Золотой час

Пересмотреть «Игру» Тихон решается спустя полгода. За окном осенние дожди сменяются зимними холодами — в самый раз под настроение. В квартире исправно работает отопление, но всё равно холодно — не снаружи, а где-то внутри. А в памяти всё ещё цветёт весна, которую они с Серёжей так ждали — и которая отняла у Тихона всё. — Не верится, что премьера уже через две недели, — Серёжа улыбался, но в глазах сквозила привычная тревога. — А вдруг фильм плохо примут? — Да ну что ты, — Тихон в ответ подпускает в голос привычный низковатый, нарочито уверенный тон. — Примут ещё лучше, чем прежний, я тебя уверяю, потом опять полгода отбоя от фанаток не будет… — Да ладно тебе! — Серёжа фыркает совсем по-лисьи. — Прости, я опять загоняюсь просто… — Ничего, — Тихон нежно гладит его по щеке, пока Горошко доверчиво кладёт голову ему на плечо. — Ты прекрасно сыграл, правда. Даже не думай иначе. Тихон не кривит душой ни разу — помнит, как Серёжа сыграл, почти прожив эту роль — в очередной раз чуть ли не до кошмаров и надрывов на душе. Тихон всё это время старался быть рядом и оберегать — чтобы ярко разгоревшееся пламя Серёжи не погасло раньше времени. И не мог не гордиться им, творящим из этого пламени что-то слепяще-прекрасное и острое, какой была улыбка его Птицы. — Ты прекрасно справился, — искренне, от чистого сердца, с широкой улыбкой на лице. — Не терпится уже посмотреть на большом экране. — Мне тоже, — Серёжа прильнул к нему ближе, утягивая в поцелуй. — А потом опять будем читать фанфики по ролям? — Только если хорошие, где мы не убиваем друг друга, — Тихон не сдержал совершенно детского хихиканья. — А так конечно. И обязательно вместе посмотрим… Тихон усмехается воспоминанию, резко туша сигарету, пока ноутбук подгружает сайт. Мог ли он подумать, что тогда им с Серёжей осталось полтора дня? На премьере многие плакали ещё до начала фильма — со сцены Тихон видел множество блестящих слезами глаз. Слёзы блестели и в глазах у Ромы, Димы и всех остальных — и только Тихону оставались один мешавший дышать ком в горле, который никак не получалось сглотнуть, и разбитое на осколки сердце, стеклянным крошевом впивавшееся во внутренности. В потерю всё ещё не верилось до конца, и горе вцеплялось в душу словно издалека — так человек не чувствует боли в шоке. Но душа уже истекала кровью — тихо, безмолвно, незаметно. — …Потеря Серёжи — тяжёлый удар для всех нас. Теперь так трудно представить без него нашу вселенную… А Тихону трудно представить без него свою жизнь. Он и не представляет — всё будущее будто оборвалось и сгинуло в бездне, оставляя только пустоту на сердце. Но об этом Тихон не скажет никому — это его, глубоко личное и больное. Сейчас слёзы сами туманят взгляд, стоит увидеть на экране Серёжу — притягательного и до остроты опасного в своей роли сходящего с ума Разумовского. И всё же он, собираясь с духом, смотрит дальше, будто видя фильм в первый раз. Да, в общем-то, так оно и было — на премьере Тихон в экран почти не смотрел, и вообще сознание периодически вылетало из реальности. Иначе он, наверное, просто тоже сошёл бы с ума от своей боли (как будто он и так не сошёл, ха). …Погрузиться в сюжет всё-таки удаётся, усмирив ненадолго сердечную боль и непрошеные воспоминания, но пустоты в груди меньше не становится — только больно царапаются в ней осколки чувств и мыслей. Его герою на экране только предстоит потерять всё — а сам Тиша уже давно потерял. И никто не виноват в этом — кроме пьяного ублюдка, подрезавшего ночное такси. Будь тот жив, Тихон бы, наверное, лично его убил — или хотя бы сделал всё, чтоб он сел далеко и надолго. А так остаётся надеяться, что где-то там существует ад, и этот ублюдок будет вечно в нём гореть. Как легко научиться ненавидеть — достаточно потерять того, кого любил. И теперь он проживает это чувство уже не на съёмочной площадке. А Серёжа на экране всё такой же яркий, с огненной безумной улыбкой и длинными ярко-рыжими волосами. Тише так нравилась эта его причёска, особенно оттого, что можно было в шутку плести из длинных волос косы и наматывать их на руку в порыве страсти… И ему совсем не хочется думать, как эти рыжие волосы обрамляли белое лицо в гробу. Но не думать не получается. Он всё не переставал винить себя, что не смог прийти с ним попрощаться, но знал, что увидеть его мёртвым он бы просто не смог — сломался бы прямо там же. Никому от этого не было бы лучше, Тихон и сам это понимал — но всё равно не мог перестать себя винить… И даже беспощадная кровавая развязка «Игры» не вызывает ничего по сравнению со вновь заскребшейся в сердце болью. Жизнь оказалась куда больнее и страшнее фильма. «Что случилось, Игорь? Кто-то умер? Ахахаха!» — Да, Серёж, — Тихон горько, зло смеётся в тон Разумовскому сквозь текущие по лицу слёзы — не то над жизнью, не то над собой, а может, просто берёт верх истерика. Почему и за что мир должен был потерять его? Почему и за что его забрали у Тихона? — Светлая память тебе, Серёж, — заканчивает Рома, и зал в едином порыве встаёт с мест. И повисшее вслед молчание кажется самым правильным. — Светлая память тебе, — еле слышно шепчет Тихон, закрывая ноутбук. — Жаль, что мы всё-таки не посмотрели вместе, да? Слова привычно повисают в молчании, вызывая такую же привычную боль и вопросы без ответов. …Завтра Тихон привычно понесёт на кладбище букет нежно-розовых роз и, глядя на чёрно-белое фото, вновь попытается сжиться с этой ненавистной реальностью. Но это будет только завтра — а сегодня можно спрятаться от неё, воя в мокрую от слёз подушку и соскальзывая в сон, где, может быть, будет живой Серёжа, с которым они всё же посмотрят фильм и прочтут по ролям фанфики. И тем больнее будет вновь возвращаться — но к этому Тихон уже привык. Может быть, боль и сожаления когда-нибудь закончатся. Но не сейчас.