Список

Бен Карлтон

      Самым тяжелым воспоминанием в моей жизни был первый раз, когда я чуть не умер.       Я был на съемках в другой стране. Меня заперли в багажнике, клялись убить, потому что тогда вымогать у меня было просто нечего, но в итоге выбросили в глуши, когда их спугнул случайный местный, проезжавший мимо, когда меня бросили на землю, и собирались пытать. Рёбра жгло от ледяного метала дула пистолета даже сквозь одежду. Стояла ночь, и до утра мне нужно было хотя бы дотянуть — не умереть от страха, который я выплакал во тьме пустыни, пока нас везли в ближайший город. И в итоге я к мотоциклу добавил прыжки с парашютом, дайвинг, другие экстремальные виды спорта. Рисков смерти в моей жизни стало больше.       Я называл это адреналиновой наркоманией — как будто хотелось побольше почувствовать, потому что смерть перестала быть для меня абстракцией. Она стала неизбежной частью жизни. Такая простая мысль. А я пришел к ней только в тридцать лет.       На самом же деле я просто надеялся привыкнуть к страху, который скрутился в кольца у меня в груди, холодной змеей, влажной от того, каким липким был мой собственный ледяной пот в багажнике-духовке, где было не продохнуть. Я хотел сделать тот страх неотличимым от того, что испытываю ежедневно, и тогда может быть я бы с ним примирился. А потом, к сорока годам я понял две вещи.       Первая — что-то действительно деформировалось во мне, и я больше не испытываю ужас каждую секунду своей жизни. И это хорошая новость.       Плохая заключалась в том, что я абсолютный безумец, предатель, ужасный человек. Я не мог больше вспомнить лицо того, кто меня спас. Он ведь довез меня до безопасного места только к утру, я видел его, я помнил его черты отчетливо, но не так давно осознал, что единственное осевшее в моей памяти — черный силуэт на фоне тёмно-синего неба. Его фигуру лишь малость очерчивали свет удаляющихся фар и лиловая полоса далекого солнца на горизонте.       Ото сна я очнулся, потому что надо мной нависал новый тёмный силуэт. — Господи, Бен, ты ледяной, как труп, - Лале выдохнула с облегчением, когда я очнулся, но заговорила обеспокоенно.       Там, в машине, было пыльно и сухо, я едва мог сделать глоток воздуха — таким горячим он был. Но моё тело от охватившего его ужаса решило, что лучше умереть прямо сейчас, пока меня не выволокли наружу, и не убили сотым неумелым, но сильным ударом. Я был ледяным тогда, но температура воздуха не позволяла мне закоченеть, и я выжил.       А у Лале были горяченные ладони. Она коснулась ею моего лба, виска, пока движение не остановило кое-что.       Этим кое-чем была слеза, рассекающая висок ожогом. Господь, я же не плакал не по работе уже лет десять. Даже когда умерла сестра, пару лет назад — не смог. Выплакал ещё в тот день, когда она рассказала о том, что начнет курс лечения, который продолжился семь лет, и больше не мог из себя выдавить ни слезинки. Только для съемок.       И вот опять, хотя такие сны редкостью для меня не были. Они разве что оставили меня почти на десять месяцев, что мы провели с Лале вместе. Я думал, может я старюсь и память стирается во мне окончательно. Так оно и будет. Теперь тёмным силуэтом в ночи стала девчонка, упирающаяся рукой в подушку около моего виска, нависающая надо мной, чтобы хоть немного спрятать от света фар машин, проезжающих за окном. От фар внедорожника, в багажнике которого я провел вечность. — Страшно? - коротко спросила она.       Может и хорошо, что Лале говорит односложно сейчас, я бы не переварил больше пары слов. — Да. Нет, то есть я просто помню чувство страха, и как будто не чувствую его, а вспоминаю очень живо, - отвечаю, сбиваясь, теряя голос под конец.       Мне бы подняться, но тело будто приклеилось к постели.       Я видел силуэт Лале. Она спит без пижамы, поэтому и сейчас одежды на ней не было. А может быть на то были иные причины — в голове всё перемешалось, я не припомню чем вчерашний вечер кончился.       А без одежды девчонка была ещё мельче, но почему-то сейчас в ней была та решимость и покровительственность, которую она распространяла на свою мать, брата, подруг и сотрудников. Теперь защиту чувствовал я и это было совершенно непонятным для меня ощущением.       Кто-то настолько небольшой смог оказаться черным силуэтом посреди пустыни, в которой меня выбросили, в которой я уже более пятнадцати лет плутаю. — Хочешь пить? - спрашивает девушка, но я мотнул головой, - А хочешь я буду обнимать тебя до утра, будто это ты маленький, тебя нужно опекать, и это ты путаешься под ногами, пока взрослые здоровые люди решают решения? - усмехается, надеясь меня подбодрить, но говорит совершенно серьезно.       Это она на себя намекала. — Вовсе ты не путаешься под ногами, и решения я принимать не умею — я просто делаю вид, что то, что ты решила — это моя идея.       Но потом всё равно киваю, и Лале пристраивается рядом, целуя меня в висок, избавляясь от соленой влаги, надеясь что даже я слезу не заметил.       Так чудесно было, что девчонка мягкая, а на сей раз даже то, что Лале вечно горяченная, было мне на руку. Был шанс хоть немного отогреться к утру.       Тогда я понял, что может быть здорово, что это именно Лале — человек, доставший меня из багажника ночью. Я бы не смог жить с кем-то, кто вечно вез бы меня в своей машине подальше от ужаса, нависая тенью вечной обязанности перед тем человеком, который сделал это семнадцать лет назад. Лале же была штурманом. Я мог везти машину куда хотел сам. Но если понимал, что участок пути мне совершенно не даётся, рядом оказывалась эта девчонка. Она здорово справлялась с самой изрытой дорогой. Лале и комфортную без ухаб магистраль могла бы рассекать, если вдруг в такую ночь меня начнет клонить в сон.       А если нет, мы просто остановим машину, она ведь общая. Остановим, и устроим привал на ночь. И не важно, что двигатель придется глушить — это теперь и в моих силах тоже. — Я боюсь всего на свете, - негромко начала Лале, когда почувствовала, что я тоже ещё не сплю, - Всегда думала, что наверное вообще ничего, кроме очевидных вещей не боюсь, но оказалось, что я просто привыкла к вечному беспокойству, и уже не различаю его.       Надо же... Она тоже. — Но это ничего, видишь? — И что же? Станет легче? - спрашиваю, вспоминая, как девушка когда-то спрашивала тоже самое у меня.       Лале обычно пахнет, как побег. Как перевал после долгих паломнических скитаний пилигрима. Но сейчас я вдыхал запах её кожи, и вдруг это оказалось ароматом сна в доме. Запахом самого моего дома, я даже не знал, что он пахнет, как она. — Конечно станет, - отвечает, - Я за тебя спокойна. Всё пройдёт.       Я вспомнил, как Лале рассказывала мне о смысле той сцены из фильма. О том, что теперь Бог я, потому что повторял слова царя Соломона, как Билл Мюррей.       Только богом была она. Это Лале строила мир с усердием и тщанием, вкладывала любовь во всё, к чему прикасалась с требовательной заботой, как обнимает меня сейчас.       Но теперь меня, что называется "отлучили от церкви". И я решил не взваливать на высшие силы решение этих проблем. Даже сам думал отступиться в первый момент, но после не выдержал.       Сейчас, на этой свадьбе, вспоминая ночь полугодовалой давности, я в который раз твержу себе "Жди".       "Жди, это ей придется мучиться, если ты не справишься. Жди, и делай всё, что в твоих силах. Станет легче. Всё пройдёт".       Подойти сейчас к ней я не мог. Это было бы обещанием, которое я пока не могу гарантировать, что сдержу, как бы сильно не хотелось.       На церемонии бракосочетания Лале сидела в самом дальнем ряду, между чьими-то не друзьями и коллегами. Даже Морган Сойер сидел ближе — он хотел подсесть к девушке, но как близкий друг семьи был обязан находиться в первых рядах. А Лале не захотела занимать место поближе.       Моргана нарядили, как Принса* из клипа "Пурпурный дождь". В парике и с жабо он выглядел, как идиот. И хотя Лале тоже была во фраке, идиоткой она не выглядела.       Я знал как тяжело поддаются завивке её прямые, жесткие волосы — она распекала и их, и бигуди на эту тему всякий раз, но как-то ей удалось добиться этого, и собрать волосы, как то делал Джексон.       Жгут и бранденбуры* мундира тоже были черными. Её мама делала броши из бисера, а для Лале делала ордена, которые та приколола на груди. Талию и бедра в прямых узких брюках во много колец обвивал узкий красный ремень.       Мундир не её пошива — она купила его именно потому, что тот напоминал Джексоновский. Рукав пострадал от времени и износа при прежнем владельце, поэтому Лале переделала его, вшив контрастный кроваво-красный рукав вместо черного старого.       Очень скорбная вещь, гламурная в равной степени с мрачным символизмом, который девушка вкладывала в свою одежду. Странная смесь, но отвлечься от неё было нельзя — у алтаря, стоя со стороны жениха, я смотрел на девчонку в дальнем ряду помещения, и сумел перевести взгляд только когда нужно было передать Роудсу кольца.       Платье для Эль вышло изумительным. Накидка была из белого плиссированного шелка. Оттенок напоминал тот жемчужно-белый, в котором мутные серебро и золото переливаются, как в старом кино. Очень мягкий, элегантный оттенок. И платье, как что-то, что носили женщины, вроде Марлен Дитрих из той же ткани, но плавно скользящей вдоль бедер Эльзы, как если бы молочно-белый свет зимнего солнца мог струиться по телу женщины.       Лале говорила, что такое, кажется, называется кроем "по косой". Я не совсем понимал почему, но такая техника работала именно таким образом. Элли сверкала, как сливочно-золотистая жемчужинка, посреди белоснежного февральского пейзажа — окна здания были широкими и до самого потолка, поэтому снег, впервые за всю зиму выпавший в таких количествах, оттенял то, какой бесподобно живой выглядела Эльза Роудс.       Была ли то магия всех невест или то, как Лале умела подбирать цвета до долей оттенков, но я не припомню невесту краше Эль. Дух захватывало — Эдди от восторга кажется оступился, пришлось под локоть его поддерживать.       После церемониальной части, мы должны были ехать в ресторан на окраине города. Мы всей компанией в одной машине, гости в других. Перекинулся парой слов с Морганом, тот вскользь дал понять, что поедет с Лале на всякий случай. Всё же кроме новобрачных и дружек с их сторон она никого не знала, если не считать Сойера младшего.       Мы вообще редко собирались все вместе, только когда кто-то женился или умирал. В остальном обрывали телефонные лини и электронную сеть. Поэтому мне не довелось познакомить Лале со своими друзьями поближе. В конце концов, по-настоящему близки мы были только с Роудсом, Эль и Сойерами.       Поэтому хоть кто-то должен был остаться для Лале гидом на этом мероприятии, которое, как мне казалось, её тяготило.       Но я оказался к собственному удивлению не прав.       Во-первых, девчонка уже давно довольно смело танцует, с учетом тематики свадьбы, заняться ей было чем. В перерывах, или когда начиналось совсем уж мракобесие, они с Морганом стояли в стороне, над чем-то посмеивались, и угощались закусками.       Ближе к вечеру, когда с трапезой более или менее разделались ребята "младшего поколения" — молодые друзья или взрослые дети друзей Роудсов, разговоры совсем оживились. Лале всегда легко вливалась в любые коллективы. Связано это было отнюдь не с тем, что ей такая роль была в радость, просто от социальной не дееспособности она никогда не страдала, и узость круга девушки была продиктована её бережливостью. Ко времени и к себе в первую очередь. — И что же, красный диплом, то есть совсем умная?       Речь мальчишки, чьего-то сына, была твердой, но уж больно самодовольной казалась интонация, что наводило на мысли о том, что возрастные ограничения на распитие спиртных на этой свадьбе не учитывались совершенно. — "Совсем умная" — это мягко сказано, - усмехнулся куда менее экзальтированно Сойер, - Перед тобой неисправимый гений. — Со средним баллом четыре и восемь из пяти, тем не менее, - пожала плечами Лале, качая головой. — И на чём же завалилась? Математика? - спрашивает парень, он кажется чей-то племянник. — Автоматом поставили высший балл*, - качает головой девушка. — Геометрия? — Я портной, за кого ты меня принимаешь? У нас сплошная геометрия. Тоже автомат. — Полит-социалка? - не унимался парень, чем изрядно веселил Моргана, сдерживавшего смех за снисходительной ухмылкой. — Автомат. Экономика с философско-историческим сектором тоже. Биология и география в кучу. Думай. — Да ты хоть один экзамен в этой жизни сдала? - подаётся вперед он. — Достаточно, чтобы для выпуска кроме диплома пришлось сдавать только итоговые работы по академическому рисунку и живописи, - отвечает Лале, отпивая что-то из стеклянной бутылки с газировкой. — Ну, ты пока посоображай, а мы отойдём, а, МакМиллан? - предлагает Сойер младший, кладет руку на плечо Лале, и разворачивает её в сторону выхода во внутренний дворик ресторана.       Я не собирался следить за ними, сам шел подышать воздухом и перекурить, поэтому сложилось удачно. Сойер дернул из гардероба длинное темно-серое пальто Лале, а сам так и остался в пасмурно-сливовом костюме с жабо. Парик посеял где-то на танцполе, поэтому цвет здорово сочетался с его настоящими каштановыми с рыжинкой волосами, и даже вычурный воротник перестал казаться таким неуместным.       Он повел девушку по узкой тропинке, притворяясь будто идет по канату, чему способствовала чуть неровная от выпитого походка. Лале не пила, но подражать ему стала. Сойер рухнул на деревянную скамейку посередине, раскинув руки на её спинке. Девчонка затормозила в паре шагов с пальто накинутым только на одно плечо. Холодно ей, кажется не было. Мне и в костюме было комфортно — не бывает мороза, когда идет такой снег — медленными крупными хлопьями, как во сне или под водой.       Морган протянул девушке ладонь, она приняла её, что было довольно опрометчивым — парень дернул её в свою сторону, казалось бы усаживая к себе на колени, но в итоге Лале скользнула к подлокотнику скамейки, оставляя Сойеру только ноги перекинутые через его бедра. Вот так перпендикулярно они и сидели. Девчонка откинулась на ручку скамейки, откинула голову, подставляя горло холодному воздуху.       Они с Морганом даже не соприкасались почти — колени у Лале были согнутыми, и колен Сойера не задевали. — Господи, какие-же охренительные сапоги, - в сердцах заявил парень чуть-чуть заплетающимся языком, - Клянусь, продал бы душу. Такие высокие...       То были сапоги на манер армейских или наездничьих, по колено, со шнуровкой. — И не говори, - соглашается девчонка со всё ещё откинутой головой, наверняка видя внутренний дворик вверх ногами, - Иисусе, Морган, а ведь действительно — "совсем умная". Как подумаю, так вздрогну. Я же совсем разгильдяйка, если по гамбургскому счету. — Если ты разгильдяйка — я просто продукт разложения! Может хорошо, что ты химию с физикой до высшего балла не дотянула. А то совсем невроз на неврозе, а не образование.       Девушка согласно кивнула, и вернула голове человеческое положение, ещё ниже съезжая на подлокотнике, почти укладываясь на скамейку. Казалась уставшей. Вообще-то вся эта сцена выглядела довольно доверительно. Как-то по братско-сестрински. Я не приближался, прислонившись к косяку проёма, закуривая прямо там. Морган закурил тоже. — Хорошо, что пришла, я сто лет так не веселился, - поблагодарил Сойер, - Извини, что тебя в это всё втягивают. Не то, чтобы мне есть за что оправдываться, но я почему-то ужасно стыжусь того, что тебе так достаётся, и я как-то к этому причастен. — Угомонись, ничего мне не достаётся — просто развлекаюсь и занимаюсь своим хобби за чужие деньги, ещё и права качаю. Ну, не мечта ли? - Лале болтнула рукой неопределенно, всё пытаясь найти для себя и своей спины наименее болезненное положение. — Эльза такая красивая, я чуть прямо там не сдох, когда её к алтарю вели, - совсем пьяной интонацией протянул Сойер, - Поклянись мне. Поклянись, что кого-бы я тебе не привел, будешь одевать мою невесту. — Клятву на крови предпочитаешь или контракт заключим? - усмехается Лале, - А вообще, сначала найди работу, чтобы заработать на меня, ты, иждивенец. — Я не рассказывал? Я же в начале первого семестра подал заявку на стажировку в Блумсбери* по программе колледжа, меня взяли, отработал до Рождества, особенно не надеялся, всё таки они "ничего себе", и на второй семестр надо было менять место по программе, а в начале недели, сегодня суббота, пришло письмо в университет, к лидеру курса вызвали. Если честно, я был уверен, что меня хлопнут за издание сборника порно-стихотворений моего однокашника из средней школы, он тогда прозу больше... это... Писал! Прозу писал. А теперь вызов. Я решил, что оно конечно повеселее будет, если я семестровое задание вот так закрою. Но разговор к этому отношение совсем не имел — пишут лидеру курса, значит, "Уважаемая миссис Пирс", ну, знаешь, по-английски, как они умеют писать эти письма официальные. "В связи с академическими достижениями мистера М.О.Сойера, мы направляем Вам запрос о продлении сотрудничества мистера Сойера в рамках программы стажировки с изданием Блумсбери Паблишн для студентов Лондонского Колледжа Коммуникаций".       По мере рассказа, Лале приподнималась на локтях, чтобы лучше видеть Сойера. — "Академические достижения"! - восторженно повторил он, - У меня-то! Представляешь?       Девчонка только обняла его обеими руками, она бы и ногами его обвила, будь это возможно, что-то радостно ему выговаривая. — Ты придурок, Сойер! Чего молчал? - уже внятнее говорит она, - Поздравляю! Я бы тебе по голове дала за то, что только сейчас сказал, но она ещё пригодится мистеру "М.О.Сойеру" из "Блумсбери Паблишн", как считаешь?       Морган согнал её со своих коленей, и сам встал. Они ещё глубже ушли в импровизированный зимний сад, который рос в кольце стен, а я вдохнул побольше воздуха в лёгкие.       Хорошо...       Хорошо, что они друг за другом присматривают — меня так пугала сама мысль о том, что девочка в Лондоне совсем одна. На первом курсе она почти ни с кем особенно не дружила, и тут Морган. А Сойерам я имел склонность доверять.       Я сделал круг по внешней стороне здания, вошел с другого входа, видимо ребята вернулись так же, только теперь Моргана с девчонкой не было. Я услышал только её голос и голос того "чьего-то там племянника". — Поразительно, значит ты идеальная? Совершенно? - какой-то слишком масляной была его интонация на мой вкус. — Да, само совершенство.       А вот тон Лале был насмешливым. Мрачным и язвительным. Как говорят очень красивые самоуверенные девочки с мальчиками, которым явно не светит. Девчонка была избыточно самоуверенной и безусловно красивой, но обычно с незнакомцами сдержанность сохраняла — никогда не думал, что она позволяет себе быть дрянью. Гордость брала, будто сам эту язву растил. — И образование, и красавица, видимо спортсменка, и даже готовишь? Морган мне о тебе все уши на каникулах прожужжал.       Вот тогда я вспомнил его. МакМиллан был племянником со стороны Стоуна, друга Роудса по музыкалке. Они с Морганом где-то там пересекались временами. — С Сойером полсеместра провели вместе неотрывно, сам понимаешь — трудно держать язык за зубами, - ответила девушка. — Раз такая идеальная, значит и с Карлтоном не получилось не по твоей вине? - с издевкой усмехается МакМиллан.       Читать Лале приходилось по её микро-мимике. По тому, как её улыбка сохраняла ту же геометрию, но ты понимал, что из просто снисходительной и терпеливой от нечего делать, она превращалась в ухмылку перед трапезой. Так смотрят на уже разделанную крольчатину, если животное слишком сильно билось у тебя в руках, а ты ведь предупреждал — бежать некуда, нож уже заточен. — Что, оказался староват? - продолжил он. — Ты его видел? - спрашивает Лале, - Глупый вопрос, конечно видел. Так ты из-за него, да? То есть стал педиком. Это ничего, я не осуждаю, он же шикарный, что аж коленки сводит. Но ты не огорчайся, у нас же "не получилось", может тебе ещё повезет!       Я усмехнулся. Потому что улыбку девчонка строила совсем как у дурочки. С издевательской искренностью.       Им пришлось разойтись. Все понимали — не стоит давать Лале причину открывать рот. Уж слишком больно кусалась.       Это была ниша в коридоре, около танцпола, отделенная галереей с перегородкой. Ещё шумно, но слышимость уже хоть какая-то прояснялась. Здесь что-то вроде промежуточной стены с прорезями для окон без стекления и рам. По такому проходу мог передвигаться персонал, чтобы не мешать с подносами на танцполе, но с праздничным ужином почти все уже покончили, и обслуживающих поубавилось, поэтому у такого "окна" стояла Лале.       За полночь уже. Девушка значительно поубавила в танцевальном энтузиазме, и последние полчаса разве что носом не клюёт, рассеянно бродя по таким вот местам. Я находился у неё за спиной, в абсолютной тьме, граница которой прерывалась уже за перегородкой, поэтому идя на встречу Лале, Морган меня не заметил, он до сих пор отплясывал.       Сойер что-то прокричал девушке, но та не расслышала. —Что? - переспросила она, подаваясь вперед, упираясь в перегородку.       Не сказал бы, что вел себя, аки великий растлитель и провокатор всю жизнь, я вообще не нарушал обычно личные границы людей, просто не так был воспитан, но примерно год назад Лале лизнула большой палец, и небрежно стерла им вообще какие-либо границы, как мел.       Поэтому прежде, чем Морган подошел к девчонке, чтобы докричаться, я прильнул к ней со спины, заключая в ловушку своих рук по бокам от её собственных.       Ничего неприличного, почти даже не прикасался к ней, просто перемешал температуры наших тел в том дюйме, что оставался между моей грудью и её спинкой. — Он сказал, что для человека с твоим режимом сна, ты как-то слабовато тянешь вечеринки до утра, - ответил я.       Был велик соблазн проговорить ей это на ухо, прижаться щекой к её щеке, смутить окончательно, скользнуть пальцами поверх её на перилах, протиснуться между них, сцепляя в замок, толкнуться торсом вперед, чтобы вжать девчонку в себя. Вдохнуть глубже. Но до сих пор я даже склоняться не стал, чтобы мой голос звучал ближе.       Морган был очаровательно сбит с толку. Он переводил взгляд на меня и на Лале, они явно затеяли какие-то невербальные панические переговоры. Опережаю девушку, не давая ей сформулировать словесное возражение: — Я собрался ехать домой, подвезти? Всё равно уже никакучая, время не детское, а кроме меня машину в ближайшие часы никто не поведет, так что рекомендую согласиться, иначе рискуешь провести тут всю ночь. — Ты пьян — какая машина? - строго проговорила Лале. — Роудс не пьёт уже двенадцать лет, поэтому ни я, ни Эль, ни Том не пьём сегодня. Стоун лакает шампанское, Трэдуэлл нахлестался, но он единственный проявляет такую не солидарность, так что можешь не беспокоиться. Я даже более трезвый, чем ты. Машина прокатная, ресторан их услуги предлагает, не волнуйся. — А там чета Варма тоже домой, кажется, засобирались, - нашелся Морган, пытаясь поправить положение, - Искали кого-нибудь в компанию, их же заказанная машина сюда везла, так что и их подвезете, а, Бен? Да? Ну, и отлично. Ты поезжай, я тебе завтра торт завезу, понравился же? - обратился к девушке. Она неуверенно, но кивнула. — Жду у главного входа, - сказал я, выпуская Лале из клетки свих рук, она кажется даже вдохнула свободнее, слово я сдавливал не прутья перил, а её грудную клетку.       Вскоре в пальто спустилась Лале, идя за парой Амалы и Рами Варма, они были скрипачами из одного с Роудсом оркестра. Волосы девушка выпустила из порядком растрепавшейся прически. Теперь во всём этом она походила на Дракулу Олдмэна, не хватало лишь очков и цилиндра. — Можно мы на заднее сиденье сядем? - спросила женщина.       Лале уступила им, и заняла переднее пассажирское. До города ехала в основном в молчании, или притворяясь спящей, пока мы с супругами перекидывались парой-тройкой фраз. Один раз зазвонил её телефон, но в поздние часы девушка поднимала трубку только если звонила мать. На третьем звонке пришлось ответить. Сказала: "Слушай, меня ноги уже и без тебя не держат, давай как-нибудь сам, ладно? Взрослый мальчик, разберешься", и положила трубку. Решил для себя надеяться, что то был безудержный платонический партнер по бальным танцам, умирающий от жажды милонги*, и брошенный девчонкой танцевать соло — "разбираться как-нибудь самому" то бишь, а не то, что можно подумать, когда посреди ночи девушке приходится отвечать "взрослым мальчикам", что "ноги её и без них не держат".       Морган не учел того, что дом Варма находился ближе, чем дом Лале, и наедине мы всё таки остались, хотя его порыв и мог бы быть полезным.       Но оставшись со мной один на один, девушка бросила притворство и ехала, сидя молча и прямо, отвернувшись к окну. Когда мы подъехали ко внутреннему двору, откуда тоже был ход в её квартиру, помимо того коридора из ателье, я открыл свою дверь, и она спросила: — А ты куда? — Проведу тебя до двери конечно же! Глубокая ночь, вот на днях девушку в соседнем районе изнасиловали прямо в подъезде. — Это ты только что выдумал? - скептически, но слишком сонно для язвительности спрашивает Лале. — Испугалась? - ухмыляюсь.       Она мнется пару секунд, и отвечает: — Я просто мнительная.       Это я и без неё знал. Припугни немного — она не покажет виду, но обеспокоится.       Шинель на ней была роскошной двубортной, из красивой шерсти, совсем как военная. Её полы развивались, пока Лале шла по лестнице впереди меня.       Я остановился, когда между нами оставался один лестничный марш. Девушка искала ключи. — Я всё исправлю, - вырвалось у меня, и девочка застыла, - Я больше так не могу. Не получается. Мне почти удалось, осталось немного, я даю тебе слово, я всё испра... — Замолчи, - перебивает Лале, разворачиваясь на каблуках, цедит, сощурившись, - Ты совсем чокнулся? Или потому что я не хнычу на каждом шагу, не корчу из себя псевдо-женственную беспомощность, справляюсь со всем лучше всех — я бесчувственная машина? Так, Бен?       Лале подходит к краю перед ступенями. — Ты хоть понимаешь во что ты превратил меня за эту зиму? "Я всё исправлю", - передразнивает она, - "Я даю тебе слово". Какое слово, Бен? Исправишь? Да неужели?! - спускается на ступень ко мне, - Круто. И что мне теперь делать с твоим обещанием? Броситься на тебя с благодарностями, прямо тут высосать из тебя душу поцелуем вечной любви или чем покрепче? Ты решил ничего не предпринимать тогда. Хорошо. Хорошо, ладно! Я же ни слова тебе не сказала. И теперь ты вламываешься ко мне со своими обещаниями. Чего ради? Мне, я не знаю, что, сделать вид, что ничего не было и проигнорировать твою женушку, дышащую мне в спину? Побыть тайной любовницей, пока твой план не провалится, и ты не скажешь мне снова какую-нибудь чушь о правильности, и дальше мне что делать? Вот даже не отвечай мне, - Лале вскидывает ладонь, разворачиваясь, спеша достать ключи, и отпереть квартиру, - Хочешь со всем разобраться? Вот и разбирайся, потом поговорим, потому что я не планирую снова терпеть обрушивающиеся надежды. Как же я вас с этими надеждами всех ненавижу. Тебя, Британский Совет, университет этот, каждый банк и фонд в моей стране, которые в своё время наобещали помочь, и потому "ой, извините, идите нахрен". Да хуже даже! Никто из них не удосужился мне хотя бы ответить. Вот и ты иди. Иди, и делай что хочешь, только прекрати скармливать мне свои "я так больше не могу". Если и есть в мире кто-то, у кого лимиты уже исчерпаны по всем параметрам, так это я, и то, даже я — могу. Так что не прибедняйся! Спокойной ночи.       Голос её местами вилял, как бывает, если хочешь расплакаться или истерику закатить, но сдерживаешь стоически и успешно. Конечно же плакать по мне Лале не стала бы. Да ни по кому не стала бы.       Когда дверь захлопнулась, я слышал, как она ещё какое-то время ворчала, устало скинула ботинки, что-то уронила, пнула шкафчик, и голос девушки стих, теряясь где-то в глубине.       Такая вот тирада могла бы лишить решимости. Только дело было в том, что я знал, что в переводе на человеческий этим всем Лале хотела сказать: "Дашь мне ещё одно ложное обещание, я удавлю тебя. Я не хочу этого, поэтому, пожалуйста, это обещание выполни".