Отоме-система второго шанса для недостойных

— Тебя не будут жалеть, Х-хозяйка, — лисеныш мелко дрожит, но не пытается вырваться из объятий, стоически переживая свой лисий ужас. Я равнодушно пожимаю плечами, рассматривая тлеющее здание бывшего дома: — Это зависит от того, что я решу рассказать. Люди увидят перед собой запуганную шестилетку, и, даже узнав правду, не смогут переступить через собственные барьеры восприятия. Все знали, что в этой семье происходило что-то… нехорошее, больше нет повода отводить взгляд. Крепкий алкоголь, полыхнувший зеленым, замечательно горит. — Ты правда сожалела о любви, Хозяйка? — Любовь бывает разной, комочек. О чем я точно сожалела, так об её отсутствии. Комната за комнатой, и вот уже над обветшалой крышей взмывают, устремляясь ввысь, лоскуты черного пепла. И на секунду кажется, что скользят за этим пеплом к облакам чьи-то души, но лишь на секунду… Дождавшись, когда соберутся соседи, я выбегаю на улицу и падаю на колени, начиная плакать. Фенек, удивленный моим представлением, дергается, пытаясь утешить, но, быстро осознав ситуацию, обиженно впивается зубками в запястье, что только добавляет правдоподобности. — У Ханаши дом горит! — Наверное, опять напился, урод! — Ужас, где шиноби?! — Тушите скорее, пока пламя не перекинулось на соседние постройки! — Смотрите! Жива! Бедная девочка! — Ей же во вред! Какая участь её теперь ждет? Бесполезная суета и переполох. Единственное, что неизменно ни в одном из миров, — люди. Не важно, выражают ли они сострадание или беспокойство, ищут ли спасителей или виноватых, любят или презирают, все они создают пустой шум. Я и не жду, что меня кто-то утешит. Ребенок должен быть удобным, а скопившаяся толпа и для своих детей едва ли время находит: одни въедливые любопытные старушки да лениво подбоченившиеся мужики, ожидающие героизма от кого угодно, кроме себя. Синдром общины, где все дружны, но каждый — волк. Я и не жду, но на плечо опускается теплая ладонь и за спиной звучит голос, хриплый и горький, как дым, пепелище, гарь. — Вставай. Будешь выпрашивать внимание у окружающих, станешь зависимой и слабой. У женщины в белой маске хватка Валькирии, воительницы из стали. Она цепляет и тянет вверх, заставляет подражать надменной прямоте и гордости, неуловимой буре и грому. И в пляске её треплемых ветром, грубо обкромсанных светлых волос я этим немного любуюсь. Клинок точеный, вострый меч. — Разве плакать не нормально? — Если есть о чём, золотце. Ты же всем довольна. Довольна? Я быстро моргаю, стараясь удержать эмоции внутри. Знает или нет? И что, если да? Со слабым цыплячьим тельцем я по умолчанию зависима. — Тем, что осталась без семейной поддержки и дома? Вы же не будете говорить о материальности мыслей и судьбе? — Почему бы и нет? — она рвано смеется, — я менталист. Для меня любая мысль материальна. А… — Он заслужил, — я крепче обнимаю фенека, не пытаясь играть. Будь, что будет, терять нечего. — Значит, золотце, насладись тем, что видишь, и запомни каждую секунду. Пусть в худшие из ночей это утешит. Говорит и поглаживает по волосам так, что становится понятно, их будет много. Худших из ночей. — Я поступила правильно. Среда сильнее силы воли, и если постоянно обитать в месте, ласково называемом адом, рано или поздно сойдешь с ума. Лучше один раз перерезать канат и ринуться в пропасть, чем всю жизнь завидовать тем, кто идет по ровной дороге. — Кто бы знал, как мне не нравятся повзрослевшие дети… … — Какой занимательный зверёк. Её зовут Цубаме, и из троих людей, что остаются со мной в серо-голубой, холодной и пустой комнате полицейского участка, она единственная улыбается. Сняв маску и оголив худое и утомленное лицо, покачивается на стуле, скалится ехидно и зло. Знает. — Он нервничает в допросной, — я пожимаю плечами, касаясь пушистого хвоста. И я тоже. До пыток не дойдет, но в остальном… — Понимаете друг друга? — На уровне эмоций, может быть. — И долго мне этим любоваться? — вклинивается молодой мужчина с длинными черными волосами. Он постукивает бледными узловатыми пальцами по столешнице и звуком, размеренным и четким, заполняет всё пространство вокруг. Цубаме его игнорирует, а вот третий человек — статный и интуитивно опасный старик — исследует очень внимательно. Выжидающе. — Ммм, может тогда объяснишь господину Хокаге, где была прозорливая коноховская полиция, Хиру? Учиха и вдруг… не доглядели, ай-ай-ай! — А что насчет Яманака, Цу? Не додумались? Полномочия клана в отношении гражданских ограничены, мы действовали в рамках своих возможностей. Фугаку-сама давно предупреждал о необходимости проведения комплекса социальных мероприятий. — Ах да, эта знаменитая обездоленная полиция. Несчастнейшие из людей. Я подмечаю странную динамику формально-неформального общения, однако осмыслить не тороплюсь. Старик, которого Джин запомнила, как Хокаге, словно позволяет нарушать субординацию, добиваясь чего-то своего, непонятного моей детской голове. — Дитя, — стоит ему произнести знакомое обращение, как шиноби выпрямляются, демонстрируя абсолютную покорность, — уверен, тебе многое пришлось пережить. Расскажешь, что произошло? — Я… — я с мольбой смотрю на Цубаме, но быстро сникаю, — я… ранила папу, защищаясь. Вы же видели тело той женщины? Он постоянно избивал… новых мам и меня. Я должна была спастись. Он запер меня, а потом… потом… — Золотце действовала в стрессовой ситуации, — в наигранном сочувствии всё же добавляет куноичи, — даже не понимая, что творит. Это не преступление, Хокаге-сама, а самозащита. — П-папа… умер? — С перерезанным горлышком? Хороший вопрос. — Цирк, — Хиру качает головой, и Хокаге мрачно кивает. — Я понимаю твою попытку её выгородить, Цубаме, но не стоит нас недооценивать. Ты же, дитя… — Джин. — Джин, совершила страшное преступление, в котором не раскаиваешься. Я давно не встречал среди гражданских детей, способных убить кого-то и пусть и неумело врать и притворяться после этого. У тебя взгляд не маленькой девочки, а опытной куноичи. — Довольно обидно слышать от вас такие слова, Хокаге-сама, — я перехватываю поперек туловища фенека, пытающегося сбежать, и поднимаю свободную руку, показывая множество синяков и царапин. — Я и слова лжи не произнесла. Мамору Ханаши был отвратительным, опустившимся садистом, от которого меня никто и никогда не пытался защитить. Ни полиция, ни шиноби не останавливали его, когда он избивал мать или тех женщин. Кто меня спас, когда отец таскал меня по улицам, заставляя побираться? Кто кормил, когда я готова была слизней есть? Кто хоть секунду любил? Вы оставляете детей наедине с их болью и потом говорите, что у нас глаза не такие? Как славно. Старик остается безучастен, Цубаме и Хиру хмыкают, но не вмешиваются. — Разве этот мир не состоит из детей, подобных мне? Или… вы были не таким? Я знаю, что манипуляции не сработают, но продолжаю упрямо говорить очевидные вещи, примерно представляя, кто ценится в этом мире. Просто дети не выживают. Детей, обладающих силой, боятся и ломают. Гениальные дети становятся слугами системы. Хитрые и беспринципные обретают каплю свободы перед смертью. А доброго ангела мне уже не изобразить. — Ты будешь служить этой деревне и безупречно выполнять каждое моё поручение. Цубаме, присмотришь за ней, если понадобится, направишь. Я вижу некоторый потенциал, узнаем, чего он стоит… — Я согласна, — выбор без выбора, зато с иллюзией силы воли. … — Он тебя пожалел, — констатирует куноичи, когда мы выходим из огромного административного здания. Я закрываюсь от солнечного света, ощущая сильную резь в глазах, — вот и стоило перерождаться, чтобы вновь испытывать дискомфорт и страдания. — Почему ты, а не приют? — Потому, что я попросила? Господин Хокаге с самого начала знал детали произошедшего, всё, что его интересовало — твой психологический портрет. О, какая красота! Купим по мороженому? Цубаме с энтузиазмом шагает к притаившемуся в тени деревьев ларёчку, я же заминаюсь, раздумывая об этичности произошедшего. Происходящего. — И что же он понял? — Система толкается лбом в ногу, требуя взять его на руки, и, получив своё, довольно посапывая, засыпает. — Что ты прирожденная куноичи, которой нужно многому учиться. Мне ванильное, а тебе… хм… какое у вас самое замысловатое? Отлично, возьму его. — Например? — Например тому, как подойти к ребенку так, чтобы он рассказал всю правду. — То есть? — я еле удерживаюсь от желания хлопнуть себя по лбу, осознавая прокол. Ну конечно, узнав о возможностях людей в этом мире, я подумала… дурочка. — Многому. Ваш выбор: рут «Мамино сокровище». Подсчет баллов… Вы нашли новый дом! Поздравляем! Вы смогли заинтересовать Мастера! Поздравляем! Вы стали частью Системы! Поздравляем! Вы заработали 40 баллов! Вам доступно: 50 баллов. Воспользуйтесь магазином, чтобы их потратить.