***
Как оказалось... Он не был последним. Прошел месяц, жизнь вернулась в привычное русло. Ацуши пытался уснуть; завтра Агентству должны были вручить правительственную награду — «Лук, изгоняющий зло». Никто из организации не был обязан там присутствовать, кроме директора, и Накаджиму это событие не особо волновало — он был полон воодушевления от близящейся тренировки с Куникидой. Хотя парень был жаворонком — рано ложился, рано вставал — в эту ночь ему удалось поспать от силы пять часов. Он сонно собрался, оделся, вышел из квартиры, запирая ее на ключ, а на веранде стоял Дазай, облокотившись о перила. — Доброе утро, — тихо и неловко поздоровался Ацуши, проходя мимо и направляясь к лестнице, но Осаму остановил его таким же тихим: — Эй. Нужно поговорить. Грудь свело спазмом, Накаджима нервно вздохнул и развернулся, на удивление легкими шагами приближаясь к наставнику. Он встал рядом, так же опершись о перила, и посмотрел на Дазая краем глаз, ожидая диалога с копошащейся в животе тревожностью. — Я не собирался говорить об этом, но... Я доверяю тебе. И ты должен сыграть большую роль, — Осаму не смотрел на него, но серьезность разговора прямо пропорционально возрастала с каждым новым сказанным словом. — Агентство ждут тяжелые времена. А меня не будет рядом. Знаешь... Ты не единственный жертвуешь собой ради высокой цели, — мужчина усмехнулся, все-таки посмотрев на Ацуши с необычайно скорбным видом. — Я не понимаю... Должно случиться что-то плохое? — парень повернул голову, глядя теперь на Дазая прямо, нервничая, но внимая каждому его слову. — Ну... Уже случилось, — усмехнулся Осаму, хотя, судя по его дурашливому тону, было совсем не до смеха. — Ацуши, — он развернулся к нему всем корпусом, засунув ладони в рукава плаща, глядя пронзительно, сосредоточенно... даже отчаянно. — Ты — ключ к нашей победе. Ты спас Йокогаму... Теперь тебе придется спасти целый мир. Накаджима задержал дыхание, так же повернувшись всем телом к Дазаю. Странные, расплывчатые, будоражащие кровь слова... Будто он выслушивал не чужие опасения, а предсказание какого-нибудь ясновидящего эспера, которое было как никогда важно. Ацуши не смел сказать ни слова — все ждал, когда Осаму внесет хоть какую-нибудь ясность. — Меня посадят в тюрьму. Агентство будет на грани истребления. Кое-кто очень сильно хочет нас подставить, но... Я не позволю. Мы не позволим, — сказал Дазай решительно, хмуря тонкие брови. — Я буду очень далеко от тебя, но... Знай, — и он сделал шаг вперед, максимально сокращая расстояние между ними. — Я всегда буду рядом. Я рассчитываю на тебя, Ацуши-кун. Ты — ключ к победе, — повторил он вновь, положив ладони на чужие плечи нежно, но твердо. — А... — парень подавился вздохом от неожиданной тактильности. — Что мне нужно делать? — Ты всегда делаешь то, что говорит тебе сердце... Что говорит тебе твоя кровь. Просто продолжай в том же духе. Я уверен в тебе, но... Хах, — Осаму усмехнулся, пряча взгляд. — Мне кажется, будто я манипулирую тобой. Играю твоими чувствами. Я не хочу этого... Но я не знаю, какую другую дать тебе мотивацию. Не знаю, как дать тебе силы для решения будущего конфликта. — И его ладони переместились с плеч на щеки, планомерно покрывающиеся алым румянцем. И Дазай поцеловал Накаджиму, нежно и глубоко, сплетаясь языками, прижимая к себе за затылок, сокращая расстояние между их телами на считанные миллиметры. Ацуши жарко выдохнул через нос, упершись ладонями в чужую грудь, ответил на поцелуй, влился в него, будто он был последним в его жизни... Не важно, манипуляция это, мотивация, игра на нервах или что еще... Парень прекрасно знал, что его чувства как были непринятыми, так ими и остались. Он не питал никаких надежд. Но ради мимолетной близости... Накаджима отстранился с тихим чмоком, сразу же прикрывая глаза, опуская разгоряченный взгляд. Даже если это не всерьез, даже если это без чувств... За это хотелось бороться. — Мне... — Ацуши вздохнул и чуть не закашлялся, подавив первые спазмы боли в груди. — Мне просто нужно действовать, как всегда? — уточнил он, поняв, что больше информации он от Осаму не получит. — Да. Только... Знаешь, — на секунду наставник засомневался. — Если ты спасешь Агентство, я поцелую тебя еще раз. И Накаджима закрыл глаза, едва жмурясь, чувствуя легкое опустошение. Может, это и была манипуляция его чувствами... но не только романтическими. На кону стояло все Агентство. На кону стояла... Япония? Весь мир? Боже. — Вам... Не стоило так переступать через себя, — улыбнулся Ацуши вымученно, дергая уголком губ. — Я бы выложился на полную в любом случае. — Нужно больше, чем на полную, — тяжело вздохнул Дазай, сжимая чужие плечи крепко, почти болезненно. — Нужно вопреки, нужно сверх... И тут вдруг Накаджима понял. Глядя в лицо почти сломленного, почти отчаявшегося человека... сложно было сопротивляться даже манипуляциям — потому что они имели под собой значительный вес. Осаму не смел бы показать свои страхи, свои опасения ни перед кем... Но ему открылся. Это радовало настолько же, насколько и печалило. Это разбивало. Давало надежду и погружало в пучины уныния. «Никто не собирается отвечать на мои чувства, — думал Ацуши, — но Дазай тешит их, чтобы меня мотивировать». Он почти потерял веру во взаимность, а теперь разочаровался в своей влюбленности окончательно. — Я сделаю все, — сказал Накаджима твердо, невольно скрипнув зубами. — Не потому, что вы меня потом поцелуете. Но... Потому что я хочу, чтобы вы жили. Чтобы жило Агентство. Что бы ни случилось. Дазай хотел было порывисто приобнять Ацуши, но тот выставил вперед руку, отворачиваясь. — Спасибо за предупреждение о... Об угрозе. Мотивация и так довольно сильна, не стоит приплетать еще и мои чувства. Сайонара, — и это прощание было непривычным. Болезненным, неопределенным... Окончательным. Осаму хотел бы сказать что-то еще... Но Накаджима уже спускался вниз по лестнице, торопясь на тренировку с Куникидой, на которую он в любом случае опоздает из-за этого душещипательного разговора.⠀
12 июня 2022, 10:40
Дазай поцеловал Ацуши на лайнере. В первый и последний раз.
Было ли это поощрением за хорошо сделанную работу, за предотвращение действия Каннибализма? Было ли это проявлением сожаления за невзаимные чувства, на которые Осаму, как бы ни хотел, не мог ответить? Накаджима точно не знал.
Он крутил в пальцах ножку фужера, пялясь пустым взглядом на водную гладь, ощущая потребность сказать что-то еще, что-то помимо своих впечатлений от работы с Акутагавой. Сердце бешено колотилось. Впервые за долгое время они оказались наедине, и... это эмоционально выматывало. Тяжело было стоять рядом с человеком, который никогда в жизни не ответит на его чувства. Но уходить Ацуши не торопился. А слова сами собой слетели с языка:
— Дазай-сан, — он запнулся на мгновение, поджимая губы, очерчивая взглядом контуры Йокогамы на горизонте — города, который он спас. Они спасли. Вместе. — Наверное, я... — «Буду сожалеть об этом», — хотелось сказать, но Накаджима прикусил язык. Он вздохнул, выпрямляясь, но стараясь по-прежнему не смотреть на Осаму. — Вы же наверняка знаете, что... Что я чувствую.
Ацуши поверить не мог, что слова дались ему так легко, но, может, дело было в том, что это не было прямым признанием. Со стороны Дазая послышался вздох — мягкий, понимающий.
— Да, ты прав. Сложно такое не заметить.
Осаму не издевался — просто говорил так, как есть. Ацуши растянул губы в тонкой дрожащей улыбке, румянец коснулся его щек, но в свете заката это не было особо заметно. Он нашел в себе силы посмотреть наставнику в лицо.
— Как вы думаете... что мне делать?
— Ты ведь знаешь, что я должен ответить. — Дазай мягко улыбался, покручивая фужер с шампанским, глядя на посуду отвлеченно, лишь бы не смотреть на Накаджиму. Но улыбка не коснулась его глаз. Сердце Ацуши в любой момент было готово разбиться на маленькие кусочки, хотя стучало оно так отчаянно, словно он все еще был на поле боя. — Но я скажу кое-что другое. В чувствах нет ничего плохого. Они твои, и они важны. Я не могу заставить тебя чувствовать что-то другое или по отношению к кому-то другому, но... и ответить я не могу. Ты ведь понимаешь.
— Да... Да, я понимаю. — Накаджима повернулся, упираясь поясницей в поручень и глядя себе под ноги. Рядом с Осаму. Чуть ближе, но по-прежнему на некотором расстоянии. — Спасибо, что не оттолкнули на меня, не осудили и не накричали. Для меня это очень важно. — Он поднял голову и глубоко вдохнул, прикрыв глаза. Дышалось на удивление легко, хотя горький ком так и норовил подступить к горлу. Так будет лучше. — Я... Я обещаю, я переживу это и больше не буду беспокоить вас своими чувствами. На это может уйти время, много времени... Но я постараюсь.
— Ты всегда очень стараешься, Ацуши-кун.
Его голос — мягкий и теплый, льющийся медом. Он весь — понимание и сожаление. И незнание, что стоит сделать. Дазай не умел успокаивать, да и подбадривать у него выходило через раз, чужие чувства для него — реакции в мозгу, которые можно использовать, дергая за ниточки. Но Накаджиму дергать было не нужно. Его нужно было... утешить. Как?
Осаму вздохнул, отставляя фужер на поручень.
— Ацуши-кун... Как ты думаешь, будет ли неправильным, если я тебя поцелую? — Они столкнулись взглядами. Накаджима широко распахнул глаза, не веря своим ушам; теперь его яркий румянец можно было разглядеть даже в алом свете закатного солнца. — Не пойми меня неправильно, — добавил Дазай, улыбаясь как-то слишком грустно, слишком отрешенно. — Я знаю, что мне делать, как семпаю, и думаю, я сказал правильные слова. Но также я еще и человек, в которого ты влюблен. Будет ли неправильным, если ты хотя бы на мгновение получишь то, чего так желаешь?
Ацуши слегка потрясывало от волнения. Руки задрожали, ему в то же мгновение захотелось провалиться сквозь землю; он лучше бы еще раз сразился с Фицджеральдом, лишь бы не участвовать в этом разговоре. Но от него требовался ответ, и, казалось, честнее он не был никогда в жизни:
— Было бы неправильно, если бы вы дали мне надежду, — сказал Накаджима, вытянувшись по струнке. — Но вы этого не сделали. Это... А! — он поднял указательный палец вверх, слишком дерганно для озарения, слишком воодушевленно для разочарования. — Это называется «прощальный поцелуй»!
— Значит, прощальный поцелуй... Да? — и Осаму встал напротив, неотрывно глядя ему в глаза. — Но мы не прощаемся.
— Эт-то... — Ацуши едва мог дышать. Лицо пылало, он обеими руками обхватил фужер, просто потому что не знал, куда их деть. — Это, скорее, «прощай» не друг другу, а... чувствам, — сказал он тихо и неуверенно — как будто он много знал о таких вещах!
Но Дазай кивнул, прикрыв глаза, удовлетворенный его ответом, и осторожно забрал из чужих пальцев фужер, чтобы поставить его рядом со своим. Неужели... Неужели он правда...
— Мне... жаль, что ты испытываешь такое из-за меня. Надеюсь, этот поцелуй позволит тебе попрощаться с твоими чувствами.
Он правда!.. Накаджима подавился вздохом, мурашки защекотали спину, голова загудела, прокручивая снова и снова чужие слова.
— Я... Тоже надеюсь... — голос ослабевал с каждым новым сказанным словом. А когда Осаму мягко накрыл ладонями его горящие щеки, Ацуши и вовсе сошел на шепот: — П-простите за беспокойство...
Дазай потянул его на себя, медленно притягивая, вынуждая упереться руками ему в грудь. Еще секунда, и Накаджима сошел бы с ума... Но Осаму склонился и нежно коснулся губами его губ, будто по-настоящему, будто действительно сам этого хотел. Наверное, вынуждать семпая идти на такой шаг — ужасная низость, но мысли схлынули, позволив наконец насладиться моментом. Скользнувший между чужих губ язык напугал, но Ацуши раскрыл рот, позволяя поцеловать себя глубже, млея от незнакомых, теплых, немного влажных ощущений. Быть может, если он вложит в этот поцелуй все свои чувства, они оставят его? И Накаджима приподнялся на носочках, чуть склоняя голову набок, чтобы было удобнее.
Как хотелось, чтобы это длилось вечно.
Когда они отстранились, Ацуши было стыдно смотреть Дазаю в глаза. Он прошептал хриплое «спасибо» искренне, но загнанно и, забрав с собой фужер, ушел прочь.
Весь остаток вечера он касался пальцами своих губ, пока никто не видел. Ощущение первого и последнего поцелуя с Осаму теплилось на них еще долго.
