To Be Free

      Электро Архонт почти не покидала бока Куникудзуши.       Сначала он нашёл это удушающим — быть предметом её ревности и центром неразделённого внимания. Она просто беспрестанно стояла в его комнате.       С самого пробуждения до неизбежного сна, она никогда не оставляла его одного. Сидела на свободной части кровати и обожала его без остановки. То, бесспорно, душило. Она помогала ему не только с отварами, но даже с одеждой.       Это очень смущало. О нём заботились словно он всё ещё ребёнок. Младенец даже.       Позже красный стал частым гостем у его щёк и ушей. Его унижал каждый раз, когда мама поднимала его руки чтобы помочь одеться. И каждый раз он хотел кричать, но останавливал себя.       Вместо этого Куникудзуши молчал.       Вместо того, чтобы объявить, что он чувствует себя не в своей тарелке, принц просто дал ей волю. Закрыл рот и утаил стыд.       Было в глазах сёгуна Райден некое отчаяние, что волновало его всякий раз, когда бы он ни заглянул в них. И оно росло. Некогда яркое, стабильное фиолетовое свечение в её взгляде обернулось паранойей и паникой. Для неё он не более, чем балласт.       Тяжкий вес на материнских плечах, который Куникудзуши легко видел, несмотря на притупленные болезнью чувства.       Она выглядела смертельно напряжённой.       Если приглядеться поближе, он мог поклясться, его мама выглядела расстроенной. Некогда отстранённая, и всё же величавая натура правителя ушла, осветив растерянную девочку, никак не подходящую на роль могущественного сёгуна Райден.       Всегда, когда она так отчаянно хваталась за него, он не мог унять нерешительность. Пальцы на его ногах сжимались слишком крепко.       Куникудзуши просто позволил делать ей всё что вздумается, наблюдая, как шаг за шагом чужая тревога улетучивается по мере того, как она сидит с ним.       Подразумевало ли то причёсывание его длинных волос или общение на несущественные темы — в основном то было об его хобби и увлечениях. Он не сопротивлялся. Не мог себя заставить.       Это сумасшествие в её глазах успокаивалось, он просто не мог её отвергнуть, несмотря на всё унижение.       — Хочешь попробовать какой-нибудь десерт? — на ровном месте спросила Электро Архонт, успешно заполняя тишину.       Её тон оказался слаще обычного, слегка его нервируя.       Куникудзуши пару минут молча поразмышлял и ответил: — Не могу вспомнить ни одного особого десерта, который хотел бы попробовать прямо сейчас. Хотя есть один любопытный, который я временами вспоминаю.       Его голос был мягок и тих.       Из-за стремительно ухудшающегося здоровья, он не мог много говорить, что уж там о том, чтобы повысить голос. Потому, когда бы он ни говорил, всегда выходило на грани шепота.       Чуть громче — и он напорется на приступ кашля. Его губы и горло всегда оставались сухими.       Как жалко.       Даже когда он старался пить больше воды, этого никогда не было достаточно. Его жажду тяжело утолить. К его неудаче, кажется, она только ухудшалась.       Вода должна была успокоить боль, а не разжигать её пуще прежнего. Эта боль процветала и тревожила.       Ни одно мамино лекарство не могло одолеть его болезнь. Ожидаемо, но разочарование то не отменяло.       Боль в горле оставалось лишь игнорировать.       — О? — Электро Архонт в любопытстве широко раскрыла глаза. — Что это? Если пожелаешь, я достану что угодно. Будь то из Инадзумы или любого другого региона, для меня это не важно.       Во время своей мини речи, она смотрела на одного лишь сына, а в глазах её чётко читалось волнение. Она просто не могла сдержать тревоги.       Страх цвёл в её сердце. Сёгун Райден боялась, что он напрягает свой и так слабый голосок только чтобы угодить ей. Даже если на то не было нужды. Если бы он больше не мог заставлять себя говорить, она бы поняла.       Её опасение не беспочвенны.       На протяжении длинных часов, которые она проторчала здесь, Электро Архонт видела его кровавый кашель. Алый, напоминая кровоцвет среди белого песка, размазывался по его губам и коже.       Одежда тоже испачкалась. Искусно вышитые рукава пали от грязи.       За последнее время здоровье Куникудзуши упало ниже, чем когда-либо прежде. Особенно в то ужасное утро, когда он сломался и заплакал. Одиноко и так болезненно засопел. Чистые слёзы, не встречая преград, лились по лицу.       Он не мог сделать много.       Приклеенный к кровати, нездоровый, едва ли имеющий достаточно сил чтобы двинутся. Не способный даже говорить без лишней боли.       Тем не менее, он двинул ртом, прижимая руку к шее. Бесполезная попытка унять боль в горле. Он выбрал говорить сквозь боль.       — Десерты из другого региона было бы слишком проблемно достать, — пробормотал Куникудзуши.       — Если это ради тебя, ничто не проблема, — искренне прозвучала сёгун Райден, поглаживая сыновью щёку.       Куникудзуши переставал пялиться.       Может, в любой другой день он бы не поверил в эти слова. Подумал бы, что несмотря на искренность, он всё равно не более, чем обуза. Скопление проблем без лёгкого решения. Если оно вообще было.       В результате всех тех веков сплошного волнения Электро Архонта, дальше низкой самооценки он не ушёл. Он не заслужил её внимания.       Одновременно с тем, как Куникудзуши кивал на её заявления, глубоко внутри его сердце и разум отвергали их. Никчёмный.       Всего лишь недостойный сын кого-то столько сильного, как сёгун Райден. Того, кто вопреки всем обстоятельствам и смыслам, любил его так искренне. Она стольким пожертвовала ради него, а ему и нечем отплатить.       Какой же бесполезный он сын.       Однако в этот раз, по какой-то непонятной причине, он поверил в некогда пустые для него речи. Прильнул сильнее к маминому теплу и позволил сердцу любить.       Почему? Он не знает. Может просто устал.       Должно быть, ухудшение состояния сказалось на нём.       Затаив дыхание, Куникудзуши сказал: — Этот десерт отсюда, из Инадзумы. Жаль, что я ещё не пробовал его прежде. Не могу перестать гадать и он, кажется, тебе нравится.       Чудом он не запнулся, учитывая, как бесконтрольно тряслась нижняя губа. Принц спешно прошёлся рукой по рту и горлу прежде, чем решить деть руки куда-нибудь ещё.       — Который? Мне много сладостей нравится, — спросила сёгун Райден и затянула его в крепкие объятия.       — Трёхцветный данго, мама.       Куникудзуши готов поклясться, что слышал, как дыхание Электро Архонта на секунду приостановилось, а комфортные объятия сжались. Впрочем, он не уверен.       В мгновение ока его встретил мелодичный, сладкий смех. Затем мама поцеловала его в лоб и прижалась ближе. Кажется, её лицо прояснилось. Прежнее напряжение ушло.       Розовощёкая, она будто сияла. Не от злости, стыда или чего-либо ещё.       Оказывается, сёгун Райден умеет быть весёлой.       — Данго, а? — она перенесла сына на свои колени, плюхая того на свои бёдра, что заставило легкий "уф" слететь с её губ. — Тогда я принесу тебе лучший трёхцветный данго в Инадзуме.       Мечтательность засияла в глубине красивых глаз Куникудзуши, — Правда?       И без того широко разинутый рот раскрылся ещё больше, что его мама нашла смешным и снова засмеялась.       — Правда. Когда тебе полегчает, я закачу тебе целую пирушку из десертов. С данго в главных блюдах, конечно же, — пообещала она.       — Спасибо.       — Для тебя, мой дражайший сын, что угодно.       Губы Куникудзуши украсила восторженная улыбка, а сам он внезапно нашёл себя в море волнения. Тем временем Электро Архонт положила подбородок на его изящное плечо.       Её непоколебимая хватка сжалась пуще прежнего. Чужое возбуждение не оставило её без внимания, утянув с собой в то же море, что и сына. Оказалось, Куникудзуши приводило в восторг что-то столь низкое, как десерт.       Высказываемое им счастье действовало подобно магниту.       Глаза напоминали два месяца. Ярко блистающие синим радужки походили на инадзумские аметисты. Нет. Они сияли куда ярче этих обычных кусков руды.       Словно сияние фиолетовых светлячков. Маленьких, хрупких, и тем не менее таких красивых. Она надеялась, что сможет защитить столь драгоценный свет.       И всё благодаря простому данго. Сёгуну Райден хотелось плакать.       Прошлое счастье медленно угасало по мере того, как она смотрела на чужую эйфорию. В последнее время её голову забивали назойливые мысли. Да так громко, что тут же хотелось их прогнать. К её огорчению, они не уходили.       Уголки губ упали, превращаясь в ровную линию. Она выглядела ошеломлённо.       Её сын так просто обрадовался обещанию о данго.       То был обычный десерт. Если он попросит её о чем-либо, она без вопросов даст ему это. Но вместо этого обещания переросли в правило.       Куникудзуши держал от неё секреты. Опасные секреты.       Что озадачили и ошеломили её в момент нахождения. Ей хотелось сжечь те письма при помощи электро. Поражать молнией до состояния пыли.       Будто их никогда не существовало. Будто Куникудзуши никогда их не получал и не прятал. Осознание действий сына всё ещё било по ней.       — А тебя легко удовлетворить, — прошептала она в сыновье кимоно.       Ещё ей хотелось поругаться. Она уже поступила так однажды, когда Куникудзуши спал.       — Ты что-то сказала?       Электро Архонт дрогнула, — Ничего важного, просто мысли вслух.       Он не поверил ей. Даже если кивнул в ответ, в его глазах виднелся проблеск сомнения. Тот блеск ушёл.       Когда она увидела, что улыбка пропала, она не могла сдержаться от того, чтобы расширить глаза. Ранее Куникудзуши был так счастлив, а теперь отвернулся от неё по неведомой причине. Её сын слишком изменчивый, даже для неё.       Она с трудом понимала его.       И всё ещё, несмотря на всё это...       — Я ещё хочу попробовать ягодный мидзу мандзю, — он слабо кашлянул и зарылся в мамины сильные руки.       — Не напрягай свой голос слишком сильно. Я скуплю тебе лучший ягодный мидзу мандзю во всём Наруками, — смягчилась сёгун Райден. Её небольшой нагоняй не нёс особой угрозы, ведь она смотрела на Куникудзуши с такой любовью.       Даже после всего потрясения, смятения и злости, Электро Архонт всё ещё была тут, расчёсывала длинные синие локоны и шептала сладкую бессмыслицу в чувствительные уши.       Её сын — нежная душа.       Нежнее щебечущих в рассвет зябликов. Маленьких и нежных по натуре. Изящные существа с мягчайшими перьями, но к несчастью добыча для многих.       Куникудзуши слегка улыбнулся, — Мама, а что тебе больше нравится: данго или мидзу мандзю?       — Определённо данго, — не моргнув и глазом, ответила Электро Архонт. — Они оба сладкие и вкусные, но данго имеет такую вязкую и нежную текстуру.       — Не могу дождаться.       — Когда тебе полегчает. Так что отдыхай и восстанавливайся.       Мимолётный поцелуй отпечатался на теперь аккуратно заплетённых мамой волосах. Пока он летал в облаках, сёгун Райден успела стащить гребень и приняться за плетение косы.       Прошло время с тех пор, как он в последний раз носил привычную косу. Из-за текущего слабого состояния, для него было слишком трудно даже заплести волосы, что уж там о косах.       Где-то спустя час Куникудзуши обнаружил, что пялится в собственное, высокое и гордое отражение в зеркале. Мама перетащила его достаточно близко, чтобы не пришлось вставать лишь из-за потребности проверить свой внешний вид.       Коса вышла красивой. Он поражался работой сёгуна Райден. Теперь их волосы идентичны, если не считать цвет.       Её — величественно фиолетовые, само воплощение благородства. Каждая причёска получалась идеальной, ни волоска не лежало не на своём месте. В то время как его имели более бледный оттенок синего, и ужасно блестели даже под лунным светом. Разница, пусть и маленькая, но заметная.       Он не мог заставить себя тронуть волосы, страшась, что разрушит такую милую работу. Она не должна так напрасно встретить свой конец.       — Потрясающе, — искренне сказал Куникудзуши, на что мама радостно кивнула.       — Я рада, что тебе понравилось, — сказала она с удовлетворённой улыбкой.       Одним махом Куникудзуши оказался в центре материнского тепла. Сёгун Райден постаралась не взъерошить его волосы, увидев, как тому понравилось, посему клала подбородок на чужую макушку очень аккуратно.       Её сын бесспорно красив. На секунду ей подумалось, что тот даже напоминал Макото.

∘₊✧──────✧₊∘

      С ней Макото всегда была мягка.       Несгибаемая аура понимания и спокойствия вилась вокруг неё. Она, встречаясь даже с самыми холодными сердцами, находила способ растопить их. Добрый и ласковый бог.       Что бы то ни было, она видела красоту во всём. Даже в поле боя, несмотря на ненавистные жестокие меры.       Война жестока и непростительна. Сплошное кровопролитие. Поле гниющих трупов, окружённых плачем и криками невинных. В войне не было ничего красивого.       Сёгун Райден прекрасно это знала.       Всё таки это она занималась кровавыми вопросами Инадзумы. В то время как её сестра отвечала за дела более общего характера. Вид бойни не являлся для неё новинкой.       Она ничего не чувствовала по этому поводу. Война никогда не прекрасна.       После каждого боя Макото приходила к ней. Беспокойство проглядывалось в её чертах лица, когда она заботилась о её ранах, даже если знала, что скоро они заживут благодаря божественному происхождению. Порезы и шрамы легко пропадали.       Когда она заканчивала обследование, она заправляла цветок ей за ухо. Ярко красный цветок, распускающийся только на кровавых поприщах. Говорили, что чем больше крови пролилось, тем очаровательнее он вырастет. Весьма зловещее растение.       Тем не менее, каждый раз Макото украшала её волосы им.       — Это ликорис, — с восхищением тихо сказала она.       Она называла их красотой войны.       В войне не должно быть красоты. Бесполезная смерть не красива. Намеренное прекращение чужой жизни не красиво.       Впрочем, Макото видела красоту во всём. Даже в войне.       Эи не понимала свою сестру. Как она может вплетать в её волосы столь мрачные цветы и звать их красивыми? Все её слова искренны, что заставляло её верить каждой строке её речи.       — Красота войны? Как так? — однажды спросила она, вернувшись с битвы.       Та проходила на отмели Надзути — изуродованном войной берегу. Она сидела на песку со своей сестрой, скрывающей их от солнца вагасой.       — Они - это доказательство, Эи, — расплывчато ответила Макото, что заставило сёгуна Райден свести брови.       — Доказательство?       Кроваво-красный ликорис опять нашёл свой путь к её уху.       Нежная рука сестры слегка потёрла цветок и накрыла её щёку, — Доказательство, что среди смерти и страданий может расцвести что-то столь красивое. Словно надежда.       Надежда.       Сёгун Райден не знала такого слова. Жестокость не нуждалась в надежде. Сражения чаще всего состояли из "убей или будь убитым". Здесь важны только навыки и уверенность, не надежда.       — Не понимаю, — она уставилась на смеющуюся сестру.       — Это нормально. Ты не должна понимать это сейчас, — сказала Макото с терпеливой улыбкой. — Однажды ты поймешь. Нет нужды торопиться.       Сёгун Райден вздохнула. Её сестра всегда такая снисходительная. И ведь не только с ней, нет, со всеми.       Макото была добрым и ласковым богом.       В отличии от неё — менее мягкой и более отстранённой. Сёгун Райден холодна и чужа своим подданным, беспощадно стремясь к врагам. Как Архонт она совсем не как сестра.       Она ни в чём не видела красоты. Всё мрачно.       Её сестра, противореча всему, чему только возможно, увидела красоту в войне, когда она видела только отвратную сторону. Только ужасные и неприятные детали.       Звенящие друг об друга орудия. Проткнутые и окровавленные тела. Алый, заполнивший не только броню, но и землю.       Для неё война — уродство.       Всё, что она потеряла, она потеряла на войне. Её друзья погибли в битве с ней плечом к плечу. Её сестру убили за мягкотелость. За то, что она мирный бог без капли мужества.       Всех их она потеряла в мрачной сущности войны.       Потеряв всё, сёгун Райден пролила ливни и тайфуны на Инадзуму, разрушая всё на своём пути. Она громко рыдала, слёзы её напоминали дождь, а сопение превращалось в оглушительный шторм. Все поля битв, на которых она когда-то сражалась, смыло водой.       Некогда цветущее поле ликорисов оказалось разрушено. Она самостоятельно стёрла его.       Единственную красоту войны, выкорчеванную и забытую.       Она потеряла всё и больше не хотела видеть и щепотки красоты в войне, укравшей у неё все дорогие ей жизни. Печаль долго тяготила её.       Память о улыбке Макото, её прекрасном смехе, приводила сёгуна Райден в, по ощущениям, бесконечную скорбь. По факту, даже по сей день она тосковала. Временами она оглядывала Тэнсюкаку и чувствовала меланхоличную ностальгию.       Было сложно понять, что некогда пережитые моменты больше никогда не пережить вновь.       То, как они с сестрой пили чай в долгие дни. Их тихое обсуждение инадзумских проблемах.       Моменты, когда Макото со слабой улыбкой наблюдала за её тренировками, игнорируя собственную миролюбивую натуру. Её губы выдавали одни комплименты, восхваляющие искусство меча сёгуна Райден, восхищающиеся Мусо но Хитати.       Всё это в прошлом.       Дискуссии о городе не вернуть. Теперь её сердце — лишь полый камень. Холодный и бесчувственный.       Ушли дни, когда они общались с народом. Ушёл восторг от каждого праздника, каждого фейерверка над островом Амакане.       Теперь никто не стоял сзади неё и не видел красоту в повседневности. Некому смотреть на войну и видеть надежду. Больше некому собирать ликорисы и вплетать в её волосы.       Особенно после того, как она уничтожила все ликорисы до последнего.       Макото больше нет. И она до сих пор не могла это принять. Ей нужно ещё поскорбить.       Затем, среди всей её боли, появился Куникудзуши.       Она внезапно заимела сына. Божественного ребёнка, родившегося из печали. Того, чьё тело было изящнейшим из всех, что ей приходилось видеть.       Не желая повторять прошлый опыт, она спрятала сына. В четырёх стенах Тэнсюкаку он провёл всю жизнь. Это решение подверглось критике со стороны Яэ Мико.       Кицунэ просто не понимала. Она никогда не теряла свою семью, своё всё.       Яэ Мико не переживала потерь. Она не теряла друзей и сестру, не чуть не теряла сына сразу после рождения. Не жила горечью, её сердце не разбивалось.       Она никогда не поймёт всю радость от первого стука сыновьего сердца. Никогда не прольёт столько же слёз, обнимая маленькое, хрупкое тельце.       Её сын жив — хотелось закричать. Эмоции от того, что она не осталась одна, захлёстывали её.       Яэ Мико не проходила ни через что из этого.       Губы сёгуна Райден бормотали обещания, услышав первый плач младенца Куникудзуши. То было обещание о безопасности. Что она будет защищать его несмотря ни на что. Что сделает то, что не смогла для Макото.       Пока она жива, она будет защищать своего малыша. Хранить эти невинные синие глаза, смотрящие на неё с уважением. Прямо как её сестра.       Как же Куникудзуши напоминал её сестру.       Одинаково нежны, оба могут растопить её ледяное, апатичное сердце.       Хотя Макото была нежна благодаря своей миролюбивости, а Куникудзуши просто не видел другой стороны. Он был таким слабым и изящным, и тем не менее прекрасным.       — Мама, — однажды позвал десятилетний Куникудзуши.       — Да, Куникудзуши? Ты что-то хочешь мне рассказать? — Электро Архонт помогла сыну забраться на её колени. Он правда очень старался сделать это сам, но был слишком маленьким.       Он одарил свою маму яркой улыбкой. Та улыбнулась в ответ и пригладила его взъерошенные волосы.       Какой милый.       — Мне просто интересно, — он положил свои маленькие ручки в её.       На что она тихо усмехнулась, — О чём?       — О тёте Макото.       Оу.       Оу.       Ладно. Ладно.       Её сына интересовала её сестра. Ничего такого. Всё таки они семья. Даже если Макото больше не с ними. Даже если Куникудзуши никогда её не видел.       Это в порядке вещей. Он имеет право знать о тёте. Особенно если ему любопытно.       Он не желал зла. Никогда. Всё хорошо.       Нижняя губа затряслась. Она вздохнула и ласково погладила голову сына. Его глаза наполнял интерес, она не могла осадить его. Так что она рассказала ему о Макото. Прошептала истории о их прошлом.       Она легко могла вспомнить сострадающую натуру Макото. Её нежные объятия и дружественный тон. Сёгун Райден рассказывала ему, что будто он полюбит её в первую же встречу.       — Ей бы хотелось выкроить время чтобы пить с тобой чай каждый день, — сказала сёгун Райден.       — А с тобой она пьёт? — Куникудзуши склонил голову.       — Да, — без заминок ответила она. — Обычно, даже если она загружена работой, она находит на меня время.       Внезапно Куникудзуши прижался ближе.       — Хочу встретиться с ней.       — Я тоже.       Как жаль, что Куникудзуши никогда не сможет лично узнать тётю. Единственным человеком, от которого он мог о ней узнать, была она.       Макото ушла слишком рано. Каждый день сёгун Райден скорбила по её уходу. Однако и не умри её сестра, её сын из скорби бы никогда не родился.       Его нежная душа вышла из её темнейших дней. Без этого опыта Куникудзуши бы никогда не родился.       Только один из них мог существовать с ней.       Пока она тонула в мыслях, Куникудзуши дёрнул её за рукав и спросил: — Мама, попьёшь со мной чай?       Электро Архонта застали врасплох. На секунду она застыла, а затем крепко обняла сына, что в ответ шокировано раскрыл рот.       — Конечно попью, — ответила она, пытаясь сдержать реку слёз.       Он такой милый.       На следующий день они с трудом попили чай. Впрочем, причина тому не была печальной или серьезной. Просто Куникудзуши не понравился земляной вкус её любимых чаёв. Как бы то ни было, это не волновало сёгуна Райден.       Был даже короткий момент, когда он пригласил её пить с ним чай каждый день, даже если ненавидел его вкус и морщился от запаха в детстве. Это даже делало его милее.       Всё только потому, что он заметил, как она скучала по Макото и хотел осчастливить маму воспоминаниями о сестре.       Он пытался ради неё.       Куникудзуши — её гордость и радость. Последняя надежда в мрачном мире.       Он — её ликорис. Надежда, расцвётшая среди смерти и страданий.

∘₊✧──────✧₊∘

      Под бледным светом луны Казуха, задыхаясь, бежал.       В его руке истекал кровью меч, пачкая жидкостью одежду.       Чья это кровь, его или врага, он уже не различал — глаза уже в конец замылились. Однако кимоно точно залито алым.       Резкий и очень знакомый металлический запах крови бил в нос.       Для самурая раны и шрамы привычны. Так что с шипением открытых ран и тем, что следовало после, он закадычные друзья. Меч точно приласкает его кожу, если он не будет осторожен.       Во рту даже присутствовал чёткий солёный привкус. Нижняя губа разодрана — понял он.       Неважно. Он не мог остановится. Он обязан бежать.       Копья у шеи ещё не хватало.       Если он хоть на секунду замедлится, навряд ли избежит этого самого заветного копья. А ведь тот, к его несчастью, был очень близко. Его чувства не так остры, как обычно. Возможно из-за усталости после столь длительного бега.       Быть в погоне не весело. Он истощён и хотел отдохнуть, но не мог.       Комиссия Тэнрё была близко. Слишком близко.       Он не мог сбавить темп. Если сбавит, его тут же поймают. А это далеко от идеала. Потому он не должен дать себя поймать.       — Всемогущая сёгун приказала схватить Каэдэхару Казуху.       Те слова, то объявление до сих пор звенели в его черепной коробке. Они взволновали его, побудив тут же схватиться за меч и побежать. Широкоглазые взгляды его клана, его отца, остались проигнорированы. Он просто сбежал.       Никакого объяснения. Просто взял меч с касой и ушёл.       Прежде, чем у него вышло покинуть город, парочку солдатов догнали его. Из за них его меч окропился кровью. Парочку старых ран открылись и появились новые.       Впрочем, после того, как он покинул город, никто так и не подобрался к нему. Он быстр и лёгок в плане экипировки, так что в скорости явно выигрывал.       Всем, что он слышал, был свист стрел.       Столь длительный бег ошеломил тело. Ляжки болели, икры горели, но он не обращал на боль никакого внимания. Даже свежеиспечённые раны от зубчатых камней и острых ветвей не удостоились внимания.       Он позаботится о них когда окажется в безопасности. Когда солдаты на хвосте прекратят преследование. Рано или поздно они успокоятся.       Он должен быть достаточно безбашенным и живучим.       Рваное пыхтение покидало его. Пот струился по лицу, охлаждаясь ветром. Волосы он заплёл, так что они не мешали.       Казуха продолжал бежать. Несмотря на размывающийся свет его Глаза Бога и трясущиеся пальцы, он не останавливался. Даже когда слёзы запеленали глаза, он продолжал. Некогда восхитительное возбуждение от бега изнуряло.       Наконец, спустя бездна знает сколько времени, преследовавшие его голоса затихли. В тот момент он прятался на дереве. Преследователи сдались. На время, но всё же.       Они скоро вернутся, он знал.       Посему Казуха не ликовал. Он наблюдал, как силуэты преследователей исчезали один за другим. В итоге он остался один.       Тогда он прижался спиной к высокой аралии, опустился и сел на тонкую ветку. Осознание дрожью прошлось по спине.       Наконец. Спустя столько времени.       Он наконец мог отдохнуть. Ненадолго, да, но Казухе больше не хотелось об этом думать.       Его мысли целиком заняла возможность остановиться и посидеть.       Слёзы разочарования наконец скатились по его щекам. Он позволил себе разрыдаться. Здесь, в лесу вечной ночи, Казуха тихо заплакал.       Меч вернулся в ножны. Повязки на руках пропитались кровью и слезами.       Погоня длилась долго и утомительно. Всё, на что он был способен — прижать пальцы к ляжкам. Тихое шипение вылетело из него в ответ на боль. Вся игнорируемая пульсация и боль усилилась в разы.       — Угх..! — вздрогнул Казуха, облизывая нижнюю губу.       Солдаты правда его отделали. Он сузил глаза и рвано выдохнул.       Множество порезов расчерчивали руки. Некоторые — привычные шрамы. И ещё больше меток прибавилось в его большое семейство. Жизнь особенно любила "целовать" его в предплечья и торс.       Горький смешок покинул его.       Неважно. Возможность получить новые шрамы неважна. Сколько лет назад его кожа была безупречной? Гладкой и нетронутой?       Следы многих лет труда. Борьба, которую он проживал в тренировках. Все они проявлялись на его теле. Он не то чтобы гордился ими, но и не ненавидел.              Казуха, стоная и ворча, принялся медленно оценивать полученные ранения. А ещё массажировать умирающие ноги.       Красный тяжело запачкал одежду и меч. Впрочем, даже если у него было кровотечение, Казуха не потерял много крови. Все раны оказались маленькими и поверхностными. Ни одной действительно проблемной или смертельной.       Так, детские ссадины.       Каса, которую он взял с собой, прилегла на его колени. Он лениво, но всё же осторожно осмотрелся.       Те солдаты могли объявиться прямо сейчас, не стоит расслабляться. Сама Электро Архонт приказала поймать его. Эта погоня не оставит от него и крошки.       Ещё одно тихое шипение сорвалось с его губ, стоило слегка задеть открытую рану. Он не взял никаких повязок. Идиот.       Хотя он спешил.       У него просто не было времени на бинты. Даже никакой сумки не подобрал. Ну хоть от голода и жажды не умрёт, с его-то связью с природой.       Природа спрячет его. Она всегда была мила с ним.       Зашуршали листья. Прохладный ветерок подул на дерево, на котором он отдыхал. Словно уговаривая прилечь.       — Ладно, ладно, — сквозь потрескавшиеся кровавые губы прокрехтел Казуха, — я вздремну.       Поспит часик-два. Этого должно быть достаточно, чтобы восстановить хотя бы часть потерянной энергии. Казуха откинул голову, оголяя шею.       С последним тяжёлым вздохом, он закрыл глаза.       С годами общения с природой его чувства обострились. Он сможет учуять малейший звук ходьбы, каким бы уставшим ни был.       Разлёгшись на ветке в попытке уснуть, он задумался. В голову так и лезли сегодняшние события, в которых его жизнь скатилась в хаос.       Электро Архонт приказала поймать его. Что он не ожидал даже через миллионы лет.       Впрочем, он догадывался почему.       Почему Всемогущая сёгун охотится за ним.       Он не думал об этом, когда был смертельно уставшим. Может утром или когда проснулся после мимолётной дрёмы.       И он всё ещё не пожалел о содеянном. Глубоко внутри Казуха знал, что сёгун Райден знала о их встрече. Может и о письмах знала. Это не точно, но вероятность высока.       Зачем же ещё приказывать поймать его?       Он не совершал преступлений, достойных её внимания. Обычно подобными арестами занималась комиссия Тэнрё. Когда дело доходило до мелких нарушителей закона, она никогда не отдавала приказы.       Она, должно быть, читала письма. От этой мысли Казуха затрясся.       Теперь сёгун Райден ненавидит его. Её ярость походила на жестокий шторм, как тот, что в последнее время сокрушал Инадзуму. Жестокий и беспощадный.       Воспоминания о его встрече с принцем всплыли в черепной коробке. Королевские кровавые губы и красота его сверкающих глаз. Как изящная рука крепко сжимала его собственную, когда он попытался позвать на помощь.       Если выяснилось, что они контактировали в тот день, его гибель неминуема. Было ясно, что сёгун очень защищала своего сына. Принц, который знал обо всём, был ребёнком каких поискать. Он помогал ему стоять перед лицом смерти.       Те письма, которые он отправлял одинокому принцу — благодарность. Подтверждение, что он всё ещё намеревается сдержать обещание.       Верность, что разожглась мелким свечным огоньком с тех самых пор, когда он впервые увидел его прекрасное лицо. Этот огонь ярчаял и усиливался по мере общения. Как же он пылал, когда его погладили по щеке. То был пышущий жар, сравнимый с силой Пиро Глаза Бога.       Казуху легко опьянить до беспамятства.       Он внезапно вернулся к тем письмам.       Сейчас будет сложно послать ещё одно письмо. А ещё он уже несколько дней не видел своего кошачьего друга. Всё вдруг стало ещё запутаннее.       Раздражённый вздох вылетел из него.       Неважно. Он подумает об этом позже.       В эту ночь наконец поспал. Снились ему туманные сны, а тело горело в агонии.       Бледный лунный свет, некогда освещающий его фигуру, теперь покрыл тонкие ветви и листья. Ни капли не упало с неба, ни облачка не потемнело. То была одна из тех немногих ночей, в которую Инадзуму не топил дождь.       А такие события становились настолько редкими, что пора бы отмечать со всеми почестями. Последние пару дней Наруками переживал настоящий потоп. Некоторые деревья всё ещё были сырыми, хоть шторм и улёгся. Реки повылезали из русл, некоторые растения затопило.       Грязь заменила твёрдую почву. Грязная вода была повсюду. Всё это — результаты многих жестоких бурь.       Казухе удавалось мирно поспать.       До тех пор, пока не... Тук. Тук. Тук.        То был едва слышный стук. Другие люди бы даже не услышали.       Но Казуха — не другие. Однако даже у него не сразу вышло, слишком устал. Впрочем, когда у него вышло, он тут же открыл глаза.       Его яркий кровоцветный взор засиял под голубым блеском здешней флоры. Он кинул быстрый, сонный взгляд в сторону звука.       Самурай напрягся.       Листья ближайших деревьев и кустов зашумели вместо с хлюпаньем шагов по грязи. Все звуки — от стекающей росы, тихого свиста животных, до даже шуршания одежды — стали чётче, заставляя его схватиться за рукоять клинка.       Высок шанс, что поблизости солдат. Казуха не стеснялся своего меча. Даже уставший, он всё ещё мог сражаться.       Шаги приближались. Едва различимый стук становился громче и громче. Самурай, приготовившись, сжал меч.       На минуту он задержал дыхание. Позиция сменилась, клинок окончательно обнажился.       — Успокойся, — сказал знакомый голос, стоило нежданному человеку объявиться на горизонте.       Казуха, измученно и где-то параноидально, вздохнул: — Это ты.       Шаги принадлежали не солдату, а его другу.       Беспокойство так и топило глаза друга, словно инадзумские ливни. Кажется, ему тоже пришлось несладко. Обычно аккуратно завязанные белые волосы были распущенны и растрёпаны. Одежда грязная, не лучше его.       — Я искал тебя. Снаружи всё ещё много солдатов, но они не решаются войти в лес Тиндзю, — рассказал его друг, забиравшись на дерево Казухи.       — Неудивительно, — раздражённо заговорил Казуха, — все думают что это место проклято.       — И ты всё таки спрятался здесь.       Нежное касание невесомо прошлось по порезу на его щеке, — Проклято или нет, природа защитит меня.       Он устало закрыл глаза и прильнул к другу, что был достаточно добрым, что подставить плечо. Сонный зевок вырвался из него, пока его руки досконально проверяли.       После того, как его разбудили посреди сна, Казуха опять хотел спать. Ранняя тревога ушла благодаря присутствию друга.       Может, теперь он сможет подремать подольше.       — Ты грязный, — отметил друг.       — Я знаю, — он чувствовал себя грязнулей.       Грязь и засохшая кровь застряла под его ногтями. Хотелось вычистить их, как и выстирать одежду. Его шарф, хакаму, кимоно, всё грязное.       Даже хаори, который он держал близко к телу. Хотя кровь на нём не была так заметна из-за тёмного цвета.       Ещё один зевок слетел с его губ.       Друг погладил его по голове, — Иди спи. Я посторожу.       Очевидно, в голове друга мелькало много вопросов. Большинство о абсурдной ситуации, в которую он ввязался. Почему Электро Архонт приказала поймать его по непонятным причинам.       Всё таки объявили только приказ, не причину.       Слухи быстро доходили до его друга. Тот очень о нём беспокоился и вместе с тем путался, прекрасно зная что Казуха не нарушал закон. Тем более настолько сильно, чтобы задеть Архонта.       Но всё же, пока что вопросы остались без ответа.       Казуха определённо устал. Ему нужно много отдыхать.       Посему он позволил измученному самураю спать без задних ног.       — Разбуди меня через час... — пробормотал Казуха.       — Хорошо, разбужу. А теперь отдыхай.       В эту ночь, с момента побега, Казуха впервые ощутил лёгкость. За его спиной наблюдал друг, стараясь не разбудить чувствительного самурая.       Завязав растрёпанные волосы, он больше не двигался. Казуха же успел оплести одну из его рук.       Конечность потянуло, но он не обращал на это внимания.       Прохладный успокаивающий ветерок обдувал их. На ночь природа позаботилась об их безопасности.