Золотая пасть.

Раскрывая свои заспанные глаза, Игорь видит отнюдь не отштукатуренный заплесневелый потолок в крохотной квартире, где ремонта не было со времён своей бабки. Игорь пытается сфокусировать взгляд и садится на кровать, чей матрас невероятно мягкий и пружины не впиваются в и без того немощную спину. Игорь лежит в море подушек, которые не нужно взбивать по несколько раз за ночь, оборачивается и разглядывает светлые обои, понимая, что он точно не у себя. В памяти так резко всплывают воспоминания о вчерашнем вечере: то, как Игорь пришёл к… Гречкину… то, как долго и жадно они выцеловывали губы друг друга, словно пожирая, снедая их. И как поцелуй перерос во что-то более сладострастное. Спать было удобно. Можно сказать, что Игорь за все свои тридцать шесть чуть ли не впервые выспался и встретил утро бодрым, набравшись жизненных сил. Время — одиннадцать. Чёрт, проспал… Снова выговор будет. Но так ли это важно, когда рядом с тобой красуется бледная спина Кирилла? Укрытый почти наполовину, он заснул на животе, уткнувшись в подушку и периодически вздрагивав. Похоже, снятся очередная кровожадная погоня или кошмары, появление которых возросло после употребления "Ангельской пыли", негативно сказавшейся на его рассудке и сне. Рука Кирилла то сжимает худощавые пальцы в кулак, вгрызаясь когтями в ладонь, оставляя бордовые следы на ней, то расцепляет. Кирилл постоянно хмурится от кратковременных сновидений и едва бормочет, закидывая свои ноги на Игоря, невольно проснувшегося от эдакой привычки Кирилла. Игорь усаживается на край постели, поглядывая на вид из панорамных окон. Он не хочет думать о работе от слова совсем. Странно, ведь майор всю жизнь отдаёт работе и всегда приходит раньше всех, уже разбирая новые дела и гоняясь по всей северной столице за преступниками. Может, Игорь это делает от одиночества? Что себя больше некуда деть и нечем заняться? Нет того человека рядом?.. А Гречкин что? Человек? С ним можно замечтаться и отползти от всего? Ощутить внутри заполнение своей пустой чаши? Можно. Что Игорь сегодня и делает. Мужчина нагибается, берёт тёмную футболку, валяющуюся на полу, и натягивает её на себя, устало потягиваясь и зевая. Бокалы с остатками вина, упаковка от презерватива, одинокая и разодранная клыками, и небрежно валяющиеся золотистые часики Кирилла лежат на тумбочке. Уходить никуда не хочется. Желает Игорь узреть пробуждение своего дрыхнущего принца, умиротворённо лежащего рядом. Игорь нависает над Кириллом и накрывает его своей спиной, касаясь губами его плеч и слегка стаскивая одеяло. Игорь зарывается носом в его Кирилла, начиная мазать языком по ярким засосам. Кирилл чуть ёрзает и лыбу во сне давит. Вскоре приоткрывает заспанные глаза, словно налитые мёдом, и поворачивается к Игорю. — Охуенно потрахались, — сиплым голосом выплёвывает Кирилл, подкладывая руки под свою голову и приподнимая грудь прямо к Игорю, сразу же получая поцелуй в красноватый сосок. — Мерси, дядь, — смакует на языке юноша, прикрывая глаза, начиная тереть их. Вскоре Кирилл распластывается на подушке и стискивает своими когтями плечи Грома. — Охуенно, — хмыкает Игорь, оставляя тёплый поцелуй на щеке Кирилла. И так уже почти месяц. Везёт Гречкину безусловно, что свадьбу решили слегка перенести, ибо отец Кирилла снова понаделал дел. Таких дел, что чуть не лишился главного будущего дохода — брака своего сына с Преображенской. Удача и правда оборачивается Кириллу самой лучшей стороной. Он уже несколько недель не нюхает всякую дурь. Единственная его зависимость сейчас, которую он, как Хатико на вокзале ждёт, — его дражайший Игорь. В отношениях ли они? Они не знают. Знают лишь, что комфортно им вдвоём. Так тихо. Даже непривычно. Гречкин на общественности такой громогласный. Все статьи в СМИ с ним — это сплошной резонанс, состоящий из выкриков и вульгарностей, режущих слух… Но с Игорем… Такой тихонький, спокойный. Бывает, ночуют у Грома: выйдут на маленький кривенький балкончик и смотрят на Неву и туристов ночных экскурсиями, постоянно галдящих у Игоря под окнами. Оба курят, а после Кирилл вжимается в грудь Игоря, сдавливая в руках его футболку, и не замечает он ничего, что могло бы смутить его — избалованного богача. — Из Москвы, пожалуй, — шепчет себе под нос Кирилл, наблюдая с третьего этажа за толпой туристов над их балкончиком. — Наверное. В Москве все с вздёрнутыми носами хаживают, — Игорь чуть сдувает пепел со своей сигареты, снова сжимая её в зубах. — Моего друга детства Москва испоганила, — горестно произносит Гром, укладывая руку на обнажённую талию Кирилла, ходящего дома в одних спортивках; Игорь целыми днями любуется подтянутым телом Кирилла. — Пизданутым стал? — ухмыляется Кирилл и прислоняется ягодицами к паху Игоря. — Типа того. В Москве всё мельтешит вокруг денег. Людей не замечают. От него за все двадцать лет ни весточки… Всё деньги-деньги… В голове одни деньги. — Бабки – это всегда хорошо, — Кирилл разворачивается к Игорю, оставляя сладостный поцелуй на щеке того, и изгибается в спине, ожидая, пока он уложит ладони на пышные ягодицы Гречкина. — Но, значит, он всегда был паршивым человеком, дядь. Сори, но это правда так. Не думай о нём. Плохие люди всегда уходят из жизни, на то они и плохие люди. — Кирюш, — растекается в улыбке Игорь, обхватывая в своих пальцах ягодицы того. Сигара полетела в пепельницу, стоявшую рядом с единственным кактусом, а губёшки Грома впиваются в губы мажора. — Я не думаю, не о ком, кроме тебя. — Брешешь? — Нисколько. Игорь гладит того по блондинистой макушке, чуть зарываясь в его гриву и начиная массировать. Кирилл папиросу сжимает в золотых клыках, пока рука проходится по щетине Грома. Майор заваливает того поцелуями, оставляя и под медовыми глазёнками, прямо на забавном тату. Любовь ли это? Привязанность? Чёрт знает. Вот только уже месяц прошёл, а дело про дурь не стоит на месте, так же, как и отношения Грома и Гречкина. Хазин-то может и петух последний, но дело фактически доводит до конца. Хоть и роет не туда. Носятся они с Громом по всем петербургским богачам и слушают их очередную бесовщину, совсем малопонятную для слуха обычного штатного гражданина, живущему от зарплаты до зарплаты. Игорь после таких сеансов сразу же бежит домой и, как шавка уличная, ждёт, пока в арке двора появится алая ламба Гречкина. Кирилл сразу же выбегает из машины, мчится прямо в объятья майора. Шатен подхватывает мажора на руки и волочёт в парадную, чуть ли не в стенку, сжимая крепкого юношу. — Игорь, а ты дядя, с извращённой фантазией, — смеётся Кирилл, чувствуя, как спина прислоняется об леденящую стену парадной. — Возьмёшь меня прямо здесь? — Разумеется, нет; в квартире. Я не настолько безжалостный. Боюсь же за слабые сердечки старушонок, живущих со времён Сталина здесь. Старческое сердце хрупкое, да и нравы другие. Они добры со мной. — А на меня волком глядят... — Белобрысый откидывает головушку назад. — Скорее же... Заносит в квартиру и вжимает сразу в стену. Разворачивая к себе спиной, уже оставив звонкий шлепок. — Ох, да ты прямо коп! — смеётся Кирилл, манерно поднимая руки над головой, когда Игорь стал проверять карманы спортивок юноши, разыскивая в них презерватив. — Господин полицейский? .. Игорь прямо цепенеет. Шугается. Пугается, что настал тот день, когда Кирилл узнал самый большой секрет, старательно скрываемый Громом. А ведь он может всецело положить конец всем их встречам. — Что остановился-то? — изумлённо спрашивает богатей. — Дядь? — А? Прости, задумался, – сквозь тяжёлый ком в горле отвечает Игорь, стягивая спортивки Кирилла. — Ты такой красивый... — Соблазняю? — Всегда тебя хочу, — честно сознаётся Гром, еле держась, и хватает бёдра белобрысого, аккуратно пошлёпывая по ягодицам. Голос майора судорожно дрожал от переизбытка вранья в организме. Знал бы отец, до чего докатился сынок... Он бы плюнул ему в морду. Они упивались друг другом. Кирилл всецело изматывал Игоря, а майор наполнял того до краёв, силясь довести до пика, что у него и превосходно удавалось. Гречкин был невыносимо активным, что Грому до безумства импонировало. Это извечное кокетство или кружения перед носом майора во время готовки и постоянные поцелуи в загривок — всё это было чертовски привлекательно для Игоря. Пышные, роскошные ягодицы, гладкие изгибы и гибкая талия, переходящая в широкие бёдра. Подтянутый живот и обширная грудная клетка с прелестной смазливенькой мордашкой. По щёчкам стекают сладостные прозрачные слёзки, а мелодичные, пронизывающие слух стоны и всхлипы сопровождаются с каждым размашистым толчком. Сдавливая его кисти рук, Игорь никогда не разрывал зрительного контакта, желая узреть своими глазами, как тот кончает и выпускает из своей глотки последний протяжный стон, обессилено падая на дряхлый матрас. Глаза Игоря получали неимоверное наслаждение и эстетичное удовольствие, когда наблюдали за вымотавшемся юношей, изнемогающим от всей силы Игоря и упрашивая ещё и ещё. Глубже и глубже. И в клуб ходят. Конечно, Кирилл таскает по своим родным местечкам, где кололся в туалете или ловил разных шмар. Но теперь об этом клубе будут совсем другие воспоминания. Связанные с его Игорем. Его? Да пусть и так. Гром достаёт из задних карман брюк излюбленные сигареты, взяв одну и сразу же стиснув её в своих зубах. Гречкин так и ластился к шатену, пускай и был до безумия странный сегодня. Сразу же заказал себе виски и спустя пару минут в клубе уже был не в состоянии контролировать себя. — Ей-ей, — Гром перехватывает бутылку виски, забирая её из рук Кирилла, поймав его быстрый взгляд и видя, как тот тяжело сглатывает. Голос у Игоря строгий, а на лице играет непринуждённая ухмылочка. — Не увлекайся. Кирюш, что с тобой? — Нормально, — скалится Гречкин, начиная тянуться к бутылке, но Гром поднимает её и вовсе отставляет, перехватывая и приобнимая Кирилла за талию. — Блять, Гром. Не будь ёбанным серьёзным родителем и так хватает в жизни всякой хуйни. — Кирилл, ты выглядишь нервно, — Гром повышает голос, ведь в уши так и бьётся бит музыки. — Что-то с отцом или в универе? — Да нормально, блять! — белобрысый раздражённо огрызается, засунув руки в карманы и прижавшись спиной к холодной стене клуба. — С папашей — как всегда, в универе завал. Всё стабильно. Игорь встаёт с алого дивана, оставляя бутылку дорогих виски на столе, и подходит к стенке, где стоял Гречкин. Опирается одной рукой об стену прямо напротив смазливого личика. Гром волнуется, целует того в длинную белоснежную шейку, заставляя размякнуть прямо в его руках. Кирилл, как загнанный в ловушку зверёк, хватается за плечи того, а из-за своего же вранья в светлых глазёнках слёзки собираются и бегут на скорость по щекам. Быстро вбирая их своим кулаком и отряхнувшись, он полностью отдаётся в руки Игоря, стараясь запрятаться от всего мира и своей судьбы. Может, она не найдёт его в столь смелых и родных ручонках? Пробежит мимо и даже не обернётся. Найдёт другого козла отпущения. Но нет. Такое только в сказках мамы и могло случаться. Как же страшно возвращаться в реальность и видеть всю неразбериху, повисшую на руки Кирилла. Они выходят в центр зала, и Игорь укладывает голову тому на плечо, крепко обнимая. Беспокоиться за беднягу. Так и лезет сказать, что врёт он ему давно. Глубоко врёт. Погряз во лжи. Но страшно. Страшно быть отвергнутым от страшной лжи. Поймёт же Кирилл, что использовать его хотели. Сердечко окончательно разобьётся. Разделиться на мелкие осколки и попробуй собрать всё по кусочкам. Но жить в вечной лжи? Нет, не может Игорь. Не может и не хочет. Не этому его учил отец. Не так он воспитывал Игоря. Враньё погружает нас в пучину страданий, делая отношения с людьми полной лужей грязи и трясины вранья. Наступив в пучину шаг, потом ещё полностью провалишься. Дело отец говорил, из сына человека растил... — Кирилл, — Игорь тяжело сглатывает, поднимая головёнку с его плеча и чуть стискивая пальцы на его плече. — Мне нуж- — Поехали отсюда, — будто не слышит Кирилл, быстро удаляясь к выходу из места вечного веселья, в котором раньше проводил дни на пролёт. Противно стало, неинтересно. Игорь вздыхает и быстро хватает свою отцовскую кожанку со стула. Выбежав за Кириллом из клуба, обернувшись лишь поглядев ещё раз на яркую вывеску. Гром открывает дверь тому, и богатей садиться на пассажирское место в своей машине, откинувшись назад и уложив руку, усеянную перстнями, к себе на лоб. Аккуратно нажав на газ, машина со зверинным рёвом помчалась по питерской центральной трассе, проезжая каналы и множество одинаковых легковушек. Игорь вжался пальцами в руль, чуть сглатывая, боясь сделать и резкое движение в дорогой тачке. Постепенно, но вид из окна с каменного леса сменился на густой зелёный лес, закрывающий собой пол страны. Надпись "вы покинули Санкт-Петербург" уже давно была позади. Теперь же огромные лиственные великаны нависали над пустой трассой, по которой на всей скорости и на всех лошадиных силах гнала красная малышка Гречкина. — Сверни в лесок, — громко говорит Кирилл, пытаясь перекричать адский гул своей тачки, а после закрывает окно. В салоне становится значительно тише и слышится лишь тяжёлое дыхание белобрысого. Проехав по широкой трассе ещё милю, тот срезает на неизвестную узенькую дорогу. У поворота не было ни знака с надписей направления. Похоже, обычный выход к лесу, где ошиваются туристы или по грибы гоняют. А собственно, не так уж и важно. Фонари давно остались на центральной трассе, а на этой узенькой дорожке нет ни единого фонаря. Темнота темнотой погоняет. Только фары ламбы светят, ярко освещая дорогу впереди, вид которой не менялся уже как десять минут. Ехали молча. Игорь не привык за рулём разговаривать, да и повода особого нет. Он пытается сдержать в своих руках этого железного красного зверя и дивится, как Гречкин на такой машине по дорогам города разъезжает. Но, собственно, все размышления закончились, как только показался конец этой дороги. Чуть нажав на тормоз и сбавив дикую скорость автомобиля, Игорь выехал на совсем неровную поверхность, а на землю. Кирилл поставил свои ноги на сиденье, всю дорогу смотря на Игоря и гадая, как бы ему сказать. Как он отреагирует? Они буквально никто друг другу. Секс, ничего большего. Но теперь им придётся порвать связь. Хотя... Зачем? Гречкин раскинул в своей белобрысой головушке, что после свадьбы с Преображенской Гром сможет стать любовником богатея. Только с ним, он может чувствовать себя живым. И останься он без Игоря и без этого чарующего привкуса свободы и... Любви... Он навсегда потеряется. Кто знает, что человек с нестабильной психикой может устроить, верно? Роман в тайне, позволяющий Кириллу отдыхать в крепких объятьях Игоря и давая ему из-за всех сил мужчины зацеловывать его грудь, лаская языком всё тело. Он ничего не должен Преображенской. И она ему не должна. Ревновать к её любовнику Гречкин уж точно не станет. Ему будет просто наплевать. Но до безумия мала капля надежды на то, что та будет изменять. Уж слишком правильная и трусливая. Будет закатывать истерики, видя шею Кирилла всю в засосах, после того, как его не было дома несколько ночей. А если про Игоря узнают? Сделают ему больно... Он и так концы с концами сводит. Черти нагонят на него больше проблем и долгов привяжут, о которых он знать и не знает. Если ещё и квартиру, которая досталась ему от бабки, то Гром точно не выдержит. Нет, Кирилл не может так поступить. Он не конченый эгоист, тем более в ситуации с Игорем. Нельзя скрывать. Как только стальной конь окончательно остановился, Кирилл раскрывает дверцу, сразу же покидая салон. Обойдя тачку и усевшись на её капоте, он вытаскивает пачку сигарет, начиная коситься на вид впереди. Они остановились прямо на обрыве. Если спуститься, можно искупиться в торопливую речку, на ровненькой поверхности которой отражается громадное отражение полнолунии. Звёзды искрятся, но облака пожирают их, не оставляя и отблесков. Гречкин вертит папиросу на языке, а после швыряет на землю, тотчас же варварски сдавив подошвой. Игорь бьётся головой об руль, чуть стискивая его в своих когтях, а после откидываясь на удобное кресло. — Кирилл, ты пьян. Поехали домой. — Игорь вылезает из машины и подходит к опьянённому юноше. Становится прямо напротив него, вжимаясь ногами в холодную землицу, и тяжело сглатывает, аж по кадыку проходится. — Дядь, нам надо поговорить, — серьёзно говорит Гречкин, поднимая уставший взор на Грома. — Я женюсь завтра. Женюсь, на девушке, которую видел один единственный раз в жизни. Бред хуёвый... Нам нужно покончить. Покончить со всем, что было между нами. Я не хочу, чтобы тебе сделали больно, а эти мрази могут, — бормочет несчастный, чуть натягивая на своё личико грустную улыбочку, силясь спрятать все слёзы и впитать их обратно в свои и без того красные глазёнки. — Я привязался к тебе. Очень сильно. Сука! Жить без тебя уже не могу. Мне нужен ты. Игорь смотрел прямо в эти глаза, которые вот-вот зальются горькими слезами снова. И эта фраза "Мне нужен ты". Нужен? Только же секс? Или нет? Да Гром и сам уже запутался, потерялся в своих же чувствах. Не может перед ними быть что-то большее... Но, блять, как же тянет. Ложь тебя заглатывает, подобно огромной чешуйчатой, поглощая полностью в свою власть и закручивая в этот постоянный омут лжи. Ложь... Ложь... И одна только ложь. Если майор сейчас признается, сознается во лжи своей подлой, что он самый обычный служащий полиции Санкт-Петербурга давно нагребавший информацию по делу коррупционера из девяностых Егора Гречкина. Нет, нельзя. Кирилл тогда и вовсе закроется от него. Даст пощёчину, ибо бить совсем не умеет, и помчится на всей скорости от Игоря, лишь оставляя облака серого дыма и эхо от рычания "ламборджини". — Кирилл... — Гром отворачивает голову, в своих же мыслях крича себе о том, что нужно скорее думать. Множество вариантов, но он останавливается только на одном: забрать Гречкина и навсегда остаться рядом с ним. — Ты не можешь отказаться от церемонии? — Хочешь, чтобы мне башку снесли? — выплёвывает нервный смешок Кирилл, проходясь своим языком по золотым клычкам. — Уже не прокатит. Не простят мне это. Отец снова по ебалу даст и с побитой мордой приведут к чёртовому алтарю. Взяв мою руку и насильно подписав соглашение. Дядь, дело дрянь. — Нет, такого не будет. Ты откажешься и скроешься. Они не найдут тебя у какого-то Игоря Грома, верно? Они в душе не ебут, кто я такой. Вскоре, всё успокоиться и... — Дело дрянь, — повторяет младший, сглатывая и поджимая нижнюю губу. — Я люблю тебя, Горь. Я устал притворяться, но отец не даст мне жить спокойно. Должник я его до конца моей жизни. А встречаться в тайне, когда я буду в браке, опасно. Но я не хочу терять тебя. Никогда бы не подумал, что я бы так кайфовал от обычного просмотра парашного фильма на убогом телеканале с помехами. Или когда курил с маленького балкончика, смотря на то, как речные трамвайчики катают туристов со всей страны по каналам Питера... Или когда мы сидели на крыши в полной тишине, только твои губы ласкали мой загривок. Во все эти моменты ты был рядом и постоянно заваливал меня своими поцелуями. Не могу найти места, где не было бы твоих поцелуев. Ничего не сравнится с этими ощущениями, особенно вся параша, в которой я раньше крутился. Даже не вспоминал о прошлой жизни весь этот месяц. — Кто мы друг другу? Парень в один момент затихает. Сглатывает и бегает глазками по лицу Грома, полностью утемненным тенью, листвой деревьев. — Ну, точно не друзья и не... Секс-партнёры? Вторые вроде всегда только трахаются, без каких либо чувств, что-ли... Блять, я запутался! — отмахивается Кирилл, укладывая руки в карманы брюк и толкнув ногой рядом лежащий камень, забросив его в какой-то куст. — Ты как? — Нравится твоя белобрысая головушка, — искренне отвечает Игорь и как малой, расплывается в улыбке, ведь наконец сказал чистую правду. Даже на сердце теплее стало. — Мы с тобой справимся, Кирь. Обещаю. Не бойся, не женишься ты. Кирилл сейчас настоящий. Искренний. Без этого его придурошного образа. Такой хрупкий. Так и тает в нежных руках Игоря. Он весь размяк и укладывает свою головушку на кожанку мужчины, пока губы дрожат, а слёзы застыли в глазах, не в силах политься по щекам. — Пора возвращаться. Ты устал, — томно шепчет шатен на ухо юноше, чуть стискивая в своих руках тончайшую талию. В пьянстве было и правда трудно что-то решать, поэтому через пару минут они уже покинули лиственную местность и весь прекрасный природный вид, уже оказавшись на пути в Петербург. Оказавшись в старой квартирке Игоря, белобрысый не успел снять с себя дорогущие кроссовки, как практически сразу же рухнул на матрас посередине комнаты, поспешно заснув. Он всегда валился в сон после единой капли градуса в своём молоденьком организме. Игорю же было совсем не до сна. Квартира за месяц любовных посиделок с Гречкиным совсем не поменялась, вот только пришлось снять все записи и вырезки из газет, оставшийся ещё с прошлых удачно раскрытых дел Грома. Раздев парнишу и бросив его дорогие шмотки на рядом стоявшее кресло, Игорь оставляет мягкий поцелуй на бархатной спине того, заставив Кирилла даже извертеться, протяжно промычав. «Думай-думай-думай» — говорил сам себе Игорь, зажимая в зубах папиросу и поглядывая из огромного округлого окна. Тучи заслонили всё небо, полностью забрав в свои могущественные объятья и скрыв полнолуние от людских глаз, давно запрятавшись в свои маленькие питерские квартирки. Ветер заставлял воду, залитую человеческими руками в питерские каналы, бушевать, чуть выливаясь из могучих каменных стен. Прокручивая все мысли и действия в своей головушке, Гром пытался придумать хоть что-то для срыва злосчастной церемонии. В голову, как на зло, ничего не приходило, а от злости приходилось биться лбом об стену, заставляя себя получше раскинуть мозгами и придумать, наконец, выход. Выхода и правда не было. В столь поздний час любые, даже самые проницательные мозги, как у майора, не могли в совершенстве работать, а уж как сорвать свадьбу своего партнёра — уж тем более. Кирилл и сам не знал, как поступать. В его белобрысую головушку не пришло ничего лучше, кроме варианта купить дорогой коньяк и напиться до без памятства и повалится на старый матрас, в квартире Игоря. Он проводил каждый вечер здесь, и эта до безумия маленькая, старенькая квартирка, показавшийся ему по началу ужасающе нелепой, так полюбилась богатею. За этот жалкий месяц, настолько насыщенных перемен и долгих поцелуев, Гречкин успел избавиться от всех своих кошмаров, ведь засыпал теперь не один, а с Игорем, крепко обнимающий его во время сна. Руки Грома всегда проходились по выпуклым косточкам Кирилла, выпирающие слишком сильно. Руки гуляли по всему открытому телу, вновь и вновь изучая тело богатея. За месяц Игорь успел изучить на пять с плюсом и запомнить, нет, вызубрить, как вредную привычку, все изгибы и линии на теле Гречкина. Но самое любимое место майора: шея парня. Она была вся в поцелуях. Пускай и их следы не было видно, но только богатей и майор знали, что вся шея была в следах от губ Игоря. На часах пробило четыре часа утра, а Гром всё так же тупился в стену, уже встречая за большим окном рассвет и наблюдая, как тучи, накрывавшие всю ночь Петербург, растворились в голубом оттенке. Лучи солнца золотом отражались на куполах исаакиевского, сверкая самым настоящим золотом и слепя уставшие глазёнки Игоря, уже отходящего от окна и проходящего на кухню. Налив себе холодной воды из-под крана, тот быстро заставил засохшую глотку снова почувствовать влагу и, наконец, избавиться от чувства постоянного першения. Усевшись за крошечный столик, он поглядел на старую фотографию, стоящую на криво крашеном подоконнике. Схватив её в руки и пройдясь пальцами по стеклу, Игорь разглядывал себя маленького со своими лучшими друзьями детства. Малые были на рыбалке с отцом будущего майора питерской полиции и решили взять Игната с Петькой за компанию. Конечно же, только со строгим разрешением матушки Игната. Румяный, кудрявый, долговязый, ещё будучи мелким Игорьком, в отцовской кожанке, обнимает свою любимейшую отцовскую собаку. А рядом пухлощёкий Игнат и лохматый светленький Петька. Один судорожно держит сачок в руках, а второй снова чем-то недовольный. Теперь они уже не те радостные подростки двенадцати лет во времена полного развала страны и бандитских группировок, полностью разбивших свой лагерь в советском Питере. Кажется, что времена поменялись. Беспредел закончен, а значит, каждый может заниматься своими делами: Игнат стал, как он себя называет: "предпринимателем". На деле же, занимаясь тёмненькими делишками, Игорёк в училище пошёл, а Хазин в пятнадцать с отцом уехал покорять Москву. Благодаря званию Хазина-старшего, малой сразу же пошёл по карьерной лестнице, ловко ухватывая каждый сытный кусок и полностью свив своё гнездо в столице. Их пути поменялись, и потопали они совсем по разным жизненным дорогам, но часто пересекаются. Всё-таки они друзья, да и люди хорошие. И тут Игоря как осенило. Он бросает фотографию и срывается с табурета, подхватывая свой телефон и набирая напарнику Дубину, спокойно спящему утром и собираясь вставать на службу только через три часа. Потирая свои глазки, Дима хватает телефон и, значительно изменившись в своём состоянии, находясь в радости, как только видит, кто же ему решил позвонить в столь поздний час. — Дим, — раздаётся хриплый голос в трубке, чуть стискивая аппарат в руках. — В шесть часов встречаемся на Балтийской. Дело есть. — Дело? В такую рань? — спрашивает Дубин, присаживаясь на кровать и чуть прикрывая сонные глазки. — Ты что, напарник? Спать, значит, будешь, пока Питер наполнен всякими упырями, да? Будешь сладко спать в своей квартирке. Ну, раз так, то я сам справлюсь, — начал заливать Гром, взяв из тарелки несколько сушек. — Эх, хотел тебя взять как на-па-рни-ка. Ну, видно сон тебе дороже, чем справедливость и спокойствие в городе. Давай, сладких сно- — И-игорь! Да нет же! Ты чего? — спохватился Дима, поджимая телефон плечом и начиная быстро натягивать джинсы на свои тоненькие ножки, сразу же оживившись после слов мужчины. — Как напарника? Так, а что за дело? — На месте расскажу, — сухо отвечает Гром. — Ох, это так волнительно! Игорь, я... Мне брать что-нибудь? — начинает засыпать вопросами Дима, от чего майор на той линии уже давно пожалел, что предложил ему пойти вместе с ним. В опасное местечко идут, а Димка такой наивный. — Мы же идём ловить опасных преступников, верно? Значит, нужно хорошенько подготовиться, верно? У меня на всё два часа. Но я успею забить всю информацию в открытых источников про- — Дим, просто будь на Балтийской в шесть. Понял? — перебивает того Игорь, потирая висок и раздражённо закатывая тёмные глазёнки. После одобрительного ответа мужчина поспешно положил трубку, не желая слушать всё, что говорил Дубин дальше. Время близилось к пяти, а Игорь просидел все эти тридцать минут, тупя в криво крашенную стену кухни. Собравшись с силами и поднявшись, он поплёлся в зал. Кирилл всё ещё спал и не реагировал ни на что, даже на сладостные поцелуи Игоря, губы которого проходились по оголённой спинке и заставляли всё тельце юноши покрыться приятной дрожью. Ничего не оставалось только, как срывать зло злосчастную церемонию, а дальше уже действовать по ситуации. Гром укладывается рядом, стараясь особо не шуметь и спокойно улечься. Белобрысая головушка уже сама уткнулась в грудь того, тихо спящая и то сжимавшая, то разжимавшая пальчики в своей руке. — Тц, Кирюш,— тихо произносит Гром в пол голоса, чтобы парниша не услышал и не дай бог, проснулся. Игорь лежал, тупя в потолок и на чуть пошатавшуюся люстру. В голове было множество мыслей, и все они собирались в одну сплошную кашу, которую майор пытался раскидать по полочкам, оставив только единую цель. — М? — Кирилл чуть привстаёт на локтях и спящими глазками таращится на задумчивого Игоря. Потянувшись кистью к рядом лежащему дорогому телефону, он поглядел на время и даже немного рыкнул от того, что Гром будит его своими разговорами в такую рань. — Дядь, базарить о любви своему принцу даже утром начинаешь? — хрипло смеётся Кирилл. Каждое утро его голос звучал намного грубее, чем он есть на самом деле, так ещё и с паршивенькой хрипотой. — Ты спал? — Не хочется. Мне через час собираться, — отвечает Игорь, одаривая мордаху Кирилла своим взором. — Даже во сне скучаю по тебе, — сознаётся Гречкин, выплюнув из себя смешок, и обхватывает руками шею ненаглядного, закидывая широкие бёдра на его ноги. Он вжимается в губы того, начиная имитировать поцелуй, но после и на самом деле одаривает довольного Игоря, чья рука сейчас покоится на ноге того, сладостным поцелуем. — Куда ты собрался в такую рань, дядь? — По работе, — быстро отвечает шатен, начиная только сильнее впиваться в страстный поцелуй, в один момент нависнув над Кириллом и охватывая его кисти рук, усеянные разнообразными татуировками, в свои когти. — Всё хорошо? Как себя чувствуешь? Забота и вопрос про самочувствие крайне удивил Гречкина, от чего он даже раскрыл рот, оголяя свои золотые клычки, просверкав ими. Пышная грудка мажора то вздымалась, то отпускалась вниз, ведь на хищный взор Игоря, прожигающий всё тело парниши, нельзя было спокойно смотреть. Ноги подкашивались, как у пубертатного подростка при виде молоденького учителя, а в горле образовалась самая настоящая Сахара. Толи это после сна, толи от властного вида майора. Но тот уже не стал нависать над Кириллом и гипнотизировать его взглядом. Он улегся между крупных бёдер Гречкина, пока ноги юноша уже забросил на его спину. Губы прошлись по широким ляжкам, а щенячьи глазки снова вернулись на лицо богатея, пытаясь попросить прощение за то, что не смог придумать ничего более оригинальней, чем попусту сорвать церемонию. Хоть блондин и не знал об этом, но Игорь всё равно уже извинился перед ним и сожалел одним взглядом. — Дядь, ты чего взгрустнул? Умер кто? — хмылится Кирилл в полном непонимании, пока его руки перехватывают острые скулы и подбородок Грома. Игорь лишь поджал губёшку, покачав головой. — Боюсь тебя потерять. Это... Наша последняя совместная ночь и вместе проведённое светлое утро, — томно говорит майор, жалея больше всего о том, что все отношения между ними были пропитаны самой отвратной выгодой и мерзкой ложью. — Я больше не смогу также глядеть в твои слезливые глазки во время очередного рывка и импульса, слушая твои столь сладостные стоны на ухо, пока за стеной долбит сосед, желая остановить нас. Не смогу курить с тобой на балконе и утыкаться во время очередной затяжки тебе в белобрысый загривок. Готовить не смогу тебе. Не смогу смотреть на своё отражение в твоих золотых клыках. Это... Я не хочу тебя терять. Не хочу терять наше семя. — Он чуть задумался, но после уверенно продолжил, — семя отношений и развивать его. Да, в России ничего не выйдет, но мы будем жить друг для друга, Кирюш. Мне очень страшно тебя терять. Но боюсь, что рано или поздно... Это случится. "Ложь. Ложь. Сплошная ложь. Узнай он, что я коп, так всё. Конец. А всё тайное становится явным. Или как там Марья Ивановна говорила?.." — не договорил Игорь, желая снова упрятать это далеко от слуха Кирилла. Гречкин же чуть ухмыляется и полностью усаживается на торс Грома, наклоняясь к бритому лицу и мазнув языком по своим золотистым клычкам. Кирюшу было не изменить. Как он оставался кокеткой, так и есть. Полностью закрывая глаза на свои проблемы и внутренние переживания, пряча под маской мнимой уверенности и могущества над своими же эмоциями. Глупо. Самонадеянно. Во всяком случае, Игорь знал, что эти слова, все его признания пробились сквозь образ похотливого мерзавца и попали прямо в цель, пробив сердце насквозь. — Дядь, — Кирилл вжимается лбом в подбородок того, чуть сглатывая, — была бы моя воля... Ты же знаешь, дядь, я с тобой на край света. Мне хуёво от этого... Но мы точно что-нибудь придумаем. И это не конец. Не конец нас, понимаешь? — Ты готов на всё ради бедняка в бабкиной квартире, спящего на старом матрасе? Со временем правительства, мать его, Сталина, — хмылится Игорь, укладывая ручищи на роскошные ягодицы паренька, будь они не ладны. — Готов, — сглатывает белобрысый. Он прикрывает глазки, тычась лбом в грудь старшего. — Я ещё посплю, хорошо? — Угу, — Гром оставляет сладостный поцелуй на плече Кирилла, наблюдая, как тот проваливается в сон.

***

Гул товарных пароходов с зарубежными товарами и гнусавые вскрики чаек над только что изловленной рыбой так и резал слух Димы. Он быстренько шёл за Игорем, стремительно куда-то устремлявшейся. Вокруг была одна грязь, огромные вонючие лужи с тусклыми пузырями и гаденьким запашком рыбины. Громадные краны поднимали тяжёлые контейнеры груза и прямо прокучивали их над головёнками полицейских, от чего Дима часто цепенел на месте, желая взглянуть на эту картину. Но Гром беспрестанно торопливо одёргивал его, хватая за шиворот рубашонки и волоча с грузового отделения в самую глубь. Улочки становились уже с каждым поворотом, а за углом появлялось всё больше и больше сомнительных личностей, уж точно не продавая конфеты или же леденцы. Дима шугался каждого шага сзади, но, взяв волю в кулак, он стремительно шагал через горы рыбных костей и полнейшую грязищу за Игорем. Гром был явно не в духе. Сегодняшнее утро и эти ласкания с Кириллом окончательно добили его, оставив все надежды на хоть какой-нибудь положительный финал. Разумеется, он понимал, что его старый дружок Игнат никогда в жизни не согласиться пойти против крупного бизнесмена, пускай и на черте перед пропастью банкротства. Денег попросит уж точно тысяч так под сотню. А где взять такие деньги? По старой детской дружбе? Да и мучается Гром. Нельзя так отправлять своего друга на опасное дело. Срыв свадьбы важной питерской птахи – дохлое дело, конечно, если ты не смертник. Ну а что ещё делать Игорю? Он не может бросить Кирилла. Так забавно выходит. А ведь месяц назад майор хотел использовать Гречкина как информатора и выкачивать подробности о Гречкине-старшем. Пустышкой называл. Даже совестно. А что теперь? Игорь сам же напоролся на то, от чего так тщательно прятался. Сначала приятный поцелуй, после перерастает в секс. Но... Что дальше? Любовь? Влюблённость? Гром не знает. Не знает, ибо не умеет свои эмоции показывать и разбираться в них. Привязан, как шавка к Кириллу. Готов глотку за него порвать. — Пошевеливайся, — недовольно фыркает Игорь, оборачиваясь, чтобы поглядеть не упал ли или не увяз в какой-нибудь яме его напарник. — Ко мне подошёл. Дубин быстро помчался через всю до ужаса мрачную улицу к Игорю, остановившись перед ним и чуть не наступив новенькими кедами в лужу. — И-Игорь? — одушевлённо спрашивает Дима, выпрямляясь и оглядываясь по сторонам, чуть скорчившийся от мерзкого запаха протухшей рыбёшки, бездушно лежащий в пластиковых ящиках. — Не вздумай говорить, что ты коп, — предупреждает мужчина, утыкая свой палец в грудь того. — Копов здесь точно не жалуют. Так что, если не хочешь оказаться на месте дохлой рыбёшки или кошака, советую не тыкать своим удостоверением. — Но мы же служим закону! У нас есть все полномочия, чтобы обыскивать порт и приближённые к нему району. Разве нет? — Дубин топает за ним. Пока Игорь перешагивал лужи своими огромными ногами, Дима их перепрыгивал. — Здесь всем плевать на закон и твои полномочия, — бубнит Гром. — Если я сказал не говори, значит, не говори. Я же за тебя волнуюсь, а не из своей чёртовой вредности. Иди быстрее. Напарник лишь кивнул на всё сказанное выше майором. И совсем вскоре они оба стояли около огромного, старого синего здания с косой надписью "зал". Игорь шмыгнул носом, быстро раскрыв железную дверь, зайдя в мрачное здание с неприятным запашком и гаденьким тёплым освещением. — Быстрее! — поторапливал Гром, идя впереди и запихивая руки в карманы. Верзил в этом зале было много. Но судить по внешности Игорь уж точно не любил. Месяц назад он также ошибся в Гречкине, ведь тот в глазах майора был просто навсего избалованным сынком–мажором. Мажором, не имеющий моральных принципов и, как бы это странно не звучало, самого счастливого человека в мире. Почему самый счастливый? Игорь считал, что у Кирилла было всё для мажорского счастья, особенно во времена жёстчайшего кризиса в стране и самого настоящего коррупционого режима, полностью поглащающий его родину. Дорогая иномарка, деньги на золотой картёшке, спасательный круг в виде отца и его милости, прикрывающий постоянно твой зад от всяких приключений. Но оказалось всё отнюдь не так сладко. Майор проходит через весь зал, тащя за собой Дубина и даже оберегая его. Ведь какой бы Дима не бы смышлённый малый, уж слишком был парень честным. С развитом чувством справедливости и трудолюбия. Не сможет он долго здесь продержаться. Вокруг него столько сомнительных личностей. Столько верзил, способных его раздавить большим пальцем на своей ноге. Игорь останавливается около железной голубой двери с кривой надписью "тренер" написанной маркером, и поворачивается к напарнику. — Будь здесь и не с кем ни слова, — предупреждает Гром, стискивая в своих пальцах его курточку. — Пару минут. Зайдя в крошечную комнатушку, уставленной всяким хламом, Игорь замечает сидящего за столом и перебирающего оранжевые купюры Игната. Кажется, снова товар продался или что-то попало на "удочку", как часто говорит друг детства Игоря, совершая свои дела в порту и срывая с этого огромные деньги. Хлама было полно и самого разного: тут и бутылки, разные странные статуэтки и бумажки, а также табло валют с долларом и евро, улетевшие уже за сто рублей. Наконец их взгляды встречаются, и Гром чуть кивает, поправляя свою кепку и рухнув на кожаный диванчик в комнатке, закидывая ногу на ногу. Игнат заметно повеселел при виде старого друга. В голове сразу же всплыло множество светлых воспоминаний из старого доброго советского детства. Беззаботного, где не было никаких проблем, а главное, не приходилось делать грязную работёнку за сущие копейки. — Игорёк, я прекрасно знаю, зачем ты здесь! Улицы нашумели! Вон, — мужчина кивает в сторону лежащей газетёнки и оборачивает резинкой стопку купюр, забрасывая их за дверцу железного сейфа. — Не знаю я ничего ни про твоего сынка судьи Галицкого! А про наркоту – "ангельскую пыль" я и вовсе ничего не знаю! У меня вокруг этого ничего не вращается! Майор пожимает плечами, выражая полное сомнение. Но если раскинуть мозгами, то даже если бы Игнат и был связан хоть с каким либо видом наркотических средств, то неужели у него бы покупали наркоту тот же Галицкий, да даже Гречкин? Игнат делал бы дешёвое дерьмо, но продавал её за дорого или по скидке; Игорь был не слишком знаком с продажей своего дружка. Пускай и знал, что это не чисто, и уж точно он не продажей цветочков на метрополитене занимается. Но друга своего из устойчивых принципов Игорь не собирался сдавать. — Да догадываюсь я, что ты к этой параше дело не имеешь. Слишком уж дорогая хуйня. Через тебя не проходит, — кивает Игорь, вращая в руках револьвер, лежащий на диване. — Тут в другом месте копать надо... Шатен пожимает плечами и встаёт с места, залезая под свою кожанку и доставая оттуда всю ту же бежевую папку с Гречкиным. Он хранил эту папку ещё с того опроса. Прятал в серванте в маленькой коробочке от печеньев, где раньше лежали деньги. Ну, это когда ещё бабка с батей живы были. — Есть дело, — Игорь кидает папку с анкетой Гречкина на стол, ставя на него же руки и поглядывая ястребиным взглядом. — Знаешь его? — Так тут же написано: Кирилл Гре- Ах, Гречкин, — Игнат хмылится, проводя пальцем по мордочке Кирилла на фотокарточке, а после пожимает плечами и поджимая нижнюю губу. — Поймать тебе его? Не, дело хуёвое. Он же сынок миллионера или миллиардера, хуй их знает. Питерские богачи, они народ странный. У них там батьки-дедки были во всех этих группировках после распада. Не, Игорёш. Мне проблемы не нужны. — Сегодня у него в три роспись в Центральном Загсе, — с безразличным видом начинает Игорь, стискивая в руках край стол и тяжело вздыхая. — Можете там пошуметь так, чтобы сорвать заседание. Да что ты всё шугаешься этих группировок? Дети были. Сейчас не лучше, конечно, но хотя бы на рынках не стреляют. — Что? Игорёш, ты сума сошёл? А твои копы? Ты же меня на верную смерть ведёшь! — воскликнул мужчина, повертевшись на стуле, но после остановился прямо перед Громом, прищурив свои и круглые глазёнки. — Зачем тебе это, м? — Не будет копов. Если сегодня меня на работе нет, то вас целым отделением не словят, — самодовольно произносит майор, поднимая тёмные брови вверх. — Даже несмотря на всю главность этой птахи, не поймают твоих шестёрок. Игорь повёл бровью, как только услышал вопрос "зачем" и совсем не хотел отвечать на него. Игнат друг, конечно, но не всё же трепать. — Не-не! Дело хуёвое, я тебе ещё раз говорю. — Да, Игнат, а по-братски? — Гром чуть ударяет красными кулаками по столу, раскрывая глаза. — Знала бы твоя мама, чем ты тут занимаешься. Я бы давно сдал всю твою контору. — Вот только без этого! — отмахивается Игнат и придвигается к тому ближе. — Кхм, Игорёш, зачем это вообще? Пусть расписывается себе на здоровье. Я знать их семью не знаю. — Ну, блять... Игнат опускает глазёнки на карточку Кирилла, а после уже с ухмылкой созерцает на тёмные глазки Грома, так и бегающие от волнения, словно его застали за чем-то плохим и вот-вот отругают негодяя. — Ты что с ним замутил? — смеётся Игнат, всплёскивая руками. — Ебать! Вот это улицы зашумят! — Да просто он меня... Попросил сорвать, — мнётся Игорь, пытаясь скрыть довольную улыбочку, появляющийся у него на лице сама собой от столь яркой реакции. — Не-не-не, Игорёш! Меня не проведёшь! Помню, когда ты влюбился в новенькую молоденькую учительницу в восьмом классе, также глазёнки твои горели! — Игнат, что за ребячество? — сдерживает смешок майор, стараясь вернуть прежний строгий тон. — Ладно, у него хоть жопа большая? — Блять! — закатывая глаза, Игорь лишь тихонько кивает, смотря в глаза своего друга, полностью вывешивший майора на чистую воду. — Ну так что, ты в деле? — А знаешь, я в деле. Так и быть, помешаю свадьбе твоего голубка. Прилетит к тебе на крыльях а-ля любви. — Заканчивай, блять! — смеётся напоследок Игорь, уже делая более серьёзный тон голоса. — Чтобы могила. — Игорёш, ну как всегда! Будет всё красиво, останешься довольным представлением. Это я тебе обещаю.