Запретный плод

Один стакан становится двумя, а два стакана становятся тремя. Это, конечно, ничто для Френсиса Крозье — он в полном рассудке и здравом уме, возможно, немного устал в такой поздний час. Но его верный стюард, юный Томас Джопсон, к этому явно не привык. Обычно он делает крошечный глоток всякий раз, когда Крозье предлагает ему напиток, и никогда больше, чтобы это не мешало его обязанностям, но с тех пор, как арктические дни и ночи становились всё длиннее и длиннее, неудивительно, что и Джопсону стало скучно. Сейчас Джопсон сидит с ним за столом в большой каюте — сгорбившись над столом и подперев голову рукой, глядя в сторону своего капитана с широкой улыбкой. Его лицо покраснело, и ему было трудно держать эти прекрасные глаза открытыми. Его хихиканье, когда рассказывал Крозье байки из своего детства, должно быть, было слышно всю дорогу до кают-компании. А другой рукой он неуклюже двигает хрустальный стакан по столу. - Ну же, сэр, - его пристальный, умоляющий взгляд в сочетании с милой улыбкой напоминает Крозье очаровательного питомца, который научился выпрашивать еду. Трезвый Джопсон никогда бы так на него не посмотрел — настойчиво, закусывая нижнюю губу, наклоняясь ближе, - ещё один стаканчик. Но Крозье винил самого себя, ведь это он предложил виски. - Джопсон, прекрати. С тебя достаточно. - Ну сэр… - Ты идёшь спать. Сейчас. Наконец, Джопсон отворачивается и вздыхает. Он встаёт — медленно, неуверенно. Крозье напоминает себе, что завтра нужно быть с ним помягче. Это будет адское похмелье для бедняги. Он тоже встаёт, и закидывает руку Джопсона на себя. - Позволь мне тебе помочь, - втайне он хотел мечтал носить его как невесту. Он достаточно часто делал это во сне, и это была одна из самых невинных фантазий. Почему он вообще думает о том, чтобы воспользоваться Джопсоном в такой момент? Почему он всё ещё хочет его после стольких лет успешного подавления своих желаний, утаивания своих непристойных увлечений, которые до сих пор иногда преследуют его во сне? Капитан почти чувствует, что злится — злится на себя за то, что он такой слабый; даже злится на Джопсона за то, что он был таким чертовски соблазнительным, хотя и знает, насколько это иррационально. Джопсон — ангел, и капитан Крозье без него совсем пропал бы. - Френсис! - он хихикает, затаив дыхание, когда они бредут по узкому коридору «Террора» к каюте стюардов рядом с кают-компанией. Это ново — единственный раз он когда-либо обращался к Крозье по имени был в самых сокровенных снах самого Крозье. Он слабо извивается в руке капитана, икая, протестуя, - я ещё не настолько пьян. Я могу дойти один. - Как пожелаешь, сухопутный парень. Крозье осторожно отрывает от себя руку Джопсона, не совсем уверенный, что молодой человек действительно может ходить без поддержки. Через жилет и рубашку тело Томаса кажется тёплым. Крозье обнимает Джопсона, чувствуя напряженные мышцы его плеч и спины, и, наклоняясь к нему, улавливает запах виски в дыхании парня. Виски всегда делает с ним что-то. Конечно, делает, но не лги себе, Френсис, это низкий голос в затылке шепчет, прямо сейчас: это Джопсон, не виски, делает всё это с тобой. Всегда он. - Ты сможешь залезть на свою койку? - спрашивает он, крепко держа Джопсона за талию. В ответ невнятное «М-м-м». Стюард открывает дверь каюты и спотыкается. - Вот чёрт! - бормочет он, пытаясь поднять Томаса, - ты явно не сможешь. Завтра у тебя будет адски болеть голова. Оружейный стюард на другой койке, насколько он может разглядеть в тусклом свете лампы, крепко спит. Слава Богу. Джопсон откидывается на руках Крозье, улыбаясь ему, его глаза из-под тяжелых век остекленели от опьянения. - Конечно, капитан, - говорит он и снова хихикает, - Как скажете. Всё, что скажете. На мгновение капитан не знает, что делать дальше — он держит полустоящего Джопсона на руках, наклонившись над ним так, что лицо Томаса оказывается под его; щёки, такие же розовые, как эти мягкие на вид, сочные, как запретный плод. Джопсон уже снял свой галстук-шарф несколько часов назад, так что с этого ракурса он видит всю шею стюарда, нежную кожу до ключиц, едва прикрытую высоким воротником его рубашки. С ворчанием он подхватывает Джопсона на руки, укладывая слабо протестующего молодого человека на свою койку. Какое счастье, что это нижняя кровать, а не верхняя! Если это испытание, придуманное Богом, то так тому и быть! Аккуратно положив Джопсона на спину, Крозье чувствует, что прошел половину испытания. Он продемонстрирует свою силу Богу и самому себе, убедившись, что Джопсон в целости и сохранности. Это трудное испытание. Джопсон весело смеётся, хватаясь руками за китель капитана. - Кэп, - невнятно произносит он.- Кэп, останьтесь… ик! Давайте ещё выпьем. Это было здорово! - Господи! - Крозье пытается освободиться из хватки Джопсона; говоря себе, что это невозможно, что парень очень сильный, но на самом деле он знает, что не хочет быть свободным, он хочет, чтобы Джопсон держал его, тянул вниз, на кровать, - ты станешь моей смертью, - рычит Френсис, и он не шутит. Он лучше умрёт, чем позволит грязным желаниям овладеть им! С тех пор, как несколько лет назад он пошёл с Джопсоном в антарктическую экспедицию, он никогда не позволял неуместным импульсам взять над собой верх. Даже когда он пьёт, он всё контролирует, и это всегда должно быть именно так. - Капитан,- умоляет Джопсон, улыбаясь и дёргая Крозье за руку.- Знаете, что?- наступает тяжёлая пауза, когда их взгляды встречаются, и что-то тёмное и первобытное появляется в глазах стюарда.- Я возбуждён,- шепчет он. Тут же уши и щёки Крозье вспыхивают будто аргандова лампа. Какого…!? - Ты пьян! - строго говорит Крозье. - Отпусти! Тебе нужно поспать,- он отрывает руку Джопсона от своей и осторожно толкает молодого человека обратно на кровать. Ты не представляешь, Джопсон. Не представляешь, что говоришь… и делаешь со мной. Джопсон дуется, пытаясь притворно разозлиться, но ему не удаётся удержать взгляд на Крозье. Он икает, выдыхает, и начинает неуверенно возиться с жилетом. - Ночная рубашка, - бормочет он, - я не могу спа… ик! спать вот так, мне нужна ночная рубашка! Вот же чёрт! Снова яркий, красивый смех. - Ладно, ладно! - надеясь, что раздраженный тон отвлечёт от огромных усилий, которые прилагает Крозье, попытки пройти испытание, он помогает Джопсону снять жилет, затем расстёгивает рубашку, - Ладно, переоденем тебя в ночную рубашку. Руки капитана дрожали, едва он расстёгивал рубашку Джопсона. Это как распаковывать подарок, пусть и запретный, не предназначенный для него. Впервые он видит так много обнажённого тела — в прошлом ему почти не приходилось его видеть; только Джопсон видит всего капитана полностью — и он смотрит, не в силах отвести взгляд от груди Томаса, сплошь гладкой кожи с лёгким пушком чёрных волос и тёмно-коричневыми сосками. Он осторожно стягивает рубашку с плеч стюарда и восхищается плавными изгибами мускулистых предплечий. Прежде чем он полностью осознаёт, что он делает, руки Крозье ложатся на тело Джопсона, а кожа становится бархатистой и горячей. Он чувствует его сердцебиение; позволяет двум мозолистым пальцам провести по соскам. Джопсон вздрагивает и издаёт пронзительный стон от внезапной стимуляции, а Крозье очарован тем, насколько они чувствительны и мгновенно твердеют. Френсис, ради всего святого, что ты делаешь? Если Джопсон как виски, тогда Крозье сделал один глоток. Одного глотка будет достаточно, ведь так? Он наклоняется и захватывает рот Джопсона своим; сухие, полные жажды губы встречаются с мягкими и насыщенными; и рот Джопсона кажется таким влажным и тёплым. Крозье может попробовать виски. Ох, Боже мой. Он крепко и жадно целует Томаса, и язык парня откликается на его собственный, и стюард извивается под ним, морщась и задыхаясь, чувствует руки Крозье под своим телом, грубо сжимающие его зад. Френсис, во имя святого! Ты дурак! Бессмысленно себе лгать. Алкоголик не остановится только на одном глотке. Осознание того, что он делает — как капитан по отношению к подчинённому — поражает его с силой пушечного ядра. Боже мой, шепчет Крозье, спотыкаясь и спешно отступая от кровати. Что он сделал? Ради всего доброго и святого — как он мог — посягаться на него, не так ли? - Дерьмо, - бормочет он, отшатываясь к двери.