Не исчезай во мне ты вовек, не исчезай на какие-то полчаса...

Не исчезай во мне ты навек, Не исчезай на какие-то полчаса… Вернешься ты вновь Через тысячу, тысячу лет, Но всё горит твоя свеча… Не исчезай из жизни моей, Не исчезай сгоряча или невзначай… Исчезнут все, только ты не из их числа, Будь из всех исключением — Не исчезай… (автор: Андрей Вознесенский, музыка: Микаэла Таривердиева, слушать: в исполнении трио «Отражение» г.Зеленоград) Искристая рябь реки, играют на солнце ослепительные мокрые блики, над ними голубое небо, легкие белые облака, вдали на берегу поля со стогами сена. Он слышит детский смех, радостный гомон. Потом что-то случилось и он видит огромную тёмную тень в воде — она движется к людям, ему становится страшно, он хочет крикнуть, предупредить всех, но не может произнести ни звука… Фицуильям открыл глаза — его ослепило яркое солнце, он увидел как колышется легкая занавеска балконной двери. Он дома. Попытался приподняться, но голова закружилась и острая боль пронзила висок. Невольно он охнул от боли. Закрыл глаза. — О господи! Фицуильям, пожалуйста ответь, ты слышишь меня? Он снова попытался приоткрыть веки: увидел над собой Элизабет, она показалась ему ужасно бледной и худой, её глаза ввалились и стали огромными. Под ними пролегли темные тени. — Лиз, ты… почему ты такая измученная? — Ты очнулся, наконец-то, ты очнулся! — она наклонилась к нему и поцеловала в лоб. Он чувствовал, как ему на лицо капают её слёзы. — Ты плачешь? Что случилось? — Ты помнишь, что с тобой было, Фиц, дорогой? — Да, в меня стреляли. — Ты почти два дня был без сознания. Доктор сказал, что рана неглубокая — пуля прошла по касательной, но было сильное сотрясение — контузия. И падение — ты ушибся, когда упал. Немного задета кость. Он надеялся, что ты очнешься. От этого зависит твоё выздоровление — ты два дня ничего не ел и почти не пил. Мы пытались поить тебя, но безуспешно. Пожалуйста, выпей воды, Фиц. Элизабет поднесла к его губам большой стакан воды с соломинкой. Он слегка пригубил. Потом выпил всю кружку. Ему и правда хотелось пить. — Давай мы приподнимем тебя на подушках, чтобы тебе было удобнее? Я позову слуг. — Не знаю, я пытался привстать, но боль в виске помешала. — Тогда лежи, дорогой. Мы пока будем поить тебя через соломинку, так посоветовал доктор. — Какое сегодня число? — Двадцать второе. Уже шесть вечера. Солнце на западе — в твоей спальне. Какое счастье, что ты всё-таки очнулся! — Лиззи, ты сама устала, тебе надо отдохнуть. — Нет, ты только пришел в себя. Я не уйду. Прости. — Хотя бы ляг со мной рядом. Ты спала ночью? — Нет. Но днём часа два я подремала. Она прилегла рядом с ним на кровать взяла его руку в свою, ласково гладила её. Кажется его опять клонит в сон. Он закрыл глаза и начал проваливаться как-будто в глубокий гулкий колодец. Когда он проснулся, она спала рядом. Было уже темно. Встать он не мог, будить её тоже не хотелось. Но видимо её сон был чуток — она подняла голову и тревожно взглянула на него: — Фицуильям, я сейчас позову слугу. Подожди. Он ещё раз попробовал приподнять голову, но та же сильная боль заставила вернуть её на подушку. Пришёл Сэм, а она вышла из комнаты, оставив их. Потом она возвратилась, присела на краешек кровати, нежно прикоснулась к его щеке, груди, взяла его руку в свою, поднесла к своему лицу, — он легко погладил её щеку, она целовала его ладонь. Её глаза смеялись сквозь слёзы. — Не могу поверить, что ты очнулся, это такое невероятное счастье. Ты жив, главное — ты жив! Теперь всё будет хорошо, родной мой, единственный. Прости меня, любимый, прости! - Родная, не плачь, всё хорошо. Она снова залилась слезами. Надежда осветила её душу сейчас. Он очнулся, он будет жить! Эти два дня были страшными. Она не смогла сомкнуть глаз ни на мгновенье. Фицуильям не приходил в сознание. Врач срезал волосы, осмотрел и обработал рану. Была чуть затронута кость, но пуля вышла. Всё зависело от того, насколько сильна контузия. Если он не придёт в сознание в течении нескольких дней, то погибнет. Но, слава господу, он пришёл в себя! За эти часы Элизабет пережила и передумала столько, сколько не переживала за все предыдущие годы. Она виновата во всём случившемся! Только она сама! Как она могла?! Она не должна была даже разговаривать с Томом Трейси! Он не должен был понять, что ее чувства к нему сохранились. Он — как был, так и остался бессовестным эгоистичным мальчишкой. Ему всегда было плевать на других, а важно только то, что чувствует и хочет он сам. Он хладнокровно стрелял в Фицуильяма. Готов был убить его. И убил бы. Он всё равно выстрелил, хотя она кричала ему, и он слышал её! Фицуильям лежал мертвенно бледный, почти бездыханный. Слёзы душили Элизабет при взгляде на него. Он согласился на эту дуэль. Пошёл защищать свою честь. Ну конечно! Как он мог отказаться!? Бессовестный, безрассудный Том! Злой мальчишка! Ему никого не жалко. Она не переживёт, если Фицуильям погибнет. Просто не переживёт. Сейчас она поняла, что он значит для неё. Он — единственный мужчина в её жизни, лучший на свете. Благородный, верный, нежный и любящий! Как она могла даже думать о ком-то другом рядом с ним?! Это Бог наказал её за грешные мысли, за неверность ему. Она, пусть в глубине сердца, но возжелала другого мужчину. Мужчину, который, на самом деле, не стоил и мизинца её мужа. Никогда больше не посмотрит она ни на кого другого. Если Фицуильям умрёт, то и ей не жить. Эти два дня она страстно молила Бога сохранить ему жизнь, каялась за свои грехи, выражая готовность понести любую кару, даже умереть самой. Кроме самой страшной кары — его смерти. Том Трейси был прав — он потерял её навсегда. Этой пулей он выбил любовь к себе из её сердца. Её чувства к нему, как ни казались они сильны, отступили на задний план, и уступили место ужасу перед его безжалостным безрассудством. И до неё дошло то, что уже видел её супруг — взглядом более опытным и беспристрастным. Дошло не мыслью, а чувством. Нет, не могла она любить его больше, если он так легко готов был убить невинного человека, чтобы потешить своё эго. Он стал вдруг страшен и противен ей. Бог рассудил их верно. Эта дуэль стала моментом истины. Показала всем, кто есть кто. Все получили свой урок. Бог не дал Фицуильяму Дарси выстрелить — и возможно стать убийцей. Бог не допустил также и его смерти. Этот исход, несмотря на весь драматизм, оказался самым благоприятным для всех действующих лиц сей маленькой трагедии. Фицуильям интуитивно понял, что не осталось у него другого способа удержать Элизабет, кроме как пойти на обострение конфликта с Томасом Трейси. Не сделал бы он это сейчас, то рано или поздно, неугомонному мистеру Трейси удалось бы завлечь и соблазнить её. И тянулось бы это мучительной безобразной драмой, которая стала бы для него намного страшней, чем смерть. Безнадежно и глубоко несчастными стали бы все: он сам, Элизабет, маленький Джим. И Томас Трейси, в конечном итоге, тоже. Бог не допустил этого. Гордиев узел их проблем был наконец разрублен — быстро, болезненно. Но такая развязка оказалась поистине лучшим решением безнадежно запутанной головоломки. Сейчас, когда он думал о произошедших с ними событиях, то вполне осознав это, почувствовал на душе необыкновенную легкость. Всё к лучшему, и всё позади. Он видел, как изменилась Элизабет за последние дни. Он участвовал в дуэли не ради того, чтобы ощутить своё превосходство над соперником, а лишь хотел защитить свою семью — её и Джима. Ему это удалось и он не мог желать большего. Они оба с Элизабет почувствовали, что их беды навсегда остались в прошлом. Теперь они безраздельно принадлежали друг другу, и каждый из них оценил в полной мере, каким счастьем наградила его судьба. Ни разу больше не упоминали супруги в своих разговорах имя Томаса Трейси, помня, однако, о нём всю оставшуюся жизнь. Что касается самого мистера Трейси, то он больше никогда не совершал попыток возобновить отношения с миссис Дарси. Поместье своё он продал тем же летом и уехал в Америку, где, по сообщениям газет, через два года сделал блестящую партию — женился на юной наследнице богатого землевладельца.