***
— Это чего? — спросила Маринка. — Яблоки, — охотно пояснил Женя, протягивая ей один небольшой плод с едва порозовевшим бочком. Другие были сложены в задранную до груди футболку. — Да ну? — криво усмехнулась Маринка. — И где взял? Стащил? — У тети Полины. И не стащил вовсе, сама дала. Я ей три грядки лука выполол. Угощайся, — и Женя сунул ей яблоко под самый нос. — Не, — скривилась Маринка, отворачивая голову. — У тети Поли яблоки фиговые, дичок. Их только на варенье или на компот. Кислый получается, в жару хорошо. — Не такие уж они и кислые, — буркнул Женя и показательно впился зубами в яблочный бок. Скудный сок потек по подбородку, а от кислятины свело челюсти, но Женя мужественно прожевал остатки. — Да не давись, — хихикнула Маринка, наблюдая за его потугами. — Отдай лучше вон, Манюне. Манюня, услышав свою кличку, отвлеклась от поедания травы и согласно промлеяла. — И пошли, — продолжила Маринка. — Куда? — Женя покорно ссыпал яблоки под копыта козе и оправил футболку. — Увидишь, — загадочно изрекла Марина, вставая с лавки и на ходу потуже переплетая косу. Женя мечтательно потянул носом сладкий запах цветущего шиповника от ее волос и пошагал следом. Марина привела его к высокому бетонному забору, по чьей-то странной прихоти выкрашенному в вырвиглазный оранжевый цвет. Женя знал, что забор, как и все, что за ним, принадлежит предпринимателю Королько Сергею Сергеевичу. За фамилию и род деятельности местные окрестили его Повидловым Королем, но очень быстро заленились выговаривать полностью, и Сергей Сергеевич стал просто Королем. — И зачем мы сюда пришли? — спросил Женя, колупнув ногтем краску на бетоне. — За яблоками, за чем же еще? — Марина пожала загорелыми плечами. — Да кто ж нам их даст? — Сами возьмем. — Ну не знаю, — засомневался Женя. — Нехорошо как-то. — Ой, да ладно тебе. Съедим по паре яблок. От Короля не убудет, — и Марина схватила его за руку, увлекая вдоль забора. Женя сдался, покорно пошел следом. Сомнительность предстоящего поступка вдруг перестала его волновать. Волновали теперь Маринины пальцы, сжимающие его запястье. — Чуть дальше место есть, — объясняла Марина, — там залезть легко. И правда. Они прошагали еще немного и остановились у высокого пня. Дерево когда-то спилили, видимо, чтобы само не рухнуло от старости. — Я сейчас, — Марина выпустила Женину руку и нырнула в ближайшие кусты, чтобы приволочь оттуда старый матрас, судя по размерам — для детской кроватки, затем вскочила на пень и ловко закинула матрас на забор прямо поверх колючей проволоки. — Готово. Не отставай, — и споро перемахнула на ту сторону. Женя провозился чуть дольше. Сперва никак ногу не мог закинуть, потом чуть не сверзился с забора вместе с матрасом. Но справился, приземлился по ту сторону и огляделся в поисках Марины. — Я здесь, — позвала она. Женя двинулся на голос, обходя стволы деревьев, пригибаясь под низкими ветвями. — Где? — уточнил он. — Тут, — ответила Марина уже откуда-то сверху. Женя задрал голову и заметил ее косу, мелькнувшую в зеленой кроне. — Лови, — велела Марина и швырнула ему яблоко. Женя поймал. Яблоко было большое, с кулак, с нежной, почти белой кожицей. — Сортовые, — пояснила Марина, скидывая новый плод. — Король за саженцами аж за бугор катался. Они набрали с десяток яблок, устроились тут же, под деревом и стали есть. Женя кусал, рассматривал крупные семечки, которые просвечивали через мякоть, и ощущал на языке сладкий мед. А вот добытчиком себя не ощущал. Совсем.***
— Женщины любят ушами, — уверенно заявил Семен, откидывая со лба длинную челку. — Это как? — не понял Женя. — Это просто. Марго, подай-ка. Симпатичная девушка, до того невзначай прижимавшаяся к плечу Семена, охотно подхватила лежавшую рядом на лавке гитару. Семен взял инструмент, брякнул пару раз по струнам, со знанием дела подкрутил колки. — Нашу? — спросил он у Марго. — Нашу, — кивнула она, радостно хлопнув в ладоши. Семен откашлялся и вновь вдарил по струнам боем, другой рукой ловко скользя по грифу, зажимая аккорды. И запел: — Холодный ветер с дождем усилился стократно. Все говорят об одном, что нет пути обратно… Голос у Семена был приятный, не то что ломающийся Женин. И слухом Семен обладал. И песен знал много. Марго смотрела на него влажными глазами, покачивалась в такт и тихонечко повторяла слова. За первой песней последовала другая. Из соседнего дома выскочила Машка, тоже пришла к лавочке, призывно кусая подкрашенные губы. На третьей песне с тропинки к ним свернули две сестры: Таня и Аня. У Ани в руках был бидон, сестры шли за молоком, но не устояли перед пением Семена. Женя только глаза таращил на стайку девчонок, которые слетелись на гитарную мелодию, как птички на малинник. Семен дергал струны, делал одухотворенное лицо и нещадно покорял девичьи сердца. Его длинная челка разметалась по лбу, притягивая не меньше восхищенных взглядов, чем ловкие пальцы, и Женя понимал: вот оно! Перед таким Марина точно не устоит. Вот только сам Женя так лабать не умел, но да не беда, ведь и научиться же можно. Тут как по заказу на улицу завернул велосипед. На велосипеде сидела Марина. Завидела пеструю компанию у Жениного дома и подрулила прямо к лавочке. — Джинсы порезаны, лето, три полоски на кедах, под теплым дождем! — заливался Семен. Девушки хором вздыхали и исподтишка пихались острыми локтями, стремясь занять место поближе к солисту. Женя заволновался вдруг, что сейчас и Марина падет жертвой Семеновых чар, а он, Женя, такого совсем не планировал. Будто мало ему того, что Марина и так не поддается на ухаживания, не хватало еще у старшего брата ее отбивать. Но Марина спешилась возле Жени, облокотилась на руль велосипеда и спросила лениво: — Что это у вас тут за концерт? — Да вот, — Женя неопределенно поводил руками в воздухе. — Ясно, — зевнула Марина. — А ты не любишь? — робко поинтересовался Женя. — Что не люблю? — Ну, гитару… Песни. — Не-а, — мотнула головой Марина. — Сама в музыкалку хожу, мать все бросить не разрешает. Так что от гитары меня уже тошнит. Да и репертуарчик у твоего брата… Не мое, короче. А еще он у тебя баре плохо ставит. Слышишь, дребезжит? Надо ближе к ладам зажимать. Ай, ладно. Погнали лучше к сельсовету? — А что там? — заинтересовался Женя. — Там позади запруда есть, в ней тритоны водятся. Ловил тритонов когда-нибудь? — Не-а. — Погнали, — деловито повторила Марина. — Научу. — Я сейчас, только велик возьму… Через пару минут они уже катили по улице, оставляя за спиной Семена с девчонками и магию минорных аккордов, которая оказалась невластна над Мариной.***
— Женщине нужно, чтобы мужик был мужиком, — отец задорно крякнул и одним махом разрубил надвое толстое полено. — Это как? — Женя подхватил получившиеся половинки и сложил на тачку. — Ну вот дров наколоть, например, надо уметь, — отец выбрал из кучи чурбак поувесистее и водрузил на колоду. — Гвоздь там забить, трубу прочистить. А если хулиганы какие — в морду им. — Понял, — кивнул Женя, начиная соображать, где в деревне взять хулиганов, которые согласились бы от него получить в морду. — А еще кулюторным надо быть, — хохотнул отец, разрубая чурбак. — Двери там перед дамой открывать, сумку за ней носить. Делать комплименты. — Я и так кулют… Культурный, — насупился Женя. — А она никак. — Маринка, что ли? — отец отвлекся от дров и лукаво улыбнулся. — Угу. — Маринка — дама непростая, за букет ромашек не купишь. Бойкая девчонка. Знаешь, что? — призадумался отец. — Что? — с надеждой спросил Женя. — В город послезавтра аттракционы приезжают, я афишу видел, когда на рынок ездил. Приглашай свою Марину, подвезу вас. Отведешь ее в тир. Ох, я и мастак был стрелять! Девять из десяти выбивал стабильно. А по молодости даже на лыжах бегал в юношеской команде по биатлону. С мамкой твоей там и познакомились, она за меня болеть потом приходила. — Спасибо! — обрадовался Женя. — Спасибо, пап. Он наспех подобрал с земли все наколотые поленья, сложил на тачку и бодро покатил ее в сарай, воодушевленный новой идеей.***
— Ну? — отец уселся на водительское сиденье и захлопнул дверь. — Накатались? — Накатались, — буркнул Женя. — И сладкой ваты наелись, — весело вторила Марина. — Спасибо, дядь Гриш! И, пока Женин отец крутил баранку в сторону поселка, лихо пригазовывая на пустых участках дороги, Маринка заливалась соловьем: чертово колесо ей понравилось — город видать до самой набережной; на «ветерке» классно полетали, слезы из глаз и волосы назад; комната смеха — вообще умора, то голова с кулачок, то ноги как у слона. Отец одобрительно хмыкал и приговаривал «ну а как же». Потом они как-то незаметно переключились на рыбалку, обсудили тонкости прикорма, поспорили, как лучше донку ладить и какого живца вешать. Женя угрюмо молчал и смотрел в окно на проносящиеся мимо деревья и клубы пыли от встречных машин. Марину подвезли до дома, само собой. Она еще раз поблагодарила за поездку и задорно ткнула Женю в плечо: — Приходи вечером, на реку пойдем. Под мостом место одно есть, там беззубок полно, на костре нажарим. И упорхнула. До своего дома катили уже молча. Женя по-прежнему маялся и задумчиво ковырял болячку на коленке, а отец снова поддавал газу и напряженно вслушивался в двигатель. Что-то ему там не нравилось, вызывало беспокойство. Через пять минут подъехали к воротам. Отец заглушил мотор, обернулся к заднему сиденью и сказал: — Приехали, Женек. Ты чего кислый-то такой? — Нормальный я, — буркнул Женя, отстегивая ремень. — В тир-то сходили? — лукаво прищурился отец. — Сходили, ага, — парень закопошился и вытащил из-за спины плюшевого дельфина с кошку величиной. — Во, главный приз. Отец одобрительно цокнул языком, рассматривая игрушку, а затем удивился: — Что ж даме своей не подарил? — Это она и выиграла. И мне отдала. Ну, в качестве утешения. Пару мгновений отец пялился в плюшевую морду дельфина, а потом заржал. От души так, зычно. «Жигули» закачались из стороны в сторону, а из кухонной форточки на шум высунулась обеспокоенная мама. Женя помрачнел еще больше, швырнул ни в чем не повинного дельфина на полик и выскочил из машины.***
Давно стемнело. На подоконнике горела лампа, и на ее свет летела всякая крылатая шелупонь, требовательно билась в стекло. Женя сидел за столом, подперев щеку, шуршал карандашом по газетной бумаге — разгадывал судоку. Позади неравномерно поскрипывала койка: Семен с гитарой разучивал очередную лирическую мелодию и время от времени начинал покачиваться в такт. В дверь поскреблись. Интеллигентно так. Наверняка Кристина. И мать, и отец обычно входили в сыновью комнату без всяких пиететов, и только старшая сестра блюла манеры. Возможно, сказывалась жизнь в общаге при городском колледже. Там без стука к кому-то вламываться — себе дороже. — Входи, — отреагировал Женя, вписывая очередную цифру в клеточку. — Привет, мальчишки, — сестра явилась не с пустыми руками. Притащила тарелку. На тарелке высилась ароматная стопка блинов, сверху таял кусочек масла да посверкивали крупицы сахара. — Привет, — в животе у Жени предательски заурчало, потому что, будучи в расстроенных чувствах, он с обеда ничего, окромя сахарной ваты в городе, не ел. — О, блины! — обрадовался старший брат, откладывая гитару. — Ты, Семен, поди-ка, погуляй, — сестра звучно грохнула тарелку перед Жениным носом. — Чего это? — тут же заартачился Семен. — А чего ты дома торчишь? Тебя там девки у колодца второй час караулят. Ступай. Да гитару прихвати. Чего тут, в пустоту, бренчать? — А блины? — брат потянулся к тарелке. — Музыкант должен быть голодным, — Кристина легонько шлепнула его по руке. — Это художник голодать должен, — возразил Семен, отдергивая кисть. — И чего драться-то сразу? — Тикай давай, пока по-хорошему прошу. За блинами к мамке в кухню, раз к девкам не хочешь. — Достали уже эти девки, — вздохнул Семен, откидывая со лба свою челку. — Так и липнут. Женя, уже принявшийся за блины, от раздражения быстрее задвигал челюстью. Есть вообще справедливость в мире? Брата девки достали, а липнут. А он, Женя, одну единственную никак не склеит. Хоть головой в окно стучись, как крылатая козявка. — Ну? — Кристина закрыла за Семеном дверь, подтащила стул, брезгливо стряхнула с него носки и уселась поближе к младшему брату. — Что ну? — с полным ртом промямлил Женя. — Ты ужимки свои родителям оставь, а со мной давай конкретно и по делу. За Мариной ухаживаешь? — Пытаюсь, — Женя проглотил блин, взялся за второй. — Но она не поддается. — Не поддается, значит? — переспросила Кристина. — Вообще. Я и так, и эдак. А она сама себе и добытчик, и гитарист, и мужик. Сестра сощурилась. Выражение лица у нее сделалось проницательным, как у старого шамана. — Эта она потому с тобой целыми днями по поселку колесит? Потому что не поддается? Недоступная совсем, оттого и таскает тебя то в лес, то на речку, то в карьере ковыряться. Несгибаемая девка, ничего не скажешь. Рыбалку вон любит, а отказывается, как пацаны с собой кличут. Вместо этого к тебе, дурню, бежит, потому что ты ей безразличен, как корове карусель. В чем же секрет-то, а? — Да откуда ж я знаю? — Женя сокрушенно откусил от блина. — А я тебе скажу, Евгений. Понимаешь, есть девушки в русских селеньях, как Марина твоя. Задорные да удалые, любому пацану сто очков вперед дадут, сами за себя постоят. Перед такими грудь колесом бесполезно делать, потому что как сделаешь — так и покатишься. И от песенок слащавых они не тают, и от длинной челки в обморок к твоим ногам не падают. — Так что ж делать-то тогда? — недоуменно нахмурился Женя. — А что ж тут сделаешь, — развела руками сестра, — Коли ты главного никак не уразумеешь? — Чего главного-то? Кристина вздохнула тяжело, прямо как мама всегда вздыхала, когда отец ключи от машины искал: смотрел на них, а не видел. Поднялась со стула да пошла из комнаты. У двери остановилась. — Самое главное, Женек, заключается вот в чем, — она демонстративно постучала себя кулаком по лбу. — Женщине, понимаешь ли, нужно, чтобы мужик умным был. Женя долго смотрел в закрывшуюся за сестрой дверь. Блины давно доел, руки вытер газетным разворотом с гороскопами. — Умным был, — проворчал он, хватая карандаш и вписывая в судоку последнюю цифру. — А я что, не умный? На газетном листе, оставшемся на столе, красовался целый ряд решенных головоломок. Женя копался в книжном шкафу, разыскивая сборники занимательных задач. На койке Семена, приготовленная на завтра, лежала шахматная доска. Ночные мотыльки продолжали упорно биться в стекло.