Венок ревенанта

      Выходные — последние дни моих весенних каникул — прошли незаметно: я целиком посвятил их подготовке к ЕГЭ, дабы не было и малейшей возможности вспомнить, что происходит на заднем дворе. Отметки со стекла стёр: в них больше нет надобности, да и родители были дома днём, потому повышалась вероятность, что тот факт, что я расписываю маркером окно в своей комнате, причём не для красоты явно, вскроется. На улицу с той стороны дома, откуда может быть видна эта проклятая ползучая клумба, на которой отныне даже появился фонарик, старался не смотреть. Порой мне думается, лучше бы Серёга с его скептицизмом оказался прав. Но это не так. И сегодня Серёга это признает. А если не признает — упёртый придурок — то хотя бы поймёт.       Времени на то, чтобы доказать Серёге, что надо что-то делать, мало. В моём распоряжении только время с момента, когда я вернусь из школы, до прихода родителей. Час с небольшим максимум. Но, если не будет никаких неожиданностей, этого с лихвой хватит.       Серёга учится в другой школе. Знакомы мы с ним только потому, что он сын друга отца, который сколько я себя помню частенько гостил у нас. Потому я предупредил его, во сколько планирую встретиться сегодня, ещё в пятницу и даже заставил поставить напоминание на телефоне. Не то, чтобы Серёга прям жёстко безответственный, но я предпочёл перестраховаться.       И вот наконец настал час икс. Серёга стоял на пороге, протягивая мне телефон: когда речь заходит про труп, закопанный у меня на заднем дворе, мы стараемся держать электронику выключенной и подальше от места, где говорим. Мы с папой сомневаемся, что у того, кому действительно интересно знать о нём, могут прослушивать нас. Если кто это и делает на подобном уровне, то какие-нибудь спецслужбы США и Китая, да крупные корпорации, которым, наверное, глубоко пофигу, кто там кого где закопал. Но мама настаивает, и мы слушаемся, и даже когда она не видит соблюдаем это правило. Естественно, отключаем всё, обычно дожидаясь полной разрядки аккумуляторов. И держим несколько вариаций специального словесного кода, предназначенного, чтобы сообщить другим членам семьи, что надо готовиться ко всей этой процедуре. Серёгина семья, вроде, тоже так делает. По крайней мере, так они утверждают. А там кто знает.         Скептическое выражение держалось на лице Серёги ровно до тех пор, пока он своими глазами не увидел, что фонарик оказался посреди цветов, хотя воткнут был перед ними. Тут-то Серёга и подрастерял свою уверенность: хотя он и пытался держаться уверенно, но в глазах его поселился страх. После нескольких секунд лицезрения сей незаурядной картины и решительного глубокого вдоха Серёга заявил: "Может, кто-то просто переткнул фонарик?! Пока не измерим расстояние — не поймём". "Мать твою, опять щас за рулеткой и колышками пойдёшь?!" — подумал я, но от того, чтобы произнести вслух, удержался. Но всё же увиденное повлияло на Серёгу: на этот раз он всё-таки согласился на измерение своим любимым параллаксом. Только вот выяснилось, что нужных формул он не знает, и я отправил его их гуглить. А сам пошёл за колышками, транспортиром, лазерной указкой и сантиметровой лентой (рулетку теперь опасаюсь трогать). Всё это нашлось довольно быстро. После минут пять пялился на часы: ждал Серёгу, бессильно наблюдая, как утекает время. Хотел уже за ним идти, как он соизволил явиться. Выяснилось, никак не мог понять, что там за угол смещения, потому что на большинстве картинок он не отмечен.         Мы выбрали две точки наблюдения, измерили расстояние между ними, с горем пополам нашли Серёгин угол (дело тут было не в наших проблемах с геометрией, которые серьёзными не назовёшь, а в том, что лазерная указка диаметром миллиметров семь и маленький транспортир, который предназначен для того, чтобы им измеряли углы из тонких линий, нарисованных карандашом на бумаге — сочетание крайне стрёмное, и в итоге указку нам даже пришлось слегка модифицировать: более-менее ровно примотать скотчем к спице). Наверное, если соседи наблюдали за нами из-за забора, они уже или психушку вызвали или сказали: "Геодезисты растут".  — Пять с половиной метров. Примерно... —  с ужасом выдал Серёга, видимо, осознавая, что навряд ли разница между тем, что он намерил рулеткой в пятницу и тем, что сейчас — погрешность.         И вот теперь настала очередь главного вопроса, которого я избегал до сих пор и надеялся, что ответ найдётся у Серёги... Но он не нашёлся...       И что теперь делать-то нахрен?! Кого звать?! Ведьмака?! Экстрасенса тётю Любу?! Ага, прям так и сказать: "Тёть Люб, мы тут осенью труп на заднем дворе закопали, и теперь он под землёй ползёт к нашей входной двери нам мстить, спасите нас, пожалуйста"!       Мы всю зиму!.. Всю зиму были как на иголках! Думали, не увидели ли соседи, как мы этого грёбаного ублюдка закапываем, не знает ли его папаша, куда сынуля-гадёныш вечерком направился... Всю зиму ждали или пули в голову (а то и ещё чего похуже) или судебных приставов на пороге! И только начали жить более-менее нормально, как вот на тебе!       А началась вся эта история тёмным ноябрьским вечером. Был гололёд. У нас была Серёгина семья в гостях. Сидели пили чай. Мама моего друга, тётя Женя, пошла закрыть окно (открыто было на щель, но ей было холодно). Дальше было какое-то невнятное бормотание и звук открывающегося окна. Холод. Штора отщеперилась, будто за ней появился второй человек. И вскоре показался он  —  ввалившийся к нам ублюдок  — с пистолетом у виска тёти Жени. Вполне хорошо одет, каштановые волосы до плеч, аккуратное лицо, трезвый как стекло взгляд, непримечательный голос — этот гад был похож на самого обычного студента. Постоянно целился в кого-то из нас. Начал затирать, что он бежит из тюрьмы, что ему нужны наши деньги. Что он нас не тронет, если всё сами отдадим, только свяжет для надёжности (ага, конечно!). Хрен ты откажешь в таком человеку с оружием! Мы не отказали...       А потом эта мразь достала нож. Тогда все поняли, к чему дело шло...         Когда я уже прощался с жизнью, понимая, что умирать буду долго и больно, отец Серёги, отошедший в туалет ещё до того, как всё началось, загасил этого ублюдка гантелей, выпрошенной мною у мамы несколько лет назад, в затылок и перцовым баллончиком для помещений. Крови было не очень много. Мы не были уверены, что этот ублюдок мёртв, потому добили его его же ножом.       Если спецслужбы и всякие гуглы могли услышать, что тогда произошло, то они услышали.         Но на этом проблемы не закончились. Я тогда этого не заметил, но чаще всего этот ублюдок наставлял пистолет на папу, как бы намекая: "молчи". Дело было в том, что наши с Серёгой отцы знали, кто это был такой. Сынок бандита с кличкой Леший. Местного криминального авторитета. Говорят, этот Леший поставил нынешнего директора завода, на котором папа главбух, руководить. Говорят, у него свои люди в суде. И что сын у Лешего маньяк тоже поговаривали, как выяснилось...       Труп надо было куда-то девать. Заворачивать в окровавленный ковёр и увозить в лес был не вариант. Рискованно было ехать в гололёд (хотя, может, и стоило): морозы ударили неожиданно, резину на зимнюю мало кто сменил, и потому мама и тётя Женя отговорили наших с Серёгой пап от этой опасной затеи. На предложение пока запихать сынка Лешего в холодильник последовал скандал с брезгливыми криками в духе: "Мы что, будем хранить ЭТО рядом с едой?!", "А холодильник потом на выброс?!". В итоге той же ночью этот труп закопали у нас на заднем дворе, дабы не тащить его через пол улицы. Похоронили вместе с ножом и верёвками.       Чем там мертвяков обычно задабривают? Угощения приносят, спиртное на могилу выливают, молитвы читают. Вот это, наверное, и стоит попробовать первым делом. Серёга тоже ничего другого не знает. Пойду в школу — надо будет погуглить с компьютера в кабинете информатики. Во всяком случае, мне кажется, это безопаснее, чем с домашнего. Да, теоретически время запроса можно зарегистрировать, и меня через него найти по камерам среди целой тысячи подозреваемых. Но не думаю, что из-за каждой пары подобных запросов Леший станет так заморачиваться. Вряд ли у него вообще личные хакерские войска или достаточно знакомых в нужных местах. Но всё же лучше перестраховаться.       Серёга успел уйти, а я разложить электронику по местам и некоторую поставить на зарядку до прихода родителей. Что-то я вчера не разрядил вовсе.       Этот вечер проходил почти так же, как и другие: я готовился к экзаменам, немного говорил с родителями.  Чем этот вечер отличался от прошлых с самого начала, так это тем, что папа таки уговорил маму начать смотреть "Игру в кальмара" (да, спустя полгода). Я пока пересматривать не стал: первые серии скучные, а у меня были дела поважнее...         Ранее упомянутая подготовка к экзаменам, естественно. Я предпочитаю читать в уединении и в основном с ноутбука (мне вроде удалось объяснить маме, что он для учёбы, и, если я за ним сижу, это не значит, что я развлекаюсь). А когда глаза устают, беру один из толстых томов с книжной полки около моей кровати (которую никто из нас до сих пор не удосужился закрепить нормально, и держится за счёт собственного веса) . Почему я читаю только в своей комнате? Потому что длительное нахождение за ноутбуком при маме может вызвать с её стороны определённые неприятные вопросы. Сегодня мама пришла ко мне, когда в моих руках был увесистый том Толстого. Кажется, она хотела сообщить или спросить что-то важное, но вместо этого сказала: — Как ни зайду к тебе, ты всё что-то толстенное читаешь! Может, тебе сначала все маленькие произведения перечитать стоит, а потом уже в оставшееся время взяться за большие? А то попадётся тебе на твоём ЕГЭ что-то другое, а ты одного Толстого читал.       Как объяснить маме, что я и то и то читаю и не сболтнуть, что я боюсь трогать электронную книжку? Я ведь должен её вместо ноутбука использовать. Если я пророню хоть слово о том страхе, что вселяется в меня, стоит мне протянуть руку к тумбочке, на которой лежит электронная книга, начнётся тако-о-о-е... Дело в том, что мама — скандалистка. Местами. И часто обвиняет нас с папой в том, чего нет. По поводу моей мнительности говорит, что у меня ОКР, хотя врачи мне такой диагноз не ставили (я не обследовался: не хочу в психушку просто потому, что после неё мне точно хорошая работа не светит). Мы с папой в ответ думаем, что у неё паранойя. Самое интересное, при всём этом мама сама не менее мнительная, и эта мнительность — просто капец какой-то в сочетании с предыдущей чертой характера: например, если кто-то проходил между мной и мамой, и  в течении трёх секунд она не слышала от меня "Привет!", то тут же начинался скандал, потому что по примете, если так не сказать, то с человеком, между которым и тобой прошёл ещё один, поссоришься. И таких случаев миллион! "Через порог не дают", "Перед дорогой ногти стричь нельзя", "Если птица стучит в окно, то в доме кто-то умрёт"— постоянно что-то в таком духе от мамы слышу. И, самое страшное, действительно опасаюсь. Не только из-за возможного скандала. Учитывая всё это, представить страшно, что будет, если я расскажу, что у меня появилась "очередная обсессия", необоснованная боязнь брать с тумбочки электронную книжку.         У меня не было времени хорошо подумать над отговоркой. Ответить маме надо было прямо сейчас, и я на свою голову ляпнул: — Да я и маленькие тоже читаю! С ноута. — и, не дожидаясь возможного неприятного вопроса, добавил: — От книжки у меня в последнее время глаза что-то сильно устают...       Книжка была куплена относительно недавно, и потому такое заявление возымело эффект. Чересчур сильный. Остатки вечера в доме стояли такие крики, что аж крыша слетала: мама ругала папу, что он купил вместо нормальной книжки шайтан-прибор, которым намеренно делает из меня инвалида, потому что не хочет, чтобы я женился и проводил с детьми и супругой больше времени, чем с ним. И привело всё это к тому, что папа решил доказать, что книжка нормальная, почитав её сам. Когда я это услышал, у меня ёкнуло сердце. Моя отговорка, из-за которой мама срывала голос вот уже несколько часов, лишь ненадолго отсрочила неизбежное. Вариантов у меня оставалось два: или предать папу и сказать, что он ни за что в таком не признается, и будет сам до потери зрения читать, лишь бы доказать, что ничего не замышляет, либо срочно лечь спать в надежде, что родители не пойдут ко мне в комнату за книжкой, чтобы меня не беспокоить. Я выбрал второе. Их это не остановило: решили, что я ещё не уснул.         Когда всё поутихло, я читал с ноутбука под одеялом, чтобы хоть как-то отвлечься от произошедшего, пока не вырубился, успев убрать ноутбук с кровати.       Ночью я проснулся, сам не знаю, отчего. Замёрз или отлежал руку. Попытавшись перевернутся на другой бок, периферическим зрением я обнаружил в полутьме склонившуюся надо мной фигуру с длинными волосами. Мама не стриглась! У неё другая причёска! Кто это?! Я резко повернул голову в сторону силуэта, ожидая, что тот пропадёт, и меня обдало смрадным дыханием. Надо мной стоял, глядя в глаза начавший разлагаться труп со свисающими со щёк кусками кожи. На шее его, как жабры, темнели два разреза. Куртка была похожа на мяч, который год пролежал на улице: вся грязная, замшелая. И то была не грязь носки, то была грязь земли. Лицо было таким же, каким я его видел в последний раз, перед тем, как то закрыла первая её горсть: бледным, с застывшим выражением смерти. Не просто расслабленным, как у спящего, а особенным, зловещим, которое никогда не увидишь у живого человека. — Ну здравствуй, Виталя!..—прошипел в полутьме хриплый голос. Блеснуло что-то металлическое.