I let you down, It`s so easy, I feel dirty
I love you completely, you complete me
It`s a simple kind of story
Lover`s quarrel, Lover`s bat
At it again, oh, at it again/
Я подвел тебя, это так легко, я чувствую себя грязным.
Я люблю тебя полностью, ты дополняешь меня.
Это простая история.
Любовная ссора, любовная летучая мышь.
Снова, о, снова...
Completely - Allan Rayman
Илья очень редко когда просыпался с кем-то. После Веры так почти никогда. Если же ему удавалось кого-то выцепить на ночь другую, то он не оставался на завтрак, а сразу собирал шмотки и уходил, пусть даже глубокой ночью. И от случайных партнёров просил того же. Третьяков просто не видел в этом смысла. Они пришли в квартиру с одной единственной целью, они её выполнили, зачем продолжать друг другу глаза мозолить? Поэтому почти всю ночь чувствовать на себе чужие руки было непривычно и странно, но жутко приятно. Макс время от времени ворочался, забавно хмурясь во сне, то отворачиваясь, то вновь повернувшись к Илье и обняв поперек груди, прижимая к себе как плюшевую игрушку. Хирург улыбался, кончиками пальцев осторожно водя по чужому крепкому бицепсу, стараясь не потревожить сон вновь. Сам он не мог уснуть практически до утра. В голове вертелись то смытые в канализацию таблетки, то горячая ночь, после которой комната до сих пор пахла сексом, то грядущий диалог с Шустовым и так по кругу. Что сказать Максиму травматолог не понимал. Очевидно, мужчина сразу подумает, что врач был с ним только ради достижения своей цели, но после всего произошедшего у него проснулась совесть и он решил во всем сознаться. Илья просто надеялся, что Макс не сожжёт его на месте. Но будущий диалог он так и не продумал. Да и смысл, если всё равно все диалоги идут не так, как в твоей голове? Чуть позже, когда уснуть всё же получилось, Третьяков чувствовал, как сначала теплые ладони гладят по предплечью, а потом его аккуратно целуют в висок, осторожно выпуская из объятий, чтоб не разбудить. Илья тут же начал ворочаться и нарочито сильно прикрывать глаза, в попытке снова провалиться в сон, хотя бы не глубокий. И у него получилось. Окончательно отодрать себя от подушки удалось в десять с чем-то утра, когда солнце уже беспощадно освещало комнату. Шустова рядом не оказалось. Мужчина принялся тереть лицо ладонями, шумно выдыхая. Было страшно. Он помнил, как вчера Макс обещал сжечь каждого, кто причинит ему вред, но где гарантия, что теперь он захочет сжечь своих врагов, а не самого Илью? Думать об этом не хотелось. Но он всё равно думал, подставляя лицо под холодные струи воды. Тянуть больше не было смысла, иначе он сойдёт с ума или умрёт от того, как сильно ком тревоги и страха давит на внутренние органы. Перекрыв кран, он посмотрел в зеркало над раковиной. Теперь он не такой свежий и бодрый, но всё еще врач первой категории. Смешно. После спускается на первый этаж, еще на лестнице слыша разговоры и смех. На этаже сидят Рома, Сережа, сам Макс, и как неожиданно, Пётр и Алексей Палыч. Макс сидел на подлокотнике дивана, хотя на нём оставалось достаточно места, и пил то ли чай, то ли кофе, в этом потоке запахов было не разобрать. Завидев врача, вся компания в разнобой поздоровалась, обращая на него своё внимание. Илья неразборчиво пробубнил что-то в ответ, ловя на себе ехидный взгляд Зотова, словно тот догадывается, чем они занимались с Шустовым ночью и что стало причиной его помятого вида. — Доброе утро. Завтракать будешь? Могу кофе сделать. — Приветливо улыбнулся Шустов, чуть приподнимая голову и смотря снизу вверх. На нём была светлая однотонная футболка и спортивные штаны. Так по-домашнему, непривычно. Илья подошёл ближе к пожарному, встав почти вплотную, и сразу почувствовал чужую ладонь, обнимающую за талию. Макса, видимо, абсолютно не смущало присутствие других людей и он не стеснялся проявлять свою нежность. Хотя, учитывая степень его отношений с основным костяком, навряд ли для многих было секретом, что Шустов влюблён. А даже если они и не знали, видимо, кудрявый не посчитал нужным скрывать изменившийся статус их отношений. Третьяков же, немного смущённый таким порывом, но яростно его не показывающий, положил руку ему на плечо, чем тут же вызвал тёплую улыбку. Он забыл, что Шустов может так улыбаться. Хотя нет, такое забыть не возможно. Правильнее сказать, что он давно не видел такой улыбки. Конечно, Макс тот ещё улыбака, у которого постоянно уголки рта приподняты в легкой полуулыбке, показывая очаровательные ямочки на щеках. Он улыбается, когда ему комфортно, когда он рад, когда счастлив, когда шутит и даже когда стебётся. У него для каждого случая есть своя особенная ухмылочка, хирург понял это ещё тогда, когда мужчина был его пациентом. Но он давно не видел Максима таким довольным, таким счастливым. Его серые глаза были наполнены нежностью, заботой и простой человеческой радостью. Он действительно был похож на влюблённого сумасшедшего. У Третьякова сжалось сердце. В голове вертелось что-то вроде: «Пожалуйста, улыбайся так всегда, я на всё готов ради твоей улыбки. Я даже готов простить тебе поджоги, наркоторговлю и убийства, только светись». Илья даже испугался такому приступу щемящей, давно забытой нежности. Такого не было ни с одним его случайным партнёром, ни с университетским ухожором, и даже с Верой. Если бы раньше ему сказали, что он по уши влюбится в мафиозника, он бы сказал, что не настолько отбитый. Поддавшись нахлынувшей заразительной радости, хирург поправил ворот чужой футболки, улыбнувшись слегка. — На счёт еды не уверен, а вот от кофе не отказался бы. Макс глянул на него так, словно хотел накинуться с расспросами о питании и его рационе, но в последний момент передумал, убрал руку и молча поплёлся на кухню, напоследок спросив про сахар, молоко и что-то ещё, Илья не особо слушал. Зато с расспросами накинулся Зотов, тут же пытаясь доказать доктору о важности утреннего приёма пищи. Соколов, справедливо заметив, что Третьяков врач и сам прекрасно знает, что делать, заставил парня замолчать. Травматолог был благодарен. Присев на место Макса, он как бы невзначай поинтересовался причиной раннего общего сбора. Оказалось, Сережа, Рома и Алексей тут живут, а Пётр оставался на ночь. Илья этих подробностей не знал, а после того, как вернулся Шустов и передал ему кофе, вообще не вникал в последующий разговор, но пару раз ловил, как казалось, ревностные взгляды Ильина. Кофе был вкусным, но в глотку абсолютно не лез - из под спокойствия, нежности и расслабленности наружу лез тот самый ком тревоги, от которого подкашивались ноги в душевой. Третьяков старательно изображал вовлеченность в диалог, а в голове вновь крутил возможные исходы разговора с пожарным. Порой, искоса глядя на довольного мужчину, в голову лезли мысли о том, чтобы не говорить ничего сейчас, так сильно не хотелось рушить эту идиллию, когда они наконец со всем разобрались и у них всё хорошо. К тому же, время ещё было. Но с другой стороны, где гарантия, что «Джунгли» не начнут действовать раньше отданного времени? Нет, с этим нужно заканчивать как можно раньше, не только чтобы снять этот груз с души, но и чтобы спасти чью-то жизнь, и возможно не одну. Так и не допив напиток (из-за беспокойства начало появляться чувство тошноты), Илья потянулся к хихикающему Шустову, касаясь плеча и привлекая внимание, тихо проговорил: — Можно тебя на минуту? Пару секунд было видно его замешательство, но расслабленная полуулыбка тут же вернулась на его лицо, чтобы не выдавать свою настороженность другим. Всё же, Шустов великолепно притворялся. Поставив стакан на стол, хирург пошел в сторону лестницы, намереваясь отвести мужчину в комнату. И ему не нужно было оборачиваться, чтобы убедиться, что кудрявый пошёл за ним - он чувствовал. Оказавшись в комнате, Илья остался стоять спиной к двери, желая таким образом отдалить грядущий диалог. Но когда он услышал закрывающуюся дверь, то тут же почувствовал острую необходимость глубоко дышать, словно его грудную клетку сжимают и привычного количества воздуха не хватает. Он держал руки в карманах, стараясь не выдавать свою напряжённость, и пытался дышать. Но эти попытки были разбиты окончательно, стоило Максу обнять со спины, прижимая к крепкой груди, и положить голову ему на плечу. — Что у тебя случилось? Неожиданно Третьякову захотелось разрыдаться. От проявления чужой нежности и заботы, от жгучего стыда, от страха, от ощущения что он - сволочь последняя, от того, что всё произошедшее за это лето - неправильное и самое лучшее что могло быть одновременно. Казалось, он даже забыл, что такое плакать всерьёз. Конечно, он мог всплакнуть во время попойки с Серёгой, как это было, например, после развода с Верой, но то было исключительно под действием алкоголя и больше от мимолётной грусти и задетого эго. А тут хотелось плакать в надежде, что так хоть чуть-чуть отпустит и ничего не будет давить. Не позволив себе дать слабину, хотя максовы поцелуи в висок и щёку очень сильно на это подбивали, он развернулся в кольце чужих рук, заглядывая в глаза напротив. Улыбки на чужих губах больше не было, в глазах - ни единого задорного огонька. Наоборот, он смотрел так серьёзно и пристально, что казалось, он всё знает, просто ждёт признания и раскаяния. И Илья действительно готов раскаяться. Более того, он и планирует это делать. Но в последних, слабых попытках оттянуть этот момент, он продолжает ломать комедию. Как раз в его стиле. — Почему ты решил, что что-то случилось? — Потому что я не слепой и не тупой. И прекрасно вижу, как ты ведёшь себя сейчас и как вёл себя вчера. И твоё увольнение тоже вызывает вопросы. Я тебя несколько недель на это подбивал, тебе хоть бы хны. А учитывая, что ты подобное отношение начальства терпел несколько лет и ничего с этим не делал, тем более странно, что решился сейчас. Всё то он знал, жук этакий. Травматологу на секунду даже стало неловко, он растерялся. Неужели Макс так сильно выучил его, чтобы предугадать его действия и различать его настроения и повадки? Да быть такого не может. Отпираться Третьяков не стал, лишь шумно выдохнул. И Шустов принял этот вздох как знак капитуляции и собственной правоты. Отстранившись от пожарного, хирург забегал глазами по комнате, ероша собственные волосы. — Даже не знаю, как сказать. — Как есть. По порядку. Макс протянул к нему руку, в попытке телесным контактом успокоить и расслабить, но мужчина отошёл ещё дальше, показывая, что не надо. Кудрявый намек понял и больше руки не распускал. И не давил - он молчал, рассматривая мечущегося хирурга, и опирался на край комода. Ещё раз выдохнув и, так и не подняв взгляд на мужчину, Илья начал. — На прошлой неделе в мою ночную смену в ординаторскую пришёл мужчина в чёрном. Он угрожал мне пистолетом и представился Александром, сказал, что он глава «Джунглей». Дал мне таблетки и сказал, что у меня есть две недели, чтобы убить тебя. Если я этого не сделаю, то он сначала убьёт меня, а потом тебя, и порушит твой бизнес. Он говорил быстро, нервно, но старался хоть как-то контролировать речь, чтобы всё это не превратилось в одно нечленораздельное месиво. Закончив монолог и прикусив губу до неприятного металлического привкуса, он наконец поднял взгляд на Шустова. Казалось, что он молчит уже целую вечность, хотя травматолог понимал, что навряд ли прошла хотя бы минута. «Господи, скажи хоть что-нибудь, пожалуйста, иначе я умру на месте!» Но Макс молчал. Он прожигал мужчину взглядом, и Илья готов поклясться, что он стал намного темнее, твёрже, но в тоже время в нём можно было прочитать удивление и смятение. Отвратительная смесь эмоций, и хирург даже не мог представить, что чувствовал в этот момент Шустов. А внутри кудрявого всё гремело, звенело и ломалось. Было ли ему страшно? Да. Злился ли он? Без сомнений. В ахуе ли он? Ещё в каком. — Почему ты молчал? — Резонно, даже не придерёшься. — Потому что боялся. У него есть мои контакты и он сказал, что узнает, если я проговорюсь. Это ты знаешь, как вести себя, когда тебя шантажируют и направляют в лоб пистолет, но нормальные люди к такому пиздецу не подготовлены! — Илья запоздало понял, что возможно зря это сказал. Что сейчас может ещё больше разозлить мужчину. Но Максим молчал, а Третьякова понесло. — И тебя я тоже боялся. Потому что ты грёбаная мафия и я вообще не понимал, как ты на это отреагируешь. Может ты подумаешь, что я был всё это время с тобой только ради того, чтобы убить, а сейчас понял что слабак и пришёл с повинной! Он сам не заметил, как перешёл почти на крик. Глаза жгло от подступающих слёз, но он держался. Нельзя реветь, нельзя. Наоборот нужно успокоиться. Но его трясло - выходило всё накопившееся напряжение. Он закрыл лицо руками, растирая чуть ли не до красноты и выдыхая через нос, пытаясь успокоиться. Он ведь знал, что связь с мафией не приведёт ни к чему хорошему. И где он теперь? Спустя минуту молчания он услышал, как Макс отлип от комода и подошёл к нему. Шершавые ладони убрали чужие руки от лица и Третьяков поднял взгляд. — Ты боишься меня?.. Илья был не готов видеть в чужом взгляде печаль, волнение и страх. Он понимал, что пожарного навряд ли обрадует такая новость, но видеть его таким несчастным было больно. Особенно понимая, что буквально пятнадцать минут назад он сидел внизу, довольный и счастливый. От вида серых внимательных глаз стало ещё хуже. Третьяков пристыженно поджал губы. — Я... я не понимал, как ты отреагируешь, потому что и моя вина тут тоже вроде как есть. И я... Какой-то частью себя я понимал, что я жертва и у тебя нет веских причин меня обвинять и злиться. Но мне было пиздец страшно, что ты подумаешь, что я тварь лицемерная и всё это время просто пытался к тебе подобраться, чтоб... А я ж, блять, не такой. Я люблю тебя до смерти, я давно себя таким нужным не чувствовал, и общаться активно мы начали ещё до того как... Он вздоргнул, почувствовав чужую ладонь на своей щеке. А потом понял, что лицо ощущается мокрым. Удивительно, он даже не понял, что плачет. Третьяков поднял взгляд на Шустова, не в силах продолжать свою тираду, и обмер. Максим смотрел на него с такой жалостью, что казалось, сейчас сам расплачется. А ещё было видно, как сильно он переживает, и что он напуган не меньше самого Ильи. — Илюш.. Кудрявый аккуратно прижал к себе, обнимая и окутывая своим запахом. Врач, не стесняясь, прижался к нему мокрой щекой. — Прости. — Илья сам не знал, за что извинялся: за ложь, за крики, за слёзы или за слова. Наверное, за всё сразу. — Господи, какой ты глупый. Ты правда подумал, что я убью тебя, потому что тебя насильно втянули в бандитские разборки? Ебанулся? — Третьяков невольно дёрнул уголками губ, чуть не растянув их в улыбке. Так забавно было слышать мат от этого мужчины. — Это я должен просить у тебя прощения за то, что это с тобой случилось. Я... Я предполагал, что такое может быть, но до последнего отгонял такие мысли. Мне следовало держать тебя ближе к себе. И твоя вина лишь в том, что ты молчал все эти дни, вместо того чтобы сразу прийти ко мне. Неужели ты думаешь, что я бы не нашёл способ, как тебя защитить? — Илья виновато шмыгнул носом. Теперь ему было ещё хуже из-за того, что его пристыдили, как ребёнка. — Мой бедный глупый мальчик... Травматолог сильнее вжался в чужую грудь, сжимая мягкую ткань на широкой спине. Гордость очень слабо кричала о том, что никакой он не мальчик, а взрослый и самодостаточный мужчина. Но разве сейчас, стоя в крепких объятиях Шустова и рыдая ему в плечо, он не выглядел, как напуганный мальчик? Макс аккуратно гладил мужчину по голове и не просил перестать рыдать, говоря какую-нибудь глупость о том, что мужчины не плачут и что он уже слишком взрослый, чтобы лить слёзы. Он просто был рядом. И теперь Третьякову хотелось рыдать от собственной тупости. А каком доверии он может говорить Максиму, если он побоялся прийти к нему с жизненно важной проблемой (которая, кстати, появилась из-за него) и попросить помощи? Очевидно, он поступил как скотина. Илье казалось, он чувствовал и слышал, как разрывается чужое сердце. От страха, волнения и обиды. Он был уверен, что пожарного задели его враньё и недосказанность. А ещё он чувствовал, как сильно его прижимают к себе, словно с ним прямо сейчас может случиться что-то плохое, что его вот-вот отберут. Травматолог, наконец найдя силы поднять взгляд и посмотреть в чужое лицо, увидел доказательтва своих мыслей - у Шустова был влажный взгляд, его глаза вернулись к прежнему оттенку и тревожно, быстро и бегло изучали чужое лицо. А ещё в них была вина. Илье даже в голову не приходило, что тот может винить себя в произошедшем, хотя это выглядело довольно логичным. Теперь хирург гладил чужую щеку с колючей щетиной, покалывающей ладонь. Шустов преданно тёрся об неё, продолжая смотреть в карие, почти чёрные глаза. — Ты ведь не думал о том, чтобы убить меня?.. — Спросил совсем тихо, словно боясь услышать ответ. Сердце Ильи в очередной раз болезненно сжалось. — Конечно нет! Во-первых, я врач и я людей спасаю, а не убиваю. Во-вторых, я бы не смог убить человека, которого люблю. Я столько от тебя бегал, потому что боялся себе признаться, что влюблён... И не хотел вновь обжечься. И боялся твоей работы, потому что чувствовал, что это опасно... И в целом, оказался прав. — В конце даже получилось выдавить что-то вроде улыбки. И Макс не очень весело, но хмыкнул в ответ. Илья говорил правду. Его действительно приводила в ужас мысль, что он умудрился влюбиться так сильно. И ему очень не хотелось вновь собирать своё сердце по кусочкам, когда ещё совсем недавно его снова чуть не разбили вдребезги. Он хотел донести это Шустову, но он никогда не был хорош в объяснении своих эмоций, особенно, когда их так много. Поразительно, сколько противоречивых чувств способен вызвать один человек. Но самое главное, что Максим его понял. Это было видно по взгляду, по тому, как расслабляются его плечи и как тихо он выдыхает. Пожарный с усилием приподнимает уголок губ в ободряющей улыбке, убирая чужую русую прядь за ухо. — Клянусь, что это был последний раз, когда тебе что-то угрожало. Я держу свои слова, а значит сожгу любого, кто посмеет причинить тебе вред. Ты веришь мне? Хирург не стал акцентировать внимание на том, насколько жутко прозвучала часть фразы, потому что уже в который раз за последние два дня он чувствует, что важен, нужен и любим. И что за него абсолютно не образно готовы убить. — Верю. Как никому в этой жизни.