Хотару танцует под пение немых сердец, плавно двигает руками и ногами, и только приглядевшись можно заметить, что они мелко-мелко дергаются. В душе Игараси свет давно погас — остатки выплеснутой когда-то энергии догорают в зеленых глазах. И те скоро исчезнут. Губы Рана искажаются в улыбке. Он видит фантомный нож, торчащий между острыми лопатками спутницы.
Туфли со сломанными каблуками безжалостно выбрасывают в сторону. Ран следит за этим действием, и его не трогает абсолютно ничего. Девушка босыми ногами ступает по асфальту, и в истоптанные ноги впиваются осколки стекла, мелкий щебень, еще какой-то мусор, но Хотару упорно продолжает ступать по остывшему бетону, параллельно разрывая на себе платье в пол — обнажаются женские колени. Ран все еще не тронут.
Ему плевать.
А Хотару это и не волнует.
Рыжие волосы Игараси спутаны, и от кудрей осталось мнимое воспоминание; макияж потек, а под зелеными глазами виднелись подтеки туши. Раз — шаг. Два. Три.
Она резко оборачивается — Ран неторопливо достает из кармана брюк немного смятую пачку сигарет и зажигалку.
Его волосы порядком растрепаны, под глазами пролегли тени-синяки, лицо его за все время их знакомства осунулось; вместо привычных насмешки и превосходства он источал смертельную скуку.
Это уже не та Хотару, которую знал Ран раньше.
Это уже не тот Ран, которого Хотару знала раньше.
Собственные эмоции — точнее, их недостаток — до безумия пьянят. Будто кислородное голодание — в голове всплывают воспоминания, как Хайтани-старший придушивал ее, перекрывая доступ воздуху. Потом отпускал. Но сейчас почему-то не отпускает.
Игараси смеется — и звуки из ее горла больше походят на истерику. Ран, выдыхая, усмехается и, кажется, больше не может вдохнуть.
Где-то за стенами здания продолжается нудное до тошноты мероприятие, на котором обычно собираются местные криминальные авторитеты. Хотару их ненавидела — лживые ярмарки лицемерия, ебаный маскарад, и, как назло, маски здесь никогда не слетят с безликих их обладателей.
Игараси начинает двигаться — танец выходит похожим на предсмертные судороги. Ран такое просто, блять, обожает. Он смотрит стеклянными глазами на Хотару, на ее кровоточащие ступни, упивается ее болью. Она никогда не скажет, но она страдает. Ее маска давно сломалась. Его же никогда не даст трещину.
Она танцует под пение немых сердец, плавно двигает руками и ногами, и только приглядевшись можно заметить, что они мелко-мелко дергаются. В ее душе свет давно погас — остатки выплеснутой когда-то энергии догорают в зеленых глазах. И те скоро исчезнут. Губы Рана искажаются в улыбке. Он видит фантомный нож, торчащий между острыми лопатками спутницы.
В поисках океана можно захлебнуться лужей.
Хайтани помнит, как Хотару все безостановочно трепалась о своей мечте — он уже не помнил, о чем она и говорила, но сейчас Игараси молчала. И это не странно. Увидев свет в конце туннеля, она совсем не учла, что даже в ровном, казалось бы, туннеле могут быть ямы.
Она погибает с оскалом на лице.
Неровными, опрометчивыми шагами Хатору приближается к Рану, но останавливается в нескольких десятках сантиметров от него. Почти не видна разница в росте.
Ее зубы все еще обнажены — Хайтани накрывает ее губы ладонью и смотрит прямо в душу. Его глаза похожи на аметисты в дорогих серьгах — безжизненно стекленеют в красивой до безумия оправе.
В мертвых водах погибая, смеяться в черствые глаза не нужно.
В ее глазах еще теплятся последние частички жизни, но скоро они уступят место бесстрастному блеску слез на склере. И, как бы не хотелось Рану признавать это, ее постигнет та же судьба, что и его самого.
Они уже разлагаются изнутри. И это уже не обратить.
Ран подхватывает ее на руки, отрывает от земли — несколько капель крови разбиваются о землю — и несет к помещению, стараясь не смотреть ей в глаза. Знает ведь, что увидит там.
Хотару прижимается к широкой груди Хайтани, чувствует, как его пальцы подрагивают.
Ей уже плевать.
