Тропы и извилины, или Невозможно вместе

Проблема Хейзел ростом целых метр девяносто, и бороться с ней физически невозможно. У нее (у него, точнее) длинные светлые волосы, чуть завивающиеся к кончикам из-за хвостика на затылке, большие голубые глаза, подвижная мимика, музыкальные пальцы и очень мягкий голос. У него приятное чувство юмора, он очень худой, харизматичный, энергичный и почти всегда готов на любую авантюру, если она не связана с голодовкой. Он шутя находит ошибку в настройках компа, без труда дотягивается до верхних полок и с хрустом и кряхтением потягивается по утрам, кутается в яркие толстовки, страстный любитель и ценитель косплея, абсолютно не умеет готовить и очень заразительно смеется. Понимающий, умный... одни сплошные достоинства, одним словом. И вот в этот ходячий анекдот без бороды (он начисто бреется, и это тоже достоинство, потому что Хейзел по пальцам может пересчитать мужчин с бородками или усами, которые ей нравились бы внешне) она умудрилась абсолютно тупейше влюбиться. Как же она так вляпалась, черт возьми. Так получилось, что Хейзел его соседка по этажу в вонгемайншафт, и из-за этого чувствует себя героиней какой-нибудь мыльной оперы. Они соотечественники, оказалось даже, что соседи и в родном городе - просто он с двенадцатого этажа, а она с пятого. Может, они даже видели друг друга в подъезде, просто не обратили внимания. Мир слишком тесен, чтобы упустить случай столкнуть их вот так вот лбами, да? У них один на двоих любимый комик, они периодически играют его цитатами, перекидывая их друг другу, как жонглеры - мячики. У них одинаково грубоватое остроумие - они не стесняются посылать друг друга нахуй, обмениваясь сложными или угрожающими шпильками, а потом обнимаются, желая друг другу спокойной ночи. По вечерам одновременно выползают на кухню, потравить друг другу байки или просто подурачиться за ужином. Вместе ходят в магазины, даже на стендап в соседний город поехали вместе. Одно из самых крутых ее воспоминаний, черт побери, ей очень давно не было так безудержно весело... Они даже музыку слушают примерно одну и ту же, с поправкой на пару-тройку зарубежных групп. Им легко смешить друг друга, и очень легко рассказывать свои секреты, как если бы они знали друг друга уже очень давно. Ей редко с кем так беззаботно и легко. Было. А потом появились дурацкие бабочки в животе. И Хейзел сама себе же все испортила - она привела его в компашку своих друзей. Вообще она просто позвала его на вечеринку, куда пригласили всех из штудиенколлега, как друга, ничего особенного. И тот пришел. И отлично вписался в тусовку, и хохотал с остальными ее друзьями. И оказалось, что развеселить его вот так может не только она, что он со всем так легко смеется и общается. И он пришел на еще одну совместную их посиделку, и еще, и еще... Ничего особенного, просто необоснованная, как казалось Хейзел, тревога пробила первый мрачный звоночек. А вторым звоночком прозвенело уведомление от него после очередного сбора их веселой компашки в личных сообщениях, где он спросил "ты не против, если я сам провожу Еву до дома?". Они всегда провожали Еву, ее лучшую подругу, вместе, и это казалось логичным - она живет далеко, автобусы туда по вечерам почти не ходят (а во второй части пути, когда они шли домой одни ночью, это было даже приятно, потому что идти и болтать на ходу было ничуть не хуже, чем вместе ютиться на кухне в попытках разогреть пиццу без микроволновки). А тут... Хейзел внезапно почувствовала странное родство со всеми этими глупыми, как ей раньше казалось, женщинами, которые говорили о разбитых или сдавленных изнутри паникой сердцах. Домой она не шла, а бежала, чувствуя себя раздавленной и несчастной. А он вернулся почти в час ночи и на следующий день сказал, что они с Евой теперь пара. " - ... только ты говорила про два вопроса, а пока задал только один. Что за второй? - Как у вас с Евой, если не секрет? - Ну... мы теперь вроде как встречаемся, хех, - он смущенно и в то же время радостно зарывается пальцами в свои волосы, а Хейзел очень старается игнорировать стискивающую ее изнутри ледяную лапу. - Поздравляю, - ее голос звучит отлично, действительно очень правдоподобно и мягко. Иногда она слишком хорошо лжет, ее голос не дрогнул бы, даже если бы она захотела." Следующие пару дней Хейзел мучительно разрывается между логичным "продолжай вести себя, как раньше, тогда, возможно, он ничего не заметит и у вас все будет как раньше" и желанием спрятаться, забиться под стол, исчезнуть с его глаз и никогда больше не видеть, как он смеется над шутками Евы или как они уходят вместе после совместных встреч, даже не размениваясь на то, чтобы проводить саму Хейзел. Ее единственными спутниками становятся большие новые наушники и голоса незнакомых ей людей вместо их с ним смеха. Она, конечно, выбирает логичное решение ничего не менять в своем поведении. Так правильно. Даже если очень хочется скрутиться клубочком и взвыть под столом, когда он приходит после Евы домой в три часа ночи, а потом ходит полдня довольный, как наевшийся сметаны котяра. А главное, она очень хорошая актриса и отлично владеет собой. И это душит изнутри, потому что кажется, что, раз не сносит крышу, и она ничего не разбивает и не кидает от гнева и ревности, и спокойно разговаривает и шутит с ним о том, что теперь он "заняться сексом" называет "поиграть в Майнкрафт", то это несерьезно и она не должна об этом хоть с кем-то разговаривать. И ему говорить не надо, потому что все же нормально. Она же держит себя в руках, так зачем выбивать его из колеи? Хейзел закапывается в свою учебу, конспекты, два дедлайна и поиск подарка для Евы на день рождения, очень стараясь не ловить каждое его движение и не тянуться к нему сильнее, чем раньше. И это очень сложно, потому что постоянно кажется, что его становится меньше. Он все больше говорит о Еве, у них все замечательно, и она должна улыбаться и шутить, и подкалывать его так, как будто для нее это просто радостное событие в жизни друга, а сказать правду у нее не получается... Хейзел чувствует себя так, как будто с каждым днем она уменьшается в размерах. Она плохо ест, пьет много кофе и газировки, слышит его шаги и запах в коридорах, слишком хорошо играет свою роль, сбегает от серьезных разговоров, истончается и ей абсолютно не с кем об этом поговорить. Чтобы скрыть все, что в ней происходит, приходится носить безразмерные худи поверх огромных футболок, и от этого она становится еще меньше и становится похожа на утонувшую в слишком глубоком гнезде нахохлившуюся птичку. Ситуацию ничуть не улучшает маленькая-маленькая надежда, что это все несерьезно, или что он вообще над ней шутит, как в книжках вроде "Джейн Эйр", хотя Салли и говорила, что эта книжка и мистер Рочестер - один огромный красный флаг... В книжках со счастливым концом все было по-другому: как бы несчастен ни был главный герой, любовь всей его жизни обязательно отвечает ему взаимностью поздно или рано. А в жизни, будь ты хоть трижды главным героем, у кого-то просто что-то не екает, и все, и баста. Что-то подсказывало Хейзел, что и не екнет. Она совсем не такая, как Ева - та изящная, милая, очень добрая и легко смущается. Уж конечно они не шутят про письки и не матерятся, как сапожники, полвечера, им по-другому хорошо. Однажды она собирается с духом и стучится в дверь его комнаты. Дверь обычная, белая, на ней номер 16 и приклеен небольшой плакат с перечеркнутой надписью "веселая жизнь". Углы и щели между досками заклеены, потому что они живут на подвальном этаже и у них водятся пауки. Для них такие щели это подарки, а он арахнофоб. Хейзел страшно, когда он открывает дверь, потому что это значит, что у нее нет ни одного пути к отступлению. - Не отвлеку? - Нет, конечно, нет. Проходи. - Спасибо. В общем... не знаю, если честно, как правильно говорить о таких вещах. Не знаю вообще, правильно ли об этом говорить, но... черт, а как говорить словами через рот... - она пытается шутить, для нее это уже под кожу въевшаяся привычка. Основной язык общения, диалект ее родного языка, без которого она чувствует себя слишком незащищенной, - ты мне нравишься, вот. Ты ничего не обязан с этим делать, конечно же, это не твоя проблема. Я понимаю, что ты в отношениях, и вообще никаких претензий и обид у меня к тебе не будет, ты живой человек, в конце концов. Я ничего от тебя не прошу, просто думала, что будет честно сказать. Вот... Только Еве ничего не говори, хорошо? Пусть это останется между нами. Он какое-то время молчит, пристально глядя на нее, а потом кивает. Она на секунду успевает поверить в то, что пишут в книжках, а потом... - Хорошо, спасибо за честность. Увы, я не могу считать тебя кем-то кроме подруги, так что... - он не заканчивает, да ей этого и не нужно. Надежда умирает последней. Главное слово здесь "умирает". Она успевает что-то пошутить про кринж и типичную мелодраму, легким жестом откидывая назад пепельно-темную короткую прядку, а он подхватывает шутку, и ей от этого внезапно становится остро больно. Как будто он над ней смеется. Как будто ей этот цирк действительно ничего не стоил. Наверное, она его понимает, и сама выбрала бы Еву, будь перед ней такой выбор. Ева спокойная и уютная, Хейзел совсем не умеет улыбаться так, как она - смех дается ей легче, чем теплая и нежная улыбка. Ева стройная, изящная, с длинными светлыми кудряшками и легким макияжем, аккуратная и тоненькая. Хейзел - легкая на подъем, неуклюжая, хулиганистая, мешковатая, насмешливая, выносливая. Ее цвета - майский зеленый, дерзкий черный и глубоко фиолетовый, а Ева соткана из пастельных полутонов и тепла. У Евы голос мелодичный и звонкий, у Хейзел - низковатый и с легкой хрипотцой. Ева слушает что-то очень светлое и радостное, чтобы поднять себе настроение и настроиться на учебу. Хейзел слушает тяжелые, горькие треки, после которых либо идти и устраивать революцию, либо вешаться. Ева много ездит на автобусе, потому что внутри тепло и комфортно, и гуляет по красивым улицам. Хейзел слоняется по грязным проулкам и много ходит пешком, для нее прогулка под дождем на семь километров между городом и деревенькой — плевая ерунда, пусть даже она и слегка простывает после нее, пусть даже она и идет одна только чтобы не смотреть на них двоих в пути. Хейзел обычно учится спустя рукава и получает "отлично" и "хорошо" даже за домашку, криво накорябанную на коленке за десять минут между парами. Ева для такого результата идет в библиотеку и прилично сидит за книгами. Даже странно, что они подруги... Она возвращается в комнату, неосознанно обхватывая себя совсем не нежными и тонкими, как у Евы, руками, ложится спать, кутает угловатое и немного неуклюжее тело в одеяло и больно и абсолютно не изящно вжимается в спинку кровати. И ей снова безобразно тихо, как до него. Только внутри разрастается огромный терновый куст, и даже в него она падает, абсолютно беззвучно всхлипнув, чтобы никого не разбудить.