Быстротечно

      – Ты ведь... понятия не имеешь как много значишь для меня, да?.. – Принцесса трёт свою окровавленную щеку, вместе с тем дразня.       Пенелоп смотрит как она опирается локтями на его согнутые ноги и опускает голову в смешке. Стоя на коленях перед ним, Кронпринцесса резко решила начать душевные разговоры об их взаимоотношениях.       Их общение всегда такое...       Неопределённое.       Неправильное.       Неверное.       Не идёт по стандартам счастливой милой, нормальной пары.       Это похоже на бег. У Пенелопа возникает мысль, что все произошло будто по щелчку. Что он не должен был влюбиться вот так вот быстро. В девушку, которая разбивала ему сердце браком по расчету. В девушку, которая не (не)любит его. В девушку, у которой руки по локоть в крови. В буквальном смысле слова, потому что всего десять минут назад она прибила дракона к полу. Ещё и пыталась убить другую главную героиню.        Которую молния даже не взяла.       Ему хотелось бы думать, что она не любит его. Наверное, из-за этого он ложится спиной на разбитый лапами дракона пол. Раскинув руки и смотрит, нет не в потолок, а в дымовую завесу.       Думать удобнее.       Каллисто только наблюдает, сменяя позу и садясь скрестив свои ноги. Подпирает голову рукой, смотря на него и отчего то улыбаясь.       Не люби она его, он бы уже находился в своем мире. Смотрел в потолок белой больничной палаты, смотрел на плачущих сестер и маму. Которые стояли бы на коленях, моля перед ним прощения. Он бы ощущал дыхательную маску на своем лице. Слышал бы звук апарата.       Но он до сих пор здесь. И он смотрит в дым. А ещё знает, что Регулус сейчас рядом с ним. Улыбается. Что человек, который любит, сейчас подле него.        Просто подними голову, Пенелоп, и ты увидишь ее.       Ей бы надо оказать медицинскую помощь, позвать магов, сказать Се́дрике что они оба живы. Успокоить Эмиля, сказав, что он в порядке. Надо бы объявить то, что у престола есть наследница и она живая. Ну, относительно.       Но он почти не волнуется. Знает ведь, что теперь когти дракона в её груди и она будет жива. Рядом с ним.       Но так нет желания начинать суету. Так не хотелось бы, чтобы тебя начали осматривать, поздравлять. Он знает, что из раны на спине и груди Каллисто идёт кровь, окрашивая форму и пол под ней.       Но так хочется помолчать, просто слушая остальных людей на фоне.       Да она и не против. Хотя он все равно волнуется, она знает.       У них довольно схожие мысли.       Для Каллисто тоже все началось спонтанно, как звон колокола. Быстро и громко.       Это было так чертовски внезапно. Ещё и с привкусом крови и яда вдавленого в чужую артерию.       Неправильно так считать, но ее, наверное, даже не мучают угрызения совести за содеянное. За то, что чуть не сократила ему жизнь. Хотя, по нему и не скажешь, что его жизнь (не)сочтена.       За то, как к его горлу она наставила своего верного союзника в бою.       Хотя, она видит единственный плюс в той ситуации.       – Спасибо, что тогда солгал мне. – Каллисто плавно встаёт, что при ее состоянии неимоверно тяжело, но достаточно уверенно. Немного покачивается, держась рукой за живот. Подходит к Пенелопу сбоку, что было достаточно бессмысленно. Она могла бы просто подтянуться. Но она ложится рядом с ним, кладя голову на его локоть. Единственное видное место после того, как он заложил руки под голову.       Не смотрит вместе с ним в остатки стен, а закрывает глаза, улыбаясь. Ему интересно, откуда же у неё всё время берутся силы на эту, что самое необычное, ужасающе яркую улыбку? При всем то мраке ситуации.       Ей кажется, страшно. Конечно же, да. Впервые за долгое время она признается хотя бы себе в этом. Она чертовски сильно боится. Что все это растворится будто мираж, что он пропадет пылью. Что от Пенелопа Эккарта ничего не останется.       Ей придется снова быть в этом аду. Ей придется работать, впахивать, жить.       Потому как то, что он выбрал ее вместо своего возвращения, считается слишком дорогим подарком, чтобы так просто распрощаться.       Они похожи на маленьких детей. Каждый со своими желаниями, претензиями, нюнями. Пх, звучит так, будто бы на маленькие головы свалили тучу проблем. Хотя, кто сказал что нет?       Они для друг друга как конфеты, которые ты не можешь достать с верхней полки, потому что высоко. Невыносимо далеко. Вроде, конфета и сама шепчет "Съешь меня", а достать все не можешь.       Конфета бы и сама не прочь попасть в руки к ребенку, но боится, что ее не съедят, а растоптают своими ботиночками, да так и бросят возле прилавка. А на ней и так уже трещина, которую не затопили обратно.       Пусть Каллисто и не нравится сравнивать их со сладостями, ещё и в такой детской манере, но это так четко передаёт их. Ни дать, ни взять, как говорится.       Они не ребятишки, им не пять лет и они вполне себе могут дотянуться до той самой верхней полки. Если есть детские проблемы – нужны взрослые решения.       Каллисто уже не может залезть на яблоню, выслушивая от няни за то, как должна вести себя леди. И при этом знает и видит у Каллисто деревянный меч, полностью противоположный ее статусу. Не тот у неё возраст, видите ли.       Она поворачивается к Пенелопу, смотря в его профиль и замечая кровь из его носа, из-за чего хмурится. Тц, он использовал слишком много маны.       Пенелоп поворачивается к ней в ответ, смотря в красные, кристально чистые, радужки. Не зря он сравнивал их с драгоценными камнями. И выдает очень не свойственную для себя фразу:       – Да, знаешь. Я тоже очень рад, что солгал тогда. – Эккарт улыбается, от всего сердца радостно и искренне, будто скинул с себя что-то. У него в глазах стоят слезы и он даже позволяет себе их стереть. Плюет на мужскую гордость и эго (да ещё и в их ситуации) и трёт кулаками глаза. Громко смеётся, возможно его даже услышали.       Но он выглядит таким... счастливым. Девушка улыбается во все свои белые клыки и, прикрыв глаза, чувствует на своих волосах ладонь.       С приближающимися голосами Седрики и Эмиля, она засыпает, думая, как будет болеть ее спина при следующем пробуждении.