Ни вашим ни нашим

      Алану Бэлфуру было полных одиннадцать лет и шла уже двенадцатая зима — благо, рождён он был именно в декабре, что давало ему право употреблять это выражение. Дворянский сын, он должен был (по идее) получать замечательнейшее домашнее образование, но стечением обстоятельств к сему моменту был от этого избавлен. Он блестяще для своих лет знал французский, всей душой ненавидел латынь и греческий, был склонен к мечтательности и мог с лёгкостью пересказать полную биографию Финна Маккула не поведя и бровью.       Итак, его звали Алан Бэлфур — единственный сын лэрда Шоса и главный его наследник, извечная головная боль его отца. Алан был прост характером, вздорен нравом и противоположен своему отцу почти во всём. В частности, сейчас он жалел о том, что натворил, уже спустя два часа. Дэвид Бэлфур едва ли разделял его позицию — он мог бы держать его ещё дольше, если бы спустя отведённую неделю его сын не покаялся.       — Алан? — из-за двери раздался голос.       — Барбара? — он встрепенулся и впервые за последние два часа заставил себя пошевелить головой. Алан сидел около двери уже порядка четырёх часов, выражая этим немой протест. Протест, правда, был настолько немой, что, честно говоря, за всё это время единственным его зрителем была пустота, а Бэлфур знатно устал сидеть, не двигаясь. — Ты чего здесь?       — Тебя за что заперли? — он простонал и потёр глаза.       — Барбара!       — Ага, понятно, — Алан почти мог видеть, как она кивнула за дверью, и это раздражало ещё больше. Барбара была на свободе, а он был заперт среди четырёх стен, как прокажённый, за нечто настолько нелепое, что хоть вой. Барбара была умницей, и Алана это выводило из себя ужасно. Барбара, видимо, была лучше него во всём, и, сдавалось ему, будь она мальчиком, его право на поместье уже было бы утеряно.       — Ты зачем здесь?       — С тобой поговорить.       — Тогда можешь смело уходить.       — Ну Алан! — её тонкий детский голос резко повысился, и старший Бэлфур недовольно скорчил лицо.       — Да тише ты! — Барбара замолчала, и Алан почувствовал себя ещё кошмарней.       — Ну Алан, — повторила она чуть ли не шёпотом, — а потом ты опять убежишь, или будешь учиться, или опять придёт миссис Грант, и вы всей семьёй пойдёте говорить, не взяв меня, или…       — Ну всё! — он слегка повысил голос, после чего медленно вдохнул и выдохнул. — Говори.       — Хорошо, — за дверью послышал — видимо, Барбара села. — Как ты думаешь, есть вещи похуже виселицы?       Ровно до этого момента Алан никогда о таком не задумывался.       — Эм… полагаю, что…       — Барбара! Барбара, ну я же просил! — Алан усшылал тихий писк, шуршание юбок за дверью и стук каблуков, смягчаемый ковром. — Барабара, пожалуйста, не сиди на полу!       — Хорошо…       — Ступай к себе, — Барбара направилась к себе, а из-за двери донёсся облегчённый вздох. — Ну, — Дэвид Бэлфур выдержал паузу, — как ты?       Алан шмыгнул носом.       И промолчал.       — Алан, я могу войти.       Когда из двери был вернут ключ и она распахнулась, Алан уже сидел в другом конце комнаты, и Дэвиду пришлось сделать несколько шагов в его сторону. Бэлфур-старший остановился и с высоты заглянул ему в глаза.       — Ты не хочешь извиниться?       — За что? — младший Бэлфур с наигранной глупостью хлопал широко распахнутыми голубыми глазами, и чужой серьёзный взгляд его не смущал.       — За всё плохое, — Дэвид недовольно нахмурил брови. Повисло молчание.       Молчание.       «Я тебы не понимаю», — старший Бэлфур смотрел сверху вниз на этого маленького веловека и предательски не знал, что сказать. «Я же уже делаю почти что всё, чтобы ты не жаловался».       — Алан, мы дали тебе небывалую свободу, — которой ты злоупотребляешь. — Ты почти не занимаешься, — и очень зря. — И в целом твоё поведение оставляет желать лучшего, — ты ведёшь себя настолько неподобающе, что сил нет, и в упор отказываешься признавать, что ты неправ — а ты более чем неправ, Алан. Тебе одиннадцать (хорошо, даже двенадцать), ты думаешь, ты всё знаешь, но если ты на самом деле окажешься в патовом положении, то осознаешь всю тяжесть ситуации ровно в тот момент, когда ты уже едва ли сможешь что-то исправить, а помогать будет некому. И как ты выкрутишься? Что ты будешь делать?       — Ты можешь сказать что-либо в своё оправдание?       — Нет, — Алан упрямо смотрел прямо в глаза Дэвида, и в его взгляде явно читалось… отсутствие всего, чего в них надеялся увидеть Дэвид. Старший Бэлфур сжал зубы, и последняя яркая искра надежды в его светлой голове погасла.       — Ну, — Дэвид легко взял дверь за ручку, — в таком случае я не имею оснований для досрочного освобождения.       Дверь захлопнулась с треском.

***

      — Иногда я абсолютно уверен, что это не ребёнок, а чёртово исчадие ада, — Дэвид Бэлфур отпил вино, и его лицо непроизвольно исказила та самая гримаса, что была способна «уксусно окислить спелый виноград». Сидящая напротив него улыбнулась чуть шире — то ли от выражения лица человека, что раз за разом продолжал пить вино в рамках приличия, абсолютно его не вынося, то ли от столь лестной характеристике его сына. — Миссис Баркли, я понимаю, что это всё кажется вам безудержно смешным, но просто вдумайтесь, что из него вырастет?       — По крайней мере, мистер Бэлфур, ничего хуже того юноши, что заявился однажды на порог генерального прокурора по абсолютно нелепому делу, из него не получится.       — Я был сыном деревенского учителя, — Барбара Баркли, старшая дочь почившего Уильяма Гранта, поднялась и направилась к непочатой бутылке вина — их совместное ожидание одной и той же персоны затягивалось.       — А так же он правнук Роб Роя, и, помяните моё слово, это ещё сыграет свою роль.       — Барбара, не надо больше вина, молю, — её рука изящно, словно невзначай, соскользнула с бутылки.       — Вы всё ещё сын деревенского учителя, — она перевела взгляд пронзительных изумрудных глаз на Дэвида, и он вздрогнул, — с лейденским образованиеп и громадным поместьем. Я не уверенна, мистер Бэлфур, что вы имеете право ожидать от своего сына все то, что вы хотите.       — Но Барбара…       — Барбара на моём попечении, — замечание было резонным, и Бэлфур, смутившись, замолчал. Проходили годы, в их отношениях ничего не менялось; пылкое красноречие, лукавая улыбка и твёрдая уверенность — всё это было в разы сильнее, чем единственная сильная черта Дэвида — упрямая смелость. К тому же нужно было считаться с тем, что Барбара вращалась далеко не в последнем кругу, общалась с далеко неглупыми людьми и замуж вышла далеко не за простака. И папенька её был не деревенским учителем.       Дэвид достал из кармана часы, открыл крышку и слегка нервно положил обратно.       — Он опаздывает, — он встал и начал медленно ходить по комнате в размышлениях, постепенно набирая темп. Томас редко опаздывал, и под редко подразумевалось почти никогда. С ним может быть что-то не так; не то, чтобы Бэлфура особо волновала судьба Баркли, но всё же терять своего фактического работодателя ему не хотелось. — Он ничего не говорил? — Барбара покачала головой.       — Мистер Бэлфур, не думаю, что стоит беспокоиться. Я уверенна, что он явится сюда с минуты на…       Дверь хлопнула. Томас Баркли, достопочтенный эдинбургский адвокат, стоял на пороге комнаты; по кончикам его волос струилась вода, от которой шляпой была защищена верхняя часть хвоста, на его лице блестели капли, и в целом вид его был весьма… влажным.       — Во время моей короткой поездки, — он начал свои пояснения ровным тоном, предугадав вопрос, — у кареты сломалось колесо. Я знаю ваш характер, мистер Бэлфур: меня не подводит память о почти десяти годах совместной работы, — во время этого он прошёл к стулу напротив Бэлфура и пару раз провёл рукой по хвосту, то ли выжимая лишнюю воду, то ли поправляя попросту смытую причёску, — я могу сказать наверняка, что вы уже сказали обо мне пару ласковых и успели разнервничаться от факта моего опоздания до потери сознания. Не волнуйтесь, в ближайшие несколько лет при вашей скромной персоне стряпчего будет присутствовать моя адвокатская. Хоть я и не совсем в презентабельном виде, но я опоздал намного меньше, чем мог бы, — Томас очаровательно улыбнулся, и Дэвиду очень сильно захотелось выбить из этого стройного ряда зубов парочку. Взгляд Барбары опустел; она смотрела куда-то в сторону, но её внимание было перехвачено.       — Барбара, дорогая, оставьте нас.       — Как вам будет угодно, — Барбара коротко кивнула головой, пропустив реверанс, и направилась к выходу из комнаты.       — Ох, Барбара, вы всё ещё так жестоки ко мне! Могу ли я однажды претендовать в вашем сердце на большее место, чем вы мне даёте?       — Вы получили своё сполна, — мисс Баркли покинула помещение невесомо настолько, что не было слышно даже треска двери. Как только она оказалась за порогом, улыбка Томаса сошла на нет.       Бэлфур злорадствовал.       Они оба знали, что Барбара едва ли любила своего мужа; она вышла замуж за того, на кого ей указал отец, без малейших колебаний, тем более, что не имела никаких причин этого не делать, выраженных в друге (или друзьях) сердца. Но, к досадному разочарованию Томаса, получив её руку, он не смог добиться её сердца, взяв крепость, но не получив ключей. У него бы никогда не хватило смелости признаться в этом даже самому себе, поэтому он продолжал упорно её добиваться.       — Я знаю, о чём вы думаете, — его голос будто стал ниже.       — А я знаю, о чём думаете вы. Но мы здесь не за этим, — Бэлфур достал пачку бумаги, лежащую рядом с ним всё это время. — Дело с Ричардом Фергюсоном, к вашим услугам, — Баркли взял бумаги из рук и чуть ли не с жадностью принялся их рассматривать.       — Да, да, я так и думал… — он быстро пробегал глазами по бумаге, после чего, просияв, поднял глаза на Дэвида. — Мы выиграем это дело!       Тот кивнул.

***

      В Париже лежал грязный, серый снег, в воздухе пахло холодом и воняло сырой рыбой. Они шли втроём по улице, размазывая слякоть белыми парадными сапогами и ловя любопытные взгляды французов.       Полк королевских шотландцев вернулся с Семилетней войны.       — И как тебе Париж? — он повернул голову и слегка поднял её вверх: его собеседник был выше. Человек справа от него тоже повернул к ним голову, не желая отставать от их диалога.       — Ничего не поменялось, — парень осматривался вокруг с видом искреннего сопричастия, хотя едва ли его это волновало, — мы были там всего семь лет, Алан.       — Целых семь лет. Которые закончились, тем, что…       — Да, — Алан кивнул и отвел взгляд обратно, продолжая оглядывать улицы.       — Что да?! Аллен! Что да? — третий парень неудовлетворённо тряс головой на каждое восклицание. Оба посмотрели на него с улыбкой и промолчали. Он гневно смотрел себе под ноги. «Ну и молчи, Аллен. Зато я был при Каллодене!» Хотя почти каждый в полку там бывал, в этом случае это было небывалым (в глазах парня) преимуществом перед Алленом.       Аллен не был при Каллодене. И шотландцем он не был. Тем более королевским.       Парень гордо поднялся и повернул голову под три четверти, выглядя при этом не хуже греческих скульптур. Небо было серым, снег был серым, люди были серыми. У него складывалось чувство, что самые яркие пятна во всём париже — их синие запахнутые от холода мундиры.       — Дункан, — Алан повернулся на каблуках и взял его за плечо. — Я прекрасно понимаю, что тебе крайне обидно, что мы не говорим тебе чего-то, и ты уверен, что мы недоговариваем, — он вздохнул. — Но я не могу ничего с этим сделать.       — Открыть рот и сказать? — Дункан вскинул бровь, и Алан натянуто улыбнулся.       — Постараюсь, — он повернулся на каблуках и быстрым шагом начал догонять Аллена.       Дункан вздохнул. Алан был замечательным человеком, Аллен не менее, но вместе они образовывали взаимовыгодный для них симбиоз, который было невозможно переваривать. Дункан не хотел чувствовать себя лишним. Снова.       — Эй, подождите! — он помахал рукой, и стартовал в их направлении.       — Осторожней! Там… — Аллен не успел окончить реплику.       Дункан успел словить себя на руки, недовольно взыв с закрытым ртом от царапавшего руки льда, но коленями протащился по снегу довольно внушительно. Он быстро встал на ноги, отряхнул снег и с уставшим видом наблюдал за смехом своих товарищей.       — Это не смешно!       — Это очень, очень печально, Дункан, я абсолютно согласен, — Алан уверенно закивал головой, и Аллен начал ему вторить. Дункан, не выдержав, поддался общему веселью, но через пару секунд резко схватился за плечо. Они все замолчали.       — Разошлась? — Аллен нахмурился. Он кивнул.       — Мы возвращаемся, — Алану никто не возвражал.       Время для дурачеств трёх солдат подходило к концу.