Monster

Keaton Henson — You В зале я застаю лишь одного Дина за бутылкой пива и ноутбуком. — Выглядишь хреново, — изрекает он, осматривая меня. — Лучше скажи мне что-нибудь, чего я не знаю. — Все… получилось? У Чака вышло? — Заставляю себя остаться на месте и не упасть без сил на пол. — Да, они сейчас там, болтают. — Э, что? От этого места останется хоть что-нибудь от их разговоров? — Не уверена, но лучше их пока не беспокоить. Я пойду, отдохну, ладно?       Дин молча кивает и с опаской косится на коридор, откуда я пришла. Возросшее в разы напряжение так и витает вокруг него, и часть опасений переходит на меня. Может, не стоило оставлять их? Они мудрее меня, но даже у разбитых сердец есть свои пределы. Гнев и обида Люцифера на отца копились тысячелетиями, бурлили в нем огненной лавой, не имея шанса на выход. Сейчас дверь открыта, и все это хлынет на бедного Чака, и может задеть нас. Надо было остаться, хотя бы за дверью. С другой стороны, чем бы я помогла? Чак, в конце концов, Бог. Бессмертное, безграничное, мудрейшее, немного странное, но Всевышнее существо. Свое создание он сможет удержать. Я надеюсь на это. Только шаткая вера помогает дойти до комнаты и завернуть в сторону ванны. Этот день был тяжелым и не самым приятным, но не бесполезным.       Вязкая тревожность липким медом оседает на коже, пока я снимаю одежду, и мне сложно ей противиться. Горячая вода не помогает унять внутреннюю дрожь, и приближающаяся истерика сковывает движения. Я сажусь на дно ванны, обнимая мокрые колени. Только этого мне не хватало ко всему прочему. Чтобы хоть как-то противостоять своим чувствам, я вспоминаю все, что случилось со мной за этот год. Воспоминания не самые радужные и темные полосы шрамов на руках напоминают мне, что я чуть не потеряла. Я бы могла попросить Кастиэля или Чака убрать их, но не хочу. Они уродливы и мне стыдно за то, что я сделала, но это моя ошибка, и когда я буду сомневаться в своей жизни, когда проблемы будут накрывать меня, и я буду думать, что шторм никогда не прекратиться, шрамы напомнят мне, что самое худшее со мной уже случилось.       Давнее обещание, которое я дала себе будто в другой жизни, там, на полу холодной камеры в Аду, молоточком методично стучит у меня в сознании. Хватит ли у меня сил начать все заново? Хочу ли я этого теперь? Думая об этом, о своей старой жизни, о людях, которые были в ней, о маме, единственное, что я испытываю, являлась тяжелая, как громадное ватное одеяло, апатия, которая окутывала меня и придавливала к земле. Как раньше не хотелось. Слишком много было неприятного, протухшего, от которого возникало желание отмыться, мылом скрести кожу, пока она не слезет, и, выйдя на улицу, знать, что на тебя не сядет муха. Чтобы больше не представлять себя дерьмом. Потому что муха то всегда знает, куда ей садиться.       Я определенно хотела чего-то другого. Наверно, какие-то импульсы в моем теле требовали прекращать чувствовать себя брошенной, потому что так таковой я больше не являлась. И я искренне радуюсь. За множество дней, проведенных в одиночестве у себя дома, в настоящее время я больше не чувствовала себя мертвым зверем, беспомощным и униженным.       Горячая вода приятно расслабляла. Дрожь сходила на нет, и я забылась на полчаса, просто не двигаясь, сидя под давлением душа. Стук в дверь прерывает мерный поток моих мыслей. — Я войду? — Никаких личных рамок для тебя нет? — Нет, — произносит Люцифер и появляется прямо возле бортика ванны. Я поднимаю на него взгляд, рассматривая сквозь мокрые пряди волос. Если он и заметил мое смущение, которое ярко отразилось на лице, то виду не подал. Я чувствовала, как горят собственные щеки, и задышала глубже. — Если бункер еще не разрушен, я могу предположить, что разговор прошел хорошо? — Хорошо — это не то слово, которым бы я описал нашу с ним задушевную беседу. — Приемлемо? — Я поднимаю одну бровь. — Уже ближе. Мы молчим какое-то время, пока я не набираюсь храбрости мягко выпроводить Дьявола за дверь. На самом деле, горячая вода сделала уже свое дело, и мое тело вполне было довольно. Плюс, ноги и поясница затекли, и хотелось выпрямиться. — Мне надо помыться. — Что-то мешает?       Он смотрит на меня уверенно, немного щуря глаза, всем своим видом давая понять, что сложившаяся ситуация его больше чем забавляет. Он меня провоцирует, определенно. Странные приятные всплески растекаются по всему телу. — Хорошо, — бормочу, опуская глаза. Я встаю перед ним, и струи воды теперь бьют мне в плечо. Вокруг нас вьется легкий пар, и на месте Люцифера, я бы уже вспотела. Но он, будто не замечая вокруг жаркий воздух, смотрит на мое лицо. Я не могу долго смотреть в его глаза, ощущая смущение, и нервно хватаюсь за мыло и мочалку. Мои руки трясутся, и Люцифер замечает это. Он с тихим вздохом перехватывает мои запястья и мягко забирает предметы. От его резких прикосновений я дергаюсь, но остаюсь на месте. Он намыливает мочалку и берет мою правую руку. — То, что я сказал там, все неправда.       Мягко ведет до локтя, прослеживает шрам и возвращается. Моя кожа покрывается мурашками, а в горле перехватывает. — Я знаю. — Я не хотел задеть что-то внутри тебя. Не буду скрывать, что сначала не видел в тебе ничего большего, чем просто средство для достижения своих целей. Я хмыкаю. — Это в твоем стиле, — тихо произношу, надеясь, что голос прекратит подводить в самых ответственных моментах. Его рука продолжает плавно намыливать, переходя на плечо. — Ты была лишь одной из таких же потерянных забытых людей, что я встречал на своем пути. Как я потом осознал, ты была такой же одинокой, как и я. И меня очень долго волновал сам факт, что, по сути, отличий между нами не так много. — Ты понял это во время нашего путешествия? — Да, и очень долго привыкал к этой мысли. Принять правду о себе оказалось намного труднее, чем я думал.       Он опускает мою правую руку, проводя мочалкой возле шеи и ключиц, не опускаясь ниже, переходя на левую. Воздушная пена стекает по моему животу и ногам, сворачиваясь вместе с водой в водовороте. — Я не хотел включать в свой план участие человека, тем более девушку. Но понимал, что без этого ничего не получится. — Не жалеешь, что выбрал меня? — У меня были на примете еще несколько вариантов, так как не был уверен, что ты выживешь. — Он проводит по второму шраму большим пальцем, изучая его. — Но ты выжила и согласилась, и справилась. Нет, я не жалею. — Но потом я принесла немало проблем. Ты чуть не погиб из-за меня.       Я останавливаю его руку, испытывая слишком много всего. И от его слов, и от его прикосновений. Голос мой дрожит, а ноги еле держат. — Маленькие минусы жизни Дьявола, пустяки. — Он улыбается так, будто мы сейчас ведем беседу о погоде. Его рука с мочалкой освобождается из моей хватки и переходит на живот. Я начинаю сильно сдавать позиции. Мягкое поглаживание действует на тело не так как, я хотела. Вместо того, чтобы расслабиться, все мои мышцы напрягаются. — У меня всегда будут враги. Те же Винчестеры. Не думаю, что они когда-нибудь примут меня в их тесный кружок дружбы. — Они замечательные люди и помогли тебе и мне. Это что-то, да говорит о них.       Просто удивительно, как я все еще могу связно думать и выпускать из своего рта осмысленные фразы, когда его рука плавно и осторожно проводит под моей грудью. Ход моего сердца давно сбит, и я чувствую его тяжелые удары о ребра. Внутри будто взрываются тысячи бомб, и Люцифер определенно замечает мое состояние, ухудшая его своими действиями. — Да, хорошие ребята, но их благородство рано или поздно выйдет им боком. — Ты всегда будешь видеть только отрицательные стороны добра? — Ты всегда будешь рядом, чтобы доказывать мне обратное.       Я молчу, продолжая тяжело дышать. У меня нет ответа. Даже если бы он и был, то в этой ситуации он определенно не имел бы никакой ценности. Сколько бы у меня на языке не вертелось важных слов поддержки, надежды и веры во что-то безграничное, все покажется пустым и ненужным, чем то, что мы можем сказать друг другу сейчас. — Впрочем, это не важно, — отвечает Люцифер, делая вид, будто мое молчание никак не задело его. Он отводит глаза на несколько мгновений, возвращая их на мое лицо и его взгляд, конечно же, ничего не выражает. Но в те короткие моменты, когда он не глядел на меня, я с затаенной горечью смотрела, как он сражается со своим хаосом в одиночку. И как ему на самом деле было тяжело принять мое молчание.       Все личное, все весомое, все, что имело для нас какое-то значение, нужно было давно сложить в коробку и запечатать, убрав с глаз долой. Но никто не знал что, сделав подобное, какое каждому из нас самообладание для этого потребуется и на какое одиночество обречет. Я стараюсь взять себя в руки, не смотря на положение, в котором нахожусь. Больше нельзя было тратить время на пустое, что можно легко переступить и продолжить путь с легкостью в теле. — Ты уходишь? — Слова выходят у меня почти свободно, не застревая на пути, не ощущая горечь от их значения. — Не успеешь соскучиться, как я уже вернусь. — Он подмигивает мне, сверкая глазами. Его рука все еще бережно скользит по моему телу, вытягивая из меня все больше полу-вздохов полу-стонов. — Вместе с… Чаком? — Отец подумал, что нам двоим нужно пройти курс терапии по налаживанию отношений в семье. Не хотел давать ему шанса, но потом вспомнил важные слова, про спасение. Думаю, они послужили определённым толчком. — Ты бы и без них согласился. — Не буду переубеждать тебя в обратном.       Выпадать из реальности я начинаю тогда, когда большой палец Люцифера проходится по одной из горошин моего соска. Он медленно растирает мыльную пену по коже, распаляет ее своими прикосновениями и мне кажется, что под его ладонями пляшет целый огонь. Вид мужчины оставался бесстрастным, только расширенные зрачки и редкое раздувание ноздрей выдавали его состояние. Когда его рука с мочалкой прослеживает путь до живота и ниже, я останавливаю ее. Кожа пылает везде, где он касался. — Дальше я сама, — выдыхаю полушепотом, сражаясь сама с собой. Глупо было отрицать, что я хотела его. Еще глупее было тормозить свои желания. — Как скажешь, — отвечает он легко, не давая мне шанса передумать, отдавая пресловутую мочалку. Перед тем как исчезнуть, он одаривает меня таким взглядом, от которого я отхожу в ванне под холодным душем еще минут пять, вспоминая яркость его огненных глаз, и что плескалось внутри них. ~~~       В зале стояла непривычная тишина и даже по меркам обычного кладбища, где были хоть какие-то звуки, здесь было слишком тихо. Дин медленно переводил взгляд от одного к другому, раздумывая над чем-то. Я не хотела мешать его мыслительному процессу, но время шло, и мне хотелось домой. Определенно, никогда я еще не испытывала того влечения к собственным стенам в комнате. Даже когда находилась в школе, я думала лишь о том, где бы мне спрятаться и дом не был в особом приоритете. Он лишь прятал мое тело, но не мысли и страхи. Теперь я просто скучала по своей кровати и банально хотела поседеть за столом на кухне. — Винчестер, еще немного и я смогу узнать, что такое сон. А во мне ведь часть человеческой души. — Люцифер закатывает глаза, складывая руки на груди. Весь его вид кричал о недовольстве положения, в котором он оказался. — И ты продолжаешь верить в него? — Дин скептически косится в сторону Дьявола, не обращая на его слова никакого внимания, обращаясь к Чаку. — Тебя не смущает тот факт, что я буквально сижу перед тобой? Я для тебя невидимка, да? — Люцифер бессовестно зубоскалит, и мне с трудом удается сдерживать улыбку. — Полностью, — отвечает Чак с благодушием в голосе. — Не было шанса доказать это, а сейчас есть. — И вы просто… исчезните? — спрашивает Сэм, поднимая бровь. — Ненадолго, да, — кивает Бог. — А как же Кроули? Не думаю, что он оставит попытки вернуть себе былое величие и популярность. — Он знает, что я жив и будет держаться как можно дальше от всего, что мне дорого. Своей шкурой он дорожит больше. На какое-то время он заляжет на дно, — уверенно заявляет Люцифер. — А когда это время пройдет, что дальше? — Дин впивается злобным взглядом в Архангела. — Вернусь я, — просто и в то же время уверенно отвечает тот. — И вы снова будете грызться как собаки, и плевать на невинные жизни! — яростно восклицает Винчестер. — И все по кругу, просто замечательно. А нам потом убирать за вами? — Не знаю, что у тебя за странные наклонности, Дин, убирать за кем-то, но надеюсь, руки ты после этого моешь с мылом. — На лице Люцифера проступает брезгливость, и он с сомнением оглядывает старшего Винчестера. Тот тяжело выдыхает, просверливая в Сатане дыру. — Я обещаю, что Кроули больше не побеспокоит никого из нас. — А у тебя больше нет деспотических мыслей? Желания уничтожить мир? — спрашивает Сэм. — Не больше чем обычно. И только если Дин не будет приставать. — Люцифер посылает братьям ухмылку. — Пошел ты. — Я думаю, мы уйдем сейчас, — говорит Чак, заканчивая беседу, пока она не переросла в словесную перепалку.       Все встают, и мне сделать это становится в разы тяжелее. Сколько бы я не уговаривала себя, что мы расстаемся ненадолго, боль от этого не утихала ни на минуту. Но так надо было, так будет хорошо, нельзя ограничивать его свободу. И нельзя запирать себя в рамки зависимости от него. Научится отпускать то, что любишь, и уважать чужое стремление к чему-то. Простая истина. Объятия Чака полны отеческой заботы и тепла. Я не была уверена, что увижусь с ним хотя бы еще раз. Мне все еще сложно было воспринимать его как Бога, потому что для него он был слишком человечным. С Люцифером мы отошли подальше, пока братья прощались со старым другом. — Ты не плачешь. Странно. Момент вроде подходящий. — Он смотрит на меня, улыбаясь одним уголком губ. — Ты тоже. — Я держусь изо всех сил, — хмыкает Люцифер. Я счастливо улыбаюсь, первой обнимая его. Он тут же прижимает меня к себе так, будто желал этого больше всего на свете. — С тобой точно все будет хорошо? — тихо спрашиваю я. — Конечно, со мной лучшая часть тебя, — так же полушёпотом выдыхает он. Его слова отдаются во мне пронзительным отчаянным эхом, и я хочу запретить рукам двигаться, чтобы держать его всегда. Но они легко расцепляются и отпускают.       Чак и Люцифер исчезают в звуке шелеста крыльев. Я и братья стоим еще несколько секунд на месте, продолжая смотреть на пустое пространство, потом Дин отправляет меня за рюкзаком с моими вещами, и когда я выхожу и сажусь на заднее сидение машины, то понимаю, что по-настоящему готова ко всему. В конце концов, страх теперь был чем-то неважным; раньше он закрывал двери и запирал меня, но я научилась находить выходы, разрушая стены. Звук заводимого двигателя зарычал в тишине гаража подобно тигру.