно, я же носитель. Моя темпографема идеально подходит. Флэшка, на которую запишут всю информацию о нём. Я стала им — Михаилом Харитоновым за эти часы в терографе. Неужели останусь им навсегда? Ещё вчера я бы воспротивилась этой мысли всей душой. Но сейчас моё возмущение стухло. Завтра я вернусь в школу и сделаю всё, чтобы сохранить память о нём. Останусь с ним до последнего вздоха, что бы ни случилось. Да и что со мной может случиться в нашем добром спокойном мире? Где не бывает ни эпидемий, ни войн. Единичные несчастные случаи на планете — редкость. Каждый из них становится темой для экстренного заседания Мирового совета и поводом для серьезного ужесточения норм безопасности. Все несчастья и горести, отпущенные нам на всю жизнь, мы переживем за эти три года в последних классах школы — от тринадцати до шестнадцати лет. Но если о первых годах учебы мы вспоминаем с ностальгией — как о самых лучших днях нашей жизни, то последние три года становятся сущим адом. Первые три этажа школы, где мы пасемся с пяти до тринадцати лет, становятся родным домом, а учителя — по настоящему близкими людьми. Но вот четвертый этаж — камера пыток. Может быть это делается специально — то, что все наши неприятные воспоминания связаны только с четвертым этажом — обычно закрытом для посещений, куда никого не пускают без сопровождения учителя? Мансарда — этаж, скрытый в зарослях плюща, растущего по фасаду, покрытый зеленой черепицей. Окон там нет — да и не нужны они лежащим в капсулах страдальцам. Мы и не знали об этом месте под крышей класса до четвертого. И только в четвертом классе от старшеклассников стали просачиваться нехорошие слухи о страшном чердаке, где люди мучаются и страдают. Все остальные помещения школы — царство радости и света. Добрые учителя кормят детей мороженым, рассказывают сказки, смешат и успакаивают. После страшных уроков истории можно пойти в спортзал, в кафе или в аквапарк на школьном дворе. Можно посидеть в школе в крыле психологической разгрузки. Там каждому найдется занятие по душе. Четыре зала кинотеатра, где постоянно идут премьеры, музыкальный салон, танцпол, бар, тир, игровой клуб. Есть даже небольшой океанариум в подвале. Сразу после дипсеанса там час кормления морских млекопитающих. Очень смешно. Многие зрители, правда, смеются сквозь слёзы.