***
На рынке было много народу, что, кстати, неудивительно; он располагался на главной площади Бека, так что после рабочей смены все, особенно госслужащие ангелы (хотя многие из них и гнушались закупать что-либо у «низшей расы»), были не прочь отведать свежего кусочка баранины только-только завезённого с фермы на окраине города или в качестве сувенира привезти к семье в Рай какой-нибудь узорчатый оберег из Плоры. Однако грехи за время пребывания в Раю уже успели отвыкнуть от оживлённого Ада, потому как из-за «прогнившего общества» на небеса со временем попадает людей всё меньше и меньше, а старые по тем или иным причинам умирают. Да и в Первом мире (так называли Рай) нечасто можно повстречать полицейских — преступность там на низком уровне, посему из-за малого заработка все госслужащие рано или поздно бывают вынуждены перевестись в Третий. Тем не менее Гнев ненавидела полицейских. Да, прямо-таки ненавидела, но и не только их — вообще в принципе всё правительство. Она считала, что именно грешники, а не ангелы должны распоряжаться своим государством. Хотя и райских она тоже понимала: доверять убийцам, насильникам и ворам править чем-либо, даже собственным миром — задумка рискованная, не дай бог революцию против Рая организуют! «Но всё же Рай не должен контролировать нас», — уже в десятый раз повторила Гнев про себя. Чем больше грехи пробирались к центру площади, тем больше людей приваливало. Везде мелькали яркие безделушки, спелые фрукты и приветливые торговцы со всех городов Ада. — Фрау и фройляйн, дамы и господа, просим вас купить кольца светлых жрецов самой Рэймии! — резво бубнил пухловатый молодой мужчина, суя украшение в лицо всем подряд. — Прямиком из столицы, из Глардского музея! Преобретайте по выгодной цене, и удача век будет на вашей стороне! — Кинжал из Плоры! Бесценный сувенир! Убережёт вашу семью от болезней! Не провороните шанс судьбы! — крикнул из прилавка напротив парень с ярко-огненными волосами и такими же глазами, демонстративно вертя в руках клинок с высеченной на нём надписью «Плорама» — это было именем восьмого Столпа. — Ананасовые к-кексы по-аримаски! Разбирайте, п-пока горяч-чие! — заикаясь, воскликнула совсем бледная молоденькая девушка, которая, кажется, только что бывала в драке, а не кексы пекла. — Представляю вам старинный перстень алхимика из Фоксрена! Ходят легенды, что это украшение питает силы самого Столпа Фоксренция! — заверял курчавый веснушчатый парнишка с, видимо, давно немытым лицом. — Покупайте красное вино! Мы отобрали только самый качественный виноград и чётко следили за температурой! — бойко заявил юноша с не по годам седыми волосами. — Неспешно упивайтесь этим прекраснейшим Альбским напитком! Гнев неосознанно засмотрелась на парня. На улице было весьма жарко, а вино, несомненно, прохладное. Но не одна брюнетка заинтересовалась напитком — остальные грехи тоже высверливали взглядом дыру в деревянной бочке. — Сколько за стакан? — дерзко полюбопытствовала Гордыня, положив свои большие руки на прилавок. — Девятнадцать рэй, — сипловатым голосом ответил юноша. Гордыня задумчиво осмотрела ребят. — А за семь стаканов? — повторно обернулась она к парню. — Сто тридцать четыре. Похоть недолго думая закопалась в кошельке, достав несколько купюр с изображением Рэймии на них. — Держи, — щёлкнув юношу по носу, она запихнула деньги ему в руку. Тот разлил вино на семь небольших стаканов. После непродолжительного диалога грехи решили насладиться напитком в стороне, недалеко от рынка, чтобы не путаться у покупателей под ногами. Отхлебнув глоточек алой жидкости, глаза (точнее, глаз) у Гнев засияли. Сладость, горечь, солёность — все элементы превосходно гармонировали, не заглушая друг друга. Вино неторопливо окутывало рот, было насыщенным и маслянистым. Алкоголь во вкусе практически не чувствовался, что ещё раз доказывало привлекательность напитка. Реакцию остальных можно было понять по сладкому мычанию и даже Зависть, определённо знавшая толк в вине, хоть и звука не издала, но лицо её настолько вытянулось, что брови будто подвинули прямую русую чёлку. Внезапно взгляд Гнев зацепился о подтянутого высокого господина в чёрном костюме и штанах. Самым загадочным атрибутом его наряда была синяя карнавальная маска. «Может, актёр? — неуверенно подумала Гнев. — Но театр далековато отсюда». Тут мужчина начал озираться, словно выискивал кого-то. «Вероятно, он не местный», — руки как назло перестали подчиняться, а дыхание чуть-чуть нарушилось. Гнев хотела шепнуть о человеке друзьям, но у неё не получилось, лишь мысль пронеслась в голове. Неужели она боится? Вдруг господин обернулся — обнаружил взгляд девушки на себе. Он и до этого бегло окидывал её, однако словно не замечал. Быстрым шагом устремился к ребятам. Гнев моментально развернулась к человеку спиной с надеждой, что это хоть как-нибудь задержит его. Метод, понятное дело, не помог — мужчина перешёл на бег. Одноглазая долго не могла вообразить, где он, но слышала его резвые шаги, а впоследствии и то, как туфли начали скользить по пыльному гравию, затормозив в двух-трёх футах. В сегодняшнем спектре эмоций наконец полыхнула искра ярости, тотчас спутавшись с возрастающим страхом и недоумением. — День добрый, — издевательски протянул шелковистый голос сзади. — Я смотрю, вы вино пьёте? Почитателем данного напитка назвать меня сложно, однако я слышал, что рыночное вино вкуснее всех. Гнев насупилась, вжала голову в плечи, подобно дикарю стремилась боковым зрением найти источник звука. Нет, она знала, что то был человек в маске, но хотела рассмотреть его получше, не отваживаясь обернуться. — И вам добрый, — отозвалась Похоть и замахала рукой, здороваясь. От досады Гнев насупилась ещё пуще, прикусив губу, но сразу выпустив — почувствовала капельку крови на языке. «Здорово, — иронично подумала она, сглотнув. — Теперь мы беседуем со странными незнакомцами, предполагающих явную угрозу». — Мы можем вам чем-то помочь? Не задаром, само собой, — отшвырнув все манеры, Алчность даже сейчас не упускал возможности «сшибить монету на пне», как трактовал он сам. — Безусловно, безусловно, никто не спорит, — заробел мужчина. — Вы мне как раз очень сгодитесь. Все грехи как по команде склонили голову, бросив настороженный взгляд на господина, говори, мол, разрешаем. Тот довольно оскаблил зубы, чуть взлохматив тёмную, как ночь, чёлку, что придало его облику ещё больше обаяния и некой таинственности. — Знал, что вы не откажитесь. Дело, значит, такое, — начал он, поморщив лоб и пробуя пальцами любой предмет, на который можно опереться. — Вы, наверняка, проходили мимо хижины с лекарствами по улице Бекдауфа, она с большущим крыльцом такая, яркими табличками, масштабом заметно отличается от остальных зданий. — Ну, — дёрнув опять смявшуюся повязку, ледяным мычанием отрезала Гнев, пытаясь сделать лицо как можно озлобленнее. С таким тоном ей было проще противостоять страху. — Так вот именно там, в той хижине, есть одно лекарство, — господин сделал небольшую заминку, очевидно для того, чтобы все успели впитать информацию. — Оно в прозрачном флакончике, обыкновенно стоит в самом дальнем уголке правой полки, но порой, очень редко, может быть полкой ниже. Никто лекарство не покупает из-за его непосильной цены, поэтому-то за год там уйму залежалось этих флакончиков. Не стесняйтесь, набивайте карманы до упора. Я буду ждать вас неподалёку. — Почему я должна вам верить? И что мне будет за проделанную работу? — скептицизм и рассудительность Зависти наконец напомнили о себе сегодня. Гнев с торжествующей ухмылкой ожидала дальнейшего расклада событий, который обещает быть в её пользу. Ну теперь-то Зависть его закопает вопросами. Одноглазая представляла униженного во всех смыслах мужчину, отчего решительность окутала её с ног до головы, будто все убеждения уже оправдались. — Уж поверьте, я щедро вам отплачу, — заверил человек в маске. — Не деньгами, однако в доме у меня затерялась туча драгоценных украшений, ваз… Мой богатый братец с небес много всякого добра завозил. Нет, вы не подумайте, он знает, что «высшим» запрещено общаться с «низшими» вне работы, впрочем кого это волнует, верно? Ну что, есть ещё вопросы? Гнев пренебрежительно навострила глаза на синюю маску мужчины, словно желая заткнуть одним видом. Тот, несмотря на это, может, и чуток побаивался девушку, но точно не хотел сдаваться на половине пути. — Есть! — воспользовавшись своим правом, вмешался Уныние. — Вы гарантируете нашу безопасность? — И почему бы вам тогда не продать драгоценные безделушки, а на вырученные деньги купить лекарства? — снова спросила Зависть. — Вашу безопасность я гарантирую на все сто процентов, своею и жизнью богини клянусь, — положа руку на сердце, слегка поклонился господин. — А вот с безделушками чуть посложнее. Бек сейчас переживает не лучшие времена, сами знаете, пять лет уже восстанавливает экономику после войны. Денег из Первого Мира поставляют немного; Райские ещё больше с тех пор невзлюбили наш народ, а своих у нас нет. Вот так и получается, что никому к чёрту эти вазы не нужны. — Выходит, что ваши вещи нам тоже не нужны, раз всё равно их никто не купит? — рассуждал Чревоугодие, понуро опустив глаза. — Вы можете подождать и лучших времён, а затем всё продать, — спокойно ответил человек в маске. Его тело нагнулось к самому лицу рыжего, отчего Чрева залила, казалось бы, беспричинная тревога, и он отстранился, поджав губы. Гнев, смело загородив своим телом друга, привстала на цыпочки, чтобы быть на одном уровне с мужчиной. Теперь разговаривать будет она. — А почему это вы сами не можете подождать лучших времён. Что вам, горит? Чего к нам пристали? — зычный голос Гнев заставил человека в маске выдавить насмешливую улыбку. — Ждать я, увы, не могу. Сестра… — господин так резко запнулся, что со стороны можно было бы подумать о случившемся припадке. — Сестра тяжело больна и лекарство ей необходимо прямо сейчас. Кто знает, что случится с ней через неделю, месяц? Даже страшно представлять. А вы — создания самого Аида, и никто вам не страшен. Вы могущественны, мудры, а я? Сжальтесь уж надо мной — простым грешником. Гнев, всё ещё будучи в разъярённой, слегка умерила пыл. Мозг подсказывал ей, что доверять человеку не стоит, а сердце — что мозгу. В конце концов, знать она точно не могла, потому пришла к позиции «доверять, но проверять». — Да, вот именно, — согласился Алчность с мужчиной, нагло ухмыльнувшись. Не терпелось ему получить заветное вознаграждение. — Давайте поможем? — Я не против, — игриво подтвердила Гордыня, поправив бюст и закрутив на пальце кудрявую прядь волос. Ещё бы она была против — господин лестью сумел хорошенько потешить её самолюбие. — Изволю согласиться лишь тогда, когда стану уверен в нашей безопасности, — презрительно фыркнул Уныние, сплетя длинные худые пальцы. — И в вашей верности, — добавила Зависть. — Значит, договорились, — мужчина ненавязчиво наклонился, перейдя на полушёпот: Хижина открывается в пять, буду ждать вас там. Он отдёрнул синий галстук и развернулся спиной, собираясь удалиться восвояси. — Как ваше имя?! — напоследок крикнула ему Похоть. — Моё имя? — неуверенно переспросил мужчина, приподняв подбородок. Задумался. — Зовите меня инкогнито. И даже не обернувшись, ушёл. Похоть изобразила свой любимый жест: развела руками, затем мотнула головой в сторону рынка. — Мы ведь так и не купили продукты, пойдёмте! — позвала всех она. Грехи неспешно поплелись в сторону торговцев. Гнев шла самой последней. Теперь она чувствовала себя отвратительно. Это было несправедливо. Вообще всё несправедливо. Почему Гнев тогда не взяла инициативу в свои руки? Она испугалась? Храбрая воительница, жестоко расправившаяся с бесчисленным количеством архангелов, вдруг испугалась? Все грехи — создание Аида, но они такие разные. Гнев ненавидела быть Гнев. Почему она не легкомысленный Алчность или высокомерная Гордыня, а именно Гнев? Гнев вспотела, начала пыхтеть пуще самого старого и дешёвого паровоза, но она не понимала: от жары ли или едкой злости, переполняющей всё ещё существо, начиная с длинного ногтя большого пальца на ноге заканчивая противной чёрной «антенной» на макушке, не поддающейся любому сглаживанию. Из-за нависших на глаза бровей Гнев уже почти ничего не видит перед собой, но она настолько озабочена своими мыслями, что этот факт её мало волнует. Блеск в глазах, резко очертанные уголки рта, скрежет зубов, и поздравляю — вы можете можете наблюдать одну из семи грехов в полном своём обличии! Гнев сжала руку в кулак так, что ногти постепенно проникли под кожу, выпрыскивая из ладони капельку крови, которая быстро испарилась под палящим солнцем. В глазу у девушки застыли непролитые слёзы; она резко повернулась и сразу же успокоилась. Она заметила Чрева, а конкретнее его вытаращенные глаза, домертва объятые страхом от настроения подруги. Гнев в этот миг почувствовала себя не такой отстраненной от всех. Его округлое и детски милое лицо, его серые глаза, его рыжие кудри — все его черты околдовывали одним видом. Казалось, Гнев может без конца всматриваться в них. Чревоугодие был таким, который всегда дорожил ею, протягивал руку, а в частности после войны, помогая достигнуть душевного покоя. Рыжий стал для неё тем, кому можно поведать о своих переживаниях, проблемах, зная, что тот не отвернётся. Он останется до самого эпилога, до последней странички в романе её жизни. И Гнев поняла, что не должна сейчас срываться хоть ради него. Хотя бы ради той частички внутреннего мира, которую он вложил в неё. Губы Чревоугодия застыли в странном положении, словно попытались сказать: «Я твой друг, доверься мне». И Гнев доверилась. — Всё хорошо? Ты побледнела, — рыжий издалека, будто невидимая стена отгородила его от подруги, осведомился о её состоянии. — Всё хорошо, — успокоила она его, нелепо ухмыльнувшись и смахнув слезу с левого глаза. Всю оставшуюся дорогу от рынка, до самого дома, она провела в тишине и со спокойной душой.***
На следующий день Гнев проснулась. Да, как бы странно это не звучало, а вот почему. Первое, что увидела она, будучи уже не спящей — тьма. Беспросветная, как в гробу. Гнев испытывала нечто подобное на войне, когда архангелам удалось ввести её в транс с помощью ауры святых или ангельским духом. Все называют эту особенность по-разному, но суть остаётся прежней. Явление ауры заключается в том, что чем больше совершил человек хороших поступков в своей жизни, тем сильнее его дух. С грехами это работает почти также: чем больше совершил человек пороков, тем слабее у него аура. Людям с низким уровнем духа может стать хуже при контакте с человеком уровня повыше. Именно поэтому иногда грешники при транспортировке в Рай могут терять сознание от воздействия сильной ауры в лесу: при смерти Рэймии произошёл огромный выброс её энергии в атмосферу. В Первом мире воздух отчистили быстро, но вот между вратами всё затянулось уже не на одну тысячу лет. Дети до восемнадцати лет же умирают всегда с нейтральной аурой. Это связано с тем, что люди до совершеннолетия не могут попасть в Ад потому, как считают святые жрецы и добродетели, дух человека еще недостаточно развился, чтобы посчитать количество грехов. Поэтому ровно до восемнадцатилетия людей воспитывают в специальных приютах в Раю, а по достижении должного возраста уже решают, в какой мир их отправить. Ангелам также можно усыновлять детей, если их аура ниже пяти (по двенадцатибалльной шкале Геи: чем ниже число, тем чище аура; люди с баллом ниже шести попадают в Рай, шесть и выше — в Ад), однако усыновлённым так или иначе всё равно придётся по исполнению совершеннолетия отправиться в один из миров. В Аду, соотвественно, приютов не существует. Так вот, вернёмся к Гнев. Она не сразу поняла, что с ней происходит, хотя по примеру Марты (впрочем, это произошло уже год спустя) я могу судить, что мало бы кто это сделал. Но по голосу Похоти, циклично твердя: «Гнев, Гнев, Гнев, вставай», она поняла, что спит. Хотела уже самовольно приподняться, да не получилось: отчего-то открылся рот, а дыхание перекрыло на пару секунд. Это напоминало то, будто Гнев переходила вольфрамовые врата в Рай и обратно, только вот пунктом назначения было пробуждение, а границей — открыть глаза. Однако с этим ей, о какое везение, помогла та же Похоть. Оттянув мочку правого глаза, она тут же заорала прямо под самые уши: — Фу, не тот глаз! Гнев поняла, что следовало бы надеть повязку на ночь. Остальные в комнате прыснули от неудержимого смеха. Похоже, зрелище и правда было столь комичным, потому как буквально в парочке футов даже постоянно серьёзному Унынию посчастливилось хрюкнуть. Гнев знала: Похоть не такая дурочка, просто хочет развеселить всех. Алчность нередко пытался повторить за ней, правда вместо глупого клоуна у него скорее получался самодовольный. Не потерпев издевательств над собой, Гнев стремительно вскочила с постели, но при этом немедленно укуталась обратно в одеяло — вспомнила, что почти голая. — Ничего себе! — воскликнула Похоть, щёлкнув разбуженную по лбу. — Неужели живая? Гнев присела на кровати, издав неопределённое мычание, что поболее возбудило большеглазую грешницу. — Зачем вы меня разбудили? — недоумевала Гнев. — Это было так срочно? — Вообще-то, — возразила Гордыня. — Уже час дня. Что, не задался вчера день? Всё из-за того инкогнито? Гнев поморщилась. По её виду можно было понять немое согласие, но она не мерилась с тем, что её видят насквозь. — Я тебя не понимаю, — почти шёпотом отрицала она. — Ты становишься предсказуемой, — объяснил Уныние недовольным голосом. — Вечно как не вышел день спишь до полудня, не меньше. Гнев покосилась на Чревоугодие с надеждой, что ребятам всё рассказал он, а не сама она потерпела крах, однако рыжий удручённо помотал головой. Одноглазая тяжело вздохнула. — Но ты не переживай, — успокоила подругу Похоть, прижав ладони к бёдрам и оттопырив локти. — с инкогнито всё будет замечательно. Ничего с нами не случится, а даже если случится то не забывай, мы — грехи! Кого угодно сразим! — Надеюсь, — глубокомысленно буркнула Зависть, почесав бледную, как у трупа, худую ногу, которая, казалось, вот-вот сломается при первом же шаге. Несколько секунд длилось молчание. — А мы это, для чего тебя разбудили-то? — вновь спросила саму себя русая, напряг все мышцы лица. — Будешь ты хижину исследовать. Мы решили, что перед ограблением нужно обязательно посетить её, дабы внимательно осмотреть. Но пойдут, конечно, не все, а то будет подозрительно. Мы решили, что ты в команде, которая всё-таки идёт. — Ладно, — на удивление без возражений, кивнула Гнев. — А кто со мной в команде? — Чрев, Гордыня, Алчность. — Ладно, — более раздражённо кивнула Гнев; из предложенных ей по душе был только первый. Спросонья забыв снять с себя ночную сорочку, она накинула бирюзовое платье с белым воротничком, белые туфельки и потащилась с командой к хижине.***
Улица Бекдауфа находилась недалеко: примерно в паре миль от дома. По дороге все ненароком разговорились. Начала диалог Гнев: — Не знаете, почему именно мы идём, а остальные сидят дома и ничего полезного не делают? — речь её была резкой, пафосной. — Им нужно потренировать свои способности, — Гордыня пыталась подражать голосу Зависти, сделав его противным и писклявым, протягивая каждую ударную гласную. — Очевидно же, что эти умные просто считают нас… — теперь по-обычному ответила она, не договорив. — Тогда неясно на кой им Похоть, — Чревоугодие покачал головой. — Знаете, — начал Алчность. Он всегда любил затягивать вступление. — У меня есть предположение, что всё это затеяли не Уныние либо Зависть, а сама Похоть. Смуглая вопросительно посмотрела на блондина сверху вниз: его кудряшки ветер растрепал настолько сильно, что они закрывали пол лица, сплетаясь все вместе как корни у священного дуба. — И ради чего ей это? — ехидно спросила она. — А сама подумай, — вспылил Алчность, отвлекаясь на одну из родинок на лице, начавшую чесаться от волос. — Мы же все такие «влюбленные нежные парочки». — Ну-ну, одуванчик, — обратилась Гнев к нему. — Вы, может, с Гордыней и правда влюблённая нежная парочка, но насчёт нас с Чревоугодием я не уверена. — Во-первых: если ты продолжишь называть меня одуванчиком, то у всех освежится в памяти мистер Одноглазый Ус. Во вторых: зато уверен Чревоугодие, — на последней фразе блондин получил от рыжего по шее, где ещё пару-тройку следующих дней будет светлеть красное пятно в форме ладони. Чрев отскочил на футов шесть, схватился руками за голову, замер на месте и принялся пятнадцать раз тараторить слово: «Извини» с совершенно помертвевшими от потрясения глазами. Алчность такой реакции не ожидал, даже назад попятился. Он привык, что обидчики не ломаются так просто, а здесь — надо же, ну и ну! Алчность с кислой улыбкой посмотрел в глаза Чреву, приоткрыл рот, но шанс показать себя с хорошей стороны оборвался о крик Гордыни: — Ладно, Чревоугодие, будь проще. Все ошибаются, — на секунду она замолкла, затем спесиво добавила: — Кроме меня, уж не буду скромничать. Гнев хотела возразить, но Гордыня также заткнула её, погрозив пальцем, и с облегчением продолжила: — К тому же, парни, — она повернулась к ним. — Не забывайте о задании. А если вы уже забыли, то я напомню… — Не стоит! — рявкнула Гнев, тем самым отомстив оскорбителю, однако тогда же стала повторно обиженной: — Хижина здесь, — шепнула смуглокожая, наклонившись к самому уху подруги и задействовав почти всю спину, чтобы быть на одном с ней уровне. Гнев вдруг окаменела, как на войне, когда кажется, что вот-вот случится нечто страшное. Да и чувства имелись схожими. В голове всплыли чёткие образы и слова инкогнито: «Большущее крыльцо, яркие вывески, выделяется на фоне других зданий». И вдруг Гнев увидела хижину. Ту самую, прямо за спиной у Гордыни. Гнев настолько удивилась, словно подлинно обнаружила нечто невероятное, однако именно таковым ей это и казалось. — Там хижина, — выговорила она вполголоса, не дожидаясь реакции остальных двинулась к зданию. Гордыня едва не подпрыгнула от негодования. Не могла поверить, что её недалёкая низкорослая подруга могла вот так напрямую украсть фразу. Мускулистая пару секунд постояла — дожидалась реакции остальных, и потом лишь заметила, что вокруг уже не было никого. Сплюнув нераздельно с досадой, она потащилась вслед. Команда тем временем забежала в хижину. Первое, что бросилось в глаза Гнев — это синий ковёр в форме круга, кажется, в аримаском стиле. На стенах висели две картины: справа с изображением знаменитых Альбских гор, а конкретнее — двух их вершин — никто не помнил названия, потому они именовались просто: «те две вершины… ну, высокие»; на левой же стороне живописец нам предоставил ветвь сакуры (почти никлую из-за древности картины), а внизу — подпись маленькими-маленькими буквами (может, другие бы её и прочли, но у одноглазой экой возможности, к сожалению, в исходном положении не имелось). Всё здание имело форму пятиугольника, в конце которого, промеж двух углов распологался длинный деревянный столик. За ним сидел узкоглазый парень с двумя небольшими хвостиками тёмного цвета. Гнев слышала, что он является сыном собственника хижины. Человек чиркал что-то в коричневой книжонке, малюсенькой такой, не больше ладони. Около пяти минут он одержимо глядел в рукопись, поколь не перевернул страницу. Гнев уже намерилась начать с парнем диалог, только он опередил её: — Благо явиться в хижину «Аримаский целитель», чем могу помочь? — в голосе его можно было уследить нотку обиды за то, что вошедшие отняли возможность отвлечься от работы. — Знаете, — теперь без особого энтузиазма завязал байку Алчность. — Мы давеча прибыли в Бек и хотели бы посетить разные хижины и лавки, ну, чтобы, собственно, скорее ознакомиться с городом. Один наш знакомый, живущий здесь, порекомендовал заскочить к вам, говорит, мол, тут множество полезных трав и лекарств. Вот, мы и пришли. — О как! Если так, то не стыдитесь задавать вопросы. Все лекарства лежат на тех стенках, — он живо тряхнул головой к шкафам сзади него, находящихся по обоим стенам. Гнев уже и позабыла, на какой полке валяется надобное им лекарство. Всё из-за вчерашнего случая. Запомнила лишь прозрачный флакончик. Огляделась по сторонам. Пузырьков было много. Вроде бы даже большая доля лекарств находилась именно в них. «Ну всё, пиши пропало», — подумала Гнев. На остальных она не полагалась точно. Гордыня засекла потускневшую от малопонятной злобы одноглазую и будто бы невзначай, но нарочно топая, взяв целью привлечь внимание, прошмыгнула к правой стене, бровями покосив наверх. Гнев последовала взглядом за ними. Действительно, флакон был там. Да не один, а великое множество, но объединяло их всех синяя жидкость. Нигде более окраска у лекарств не повторялась, и инкогнито как раз и называл целую тучу, значит, несомненно оно. — Не подскажите, а что там за лекарство? — Чревоугодие перебил тишину, боязливо показав пальцем в ту полку. — Вон то? — вопросил парень, повернув на лекарство голову, однако не дожидаясь ответа продолжил: его мало кто покупает — ценность большая. Пузырьков там уйму залежалось уже, как завозят, так и выкидываем всякий раз. Скоро, наверное, и эту партию вынести придётся. Оно от тяжёлых заболеваний, связанных с мозгом. Я новичок, точно истолковать не могу, да и вряд ли кое-кому понадобится. Сколько знаю, брали это средство всего четырежды за пять лет существования хижины. А что? Оно вам нужно? — Не нужно, спасибо, — сказал Алчность, и всё не мог оторвать глаз от светящегося на солнце флакончика, кой продолжал магнетизировать всех своей загадочностью, хотя, казалось бы, ничего подобного в нём не имелось. — А стоит сколько? Продавец устал и явно рассердился ещё больше, услышав следующий вопрос. Вид у юноши был столь недовольным, что по описанию можно предположить, что он сидел на самом тоскливом и несообразном театральном представлении во всём Аду. — Тридцать тысяч рэй, — отрезал он и, не дотерпев кульминацию ошеломлённых охов и ахов, нервно ударил локтем о стол. — Выходит, брать тут ничего не собираетесь? — Сейчас уходим! — первым очнулся Чревоугодие, почти выйдя из хижины, но застыв в том положении, надеясь, что сейчас опомнятся и остальные. Хоть и прошло кое-какое количество секунд, но команда, как бы там ни было, из хижины удалилась. — Тридцать тысяч, ну вы представьте, о-го-го! — до сих продолжал восторгаться Алчность, пребывая наполовину в шоке, наполовину в лёгком возбуждении. — Представляем, всё, затихни, — Гордыня психовала сегодня весь день. Но Гнев не представляла, не восхищалась — ей всё равно. Какая разница, почём лекарство, если его в финале придётся украсть? Стократ ей говорили: «Будь проще, счастливее», но Гнев не считала это необходимым. — Коль все будут проще, то мир превратится в цирк, — уверяла она каждый раз. И сейчас такой позиции следовала. Ведь будь Гнев непринуждённой на войне, то в первые сутки плакала бы её должность капитана. Во всяком случае, так мыслила она сама. Вечером, когда стрелка часов в гостиной почти доползла до пяти, грехи выдвинулись на задание. Чрев смог основательно подкрепиться; Уныние — вздремнуть; Гордыня — привести себя в порядок (удивительно, даже грабя чью-то хижину, она жаждала казаться лучше всех). Прежде команда, пришедшая с хижины, изложила про лекарство, про обстановку в целом. Вкратце, план выработался таковой: Уныние с Завистью караулят вход, пока остальные тащат необходимое. Просто, не правда ли? Грехам тоже так казалось, а всё до одного момента, о каком мы вам сейчас поведаем.***
Сев на скамеечку подле хижины и кивнув, дескать, ни пуха, Зависть с Унынием наблюдали, как уже не глазеющие в их сторону грабители уверенной походкой крадутся в хижину. Чревоугодие, у которого ранее выросли две дополнительные руки, бережно закрыл дверь. Заметивший их продавец протёр глаза от увиденного — неужто во сне? Но через секунд пять «сон» стал ещё безумнее. Перед его лицом, буквально в нескольких сантиметрах сидела блондинка, хлопая густыми ресничками, регулярно, неестественно часто поправляла бюст. Её глаза были большие, синие и напоминали то, как их обрисовывают в любовных романах: хочется утонуть. Парень привстал, и блондинка обхватила его лицо нежными, как пёрышки, пальчиками, игриво склонив голову набок. Странное чувство зародилось в животе, но то было не возбуждение, скорее что-то крепче, словно захватывало дух. Юноша ещё раз протёр глаза — всё стало как-то одновременно уменьшаться, а тело ужасно зудело. Руки почернели, и на горбе будто нечто проросло. Живот адски болел так, что казалось, органы вот-вот выйдут через рот. Всё окружение постепенно становилось таким огромным и даже прекрасная блондинка, или, постойте… не блондинка? Волосы её враз потемнели, лицо и бюст изменились. — Муха! — захохотала Похоть, но продавец не понял. Все звуки были такими громкими, аж оглушающими. — Ну, и кто молодец? Я молодец! — Гордыня, только что обратившая паренька в насекомое, изрядно оскалила белые, как снег, клыки. — Не время для паясничества! — осадила Гнев, нервничая. Неудивительно, она отвыкла от напряженных ситуаций. Флакончики блестели в свете солнца. Гнев жмурилась, искала всё, что было стеклянным. Мысли уносились куда-то далеко и были давно за пределами хижины и, наверное, Бека. Гнев хотела возвратить их, собраться, однако они не слушались, и даже не почувствовали её просьб. К счастью, помог Алчность, представ маслянистым лицом, покрытым кучей противных до жути родинок, от которого воняло потом, прямо перед глазом Гнев. Он сквасил губы. Гнев вздрогнула. После такого зрелища ожил бы любой! Она взялась заполнять руки пузырьками, внедряясь в их суть, словно те могли что-то сделать. Но вот снова размышления уносятся. Она чихнула, и в сознании опять мешанина. — Проклятье! — ругнулась Гнев, сдавив зубы. Она ничего не успевала. Надлежало украсть как можно больше лекарств, пока муха заново не стала человеком. Алчность видел, понимал, что она в панике. Он подбросил монетку, и мгновенно вокруг Гнев образовался полупрозрачный золотой барьер, что значило исключительно одно. Отделавшись улыбкой, Алчность продолжил запихивать в кожаную сумку всё на свете и то, что было не нужно, но по его мнению могло дорого продаться. Похоть прытче всех брала пузырьки, и когда все карманы уже забились, парочку штук ей пришлось сунуть в рот. — Не вздумай глотать! — она услышала грозное наставление от Гордыни, на секунду покривившуюся на неё. Чревоугодие, покуда вместимость в четырёх руках не ответила отказом, примеру подруги не последовал, а встал близ двери. Он облокотился о стенку, дабы не упасть, призадумался. С некой сосредоточенностью он следил за тем, как ребята суетятся вокруг полок, толкаются, ругаются. Чрев будто проще относился ко всему этому и остальным того же велел. Он не нервничал, не злился, просто выполнял, что поручено. Всего лишь задание, ничего более. Да и грехи времена похуже видали. Особенно на войне. Три из них скитались по Земному миру, убивали грешников (так Аид пополнял свою силу), остальные четыре воевали. Раз в недельку менялись. Вдруг за дверью послышались шаги. Не успел Чревоугодие обернуться, как она резко распахнулась, заставляя шарахнуться, словно от огня: в хижину влетел полицейский. — Руки за голову! — гаркнул он, одной лапой таща тело Зависти, другой — Уныния. — Зависть! — невольно воскликнула Гнев, перекинув внимание на стража порядка. На её лице отразился шок. — Что вы с ними сделали?! — Молчать! Лекарство убрать! — пренебрегая вопросом одноглазой, продолжал твердить он. — Умерь свой пыл, ежели не хочешь обратиться букашкой! — собрав в голос всю уверенность, вмешалась Гордыня. — Здесь торгуемся мы! — Неужели?! — с этими словами в хижину влетели ещё двое полицейских. Сразить всех ударными волнами — вот, что велела сама себе Гнев. Наплевать, что будут жертвы даже среди грехов. Единственное, что её волновало — не попасть за решётку. Нет, в этот миг Гнев даже не думала о товарищах. Все, кто утверждает, что в критические моменты вспоминают тех, кем дорожат, либо бессовестно лгут, либо устроены иначе. Что до Гнев, все её мысли заполнялись подсчётами шансов остаться на воле. Раздумья стали её же предателями, ибо проносились так медленно, что одноглазая отчасти очнулась уже тогда, когда барьер исчез, а чьи-то руки скрутили локти за спиной и как мешок со всяким, попёрли на улицу. Она приоткрыла глаз, попыталась рассмотреть окружение, и в её поле зрения попал силуэт… — Сволочь! Гад! — разум захлестнуло красным при виде человека в маске, что стоял вдалеке. Инкогнито. Гнев противилась беспощадной мужской силе, взявшую под контроль всё её существо и закричала, как ни вопила никогда. Ударная волна отчего-то не пошла. Девушка додумалась, что дело в браслете на её запястье, который больно сжимал кожу, принуждая синеть. «Один, два, три», — считала секунды про себя Гнев, сама не представляя, чего пыталась добиться, и продолжила вслух: Четыре! — надрывала связки она, но быстро выдохлась. — Да тихо ты! — настолько дико орал мужчина, что Гнев не забудет этот момент никогда. «Пять, шесть, — в глазах всё плыло, мигали огоньки. Числа сменялись цветами: — синий, семь, жёлтый, восемь.» Мысли заплелись, застряли, стали несвязанными. Гнев это поняла уже после того, как зрачки закатились за веко, и изо рта потекли густые слюни вперемешку с кровью. Дыхание оборвалось.***
Гнев пробудилась в светлой комнате, впрочем она поначалу показалась темницей. — Где я? — отрывисто спросила она, покуда в голове всё шло кругом. — В тюрьме мы, в тюрьме, — голос был где-то далеко, не здесь, однако вдруг зазвучал близко, эхом несясь сквозь сознание. Гнев эти слова будут теснить на протяжении многих последующих дней, с каждым новым становясь всё значимее и отчётливее. Она злилась. На всех и на себя.