Luxuria

      — Сегодня? — Сенджу, томимая жаждой близости, воодушевленно хлопает в ладоши и оборачивается к Акаши-младшему, стоящему около кухонного гарнитура с задумчивым видом. К этой ночи они готовились около полугода, как морально, так и физически.       — Сегодня.       ***       — Такеоми-нии, вставай.        — Просыпайся, нии-сан, — краткий шёпот раздаётся совсем близко где-то над ухом.       Мужчина неохотно разлепляет глаза и привстает на локтях, щурясь от холодного света настольной лампы. Рядышком с обеих сторон незамысловато примостились младшие, ластясь к его обнаженному телу — забавная привычка старшего спать в одних трусах, — словно кошки, требующие свою дозу ласки глубоким темным вечером.       — Мм, уже утро? — сонно бормочет мужчина, потирая шероховатую кожу возле шрама на правой стороне лица. Большие задумчивые глаза, в которых проступает глянцевый свет, устремляют свой пытливый взор на рядом сидящих.       — Ещё нет, — насмешливым голосом отвечает Харучиё, прохладной ладонью петляя узоры на широкой груди Такеоми.       Старшему Акаши думается, что он все ещё спит и видит десятый сон, ибо подобное поведение его младшеньким совершенно не свойственно. Особенно младшему.        — Оу, это что-то новенькое, — мягко басит Такеоми охрипшим ото сна голосом, пытаясь скрыть не пойми откуда взявшееся волнение. — Вам нужны от меня деньги, признавайтесь?       — Да ну тебя, Такеоми-нии, — Сенджу притворно дует щёки, сложив губы в трубочку, и с издевкой добавляет, — разве мы только по этому поводу к тебе приходим?       — Ну, — подумав, тянет он, — вообще-то да, — старший Акаши устало хохочет, поглаживая розоволосые макушки. «Такие мягкие и шелковистые…» — непривычная мысль пролетает незаметно и утопает под горячим дыханием младшего, что незаметно склонился непозволительно близко к лицу.       — Сейчас мы хотим кое-что получше денег, нии-сан, — заговорщицки шепчет Харучиё, убирая с головы ладонь и переплетая свои пальцы с братскими в крепкий замок. — И это кое-что можешь дать только ты.       Такеоми слегка удивляется, метая взгляд с одной пары светящихся глаз, обращённых на него, на другую, и изумленно хлопает короткими ресницами, пытаясь как можно быстрее убедить себя в том, что это его разыгравшейся разум разошёлся не на шутку.       — И что же это? — сквозь тонкую пелену не полностью отошедшего сна Такеоми чувствует, как ладонь младшей сестры приятно оглаживает обнаженное бедро, посылая тысячи высоковольтных импульсов по всем нервам. Это заставило его смутиться и напрячься одновременно.       Младшие игриво переглядываются. Ехидные улыбки расплываются по оттенённым светом белым лицам, и теперь они похожи на маленьких чертей, нежели на невинных ангелов, как про себя называл их всю жизнь Такеоми.       Ведь действительно похожи, только яркого нимба над головой и громадных крыльев не хватает.       Легкие поцелуи со стороны сестры защекотали висок. Резкий всплеск паники, в мгновение разогнавший отголоски бывалого сна, заверещал загнанным пением птиц, вынуждая встрепенуться. Дикий рёв здравого рассудка звонко ударил по мозгу, но за секунду ставшие невообразимо сильными руки Харучие, вопреки стальной хватке, бережно ухватились за запястья, едва эмоции Такеоми перехлестнули через край горловины. Все чувства, что притупились сном, молниеносно обострились.       Он слышит и чувствует, как брат поднимается с кровати на ноги. Приятное тепло вмиг исчезло. Старший поднимает глаза и фокусирует размытый взор на фигуре рядом, улавливая, как холодный поток просачивается глубоко в его нутро. Харучиё, стоя возле прикроватной тумбочки, неторопливо расстегивает ночную рубашку, расторопно скидывает мягкую ткань с плеч и, к большому удивлению Такеоми, стягивает с длинных ног пижамные штаны, под которыми не оказалось нижнего белья. Его худощавое тело без единого изъяна, закаленное долгими изнурительными тренировками, было идеальным в своих чётких изгибах. Средний рост, в меру широкие заостренные плечи, но тощие жилистые руки; мраморная кожа, словно прозрачная атласная ткань, четко выделяла каждый её сосуд, расплываясь пурпурно-сетчатым цианотическим рисунком по рукам. Мышцы груди и живота хорошо проступают на хрупком стане, а узкие, совершенно не мальчишечьи бёдра и прямые ноги вынуждали взгляд надолго останавливаться на себе. Такеоми никогда не ловил себя на мысли, что ему может понравиться мужское тело, но брат моментально перевернул его отношение.       Сенджу была не менее привлекательной: её линии женского тела плавные, грациозные, заставляющие хотеть прикоснуться; бархатная кожа, усыпанная немногочисленными маленькими родинками, намного белее в силу большой нелюбви к загару; плечи прямые, высокие; спина ровная с выразительно выпирающими лопатками и проступающими позвонками; грудь округлая и высокая — в мужскую ладонь наверняка умещается; её стройная утончённая талия гладко перетекает в женские покатые бёдра.       Разве могут быть очертания ног такими божественными?       Изящна, точно грани бриллианта.       Смотря на младших с долей не скрытого восхищения, Такеоми плотно стискивает зубы, нервно перебирает взмокшими пальцами простынь, опуская и закрывая глаза. И только сейчас, разглядев младших с ног до головы, мужчина понимает, что сестра только в одном кружевном темном белье, что так прекрасно контрастирует с её молочной кожей.       Их особая красота хлещет изо всех щелей, и порой мужчине казалось, что природа так нечестно обделила его самого этой грациозной аристократичностью, точностью, эстетичностью.       — Что вы…       — Тише, Такеоми, — властно обрывает задрожавший голос брата Харучиё и садится уже намного ближе, притягивая чужие руки за ладошки к устам. — Мы хотим показать, как по-настоящему любим тебя.       — Что… что это значит? — нудит мужчина, с видимым нервозом закидывая за плечо растрёпанный хвост из длинных волос.       Картина, представшая перед глазами, вовсе обескуражила вконец изумленного мужчину: Харучие — его местами надменный, самодовольный младший брат, — с глазами преданного щенка выцеловывает каждую фалангу, практично массируя кончики прохладных пальцев. От этого зрелища мускулистое тело слегка задрожало — словно в глубине взорвалась атомная бомба, — пока вовсе не начало крупно трястись, когда к младшему присоединилась и младшая, робко опускаясь воздушными поцелуями с виска к щеке, оплетая маленькими ладошками жилистую шею в попытке притянуть брата ещё ближе.       — Ты ведь ещё не знаешь, как мы тебя любим, — её тонкий голос поднялся, пронзил его сердце насквозь и покатился вниз, обосновавшись где-то под печёнкой — настолько сильно девичий тон пропитался открытым желанием. — Позволь показать нам, нии-сан.       — Сенджу… Харучиё… — Такеоми вертит головой, пытаясь прогнать несуществующую галлюцинацию. Темные волосы красиво сыпятся с широких плеч, обнажая острые ключицы. Младший принимает это как призыв к действию: он аккуратно опрокидывает брата обратно на подушки и тянется губами к выпирающим костям, кропотливо осыпая горящую под прикосновениями кожу короткими поцелуями. — Побойтесь Бога, Господи…       — Ты наш Бог, Оми, — Сенджу отступает, любовно зарываясь в розовые волосы Акаши-младшего длинными пальцами. Складывалось такое впечатление, будто она мягко ведёт голову Харучиё: направляет, когда и куда нужно, чтобы тяжелый вдох Такеоми вновь разрезал минутную тишину.       Младший чувствовал, что начинает улыбаться против воли. Ему до скрежета в зубах нравилось чувство тёплой кожи брата под губами, её запах пьянил, а участившееся дыхание сверху возбуждало с каждой секундой всё больше и больше. Как же давно он хотел это почувствовать. Как давно они хотели это почувствовать. Страх быть непонятыми, а ещё хуже отвергнутыми единственным дорогим человеком сковывал долгое время, но терпеть и оттягивать момент, который рано или поздно бы наступил — сил уже не было.       — Ты ведь тоже любишь нас? — Харучиё прерывается на секунду, жарко шепчет прямо в уста и незамедлительно накрывает их своими, млея от ощущения сухой поверхности, отдающей привкусом приевшегося табака. Зацепив нижнюю губу, младший втягивает её в свой рот облизывает, прикусывает, тянет своими, проделывает все то же самое с верхней и возвращается к неподвижному языку. Он не спешил. Делал всё так, как ему хотелось, полностью доминируя. Наконец-то. Наконец-то. Наконец-то. Наконец-то. Наконец-то. Наконец-то.       Младший раскрывает всего себя в этом поцелуе, отдаваясь щекочущему рёбра ощущению обреченного счастья. Только Сенджу знает, как давно он хотел заполучить Такеоми. Только Харучиё знает, насколько желала этого же Сенджу, но, вопреки своему долгому желанию, она совсем немного уступила старшему брату, прекрасно зная, что теперь Акаши-старший никуда не уйдёт.       Такеоми, кажется, чувствует, насколько эта нездоровая жажда была велика в своих масштабах, от чего становится не по себе. Разве он когда-то обделял своим вниманием младших? Неоспоримо — старший брат и глава семьи из него, конечно, хреновый и никудышный, но, чёрт возьми, он всегда пытался найти свободную минутку для своих родных, и, насколько это было вообще возможным, старался быть рядом, хотя порой, в особенности от Харучиё, веяло промозглым холодом, нежеланием и отстранённостью, когда его попытки быть ближе норовили воплотиться. Вся эта хваленая не пойми кем непорочность и стремление выглядеть как образец благородного и примерного старшего брата, а также главы семьи, беспощадно выжимали из мужчины все соки, тем более когда все его старания пропускали мимо себя.       А что сейчас? Тот самый равнодушный младший брат с таким доверием приваливается к его телу своим тонким и пытает его рот, вызывая в нём странные, на удивление интересные чувства. Было ли это его, Такеоми, косяком, вследствие чего младшие помешались, или это просто стечение определённых обстоятельств?       С Сенджу было проще — она по природе своей нежное и чуткое создание. Понимающая и добрая младшая сестра, сглаживающая нередкие конфликты между братьями. На её хрупкие плечи сразу ложились две головы с разных сторон, требующие своего рода утешения и внимания. С ней никогда не было проблем, а если и не дай Бог были недомолвки, то она сразу же объясняла всё доступным, порой резким языком, а не корчила из себя обиженную хмурую девочку, не желающую разъяснять свои женские выкидоны.       Мужчина сильно жмурится, из-за чего лёгкая боль просачивается сквозь ранимую кожу век, покалывая слизистую, и не замечает, как от его губ уже оторвались, так и не получив никакого ответа, но зато четко различает в тишине разочарованный выдох рядом.       Сейчас Такеоми точно не понимал ни черта в этой жизни.       Харучиё поворачивается к сестрёнке, которая тут же ловит тощими руками бескровное лицо, поглаживая впалые скулы, и прижимается своим, успокаивающе нашептывая в губы:       — Всё хорошо.       Акаши-младший тянет ту за щёки и коротко целует, положив свои ладони сверху девичьих.       — Я знаю. — Напоследок вновь поцеловав сестру, Харучиё возвращается к брату и смело тянет за собой Сенджу, усаживая ту на братские бёдра.       С лица девушки не сходит улыбка — ей определенно нравится то, что происходит сейчас, и эта маленькая неловкая заминка вскоре превратится в большую, стыдливую, от которой щёки будут гореть ярким пламенем смущения.       Открыв глаза, Такеоми видит склонившую над ним Сенджу, а позади неё — улыбающегося Харучие, ловко умостившегося за ее спиной.       — Ты не ответил на вопрос, Таке-нии, — елейно произнесла она, касаясь волос брата и убирая непослушную прядь за ухо. — Ты ведь любишь нас?       Такеоми нерешительно сглатывает скопившуюся слюну, ощущая, как чьи-то требовательные пальцы бережно скользят по накаченным ляжкам с двух сторон. Младшая демонстративно укладывает свои руки на его плечи, склонив голову набок, тем самым позволяя разглядеть Харучиё за своей спиной. Тот с легкой усмешкой на устах протягивает губами скользкую дорожку на вытянутой шее, впиваясь короткими ногтями в чувствительную кожу ног.       Дышать становилось определено труднее.       Нагнувшись к лицу старшего и прикрыв обрамленные белоснежными ресницами глаза, Сенджу бесстрашно целует мужчину, обласкивая языком внутреннюю сторону губ и словно в шутку касаясь его языка своим, в то время как взгляды братьев были сосредоточенны друг на друге и не смели отрываться.       Такеоми заметил: дыхание младшего пахло лимоном и кислыми конфетами, когда же младшей — спелыми персиками и сладкой карамелью.       Руки Харучиё взметаются ввысь и обожающе обводят осиную талию девушки, что запросто вмещалась в его широких для неё ладонях; изредка сжимают косые мышцы живота, вынуждая её гулко выдыхать в поцелуй, который всё так же не приобретал взаимный тон. Младшая на очередном выдохе отрывается, инстинктивно облизывая припухшие губы. Хоть Такеоми так и не ответил на её напор, она осталась весьма довольной. Почувствовав, как Харучиё сзади двигается, легко изводя сестренку неторопливыми движениями, Сенджу тихо стонет и начинает неспеша ёрзать на бёдрах старшего, пока губы розоволосого целуют её плечи, плавно переходя по позвоночнику ниже.        — Ну же, аники, — Харучие томно шепчет в чётко выраженные лопатки сестры, поддевая хитрую застёжку чёрного бюстгальтера, — ответь нам. — Пожалуйста, Такеоми-нии, — Сенджу эффектно прикусывает нижнюю губу и изламывает брови в наслаждении, хватая старшего за руку. — Ответь уже…       Девушка сгибает свободную руку в локте и отводит её назад, укладывает раскрытую ладонь на розовый затылок, притягивая младшего Акаши к себе, и поглаживает Харучиё по его послушным волосам, зарываясь в них пальцами, и одновременно свободной рукой прикладывает ладонь старшего к грудной клетке. Кружевной верх подоспело летит вниз и беззвучно падает на постель. Старший невольно охает, когда под натиском давления ее пальцев, собственные сжались на обнажённой, упругой груди сестры и пропустили между фалангами выпуклый сосок, видимо твердеющий от ласк. На её плоском девичьем животе изящно проступала неглубокая линия, где вовсю гуляли мурашки от накатывающего возбуждения. Округлые бёдра не прекращали изводящих движений, с каждым их взмахом задевая уже откровенно вставший член старшего.       Харучие, ухватившись за таз сестры крепче, ускорил её движения, без особого труда управляя процессом.       — Хару-нии, — громкий стон девушки отзывается в старшем всплывшим на поверхность оголодавшим желанием. Снизу все мокнет, приятно зудит и начинает свербеть от тянущего желания.       Отклик собственного тела на такие простые прикосновения становится чуть ли не откровением.       Ненормально. Это всё ненормально.       Остатки здравого рассудка стремительно сгорают, и эти «мягкие» увещания, которым невозможно было противиться, перебарывают созданную кем-то нормальность. Постепенно для Такеоми в потаённых уголках души что-то сильно скручивалось, менялось, уносилось в далёкий бред, напоминающий прерванный сон, рьяно заставляло подпирать изголовье кровати спиной. Внутри сознания зародилась тяжелая тень безрассудства, обременяемая больше, чем просто желанием. Он почувствовал сильное притяжение. В комнате становится невыносимо жарко. Призрачный свет серебряно-сахарными пятнами ложится на розовые волосы, качающиеся по инерции в такт быстрым движениям. Приятное трение интимных мест окончательно сводит с ума Такеоми, разливаясь наэлектризованной сладостью по телу, и вскоре мужчина сам перестаёт понимать, когда именно начинает самостоятельно подкидывать бёдра вверх и тихо постанывать от возбуждения.       Харучиё влюблённо наблюдает за ними из-под полуопущенных ресниц, убирая руки с бёдер, прекращая помогать сестре — в этом нужды уже нет, те отлично справляются и сами. Он вновь перемещается поцелуями на её ровную, костлявую спину, прикасаясь к каждому выпирающему позвонку.       Такеоми на протяжении всего времени не сводит плотоядного взгляда от младшего — от этого у Харучиё распространяется приятное томление по всем конечностям. Его небесные глаза гипнотизируют и вводят в транс: мужчина хватает тонкое запястье брата и тянет вперёд, повалив на себя и упорно двигающуюся Сенджу, которая, даже сложившись с братьями гармошкой, не прекращала действий ни на секунду.       — Люблю, — наконец надломлено отвечает Такеоми, впившись в губы Харучиё своими. От минутного ступора акварельные глаза широко распахиваются и неверяще смотрят перед собой. Харучиё шумно выдыхает и мучительно прогибается в пояснице, прижимаясь к спине Сенджу, а та в свою очередь грудью вжимается в грудь старшего, мелко дрожа в предоргазменных судорогах.       Такеоми пылко обводит языком контур губ и напористо проникает внутрь, сталкиваясь с чужим и плетя с ним крепкие узлы. Его широкая ладонь заботливо поглаживает младшего по лбу успокаивающими движениями, а сам он старательно в замедленном темпе вылизывает каждый уголок влажного рта Харучиё.       Младший дрожит от изнеможения, пытаясь сдержать стоны, но как только язык поддевает уздечку и скручивается в спираль с собственным, отчаянно стонет от удовольствия.       — Такеоми… — Сенджу словно в издевку замедляется, оттягивая миг удовольствия. Её сладкие постанывания стекают лавой по раскалённым телам, испепеляя на месте. Братья мягко разрывают поцелуй и переводят внимание на неё: Такеоми припадает к её пухлым губам, бродит руками по ягодицам; Харучиё пробегается пальцами по рёбрам, щекоча кожу, и поднимается к груди, начиная играться с сосками. Младший знает — здесь она безумно чувствительна — подтверждением становится развратный стон, что слетает с губ и разрывает ставший в долю секунды безбашенным поцелуй, приятно щекоча острый слух братьев.       Сенджу тянется ручками вниз, намереваясь приспустить ткань боксеров старшего, однако Харучие ловит её руки, не позволяя сестре совершить задуманное.       — Он кончит по-другому, — младший Акаши трепетно целует девушку в висок, подхватывая её под бёдра. — Ты тоже кончишь по-другому. Привстань.       Девушка послушно приподнимается, неотрывно наблюдая за мелькавшими эмоциями на лице Такеоми. Харучиё пробирается тонкими пальцами под лямки кружевных трусов и тянет их вниз, обнажая сестру полностью. Поглаживая её голые бока, он приговаривает:       — Она так красива, аники, — довольно произносит Харучиё, замечая незаметно проступивший румянец на щеках старшего. — Не правда-ли?       Такеоми согласно кивает головой, не в силах оторвать пристальный взгляд от гладкой белоснежной кожи младшей сестры, которая всего-навсего обессиленно всхлипывает, будучи не в силах как терпеть это болезненное возбуждение, так и открыто находиться перед этими магически чёрными глазами брата.       Сенджу неспешно опускается и садится сверху на старшего, чувствуя сильное мужское тело под собой. Ладонь розоволосого давит на её костлявую коленку, отводит назад и обязывает шире развести ноги в стороны. Та едва различимо хрипит на долгом выдохе, очаровано наглаживает братские бока и не сводит с его лица больших задумчивых глаз, наполненных беззвучной мольбой.       — Доведи её пальцами, Такеоми, — голос младшего звучит властно. Мужчина безоговорочно подчиняется просьбе и протягивает руку к сестрёнке, сдержанно проходясь пальцами по обнаженной коже внутренней стороны бедра.       Сквозь пелену страсти младшая послушно и доверчиво разводит бёдра ещё шире, охотно предлагая исследовать себя, как заблагорассудится, разрешая его пальцам пройтись по гладким изгибам паха, очертить подушечками розоватые влажные стенки и скользнуть в небольшую щель. Лёгкий дискомфорт мелькает во всём теле. В глазах мутнеет, сердце бешено стучит, а жар постепенно захватывает юное тело, пока брат аккуратно входит внутрь, позволяя привыкнуть к ощущениям.       — Там мокро, да, Такеоми-нии? — скалится младший. — Это место выдаёт, насколько ей доставляют твои действия.       Слушая неприличные слова брата, девушка рассеянно замечает, что боль куда-то так быстро исчезла, уступая место поглощающему наслаждению. Сенджу бесстыже в голос стонет и задаёт собственный неторопливый темп, расслабленно подмахивая бёдрами вперёд. Брат продолжает гладить пальцами горячие внутренние стенки, наблюдая, как та в напряжении сгибает ноги, то и дело приподнимаясь на носочки и хаотично качая тазом, словно просит скорее успокоить её.       Харучиё в очередной раз пристраивается сзади: его губы скользят по её телу, начисто лишая разума, тычется лицом между лопаток, щекоча тёплым дыханием, а руки в невесомых касаниях блуждают по животу, спине, постепенно приближаясь к округлой груди. Сенджу совсем потеряла связь с действительностью и только постанывала от жара, исходящий от рук обоих братьев.       — Ты входишь так глубоко, Такеоми, — игриво шепчет она, направляясь навстречу и настолько искусно выгибаясь в пояснице, двигаясь волнообразными движениями, что старший через силу держит себя в руках.       — Да, я чувствую, — проронил он, сжимая свободной рукой её поясницу, контролируя телодвижения девушки, хотя она и сама прекрасно знала своё дело.       Такеоми, не останавливаясь, опускает глаза вниз: её впалый живот мерно движется в такт его руке; Сенджу наращивала темп, срываясь на более громкие стоны, чем были в самом начале. Её пушистые ресницы трепетали от переизбытка чувств — везде так приятно, это становилось почти что невыносимым и всё больше смахивало на изощрённую пытку.       Дразнящие прикосновения Харучиё к соскам усиливали возбуждение, не давая возможности получить разрядку. Сенджу казалось, что она вот-вот потеряет сознание от невыносимого желания, пульсирующего под кожей. Она была слишком поглощена чувствами и не могла найти в себе сил вымолвить ни слова. Брат продолжал непростительно долго изводить пальцами, и внутри девушки жар стал скручиваться в огненную пружину.       Спустя несколько особенно глубоких толчков мощный импульс, прошивший юное тело снизу вверх, заставляет девушку крупно вздрогнуть и задвигаться на пальцах брата ещё быстрее. Сенджу чувствовала, как из неё буквально вытекает удовольствие. Мир раскололся на миллионы ярких частиц, которые вспыхивали перед глазами и постепенно меркли. Приятные судороги прошлись вверх по ногам, где сжимались и разжимались пальцы, и собрались внизу живота, расплываясь внутри в упоительной агонии последнего спазма.       — А быстро ты её, братик, — Харучие расплывается в довольной улыбке, помогая сестре приподняться и лечь на кровать. — Сен, ты как?       — Великолепно, — без тени сомнения отвечает тонким голосом девушка, повернув голову в сторону братьев. — Давненько я так быстро не кончала.       — Настолько хотела старшего братика? — ответом служит положительный кивок розоволосой. — Маленькая извращенка.       У старшего глаза готовы из орбит вылезти от культурного шока. Его маленькие что, совсем умом рехнулись?       Склонившись над братом, младший по-хозяйски обустраивает ладонь на его бедре, слегка поглаживая, а кончиком языка, летуче касаясь, проводит по краю уха. Опустившись ещё ниже, опаляющие губы пробегаются по напряженной шее Такеоми. Тот судорожно дёргается, когда зубы смыкаются на коже, оставляя сильный, зудящий отпечаток. Харучиё не видит, какое выражение приняло лицо брата, но ответ его тела с упоением чувствует сполна. С силой стиснув его плечи, младший обводит кончиком языка сосок старшего, от чего по телу мужчины проходится волна обжигающего удовольствия.       Сенджу, привстав на трясущихся ногах, хищно улыбается и склоняется ко второму соску, и, втянув его в рот, осторожно прикусывает. Такеоми неосознанно переходит на жалобный скулёж, прискорбно подчиняясь, понимая: младшим определённо нравится мучить его во всех смыслах. Они вылизывают его торс, покусывая кожу и оставляя на ней яркие засосы. Иногда сталкиваясь языками, младшие переходили к жадным поцелуям, изводя старшего брата громкими причмокиваниями, но быстро возвращались к прежнему занятию, так что он уже сам не знал, что хуже: сладостная мука их ласк или те мгновения, когда ему давали передышку. Чем больше младшие касались его, тем мощнее горели органы изнутри. Особенно в тех местах, где они кусали или трогали его вместе. Шея и плечи — сплошь были в красноватых следах от зубов, а бёдра немели от силы, с которой пальцы младших впивались в них.       Вне сомнений было одно: Такеоми, стискивающий пальцы и дергающий в разные стороны ни в чем не повинное покрывало, пока скупые до прикосновений младшие выбивали из его груди низкие, раскатистые стоны, полностью отдался их власти.       Когда они снова отстраняются, старший Акаши вымученно прикрывает глаза — затянувшаяся пауза заставляет страдальчески сдвинуть густые брови, но уже спустя долгую минуту ожидания подскакивает на месте, потому что сразу два проворных языка коснулись его напряжённого члена. Он даже не заметил, как его лишили единственной вещи, скрывающей постыдную эрекцию. Мужчина вскрикнул, когда мягкие губы обхватили его плоть и влажные языки обвели головку. Эти манипуляции стирали мысли, оставляя только инстинкты и первобытное наслаждение. Такеоми блаженно застонал. Приподнявшись на локтях, он смотрел, как младшие с особой охотой вылизывают его возбуждённый орган от головки до основания. Их розовые волосы прилипали к коже, а губы были ярко-красными и влажными.       Глаза младших закрыты, словно от удовольствия. Такеоми едва не кончил от мысли, что они делают это не только для того, чтобы Такеоми было хорошо, но и потому, что им самим это нравится. Воздух казался таким же горячим, как и удовольствие. Из всех звуков остались исключительно смешанные воедино стоны и неприличный редкий скрип кровати. Мужчина заботливо проводит ладонью по вспотевшей шее брата, и тот на мгновение замирает, но, тут же опомнившись, давит языком сильнее, играется с щелью сверху и берёт в рот полностью, плотно обхватив губами. На границе сознания приторно бьётся абсурдная мысль, что он никогда не испытывал такого восторга от минета — за прожитую жизнь из множества женщин в его постели он не повстречал ни одну, что была бы настолько восхитительна в этом деле, насколько родные брат и сестра. Какая ирония.       Внезапно Сенджу смещается в сторону, позволяя брату устроиться поудобнее, оставляет мимолётный поцелуй выше и подходит к изголовью, совсем неуверенно переминаясь с ноги на ногу, поджав плечи.       — Такеоми… — дрогнувшим голосом роняет девушка, подняв руку и робко коснувшись изумленного лица. Её приятный, бархатный и мелодичный тембр приятно оседает на перепонках. — Я… я хочу ещё раз, — она почти что умоляющие смотрит. Тонкие пальчики сестры пробегаются по линии челюсти и цепляются за губы, оттягивая вниз. Такой своеобразный, прямой намёк. Сенджу не терпится почувствовать его там, внутри себя ещё раз, но уже не пальцами, а чем-то бОльшим. В детстве её вид был почти что таким же упрямым и стойким, когда она чего-то сильно хотела, но в данный момент она не была преисполнена решимости, что было ей несвойственно.       Ощущая, как чувствительная плоть трётся о нёбо младшего, и язык скользит по стволу, старший Акаши с придыханием подаётся вперёд. Для удобства придерживая бёдра брата, Харучиё понемногу пропускает его член всё глубже, пока тот не проникает в его рефлекторно сжимающееся горло. Старший как будто забыл обо всём: и о том, почему это происходит, и о том, с кем забавляется в кровати.       — Не увлекайся, Хару-нии, — снисходительно молвит Сенджу, и младший Акаши немедля отодвигается в сторону, сорвав раздосадованный вздох с губ Такеоми. — Мы закончим не так.       Лицо у неё стало уверенным, без краски сомнения, а в голосе слышалось то самое упорство, которое вызывало в старшем чувство полной беспомощности. Когда у Сенджу делается такое выражение лица и появляются эти безапелляционные нотки в голосе — на неё уже нет управы. Встречая протест со стороны старших, она ещё твёрже стоит на своём.       Младший поднимается на коленках, а затем, не раздумывая, выступает вперед, перекинув ногу через брата. Он не медлит: сразу же размещается тазом сверху, втискивает его член между ягодиц, изгибается и недвусмысленно трётся, позволяя плоти скользить между ягодиц. Глаза Такеоми вожделённо, но с толикой страха сверкнули. Вот так сразу? Без подготовки? Он, конечно, не спец в однополом сексе, но что-то да знает.       Словно прочитав его мысли, Харучиё скомкано выдаёт:       — Я… я подготовился. Заранее.       От этих слов в паху нестерпимо начало давить. Хару, ты понимаешь, что творишь? Такеоми пару раз шевелит бёдрами, чтобы хоть как-то облегчить это тянущее ощущение. Младший, в полной мере прочувствовав это, кривится в беззлобной усмешке. Его чертовски заводит смирение старшего. Ладони младшего снова заскользили по телу мужчины, но на этот раз только по груди и животу. Выносить подобное стало ещё нестерпимее. Стиснув зубы, Такеоми пытается замереть, чтобы молча вынести всё это, но когда ладонь брата добирается до члена, а пальцы обхватывают и наводят его плоть в нужном направлении, старший не сдерживается и продолговато стонет, заставляя на этот раз Харучиё сладостно содрогнуться, закатывая глаза.       Сенджу вторит движениям розоволосого, без труда перекидывая ногу через корпус и приближаясь бёдрами к лицу, в то время как младший, запрокинув голову и поджав губы в полоску, в одно резкое движение опускается до основания, не сумев подавить гортанный выкрик, потому что вместо ожидаемой боли он почувствовал лишь покалывание, отдающее прямиком в нервы.       — Блять, какой он большой… — Харучие впивается в его таз короткими ногтями, понимая, что едва может контролировать своё тело — слишком долгим было ожидание, оттого сумасшедше приятным. Румянец на его щеках заметно становится гуще, а значит, всепоглощающее блаженство пустило свои корни, намертво зарывшись в кожу. Такеоми сам краснеет пуще прежнего от своеобразного комплимента, но, вопреки стыду, произвольно покачивает бёдрами, ощущая как стенки младшего плотнее смыкаются на его члене.       Сенджу — с заметным блеском в радужках — смотрит на брата под собой не отрываясь. Она выглядит неистовой, неудержимой; её слегка приоткрытые искусанные губы опухли, готовые издавать ещё множество медово-сладких стонов для него. Такеоми вскользь съезжает по изогнутой спине и левому боку тёплыми ладонями, щекоча невесомыми прикосновениями кожу, обхватывает талию сестры, обласкивая губами внутреннюю сторону бедра, проводит острым носом по самым чувствительным местам, где клеймит нетронутый участок ревностным укусом и тянет младшую на себя, отчётливо понимая желание своей сестры.       — Братик, пожалуйста… — нервно выдыхает младшая, изнемогая от растущего желания. Мужчину сводит с ума её жалобный тон; его маленькая Сенджу, полностью открытая перед ним, полностью в его власти, управляющая заплывшим разумом, просит, молит, извивается сверху, в нетерпении елозя бёдрами, и Такеоми снисходит: проводит двумя пальчиками по ляжкам, подбираясь ближе к пылающей промежности. От этого у Сенджу дрожью ноги сводит; она наблюдает за кончиками его пальцев и с трудом держится на плаву при мысли о том, как они бы двигались внутри неё ещё и ещё.        Харучиё размеренно насаживается, держит руки на талии брата и окидывает родственников внимательным взглядом: грудь Такеоми ходит ходуном, мышцы под кожей младшей соблазнительно перекатываются. Он не видит её лица, но готов поспорить — в уголках ее глаз блестят слёзы. Младший придерживается ровного темпа, складно скользя по всей немаленькой длине. Серьезно, Харучиё и подумать не мог, что у брата настолько большой. Вот что значит хорошие гены. Он гладит бока, скребёт ногтями чистую поверхность бёдер, оставляя красные полосы любви — следы будут обязательно.       Кукольное лицо с каждым мизерным толчком искажается в гримасе совершенного блаженства; Такеоми нежно, но настойчиво толкался в постепенно расслабляющееся нутро брата, ощущая пульсирующую узость. Горячо, невероятно тесно и всё время с силой сжимается вокруг члена, из-за чего старший невольно прерывается на рваные вздохи.       Тем временем Такеоми высовывает язык и облизывает пересохшие губы. Нарочно кончиком по ним проводит, мучает, доводит всё больше и голову ниже опускает, дьявольски улыбаясь. Сенджу неотрывно смотрит вниз на брата, который в свою очередь не сводит с неё глаз; подмечает, какой у старшего красивый язык: длинный, мощный, отточенный. Дрожа от желания, наблюдает как медленно, тягуче он проводит по мокрому лону, захватывая губами клитор. От новой волны пробирающего до костей удовольствия младшая дёргается, довольно прикрывает глаза и откидывает голову назад.       Подрагивающими пальцами Сенджу зарывается в его волосы, тянет на себя и беспомощно мычит. Этот до невозможности развратный звук застревает в ушах Такеоми, сползает вниз по позвоночнику и оседает свинцом между ног, где вовсю забавляется младший, контролируя скорость толчков. Ощущения, обострённые сильнейшим возбуждением, казались нереальными.       Сердце глухо и сильно стучит о рёбра. Такеоми сжимает руки на её бедрах, пальцами врезается в молочно-белую, нетронутую солнцем кожу; он придвигает её ещё ближе к себе, даже не обратив внимание на то, как Сенджу на мгновение потеряла равновесие и буквально села на его лицо.       Младшая будто в забытье, отчаянно жмётся, зарывается руками в его спутанные волосы, несильно притягивая за них; шумно выдыхает сквозь сцепленные зубы и ещё сильнее выгибает спину, слишком чувственно реагируя на его прикосновения. Такеоми, послушно ведомый её рукой и держа голову на весу, успевает мазнуть губами по внутренней стороне бедра, пройтись между складок и проникнуть в её лоно. Младшая всхлипывает и жмурится от стыда, когда кончик языка проникает внутрь. Мужчина имитирует движения, заставляя её метаться сверху. Сенджу пытается сдержать рвущиеся наружу стоны, прикусывая губы до крови, однако Такеоми, заметив это, начинает работать языком интенсивнее, совершая кончиком круговые движения.       Ему казалось, что, зажатый между двух сильных тел, проникая в одно и отдаваясь другому, он словно теряется, растворяется в них, растекаясь лужицей по постели.       Удовлетворяя Сенджу языком, старший безостановочно кружит концом вокруг и между чувствительных складок, чувствует, как женские ноги подрагивают под его ладонями. Он смело ведёт языком по входу, смакует, наслаждается. Смазки становится все больше, а девушка над ним стонет откровенно, совершенно не стесняясь, наконец-то позабыв обо всем. Широким движением языка проходится по лону, вызывая ответную дрожь во всём девичьем теле. Сенджу ахает, подаётся навстречу его жадному рту, и ему приходится крепко сжать её бёдра, фиксируя в удобном для себя положении, лишая возможности шелохнуться. Он без предупреждения вводит в неё два пальца сразу и, слегка согнув, ритмично вводит, вгоняет до костяшек, задевая чувствительную точку на передней стенке. Мышцы её влагалища сжимаются, пульсируют; тело конвульсивно дёргается и она сгибается пополам, изо всех сил цепляясь тонкими пальцами за ткань белого покрывала.       Забываясь, срывая голос в вырвавшемся крике и безнадёжно утопая в волнах своего оргазма, младшая расслабляется, получая наконец такую нужную разрядку. Как только её отпускает, Сенджу укладывается рядом, чувствуя во всём теле дикую слабость, и только когда это безумие кончается, Такеоми замечает, что младший почему-то сидит смирно.        — Теперь моя очередь получать наслаждение, Таке-нии, — объясняет Харучиё; почти нежно касается его щеки, подкладывает руку под затылок, приподнимая и поворачивая к себе его голову.       Когда зрение проясняется, мужчина подхватывает младшего под бёдра, наглаживая упругие ягодицы.        — Я удивлён, что ты так покорно ждал своей очереди, — без сарказма отвечает старший, потихоньку поднимаясь на подушках. — Я должен позаботиться и о младшем братике, верно? — уточняет еле слышно, ловя какой-то необычный экстаз от покорности строптивого брата.        — Д-да… — сбивчиво и очень-очень тихо шепчет розоволосый; в ту же секунду Такеоми, до того вводивший член медленно, входит полностью одним быстрым рывком. — Должен…       Приняв сидячее положение, старший окольцовывает торс младшего, крепко сцепляя руки в замок. Харучиё, упираясь коленкой в кровать, украдкой захватывает губами подбородок брата, легонько прикусывая кожу зубами, прижимая к себе плотнее, чтобы почувствовать своим телом физически недостающее тепло. Не зная куда деть свои руки, он укладывает ладони на широкие плечи брата, с надёжностью обнимает. Объятия становятся теснее; младшему трудно дышать, будучи вовлеченным Такеоми в страстный поцелуй и из-за силы прижимающегося к себе тела. Вблизи к его лицу он почувствовал, как сильная властная аура старшего обволакивает его со всех сторон, от чего бесконтрольная дрожь охватывает всё тело.       Прямо как котёнок в дождливую погоду       При виде такого уязвимого младшего брата, уголки губ старшего сами по себе взметнулись вверх. Чуть склонившись, Такеоми целует острое колено и выдыхает запах кожи — сладкий, отдающий кремом для тела Сенджу.       — Умница, — Такеоми чувствует, что рядом с ним и вовсе сорвётся с катушек. Харучиё кого угодно превратит в животное неважно в каком значении.       То ли от этой похвалы, то ли от осознания, что сию минуту произойдёт, младшего кроет. Приблизившись, Харучиё тянется за поцелуем, одновременно втягивая брата в себя. Мужчина рычит в губы, но не предпринимает никаких действий. Младший недовольно скулит, совсем не обрадованный невзаимностью, и тогда Такеоми легонько касается его языка своим, оплетается вокруг и лишь крепче жмётся теснее.        — Двигайся, Хару, — старший замолкает и откидывается на подушки. Младший вожделённо смотрит и начинает послушно двигаться, утомленно прикрывая глаза.       Старший молча терпит медленный ритм, заданный братом, но зверское возбуждение берёт своё и Такеоми, перевернув их обоих, наваливается сверху, вгоняясь чересчур накаленно. Харучиё вскрикивает от секундной боли и последовавшего за ней неестественно сильного удовольствия. В глазах молниеносно потемнело.       Сенджу с любопытством наблюдала со стороны, как старший Акаши — статный, непокорный зверь — аккуратно вынимает член, а затем резко входит, часто и порывисто.       Звук мерзких шлепков ударяется о стены — громкий, пошлый, как в самой дешёвой порнушке. Тело младшего трепещет от разрывающего органы удовольствия. Такеоми, который более-менее держал себя в руках, бешено ускоряется, стойко удерживая брата двумя руками, вжав собой в постель. Каждый его пронзительный толчок заставлял Харучиё блаженно выкрикивать имя старшего.       Не останавливайся, не останавливайся, не останавливайся — повторяет как мантру про себя Акаши-младший.       Такеоми ведёт ладонью по волосам брата, и тот касается губами внутренней стороны его запястья. Тело уже не слушается никаких подобающих указаний, и старший самостоятельно проталкивается глубже, на что развратно-сладостные стоны только и рады срываться. Сенджу, молча сидевшая в стороне, прижимается к влажной шее Акаши-младшего, несильно кусает, засасывает кожу. Тот, распахнув глаза, притягивает лицо сестры и целует напористо, требовательно, раздвигает створки языком и проникает в рот, гладя большим пальцем по щеке.       В покладистом теле тепло, узко, влажно. Младший поглощает, затягивает в себя полностью до краёв. Старший устремляет взор на целующихся младших: засматривается на то, как язык Харучиё лавирует между губ младшей, проникая неглубоко в рот и тут же выходя обратно. Она не пытается перехватить инициативу или добиться более интенсивных ласк. Сенджу выглядит счастливой и довольной. Розоволосый, наблюдавший за старшим из-под длинных полуопущенных ресниц, кажется, улыбнулся одними глазами.       Сенджу отстраняется от Акаши-младшего, под конец чмокнув брата в бледно-розовые губы, и поднимается к лицу старшего, прижимаясь уже к нему. У Харучиё захватило дух. Младшая бегло пробегается по шелковистой внутренней стороны губ брата, опуская ладонь на член Харучиё, начиная невесомо водить рукой по истекающей плоти. В ответ Такеоми прихватывает её язык зубами и слегка покусывает, срывая тихие мелодичные стоны сестры.        — Блять, я щас сдохну, — исступлённо рычит младший, упираясь лбом в плечо Такеоми.       Рука сестры сжимает пульсирующую плоть, гладит в такт толчкам — глубоким, монотонным. Младший издаёт низкий протяжный хрип; ему казалось, что он больше не выдержит — наслаждение превращалось во что-то запредельное и почти болезненное. Приоткрыв глаза, по беззащитно-блаженному выражению лица Такеоми он понял, что тот испытывает то же самое. Его щёки были красными, к влажным вискам прилипали чёрные пряди. Прикрытые в наслаждении глаза, смотрящие на него, подернуты пеленой похоти и удовольствия. Взлохмаченные волосы со слипшимися локонами, выбитые из низко завязанного хвоста, смотрелись чертовски сексуально. Тяжелое дыхание, вырывающееся из его груди, резало тишину.       Младший в сотый раз сдавленно стонет, а его мышцы невольно сжимаются сильнее. Его рука сама собой дёрнулась, судорожно цепляясь за подушку, и он даже не мог разогнуть пальцы. Харучиё не знал, сколько прошло времени, прежде чем это закончилось. Сколько раз брат двинулся в него, как долго заставил сгорать на простынях и принимать его целиком.       Оргазм загорается перед глазами яркой, слепящей взор вспышкой. Такеоми чувствует, как мышцы младшего безжалостно сдавливают его; он пару раз толкается, кончает с осиплым стоном, наполняя тело младшего тёплым семенем, и только тогда Сенджу отползает, укладываясь на своё нагретое место. Отдышавшись, Такеоми ложится посерёдке, ощущая, как с двух сторон прильнули два разморенных тела. Спустя пару минут молчания, прерываемое тяжелым дыханием на троих, Сенджу весело выдаёт:        — Завтра на братика Такеоми сяду я!       От этого заявления у мужчины глаза становятся размером по пять копеек. Опять.        Паршивцы, решили до инфаркта довести?       — Но ты и так на нём сидела, — Харучие смешно пыхтит, пытаясь сдуть мешающие пряди с глаз, и удобно укладывается с другой стороны на грудь брата, поглаживая ладонью обнажённое бедро сестры.       — Я про другое место, вообще-то, — поправляет брата младшая. — Были бы у меня презервативы, я бы ни за что не уступила это местечко тебе первому!       — С него и этого шока хватит, — отмахивается розоволосый, закидывая ноги на брата. — Да и к тому же у нас не было презервативов.       — Не надо было тебя брать с собой, — фырчит Сенджу, удобно размещая свои ножки поверх братских.       — Эй, да если бы не я, у тебя бы до сих пор духу не хватило сюда прийти!        — Это у кого духу не хватило бы, алё?!       Младший Акаши ничего не отвечает, лишь устало, но счастливо прикрывая веки.       — Вообще-то, у меня были, — подаёт голос Такеоми. И телепатом быть не надо, чтобы с закрытыми глазами смочь ощутить на себе недовольный взгляд младшей сестры. А что он? Он вообще не ожидал такого суперского пробуждения       — И ты молчал?       — Хару правильно сказал, с меня хватит и этого шока, а теперь быстро спать, вам завтра на учебу, мне — на работу.       — Пф, — недовольно хмыкает младшая, — они всё равно были предназначены для твоих поблядушек, так что выбросишь их, — её голос наполняется детской ревностью, вызывая смешки старших братьев.       — Какая капризуля.       Младшие хорошенько облепляют старшего с двух сторон, обустроив конечности друг на друге, и тут Такеоми запоздало понимает: его умело соблазнили два грешных падших ангела.