***
Эндрю потерял счет дням. Он смирился со всем, абсолютно потерялся в настигшей его веренице и просто плыл по течению, ни к чему не способный из-за медикаментозного вмешательства. Поэтому когда ему наконец сказали, что мучения закончились, Миньярд сперва даже не смог отреагировать, как должно. Вообще-то его мучения закончатся разве что со смертью. Хотя впервые за долгое время голова ощущалась своей. Только после выписки у Эндрю появилось время как следует это обдумать, и он был так удивлен тем, как мог мыслить, не пробираясь через дебри влияния наркотиков, что сначала подумал, что нечто внутри снова переломилось и неправильно срослось. Не верилось, что он свободен хотя бы от этого и волен сам обладать своей головой. Не было бы еще за это символической платы — круговорота ада от Пруста, пока он был овощем, сходящим с ума от ломки… Но хорошие вещи просто так никогда не случаются, Миньярд этот урок знал. Эмоций не было. Мир оставался таким же серым, каким Эндрю его запомнил своей идеальной памятью. Если раньше он пугал людей своей улыбкой психа и явно нездоровым смехом, то теперь его холодная маска явно настораживала. Эндрю не упустил, как улыбка слезла с лица Ники. Неужели кто-то надеялся, что снятие с таблеток сделает его нормальным? Очень зря. Жан и Кевин смотрели на него как-то странно. Миньярд задавался вопросом, произошло ли что-то в его отсутствие, но никто из них не выглядел травмированным. Правильно, страдает ведь у них больше всего один вороненок, никак не справляющийся с тем, чтобы выпрыгнуть из своего гнездышка. Ничто не изменилось в лице Эндрю, когда он читал сообщение Натаниэля. Этот человек хоть раз может не совать нос в чужие дела? Впрочем, Нат без этого перестанет быть самим собой, а значит и перестанет быть интересным. Все-таки не мираж. Глупо, но Эндрю даже ущипнул себя. Мало верилось в хорошие вещи. Хотя существование хороших вещей не означает, что ему позволено это иметь, что бы там ни говорила пчелка. Еще более глупо, что даже после того, как разум Миньярда стал так чист, как это возможно с поехавшей головой, пташка не перестала привлекать его внимание. Разве это в целом не должно быть отвратительной, сюрреалистичной, абсолютно неправдоподобной побочкой? Такого глупого человека просто не может существовать. Хотя кто глупее — Эндрю, доверившийся, или Натаниэль? Нил. Абрам, — еще одна тихая правда. Или как там, черт возьми, на самом деле зовут этого придурка. «На твоем месте я бы следил за собой. И я хочу курить», — все-таки написал он в ответ после того, как долгие минуты читал и перечитывал одно и то же сообщение. Миньярд все еще отказывался принимать, что у Веснински было на него влияние. Это не так. Куда легче считать, что эмоций нет, игнорировать их и стараться вырезать. Но очевидное становилось таковым все более и более, и это раздражало. Эндрю не знал, что он хочет сделать больше — избить лицо этого рыжего придурка или проверить на наличие травм и сломать руки Рико. Рене тихо подсела к нему на крыше, прерывая размышления, и вытянула ноги вперед, не подходя к карнизу так близко, как делал это Миньярд, чтобы чувствовать что-нибудь. Впрочем, у нее не было и страха, когда взгляд опускался вниз. Первым делом она отдала ему ножи, и Эндрю наконец почувствовал хотя бы иллюзию безопасности. Он отдал ножи ей на сохранение: в конце концов, изначально это было оружие Уокер. Тем не менее, Миньярд осмотрел их, словно убеждаясь в сохранности, коснулся подушечкой пальца одного из лезвий и спрятал обратно в повязки. Знакомый вес успокаивал: в больнице ему не хватало оружия. Нож много раз хотелось вонзить в шею Пруста. — Рада видеть тебя самим собой, — миролюбиво улыбнулась Уокер. Раньше губы Миньярда растянулись бы в усмешке на подобное проявление доброжелательности, и эта разница определенно не скрылась от ее глаз. Зная, что Эндрю вряд ли начнет диалог сам, она начала: — Рико не показывался во время твоего отсутствия. Однако Жан спрашивал меня, не может ли Стефани подсобить в том, чтобы пустить негативные слухи о нем. Миньярд хмыкнул. Почему ему об этом еще никто не сказал? Он защищает их, а подобные выходки могут осложнить эту работенку. Ладно, он еще успеет разобраться. Пусть у воронят будет один день с мыслями о том, что они хороши в конспирации. Впрочем, легко было догадаться, что Кевин и Моро планируют воздействовать на Морияма с помощью общественного мнения. Банально, но по крайней мере не слишком авантюрно, чтобы навлечь новые неприятности. — О Натаниэле я ничего не слышала, — дополнила Рене, понимающе глядя на Эндрю. Тьма в ее глазах проступила чуть сильнее, чем обычно. Да, внешность обманчива. Это напрягло Эндрю. Он не хотел слышать от других о чем-то, что не полностью принял сам. — С чего ты взяла, что он мне интересен? — Ох, ничего такого, — не стала давить Рене, но и на попятную не пошла. Возможно, этим она нравилась Эндрю: твердостью, но границами. Хотя нравится — слишком громкое слово, которым он обычно не оперировал. Скажем так, раздражала меньше, чем остальные. — Просто ты ездил к нему в больницу, — напомнила она. Возразить было нечего. Рене знала, что он гей. Соединить точки для нее, вероятно, было не так и сложно. Хотя она ошибалась. Эндрю его ненавидел, с каждым днем все сильнее. Впрочем, обещание Абрам сдержал: никто из семьи Эндрю не пострадал. Не то чтобы это хоть чуточку убавило силу испытываемой Миньярдом ненависти. Не верилось, что кто-то относился к сделкам так же, как это делал он сам. Натаниэль не должен был оказаться реальным, но все-таки он существовал. Загадка человечества. — Он идиот, — хмыкнул Эндрю, выражая этим немногим все, о чем думал. Правда ведь: идиот, который хватается за непосильное, идиот, который подобрался слишком близко. Одна сплошная проблема. — Он вписался бы среди Лисов, — повела плечом Уокер, выслушала его и не споря. — Он нравится Элли, а Мэтт и Дэн думают, что он определенно лишний в Воронах. Сет немного недоволен, но и он не был бы против. — Их «хозяин» был бы против, — сатирически произнёс Миньярд, игнорируя то, на что она упорно намекала. Рене снова не возразила, но ее взгляд все еще был внимательным. Она перевела взгляд на вид, открывавшийся с высоты крыши, ее осветленные пряди сверкнули на солнце. Она не спросила, как прошло лечение, понимая, насколько глупый это вопрос человеку с зависимостью, но произнесла легким тоном: — Сейчас лучше? Нет. Лучше не было. Эндрю прошел ад из своих воспоминаний там, и его кожу все еще хотелось содрать от жирных липких отпечатков, въевшихся словно ожогами. Это ощущение не пройдет, и Миньярд не забудет. Но голова была его, мысли были его, и никакой дымки на сознании. Он ничего не сказал. Сложно сказать, поняла ли Рене повисшее недосказанное. Тактичная христианка. — Поговори с ним, — хмыкнула она после недолгого молчания. — Слишком много Веснински для одного разговора. Начинает раздражать, — Эндрю посмотрел на нее пустым взглядом. Уокер улыбнулась: Миньярд не сказал четко, что этого не сделает. Это все, о чем она могла бы попросить. А Эндрю знал, что в итоге Натаниэль напишет еще более раздражающее сообщение, чем возможно предположить, потому что он всегда так делал. Невозможный придурок, которого нужно поскорее выкинуть из мыслей. Это ничто. — Как насчет спарринга?***
Эндрю был прав: сообщение от Веснински пришло ночью. Миньярд еще не спал, потому что не чувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы смежить веки, даже в своей кровати в общежитии, плотно прижавшись спиной к стене и не снимая повязки с ножами. Беззащитность в Истхейвене имела последствия. «Тебе придется подождать нашей личной встречи, чтобы я мог тебе что-нибудь передать. Или могу попросить купить Жана или Кевина», — вот, что первым делом хотел сказать Натаниэль. Полудурок. Миньярд понимал, что тот не осознает, около каких вещей то и дело проходится, и это делало Натаниэля еще большим идиотом, чем он казался изначально. Эндрю выдохнул, уставился на телефон, как делал слишком часто в последнее время, ненавидя и его, и себя одновременно. Никакой реакции на подобное не должно быть. Тем более без таблеток. Если бы кожа Миньярда не зудела даже после получаса в горячем душе, он подумал бы о том, чтобы встретиться с Роландом только для того, чтобы доказать, что у Веснински не было никакого значения. «Не хочу иметь дело с реакцией Дэя», — набрал он в ответ. Все воронята помешаны на экси, но Кевин наиболее отвратителен в этом. Три точки то появлялись, то исчезали, прежде чем появился ответ. «Значит, Жан. Ну, каково снова иметь чистую голову?» Снова эти вопросы туда-сюда. Эндрю помнил, что у него все еще остался лимит на них, но, честно говоря, искренность между ними в какой-то момент стала до неприятного осязаемой. Когда Натаниэль убеждал его поехать в Истхейвен, он рассказал достаточно много бесплатно. Нет, Миньярд не ощущал себя должным: Нат сам инициировал подобный прилив честности. Однако теперь он практически выпускал из головы то, что у него осталось еще одиннадцать официальных вопросов. Почему-то не было злости на Веснински, хотя именно он убедил его пройти через Пруста. Вряд ли он знал: что бы ни говорил Эндрю до этого, очевидно, что тот не работал с Рико. Того подслушанного разговора и перманентных следов насилия на его теле было более чем достаточно, чтобы доказать это. «Не советую клинику», — нейтрально ответил он, не желая, чтобы кто-либо знал. Чувствуя теперь неудобство, Эндрю вытянул ноги, еще раз оглядел комнату, отмечая, что в тени все еще никто не прятался, и спросил: — «Рико успел сойти с ума окончательно или все еще удерживается на ниточке?» «Приятно знать, что это не таблетки делали тебя мудаком. Рико такой же, как обычно, я удивлен, что это то, что тебя интересует». Рико не интересовал Эндрю. По правде, Миньярд бы с охотой сам перерезал его горло, но это повлекло бы последствия, за которые расплатился бы не только Эндрю. Угораздило же связаться. Однако Эндрю интересовало то, что тот успел сделать с Натаниэлем, потому что ни Кевин, ни Жан за это время не пострадали. «Всегда знал, что у тебя плохо получается думать. Абрам». Он не был уверен в том, какое имя использовал, но в мыслях подобное обращение звучало правильным. Ответа долго не было, и Эндрю задумался о том, не перешел ли он какую-то границу, когда потухший экран снова загорелся сообщением: «Меня никто не называл так, кроме матери». «Ты сам дал мне это имя», — напомнил Эндрю, нахмурившись. Снова прыгнул выше своей головы, не так ли? «Я знаю. Я не сожалею об этом». В этот раз ответ пришел практически сразу. Миньярд плотно сжал губы, не зная, как реагирует на это. Реакция определенно присутствовала: что-то пошевелилось внутри. Доверие со стороны Натаниэля было столь же неожиданным, сколь ожидаемым. Однако Эндрю — не его ответ. Он вообще не смог бы стать чьим бы то ни было ответом, так что это просто не имело смысла. У них даже нет сделки, по которой Эндрю должна была волновать его безопасность, но это все равно так, а оттого — злит, раздражает и заставляет сжимать телефон в руках со всей силой, что только есть в руках. «Заткнись. Лучше скажи мне, как умерла твоя мать». Несложно было догадаться до этого: в прошлый раз Натаниэль рассказал о том, что он сбежал со своей матерью, но, очевидно, их вернули. Ничего о матери Веснински никогда не упоминалось, и вывод напрашивался сам: она мертва. Эндрю не был наивным, чтобы предполагать, что она умерла своей смертью. Впрочем, она не так сильно его волновала. Пострадал ли Нат? Судя по тому, как Нат то начинал печатать, то прекращал, вопрос был куда сложнее, чем Эндрю предполагал изначально. Тем интереснее. «Мой отец убил ее». Будучи честным, какой-то момент ему показалось, что теперь-то точно Веснински его ничем не удивит. Глупо было так считать: вот, прямо сейчас карты раскрывались таким образом, о котором Эндрю никогда не задумывался. Есть ли в Натаниэле хоть что-то нормальное? «Я закопал ее тело». Нехорошая усмешка все же тронула уголки губ Эндрю. Если Натаниэль рассчитывал, что его это напугает, то он чертовски ошибался. В конце концов, Миньярд убил собственную мать, вряд ли это делало его лучше. Тем более, он не раскаивался и не сожалел: она избивала Аарона раз за разом и она получала предупреждения. Ему совсем не было жаль, когда он подрезал тормоза машины, когда притворился Аароном и заманил доверчивую, ничего не подозревающую Тильду в ее последнюю поездку. Это был единственный способ защитить брата, и у Эндрю не было никаких сомнений в душе. На самом деле она не стала мамой ни одному из них: для Эндрю — никто, для Аарона — мать. Жаль только, что братец так и не осознал мотивов. Напрасно дорожить той, что никогда тебя не любила. Натаниэль, кажется, скорбел тоже. Была ли его мать лучше Тильды? Хотя поздно думать об этом: очевидно, ее нет в живых достаточно долго, а сына в итоге она ни от кого не уберегла. Больше волновал его отец, потому что вот кто точно представлял опасность. «Кем является твой отец в делах Морияма?» Эндрю растратил большую часть вопросов, хотя отчетливого счетчика в голове все еще не было. Задумывался ли об этом Натаниэль? «Шестерка, верная отцу Рико. Ему сказали вернуть нас, и он это сделал». Похоже, у Натаниэля действительно не было никакого шанса избежать уготовленной участи. По какой-то причине это беспокоило Эндрю. Понятно, что Гнездо для этого мученика хуже и кровавее, чем для других Воронов, но даже если не брать в расчет это… Миньярд думал о нем больше, чем об остальных. Снова и снова проходясь по этой мысли, раз за разом на протяжении долгого времени, он все еще не мог принять. После Пруста и всего, что было озвучено и повторено в Истхейвене, это казалось омерзительнее, чем раньше. Натаниэль — угроза, которую Эндрю подпустил добровольно. А в сожаления он все еще не верил. «Насколько он опасен для тебя сейчас?» Эндрю хотел бы видеть выражение его лица в этот момент. Даже не столько для того, чтобы определить, являются ли эти откровения ложью, сколько для того, чтобы посмотреть в глаза. Помимо того, каким глубоким казался лед его океанов, Миньярду казалось, что он мог бы разглядеть там следы, оставленные выживанием. Если бы ему было позволено, он бы коснулся рукой его затылка, возвращая в реальность, как бы глупо это ни было. «Он не тронет меня, я принадлежу не ему. Волноваться не о чем». Но он тронул бы, если бы мог — брешь в формулировке не осталась без внимания. Губы сжались в плотную линию. Много же врагов у пташки. Сама фраза «принадлежит» выводила из себя. «Как звали твоего отца?» До того, как Эндрю отправился в клинику, Натаниэль упомянул, что его назвали в честь отца. Вместе с именем, которое все еще звучало незнакомо и вместе с тем благоговейно в мыслях — Абрам. «Натан». Эндрю представил тон, которым Натаниэль сказал бы это. Почему-то казалось, что в нейтральности точно прозвучала бы брешь: или дрожь, пробежавшая между словами, или нервозность, съевшая окончание имени. Голкипер покачал головой, отгоняя эту мысль. За этот вечер между ними прозвучало очень много честности. Миньярд все еще думал о том, что сейчас происходит по ту сторону экрана: насколько сильно этот разговор влияет на Веснински. «Ты не похож на него». Поддержка была несвойственна ему, и его реплика вряд ли ею являлась. Тем не менее, нотка волнения внутри прочно поселилась, потому что это прогулка по весьма тонкому льду. Миньярд не хотел и не собирался оборачивать услышанные факты против Натаниэля, теперь, когда он точно знал, что перед ним не враг, и хотел показать это. Проблема была в том, что вряд ли Веснински умел стоять на своих границах сам: слишком уж часто он ставил других выше себя и слишком многое терпел, чтобы выжить. До Бетси Эндрю тоже не полностью понимал, что нормально иметь острые границы даже с семьей. Возможно, Эндрю переводил слова Би с себя на него, но факт от этого не становился менее очевидным. «Даже мое имя говорит об обратном». «Разве на самом деле тебя зовут не Абрам? Даже Нил подходит больше. Не такое вычурное». Эндрю не врал. В том, как держал себя Абрам, не было ничего общего с тем, кто причинял бы людям боль по приказу или ради собственного удовольствия. В этом хранилась его сила: пройти через ад и остаться стоять, заботясь о близких людях. Остаться живым. Чтобы хоть немного уравновесить чаши весов искренности, Миньярд написал: «Я сам убил мать Аарона». Эндрю усмехнулся. Отпугнет ли это его угрозу? Любого другого человека — безусловно, но Абрама… «Ты не обязан рассказывать мне что-то только потому, что так сделал я». Это вовсе не способствовало тому, чтобы наконец вернуть самообладание. Слишком много людей в жизни брали то, на что Эндрю не давал согласия, слишком многие решали за него и требовали. Натаниэль много раз показывал, что он отличается, но из раза в раз это продолжало шокировать. Даже тогда, когда Миньярд сам давал ему что-то, тот спрашивал, прежде чем принять. «Следи за своими границами». «Аккуратно, я могу подумать, что ты беспокоишься». «К счастью, я не спрашивал твоего мнения». Написал Эндрю, не соглашаясь, но и не отрицая, и отложил телефон в сторону. Мыслей стало только больше, чем раньше, но Натаниэль определенно отвлек от того, как прошло его Рождество. «Трезвым ты нравишься мне больше». Миньярда останавливало лишь то, что пташка вряд ли понимает, что говорит. Он уже успел убедиться, что у Веснински что в голове, то на языке. Ненависть, испытываемая им, продолжала расти до размеров, которых он никогда не мог ожидать. И вряд ли предел был достигнут. «Ненавижу тебя». «Повторяешься». «Ты не настолько интересный, чтобы придумывать что-то новое для тебя». «Правда? Мне казалось, я достаточно интересен». «Очевидно, у тебя плохо с логикой». Теперь это была ухмылка с другой стороны, и Эндрю даже мог представить ее в своей голове. Острая, угрожающая — ему нравилось. Он не мог выбрать, хотелось ее увидеть до дрожи или это все еще не сошедшее наваждение, дымка на сознании. Внешность принесла Натаниэлю много проблем, и Миньярд понимал его в том, как это ощущается, но отрицать его красоту слишком глупо. Таких глаз Эндрю не видел никогда, и костер ненависти разгорался ярче и ярче, и так — до бесконечности. Бесконечности, которая угрожала утопить, и, даже связанный другими сделками, обещаниями и обязательствами, Миньярд бы согласился. Хотя бы потому, что его слышали. И потому, что он не был достаточно умным, чтобы просматривать вещи наперед. Не таким умным, каким себя считал. «Кстати, Эндрю. С Рождеством». Только вот спросить было некому — Натаниэль застрял в аду. Эта мысль вызвала тошноту, и он поднялся, чтобы налить себе кофе в спящем общежитии и встретить рассвет на крыше, игнорируя холод в пользу размышлений.***
Вещи, которые Эндрю осознал уже на следующий день: хотя все члены семьи остались нетронутыми, они воспользовались отсутствием «Монстра» по максимуму. Аарон проводил время со своей черлидершей, видимо, полагая, что его брат глупее улитки, а Жан и Кевин загоняли себя в могилу на поле, вместе с тем планируя план помощи утопающему. С Аароном он разобрался просто: дал вполне ясный намек на то, что все знает. Тот, как обычно, разозлился, а Ники безуспешно постарался разрядить атмосферу между ними. Эндрю это не заботило: пусть злится, сколько хочет, но такова сделка между ними. Он не доверяет Кейтлин, и лучше бы ей не ошиваться рядом с Аароном и не делать глупостей. В ее же интересах. С пташками он тоже не стал долго церемониться. На дневной тренировке он не приближался к ним, предпочитая тихую компанию Рене. Они вместе обсуждали планы на случай апокалипсиса, что отвлекло достаточно, чтобы переключиться. Миролюбивая христианка, конечно, спасала бы всю команду, а Эндрю отозвался, что ограничится своими людьми. Аарон, Ники, Кевин. Пчелка, к которой он собирался сходить завтра. Она готовит достаточно вкусное какао и добавляет туда маленькие кусочки зефира. И пятый — возможно, Натаниэль, если он чудом окажется поблизости. Рене понимающе улыбнулась, догадываясь, кому он отвел бы пятый палец ладони, но промолчала. Впрочем, ее улыбка Эндрю все равно не понравилась, и он закончил разговор. То, на что Уокер намекала, одна большая глупость. Затем, так как он помнил, что обещал игру в полную силу Натаниэлю, пришлось приложить усилия во время силовой части тренировки. И даже поотбивать мячи непоседливых нападающих. Эбби он избегал тоже, хотя она проявляла явное беспокойство. Она не особо нравилась Миньярду: у нее и Кэсс было что-то общее внешне. Однако он поговорил с Ваймаком, буркнув, что неплохо снова владеть своей головой. Дэвид посмотрел на него неопределенным взглядом и отправил тренироваться, бросив в спину, что ему лучше быть собой. Все-таки, Ваймак — человек, которого Эндрю слишком сложно понять из-за всей этой истории со вторым шансом. — Когда вы собирались посвятить меня в свои поиски? — спросил Эндрю тем же днем, но уже после ночной тренировки, на которой он, впрочем, ничего не делал. Лишь обменялся парой сообщений с Натаниэлем, сегодня достаточно вялыми: «Жан уже купил тебе сигареты?» «Да. Обошлось без лекции о здоровье». «Рад слышать. У тебя есть проблемы со сном?» «С чего ты взял?» «Ты чаще пишешь мне ночью, чем раньше». «Чья бы корова мычала». Зато в это время они были только втроем. Никто не мог помешать разговору, и бежать Жану и Кевину некуда. После этого ответ не пришел, и Эндрю предпочел сфокусироваться на более ближних Воронах. — О чем ты? — настороженно уточнил Жан. Его плечи тут же напряглись: он вообще не любил присутствие Эндрю. Миньярд догадывался, что он все еще злился на то, что изначально именно вратарь удерживал его в Пальметто насильно, да и случай в Колумбии вряд ли забыт. Хотя Эндрю не сожалел, он не выпускал из памяти, что на эту тему был его самый агрессивный его диалог с Натаниэлем. Никогда раньше Веснински ему так не угрожал. — План спасения пташки, очевидно, — ответил Миньярд своим характерным ничего не выражающим тоном. — И что? Теперь ты будешь отговаривать нас? — не выдержал Моро. Кевин робко взял его за плечо, стараясь успокоить. — Жан… — пробормотал он, но на Эндрю посмотрел твердо. И давно у Дэя вырос позвоночник? На памяти Миньярда у него тряслись коленки от одного упоминания Рико. — Это не подвергает нас опасности. Мы просто стараемся хотя бы немного облегчить груз Ната. Эндрю удовлетворенно промычал. Что ж, кажется, в кои-то веки кто-то решил помочь Натаниэлю, а не наоборот. С удивлением он разглядел желание помочь и в самом себе. — Я не об этом спросил. Почему вы не рассказали мне? Глаза Дэя осветились пониманием, и он сжал ладонь на плече Жана чуть сильнее. Миньярд приподнял бровь, намекая, что он все еще ждет ответа. — У нас еще нет плана, — вздохнул Дэй, хотя Жан все еще сверлил Эндрю недовольным взглядом. — Просто пустить сплетни… Может быть, это создаст хотя бы крошечную лазейку. Мы уже кое-что нашли на разных отснятых интервью и матчах и постарались акцентировать на этом внимание. — Важно опорочить именно Рико, а не всю его семью, — все же заговорил Моро, видимо, подавляя свое недовольство ради брата. — Иначе никого из нас точно просто так не отпустят. Эндрю догадывался, что дело во влиятельной семье Рико. Вот почему ему столько позволяют. Отец Веснински тоже служил отцу Морияма. Однако не похоже, что такому важному шишке было бы дело до подобных маленьких букашек. Скорее всего Рико спасался одним своим происхождением, а не чьим-либо благоволием. Избавятся ли от него, если он станет слишком проблемным? — Не должно быть так сложно собрать доказательства, — хмыкнул Эндрю. Если проявить совсем немного внимательности, то можно заметить следы насилия даже на других Воронах. Впрочем, наверняка это списывают на травмоопасность спорта. — Натаниэль совсем недавно получил травму головы — Но Рико хорошо скрывается, и у него много фанатов, — покачал головой Кевин, прекрасная зная, о чем говорит. В чем-то они, безусловно, правы. Часто люди слепы и не хотят смотреть на доказательства, разрушающие их розовые очки. Эндрю задумчиво посмотрел на Кевина и наклонил голову в бок. Взгляд опустился к руке, на которой уже давно не было гипса, но память фанатов о травме еще жива. — Как насчет того, чтобы раскрыть основную тайну? — предложил Миньярд, представляя, какой переполох это вызовет и насколько быстро разлетятся последние новости. Занимательно. Судя по тому, как раскрылись глаза воронят, они даже не рассматривали эту идею. Вот только когда, если не сейчас? Сколько можно быть трусом и держать припрятанной такую карту в рукаве? — О чем ты?.. — хрипло переспросил Кевин. — Следующая наша игра выездная. Неужели великий и могучий Кевин Дэй не собирается дать интервью? — Это сложнее, чем ты думаешь, — задохнулся тот, как Эндрю заметил, что взгляд Жана стал задумчивым. Ну, хоть кто-то быстро замечает хорошие идеи. — Рико это не понравится. — Не помню, чтобы мы обсуждали то, что понравится Рико. Что, такие методы уже не нравятся? Куда же делась вся решимость? — издевательски протянул Эндрю, подходя ближе мимо Жана. — Ну же, Дэй, не будь трусом. Умеешь кататься на лыжах? — тот тяжело сглотнул, а взгляд стал практически паническим. Но не вечность же людям верить в сказки.