Мятный кот

Ладонь с кистью проходит по мелким деталям, выводя каждую. Альфа был сосредоточен на своей работе, не обращая внимания на происходящее вокруг себя. Бледные от природы ладони испачканы местами краской. В одной руке была палитра с перемешанными цветами, во второй две кисти, одной из которых парень водил по холсту. Прямые брови были чуть нахмурены. Наушники в ушах позволяли погрузить только в себе ведомую атмосферу, словно выстраивая вокруг себя барьер. Мятные, слегка кучерявые волосы после утреннего душа лезут в глаза, что заставляет иногда встряхивать головой, чтоб их смахнуть. Студенты в кабинете архитектуры сидели по двое и прорабатывали совместные проекты, тихо перешептываясь. У всех была пара, кроме Юнги. Он работал ото всех отдельно. Работать одному было для него не сложно, ведь он чётко знал, что хочет изобразить, от чего работал в двое быстрее одногруппников. Пока те не могли определиться, что хотят, альфа постепенно завершал работу. С рождения альфа был талантлив к творчеству и тяготил к музыке и художеству. Юнги был одарён хорошим представлением окружающего его мира с детства, от чего лет в пять его художества были чёткими и прорисованными. Так же и на руку пошёл личный учитель по художеству. Уже тогда мальчишка создавал произведения искусства, которые многим нравились. Все, кто видел его работы, восхищались и желали приобрести, чтоб потом гостям хвастаться уникальным приобретением маленького художника. Сколько Юнги себя помнит, отец часто водил гостей домой и показывал его рисунки и картины. Иногда даже умудрялся продать их, что альфу удивляло. Было приятно, что кому-то нравятся его работы, но было и немного неприятно, ведь казалось, что с каждой такой картиной уносили частичку его души. Так же бывало, что критиковали его творчество, равняя ко взрослым профессиональным художникам. Это было смешно, ведь как можно сравнивать работы ребёнка и великих художников? В любом случае Юнги принимал это как должное. Он всегда слушал критику и пытался исправить все свои ошибки, хотя иногда критика была абсурдной и необоснованной. А иногда задевала, заставляя нервничать и расстраиваться, ведь все же он был ещё ребёнком. Ги был довольно смышлён и рассудителен с детства. С ним занимались разные репетиторы ещё тогда. Художество, музыкальное искусство. Юнги мог играть на многих инструментах, хорошо знал историю и географию. Помимо этого и некоторые языки: японский, английский, китайский. Всё это было дано с помощью отца через разных репетиторов. Юнги, наверное, просто рано повзрослел. А всё из-за отца, который души не чаял в умениях ребёнка. Тот старался как можно больше развить талантов и умений в сыне. — Ого, Юнги, как всегда не перестаешь удивлять. Это великолепно. Думаю, твои работы можно будет выставить в университете как мотивацию для новичков, — восхищённая улыбка на губах преподавателя архитектуры говорила сама за себя. Чон Юбём — омега в возрасте, с развитым чувством прекрасного, философской натурой и добрым сердцем. Мин часто остается после занятий, чтоб даже просто поболтать. Приятный человек. Пожалуй, это единственный из преподавателей, кто не относится лицемерно к нему. Поднимая взгляд с холста на мужчину, Мин кивает, не проронив ни слова. Мятный был слишком сосредоточен. Некоторые с завистью косились в его сторону, что-то бормоча недовольно. Несмотря на то, что Юнги был в наушниках, все прекрасно слышал. Было как-то всё равно на то, что они говорили. Для него мнение окружающих было маловажно. Юнги смотрит на проделанную работу и негромко хмыкнул. Слегка сжав пальцами кисть, парень выдыхает, оглядывая свое творение. Большой кинотеатр, больше похожий на дворец, имел классический стиль. Ничего необычного, как считал альфа. Единственное, что и удивляло, скорей всего, так это быстрота работы. Но Юнги не видел, насколько талантлив. На самом деле у каждой его работы было что-то особенное. Что-то, что характеризует его творения. У Мина были свои изюминки, которые он не замечал в силу того, что занимается подобным довольно долгое время. — Ребят, я сейчас отойду по делам, чтоб нормально себя вели. Если я не приду до звонка, то работы оставьте и выйдите в коридор, — предупреждает Юбём. Омега разговаривал, видимо, с директором или завучем по телефону. Он вышел из аудитории, оставляя учеников одних. Стоило преподавателю выйти, как в аудитории повис легкий гул голосов. Многие отвлеклись от работы и стали разговаривать в голос, ведь сидеть две пары так для них было сложно. Были и те, кому не сиделось и хотелось прицепиться клещом до кого-нибудь. И этой жертвой стал Юнги, который спокойно закрашивал оставшиеся пробелы. Нападающие ещё не знали, к кому полезли. — Слушай, художник, может договоримся? Ты так быстро калякаешь, может мне с друзьями тоже накалякаешь что-то быстренько? Я, если что, заплачу, — один из не так давно переведенных первокурсников вставал позади. Ребята с курса Юнги переглянулись и стали смотреть в их сторону, мысленно поминая этого бедолагу. В аудитории повисла тишина. Но смельчака это не смутило. Он, нагло высунув руку из кармана, начал разглядывать чужую работу. Парень, не видя никакой реакции, наклонился, сведя брови к переносице. — Э-у, ты чего, оглох что ли? — незнакомец хотел толкнуть мятного в плечо, чтоб привлечь внимание, но Юнги отодвинулся, даже не повернувшись в его сторону. — Не трогай меня, — холодно бросает Мин, продолжая старательно водить кистью по холсту. Он не хотел тратить время на таких людей и что-то размусоливать. Наглого альфу такой ответ не устроил, поэтому он возмущенно посмотрел на Юнги. Парню явно не понравился чужой тон голоса и эта отстранённость. — Да ты неженка, получается. Я вообще-то с тобой разговариваю. Ты, может, хотя бы повернешься ко мне лицом? — зло рычит неизвестный, кладя руку на чужое плечо. Даже не понимая, как руку перехватывают, ловя и сильно сжав. Да так, что, кажись, запястье раскрошится. Парень смотрит на Юнги, бледнея. Лисьи глаза были настолько холодны и не выражали ни единой эмоции. Словно окатили ледяной водой, от которой по телу мурашки. — Да ты чокнутый! Пусти! — пытаясь вырвать руку, альфа морщится, когда её выворачивают в другую сторону. — А-йщ! — А я сказал не трогать меня. Ты, видимо, глухой, — холодно говорит мятный, убрав руку. Юнги оттолкнув того от себя, вытирая руки об салфетку. — Да ты ненормальный какой-то! Ты хоть знаешь, кто мои родители?! — Мне плевать. Свали, — бросает Мин, садясь обратно, начиная доделывать работу. Приставший хотел ещё что-то сказать, но преподаватель входит в аудиторию. — Так, я не понял, почему по аудитории ходим? — хмуря брови, он смотрит на трущего запястье выскочку и Юнги, что выбрасывал салфетку. — Ничего такого, он просто у меня кисточку спрашивал, — мило улыбнувшись, Юн вытирает другой салфеткой кисть, протягивая её стоящему остолопу рядом. — Да, я кисть у него спрашивал, — видя, как на него переводит взгляд Юбёма, наводивший шум, виновато давит лыбу. Он взял чужую кисть, направившись на своё место.

***

— Добрый день, господин Мин, — приветствует севшего в салон авто, водитель. — Добрый. Что-то случилось? — хмуря брови, Юн закрывает дверь, пристегивая ремень. — Ничего не знаю. Господин Сонхёк попросил приехать за вами, вот я и приехал, — пожимает плечами сидящий за рулём. Мужчина завёл машину, что тронулась с места, уезжая с территории университета. — Ясно, — со вздохом ответил Мин, скрестив руки на груди. Он облокотился головой об окно, понимая, что сегодня настроение точно будет испорченным из-за очередной ругани с отцом. За окном стали медленно собираться тучки. Они тянулись друг к другу как магниты, заволакивая небо. На улице с самого утра душно и явно будет дождь. — Небо пасмурное, — говорит водитель, а Юн усмехается. — Действительно… Такое же пасмурное, как и моя жизнь, — глядя через окно на то и дело куда-то торопившихся людей, мятный тяжело вздыхает. Не хотелось ругаться с родителем, но всё время получится как обычно. Отец снова будет настаивать на своём, и Юнги вновь придётся делать то, что он попросит. Водитель на слова парня промолчал, продолжая следить за дорогой. Это было не его дело, и комментировать не было желания. Лишь тяжёлый вздох сорвался с губ. Ему было немного жаль молодого парня которого, к сожалению, не слышат. Для своих двадцати двух лет Юнги пережил и повидал слишком много. И порой это «слишком много» тревожит по сей день. Является в кошмарах, всплывает резкими воспоминаниями. В такие моменты альфа словно проваливается в бездонную яму мыслей и самотерзаний… Хотя, выныривал ли он из неё вообще? Последние лет пять точно нет. Пытался несколько раз, но ничем это не кончилось. Он как будто зациклен на одних и тех же воспоминаниях. Застрял в том моменте. — Мы приехали, — голос водителя заставляет вынырнуть из дум. Мятный поднимает взгляд в окно, замечая, что машина и вправду заехала за территорию дома его отца. Захотелось вернуться назад или не выходить из транспорта, но Мин заставляет себя отстегнуть ремень безопасности и открыть дверь. Выйдя из машины, мятный оглядел большой коттедж, больше похожий на особняк. Альфа идет ко входной двери, где его ждет горничная. Та сказала, что Сонхёк ждет его в столовой. Чем ближе Юнги шел к нужной комнате, тем больше его накрывало угнетающей атмосферой. Видеться с отцом ему совсем не хотелось. Не хотелось ругаться, слушать чужие упреки. Просто хотелось разок с ним посидеть. Просто поговорить, но Юнги осознаёт, что его позвали совсем не для «просто поговорить». Тяжело вздыхая перед тем, как открыть дверь в столовую, альфа прикрыл веки, отсчитывая до пяти. Только после этого мятный входит, сразу замечая за столом отца, который читал новости. Мужчина в одной руке держал чашечку с горячей жидкостью. Запах чёрного чая заполнил всё помещение, создав, на первый взгляд, уютную атмосферу. — Ты что-то хотел? — проходя внутрь, спрашивает Юнги. Он хотел скорее «отмучиться» и уехать к себе домой. Парень встал недалеко от стола, скрестив на груди руки, словно уже готовый обороняться. — Во-первых, сядь. Во-вторых, да, хотел, — равнодушный и холодный тон голоса Сонхёка, как всегда, пускает по телу мятного мурашки. Мужчина поднял взгляд на сына, ставя кружку на блюдце. Хёк отложил журнал, складывает руки в замок. Для своих сорока семи старший Мин неплохо сохранил свою внешность. Довольно красивый мужчина со статной фигурой, но кроме фамилии и статного, стройного телосложения, Юнги и его ничто не связывало. Младший Мин не был похож на отца. Мятный был копией своей матери, что внешне, что характером. Хёк хмыкает, отводя с сына взгляд в окно, стараясь как всегда даже взглядом с ним долго не контактировать. Оба родителя Юнги были альфами. Отец Юнги является потомственным чистокровным альфой. В их династии Мин из поколения в поколение рождались только альфы. Редко являлись на свет омеги и гаммы. И так продолжалось до Юнги. Однако Сонхёк не намерен дальше продолжать эту традиции. Сейчас в современном мире каждый может выбирать, кем и как ему быть. Хёк в этом мешать сыну не будет. Мама Юнги была саб-альфой. Её семья являлась потомственными художниками и музыкантами. Таланты маленькому Юнги передались именно от неё. Юри была красивой и талантливой девушкой и не смотря на то, что она являлась альфой, девушка олицетворяла ангела во плоти. Нежная, искренняя… Она была человеком, который мог любить до последнего… Юри сияла, даже когда не было никаких сил… Чуть хмурясь, Ги садится на стул недалеко от родителя, немо говоря «слушаю». — Заказали несколько картин, ты же помнишь? — Помню, — сжимая чуть рукой подлокотник, Юн хмурится сильней. — Я же просил не брать заказ. Забыл? Я не собираюсь больше рисовать для кого-то… Я сейчас не рисую, а ты упрямо продолжаешь предлагать купить картины…я рисую только тогда, когда приходит вдохновение. В последнее время у меня его нет. Я не могу рисовать. Поэтому отменяй заказ. Я не буду этого делать, — Ги встал со стула. Он не хочет делать то, что сейчас не может. Вернее…он может, но это будет всё не тем. Альфа всегда вкладывает в картины душу. Для него это больше, чем просто профессионально написанный рисунок. Он не хочет продавать людям «пустые» творения, в которых нет ничего особенного. Сейчас у Юнги творческий кризис, и творить что-то нет ни сил, ни желания. Но разве его поймут? Удар кулаком о стол заставил остановиться и тяжело вздохнуть, кусая изнутри щёку. — Стоять! Я не отпускал тебя! Меня не волнует, есть у тебя вдохновение или нет. Я сказал, что есть заказ, значит есть. Ты обязан рисовать, когда я тебе говорю, — как всегда холодный и безразличный ко всему тон отца врезался иглой под кожу. Мужчина внимательно смотрит в глаза сыну. В глазах мужчины тьма и айсберги, которые, кажется, никогда не растают. Его взгляд внушал страх и тревогу. Внушал всем, кроме Юнги. Мятный проходил через это всё детство. Получать такой взгляд для него - обыденное дело. Скрипнув зубами, Юн сжимает руками стол, на который опёрся. Мин не даст слабины и продолжит так же стоять на своём. — Мне точно так же не волнует то, что ты говоришь, — отодвигая стул, мятный поднялся с места. Парень направился на выход, но следующие слова заставляют его остановиться. — Да? А как же университет? Я думаю, ты бы не хотел вылететь оттуда, ну или чтоб его закрыли. Не боишься, что останешься без так желаемой профессии и всё это останется твоей детской мечтой? — мужчина отпил из чашечки чай, продолжая вести себя непринуждённо. — Кх… — сильней сжав челюсти, мятный сжимает в руке кожанку. Знает, за какие ниточки дёргать и как давить. Юнги уверен, что отец способен на что-то подобное, и проверять совсем нет желания. — Что надо нарисовать и к какой дате? Размер картин? — повернувшись обратно к отцу, он все так же зло сжимает ни в чем невинную одежду в своей руке. Младший смотрит так же спокойно и холодно. Хёк, вставая со стула, ближе подходит к Юнги, сложив руки за спиной. Мужчина поправил чуть ворот чужой рубашки. — Пейзажи. Сказали, что без разницы какие, но чтоб разные. Три картины. К послезавтра, водителя я отправлю к тебе в три часа дня, он заберет. И да, размер А1, просили на холсте. — Мне надо доделать проект. Я не успею, перенеси на следующую неделю, — просит младший, но кто его станет слушать? — К послезавтра. Свободен, — в голосе было лёгкое пренебрежение. Мужчина вышел из столовой раньше сына. Старший Мин как всегда спокоен, малословен и сдержан. Но этот холод... Казалось, ему было безразлично всё и все вокруг. Юнги смотрит в пол, кусая нижнюю губу до крови. Так каждый раз, когда он приезжает к отцу. Всегда бесполезные споры, безразличие и непробиваемый эгоизм. — Сука! — рыкнув, альфа пнул ни в чем неповинный стул. Ну почему он такой?! Почему нельзя хоть раз по-человечески? Мятный руки сжимает и направляется быстро из дома. Хотелось поскорее уйти с этого места, где каждая стена словно сужала пространство. В этом месте всегда нечем дышать. Тут ему не рады. Это не то место, которое можно звать домом. Это место, которое сравнимо с тюрьмой, где он заключённый. Юнги не хочет возвращаться в эти стены, которые намертво впитали в себя чувство ненужности и безысходности… Они впитали в себя детское одиночество и боль, которая никогда не исчезнет. Было больно всякий раз, когда единственный родитель так холоден и безразличен к нему. Больно…когда звонят не для того, чтоб узнать, как у него дела, а для того, чтоб заработать денег… Больно понимать, что для отца он ресурс для бизнеса, партнёр по нему…да кто угодно, но только не сын. Мятный устал от такого отношения к себе. И как бы он не старался показать, что нуждается в чужом понимании, его нет. Юнги чувствовал себя пустым местом. И так было всегда. Было больно всякий раз, когда смиряли безразличным взглядом, проходя мимо, не замечая его… Особенно больно, когда, будучи ребёнком, запертым в четырёх стенах, наблюдаешь из окна как чужие родители напротив дома гуляют на площадке со своими детьми. Как с заботой относятся к своим детям. Сразу складывается такое скользкое и неприятное чувство… Едкий осадок остаётся в груди. Все они как-то переживают, заботятся, хоть чуть-чуть уделяют время своим драгоценным чадам. Хотя бы редко, но проводят время как семья, как близкие люди, наслаждаются уютом и теплом… Разве Юнги как-то от всех этих детей отличался? Разве так трудно проявить хоть капельку интереса и хоть раз спросить, как у него дела? Спросить, как он себя чувствует? Хотя бы для вида… Ему не надо много. По-сути, ничего не нужно, лишь хотя бы человеческого понимания. Юнги никогда не просил много… Он не был плаксой и не просил всё время проводить с собой время. Не просил ни подарков, ни каких-то сверхъестественных дорогих вещей, игрушек. Не гнался за чужими детскими хотелками и не мешался под ногами. Всегда был послушным и прилично себя вел, не капризничал, как многие. Не задавал много вопросов, был тихим и спокойным. Так почему всем тем хулиганам и лентяям дарили больше любви, внимания и заботы, чем ему? Разве так трудно уделить хоть минутку своего времени и немного поговорить? Послушать о его новых достижениях и просто хотя бы покушать с ним за одним столом. Альфочка даже физического контакта не просил. Но маленькому Юни иногда, правда, так хотелось, чтоб папа его хоть раз обнял или потрепал по голове, может, просто дотронулся… Хоть какое-нибудь касание к себе… Хоть какую-нибудь капельку внимания. Совсем чуть-чуть… Он не просил много… Юнги раньше безумно завидовал другим детям, у которых были действительно хорошие родители. Тем самым разгильдяям и зазнавшимся хулиганам, чьи родители всё время были рядом, жалели, выполняли их капризульки, ругали и… любили… Ги хотелось так же… Чтоб кто-то его тоже пожалел, что бы поругали за то, что он сорвал с клумбы цветочек или пролил чай. Хотел, что бы его тоже любили. Хотел быть любимым. Но вместо этого маленький альфочка получал абсолютное безразличие к себе. Сонхёку было совершенно все равно на альфочку, который за счёт возраста, требовал любви, ласки и внимания… Мамы у мальчика не было. Юри умерла через несколько месяцев после его рождения. Юнги знал её только по рассказам горничной, которая работала в их доме. Видел лишь на фотографиях. Она иногда снилась ему… Снилась любящей его и проводящая с ним время. И ему всегда хотелось с пробуждением, чтоб это было правдой. Чтоб мама обнимала по настоящему, а не во сне. Как бы мальчишка не пытался добиться внимания от папы, добиться ласки или хотя бы улыбки, обливали раз за разом ненавистью и безразличием. Это каждый раз ранило детское сердце, которое продолжало упрямо тянуться к единственному родителю. Тянулось к папе… И лишь с взрослением Юнги, Хёк стал уделять ему внимания… Но не такое, о котором мечтал и хотел Юн. Этим вниманием был завышенный спрос на его таланты, на учебу. Отец всегда спрашивал с сына лучших результатов, а стоило хоть чуть ошибиться, как в сторону альфочки летела куча упреков и ругани. Порой даже и какие-то вещи, что попадались старшему под руку. Какое-то время Юнги даже боялся Сонхёка. Опасался сделать лишние движение, главное бы не ругали… Но и за успехи мальчик ничего не получал. Лишь взгляд холодных глаз и больше ничего. Полное безразличие. Маленький альфочка думал, что плохо трудится, что плох во всем и недостаточно старается, раз его единственный родитель не хочет проводить с ним время. Раз так сильно чувствует от него отвращение, значит с ним что-то не так, и Юни был уверен в том, что вся проблема в нем, что он плохой. Значит, Юнги делает что-то не правильно. Но что? Что надо сделать? Мальчик не понимал этого, но при отце никогда не плакал. Не плакал после одного неудачного падения. Тот день он запомнил на всю жизнь и железобетонным гвоздем вбил себе в голову, что нельзя плакать… Плакать плохо. Наступив в лужу, Юн совсем не торопился и не обращал ни на что внимания. Альфа промок до нитки, от чего тело немного дрожит из-за холода. Мин ускоряться не планировал. Наблюдал, как люди в спешке укрываются от дождя, прячась под зонты и в здания. Мятный усмехнулся. Так смешно за ними наблюдать. Люди так не любят дождик, они его ненавидят. Но разве дождик виноват в том, что он дождь? Разве он плохой? Дождь же поливает собой природу, питает почву. Помогает небу проплакаться. Разве это плохо? Юнги не понимал, почему люди всё время от него бегут. Летний дождь - это одно из лучших вещей, что придумала природа… Поднимая голову вверх, Мин чуть растягивает губы в улыбке, подставляясь под прохладные капли дождя, желая слиться с ним воедино. Такое приятное ощущение. Интересно, что было бы, будь он дождем? Его все так же ненавидели? Был бы человек, который любил так же стоять под дождём? Который любил сам дождь…