billie eillish — i love you
Течение времени несло их изо дня в день превращая жизнь в цикличный водоворот. Парни не успевали вдохнуть, как на всех парах неслись на следующий пункт расписания, на ходу лопая быстрые перекусы и дремля в минуты между съёмками. Бомгю со временем перестал с опаской выходить во внутренний двор и поднимать глаза на их группу стаффа, без страха, что найдёт там одно конкретное лицо, черты которого никак не желали стираться из памяти. Они серой картиной стояли перед глазами, такой, какой он запомнил его в последний раз из сводки новостей о внезапном пожаре в частном секторе, который поглотил дотла один из домов. «Сегодня стало известно о возгорании в районе... Скончался мужчина средних лет по имени ⠛⠕⠗⠊⠺⠁⠙⠥⠥⠃⠇⠳⠙⠕⠅… Приносим соболезнования его семье и близким…». Бомгю тогда стоял перед телевизором и не мог шелохнуться, не различая собственных чувств. Стоит ли ему считать себя мерзавцем, когда при упоминании чужой смерти он мог лишь глупо улыбаться, больше не ощущая сдерживающих его оков? Лейбл хорошо постарался, затирая все пути, ведущие к ним, потому что никто не упоминал деятельности мужчины в компании, сводя всё к случайному возгоранию, произошедший по словам репортёров из-за его оплошности — решение закурить внутри дома, пребывая в сильном алкогольном опьянении, следы которого подтвердили подкупленные коронер и команда мед-экспертов. Всё было дотошно вылизано и продумано, дело быстро закрыли и забыли, среди других аналогичных случаев. Никто никогда не узнает о его деяниях, о тех преступлениях, что были совершенны мужчиной при жизни и на похоронах лишь со скорбью проводят его со словами «Хороший муж и отец». Бомгю плюнул бы в его могилу, если бы присутствовал там, желая этому ублюдку гореть в аду и испытывать всю ту боль, с которой парню приходилось теперь учиться жить. А учиться жить пришлось буквально сначала, начиная с пугливого ребёнка до робкого подростка, который продолжал вздрагивать от случайных прикосновений и громкого голоса со стороны стаффа, даже если они не обращались к нему лично. Он продолжал просыпаться посреди ночи, даже под действием выписанных снотворных, которые не затирали те приходящие к нему во сне вспышки кадров. Кошмар наяву хоть и закончился, но продолжил мучить его ночью, не давая парню покоя и желанного отдыха, который был жутко необходим в дни нагрянувшего промоушена. Но не только насильник был гостем его снов, обрывая его каждый раз либо в тёмной подсобке и громовым голосом над ухом, как в первый день, либо ударом по лицу в залитой алым комнате, которую он не сможет вычеркнуть из своей памяти. Периодически в сновидениях мелькает и сцена, произошедшая через пару дней после новостей и встречи с руководством компании, на которой сам Бан Шихёк после долгих разговоров подошёл к нему лично и сказал лишь: «— Нам очень жаль, Бомгю, что тебе пришлось пройти через всё это. Но с сегодняшнего дня, как только ты покинешь двери этого кабинета, все присутствующие, и ты в частности, должны навсегда забыть обо всем. Пожалуйста, сосредоточься на выпуске альбома и на скором туре, сейчас это первостепенная задача.» Бомгю всё понимал и мог лишь бесконечно благодарить руководство, подписывая договор о неразглашении и вливаясь со всем рвением в работу, как и наставлял генеральный директор. Его лоб какое-то время всё ещё был закрыт пластырем и ему не позволялось светиться в людных местах, пока он полностью не восстановится, поэтому он глотал таблетки горстями и выдавливал нескончаемые тюбики заживляющих мазей, чтобы стереть с тела последние следы пережитого ужаса. К анальным свечам он не мог привыкнуть, потому что прикосновения к разувеченному анусу резали его воспоминаниями о насильнике, из-за которого парню тяжело было даже справить свою нужду. Первая неделя была самой тяжкой, но дальше становилось легче, с каждым опустошённым блистером таблеток и рассасывающимся синяком на теле. Бомгю приходил в норму постепенно, вбирая в себя бытовые мелочи и радуясь им по-новому, потому что переосмыслил многое за эти месяцы, возвращая себе нагло отобранное былое озорство и способность громко смеяться. В последние дни ношения повязки на лбу из-за гематомы, которая задержалась до последнего и отдавалась тупой болью при любом прикосновении, Бомгю встретился с ней — с маленькой девочкой, которая подбежала к нему, когда он провожал Ёнджуна к выходу из лейбла на его личное расписание. — Братик! — воскликнула она по-детски беззаботно и громко, подлетев вплотную. Девочка открыто улыбалась, обнажая свои крошечные зубки, которые только-только начали меняться. Она сначала теребила маленькими пальчиками подол своей пёстрой юбки и потом ткнула в лицо Бомгю пальцем и восторженно произнесла, — Братик, твой лобик тоже болит? Её «тоже» было обусловлено плохо скрытым телесным пластырем за редкой чёлочкой, который также располагался на голове около виска. Парни вперились в неё взглядом, медленно осознавая по прослеживаемым чертам её схожесть со скончавшимся менеджером, о котором они старались больше не говорить. А теперь, его чадо, личико которого возвращало Бомгю в коридор злополучного дома с бесчисленными семейными фотографиями, смотрело на парня с неподдельным интересом и детским любопытством. Бомгю присел перед ней, почувствовав, что ноги подкашиваются, и, всматриваясь в её лицо, тихо произнёс: — Болит, малышка, ещё как. Неудачно упал. С лестницы. — О! Мой папочка тоже учил меня так говорить! — выпалила она, наперекор ярко улыбаясь и крутясь из стороны в сторону, будто рассказывала о шкодливых проделках, — Но мамочка сказала, что его больше нет. А ещё сказала, что теперь мне не придеться говорить всем, что я постоянно падаю! А то все-все думают, что я неряшливая, а я совсем не такая! Совсем-совсем! Та, казалось, светилась от счастья, которое Бомгю не мог всецело разделить. Он горько поджимал губы, ловя её крошечную ладошку своей рукой и несильно сжал, рассматривая её еле заметные следы проходящих синяков, скрытых краями рукава. — Мне очень жаль, — прошептал он, проходясь большим пальцем по её мягкой ладошке, сожалея, что никто не оказал ей помощи раньше. Что она варилась в этом кошмаре так бессознательно долго, не понимая, каким чудовищем был её родной отец. Он заглянул в её блестящие глазки, продолжая: — Жаль, что тебе пришлось пройти через это, милая. Та невинно похлопала пышными ресничками, очевидно не всё понимая из-за юного возраста, и Бомгю лишь кратко мотнул головой, исправляя положение. Возможно, девочка так любила своего отца, что не понимала наверняка всего происходящего с ней: — Сожалею о твоей утрате. Твой папа... наверняка… он-... — Бомгю собирался с силами умело соврать о несуществующей отцовской любви, капли которой не было в том мужчине, что измывался над ним и собственной семьёй, но был внезапно прерван возбуждённой тирадой девочки: — Ой, все-все почему-то говорят тоже самое! А я вот рада, что папочки больше нет! — её глаза на секунду показались Бомгю стеклянными, по новой загораясь с пущей силой, — Он больше не будет делать мамочке и мне больно. Так что не грусти, братик! Не грусти, не грусти! Она обворожительно улыбнулась ему, и пока Бомгю силился не расплакаться перед крохой, светящейся от счастья после потери отца, в холле здания открылись двери лифта и выпустили из себя сотрудника компании и миниатюрную женщину, которые кратко переговаривались: — Тут, кажется, все его вещи. Если будет что-то ещё — я сообщу вам. Ещё раз, примите мои соболезнования. — и после краткого кивка, сотрудник передал в руки женщины небольшую собранную некими вещами коробку и вернулся в лифт, скрываясь за его закрывающими дверцами. Та, тяжело выдохнув, заметила свою снующую вокруг двух молодых парней дочку и поспешила по направлению к ним: — Прошу прощения, она наверно утомила вас! — пролепетала та, подхватывая ладошку дочери в свою руку и угрюмо посмотрела на неё. Бомгю заметил край бинта, обмотанный вокруг её шеи, который умело был прикрыт горловиной водолазки, а вот её забитый и растерянный взгляд выдавал всю накопленную и неприкрытую боль, зеркально отражающуюся в Бомгю. У парня заныло сердце от измученного вида женщины, и он поспешил утешить её: — Нет-нет, что вы. Совсем не утомила. — он выставил руки и отрицательно помотал ими, натягивая непринуждённую улыбку. На коробке с вещами мелькало небрежно написанное имя, которое он не собирался запоминать. Ни раньше, ни сейчас. Никогда больше. Женщина кратко поклонилась парням и со словами «Нам уже пора», обращаясь больше к дочери, поспешила покинуть стены здания. Девочка лишь единожды обернулась на Бомгю, который немигающе смотрел ей в след и помахала ему ладошкой на прощание, на что парень ответил тем же. И даже когда силуэты обеих скрылись на улице, он так и продолжал поджимать губы и растерянно вглядываться в пол, теряясь в своих мыслях. — Они теперь в безопасности. И ты тоже, — Ёнджун мягко столкнулся с ним плечами, вырывая парня из раздумий. Когда их взгляды встретились, он тихо продолжил, чтобы их никто не слышал: — Правильно или нет всё разрешилось, это не имеет теперь значения. Поэтому улыбайся так, как улыбается она и ни о чём не сожалей. — Да, хён… я постараюсь, — кратко кивнул он, обнимая старшего на прощание, борясь с желанием его прилюдно чмокнуть в щеку. Или в губы, куда угодно, потому что в последнее время они не могли находиться с друг другом достаточно долго из-за активной деятельности и жуткой усталости. Не могли обсудить всё, что разгорелось между ними за эти месяцы, так и продолжая гореть, даже без подпитки. Бомгю вновь оставалось лишь издалека изредка наблюдать за парнем и ценить каждый совместный момент, как и раньше, всё чаще понимая, что Ёнджун засматривается на него в ответ непривычно долго. Бомгю вновь мог отдавать всего себя на сцене, когда они впервые представили новую заглавную песню публике, мог счастливо улыбаться, совсем не наигранно, потому что дышать стало в разы легче и свободнее, а в его спину больше не врезался чужой, такой липкий и ненавистный взгляд. На смену ему пришёл по-особенному тёплый и внимательный ёнджуновый, который не поддавался интерпретации и изводил его лезущими в голову вопросами, которые Бомгю всё откладывал и по итогу забывал, теряясь в пролетающих днях промоушена. Да и сам хён был слишком занят и измождён забитым по минутам расписанием, чтобы выводить того на откровенный диалог и наконец расставить всё по своим местам между ними. При этом, Бомгю крепко спал лишь в его объятиях и не просыпался от судороги и сковывающего остаточного страха, а их ночные невинные поцелуи стали напоминать тайный ритуал, про который не говорят вслух. Тэхён однажды поймал старшего хёна в перерыве между съёмками музыкального шоу, вдоволь насмотревшись на переглядывающихся с друг другом парней, по кратким улыбкам которых ему было давно всё очевидно: — Ну так что, натурал Ёнджун-хён, вернёмся к старому разговору? — таинственно произнёс он полушёпотом, разглядывая бестолково толкающихся Кая и Бомгю, последний из которых по-артистически стонал и притворялся изувеченным, пока гогочущий Хюнин сжимал его в руках и извинялся за приложенную, немалую силу. Не только Кан лицезрел эту дурашливую сцену, чувствуя на губах лёгкую улыбку при виде былого друга во всей красе и задоре. Тот откидывал голову и смеялся во всё горло, когда Кай кривил рожицы или пародировал Субина, стоящего в стороне и лишь вопросительно восклицающего: «Что? Чего?» в ответ на дразнилки младших. Ёнджун был заворожён не меньше, день ото дня видя, как Бомгю расцветает, приобретая былые очаровательные черты и обворожительную, более не спадающую с лица улыбку. И он готов признать, что по-настоящему зачарован, почти околдован этим прекрасным видом возрождения, не в силах оторваться от смеющегося парня и утихомирить глухо рвущееся сердце. — Давай опустим определение «натурал», Тэнни, — скривился он от очередного тычка, без задней мысли. Поняв, что парень рядом вдруг замолчал, Ёнджун взглянул на него, встречаясь с внимательным взглядом больших, всепонимающих глаз. Кан в момент превратился в серьёзного слушателя, медленно подбирая слова: — Ты сказал ему? — двузначно спросил Тэхён, намекая на скрытые чувства, которые хоть и были уже осознанны, но кажется, так и не находили выхода. И по тяжкому выдоху, это умозаключение оказалось верным: Ёнджун вновь нерешительно засмотрелся на Бомгю и даже сквозь слой макияжа на его скулах проглядывался лёгкий прильнувший к коже румянец. Его губы несвойственно старшему затряслись перед тем, как ответить: — Ещё н-нет. Я… жду подходящего момента. Кан хмыкнул на нерешительность старшего: — Для такого признания любой момент — подходящий, хён. Тем более для Бомгю, который испытывает то же взаимно и так давно. Не заставляй его ждать ещё дольше. — и оставляя хёна обескураженным после наставления, Тэхён, похлопав парня по плечу, поспешил присоединиться к бегающим от Субина парням, которые в край довели лидера до белой горячки своими подколками и ребячеством. — Ёнджун-хён, утихомирь Бомгю, он только тебя слушает! — возмутился Субин, сжимая в руках брыкающегося от щекотки младшего Чхве, так беззаботно смеющегося и игривого. Старший хён сложил руки на груди и подпёр стену, продолжая наблюдать со стороны и не оказывать содействия в утихомиривании разбушевавшихся парней. Он думал и о словах Тэхёна, и о собственном неумолимо горящем сердце, топливо которое подбрасывал ему Бомгю, красиво улыбаясь уголком губ, обнажая зубы и цепляясь за него бликующим от софитов взглядом. Взглядом, полным неприкрытой влюблённости и очарованности Ёнджуном, которым последний не мог налюбоваться.✙✙✙
Несмотря на толчок Тэхёна не задерживаться с необходимым парням разговором, Ёнджун трусливо тянул, откладывая его каждый раз, когда попытки начать его застревали в горле сухим комом. Он впервые чувствовал себя так неподдельно слабым перед собственными эмоциями, которые захлестнули его и не давали покоя, стоило Бомгю оказаться где-то поблизости, делающие его до дрожи в коленях почти напуганным собственными нависшими чувствами. Ёнджун не узнавал себя, своё несдерживаемое желание подолгу засматриваться на Бомгю, на его уже русые, вымытые после ягодно-красного волосы, на его отдачу на Американском туре. Бомгю выкладывался по полной, словно старался забрать сполна упущенное время, последние месяцы весны, которые у него выкрали, обменивая на истошное страдание. Он лез из кожи вон, переусердствуя и изнашивая своё тело концертами, а по ночам не переставая лепетал о том, какая вкусная в Лос-Анджелесе еда и как красивы волосы хёна, его любимого синего цвета. Как скандирования фанатов понемногу выбивают из его головы болезненные воспоминания, как ему становится проще дышать, даже если голос хрипит от изнуряющих дней тура и голова идёт кругом, утягивая его в темноту. Ёнджуну оставалось лишь следить за его огненным сиянием на сцене и прислушиваться к красноречивым жестам стаффа, который просил его больше смотреть в камеры, чем на согруппника, от которого в эти дни было не оторваться. Такие же жесты уже давно получал и Бомгю, которые тот всегда успешно игнорировал, продолжая цепляться глазами за старшего с большей силой. Потому что это всё, что между ними происходило, никто так не решался сделать шаг навстречу, не решался объяснять их тайные ночные поцелуи перед сном и крепкие объятия, из которых было тяжело выпутаться на утро. Бомгю не торопил старшего, наслаждаясь тем, что было между ними, как самым ценным, что тот мог ему дать. Он не надеялся на большее, принимая этот предел за истину. И, казалось, смирившись с таким положением дел, Бомгю отвечал на чужие робкие поцелуи, не спрашивая, почему Ёнджун выглядит так, будто ему есть что сказать или в чём признаться. Вероятнее ему чудится чужой пытливый взгляд и закусанные губы, которые он просто неверно интерпретирует, ведясь на игры своего влюблённого каждым нейроном мозгом. Он почти свыкся с этим, убеждая себя, что стал Ёнджуну другом с необычными привилегиями и возложил на него ответственность за собственное признание. Горечь от осознания этого топила парня в своём хаотичном потоке, размывая последние надежды на взаимную привязанность. Со временем развеивая желание позволить Ёнджуну прильнуть к его губам перед сном, вынуждая Бомгю оставлять между ними всё больше расстояния на кровати и затем вовсе не появляться в его номерах, так и оставаясь с согрупниками, которые делили с ним снятый в отеле номер. «Сегодня я с Субином!» или «Мы с Каем собрались посмотреть всю дораму залпом!» были одними из натянутых силком причин, почему Бомгю стал отказывать старшему в совместных ночёвках, выбивая того из колеи. Ёнджун не знал, что думать, теряясь во всех мыслях целиком и сразу, прекрасно понимая, что его капризное: «Но почему?» звучало бы вслух совершенно неприемлемо. Лучше бы из его уст звучали другие слова, за сокрытие которых Тэхён каждый день всё строже смотрел на него и тыкал в его трусость. — Побудь немного натуралом-Ёнджуном и собери яйца в кулак, хён. — скрежетал он тихо на общей посиделке в номере лидера, пока все нескончаемо гудели об очередном проведённом концерте несколькими часами ранее. Обслуживание в отеле оправдало все их ожидания — чикагская многослойная пицца и сладкая местная газировка, за которые они бы точно получили по ушам от менеджеров, если бы те узнали об их позднем перекусе. Будто они не узнают. Бомгю со вкусом тянул горячий сыр, удовлетворенно жмурясь от сливочного вкуса и пряных колбасок в начинке. Он то отводил взгляд, то повержено засматривался на Ёнджуна, который сколько бы не запивал сухость в горле, всё никак не мог от неё избавиться. Без младшего спалось откровенно говоря плохо, но его тёмные мешки под глазами Бомгю старался не замечать, потому что свои скрывал тонким слоем тонального крема. А блуждающий весь вечер, такой неприкрытый взгляд старшего, объяснять самому себе Бомгю не видел смысла — он явно излишне надумывал и старался заесть собственные навязчивые мысли очередным куском горячей пиццы. Субин с Каем пересказывали историю про баннер с надписью: «СуКаи, когда свадьба?», из-за которой им обоим было тяжело сдержать смех во время выступления, на что Тэхён холодно вскинул бровь и с любопытством произнёс: — Действительно, когда? Надеюсь свадебный торт не будет состоять из одних жвачек? — его серьёзный тон рассмешил парней, которые подхватили настрой и стали спорить, кто из них будет в белом строгом костюме в роли невесты. Бомгю посмеивался с чужого захватывающего спора, вбрасывая, что Субину идут светлые оттенки, подчёркивающие его бледность кожи и выразительность тёмных глаз. Не успел лидер возмутиться и напыщенно заявить о своей маскулинности, как его прервали: — Тебе тоже, — внезапно отозвался Ёнджун, подпихнутый в бок локтем Кана, который старался растормошить последнего предпринять уже хоть что-то. Сорвавшаяся с губ фраза прозвучала крайне двусмысленно, в контексте их свадебных разговоров, отчего Бомгю подавился последним куском теста. Кай внезапно встрепенулся, весело хохотнув: — Я могу представить как Бомгю-хён безбашенно сбегает из-под венца, — на что последний как-то досадно улыбнулся и ответил: — Скорее сбегут от меня, — он потянул через трубочку холодную колу со льдом и заметно скис, чувствуя на себе привычный взгляд. Он не собирался корить хёна в чем-либо, говоря это скорее неосознанно, понимая, что слова звучат крайне двояко. Чтобы исправить затянутое молчание, Бомгю лукаво улыбнулся и поспешил добавить более бодро: — Кому захочется проводить со мной медовый месяц в Тэгу, слушая мои нескончаемые шутки и играя вместе с Тото? Рубиться на спор на свадьбе в овервотч, а вместо ресторанной еды питаться жаренной курочкой и холодным американо? Все, кроме Ёнджуна тихо захихикали, представляя абсурдность картины. Старший хён нервно крутил в руках бутылку питьевой воды, остро чувствуя, как из него рвётся абсолютно искренне: — Мне, — заговорил он, обращая на себя внимание всех присутствующих, у одного даже выбивая кислород из лёгких. — Мне захочется. В руках треснуло отковырянное контрольное кольцо с горлышка бутылки, которое Ёнджун покрутил в своих пальцах и затем, обмозговав что-то, с улыбкой протянул его застывшему Бомгю, будто обручальное: — Я как раз в Тэгу хотел, — он осмелел, игриво подмигивая вспыхнувшему парню, приглашающим жестом подначивая его вытянуть свою руку. Бомгю послушно предоставил пальцы, бессознательно наблюдая, как хён надевает тонкое кольцо из пластмассы на его безымянный. Хюнин артистично вытирал слезы с глаз и наигранно охал от восторга, пока Субин зарывался от стыда в свои ладони и просил прекратить этот спектакль, за которым было скрыто то, что разглядел один лишь Кан, заворожённо наблюдая за набирающей обороты смелостью хёна. Ему не хватало лишь одного толчка, и Тэхён, сухо прокашлявшись, наигранно взглянул на своё запястье, будто видя перед глазами циферблат наручных часов: — Итак, молодожёны, не время ли первой супружеской ночи? — он незаметно пихнул Ёнджуна под бок второй раз, чтобы последний наверняка понял его вербальные призывы к действию, — Сейчас самый подходящий момент. — Твою мать, Тэхенни, и ты туда же! — воскликнул Субин, не желая продолжать этот заходящий слишком далеко разговор. Кай давился смехом, не зная, какая причина смешит его больше: пыхтящий рядом лидер, который был багровее спелого помидора или оцепеневший Бомгю, который совершенно не понимал, что происходит. — В-верно, — запнулся Ёнджун, крепче перехватывая ладонь Бомгю и вставая с общего дивана, — Не хочу больше ждать, Бомгю, пойдём. — Что? Куда? — хлопал тот ошарашенно глазами, безропотно позволяя себя утащить из-за стола под гам восклицаний со стороны согруппников. «Наконец-то!» — воскликнул единожды Кан, довольно поднимая в их честь стакан спрайта. «Бомгю-хён я доем твою пиццу!» — шутливо кричал им в спины Кай, утягивая себе чужую недоеденную порцию не дожидаясь разрешения. «Что происходит?!» — вопил Субин, который как всегда всё понимал слишком запоздало.✙✙✙
— И как это понимать? — натянуто непринуждённо хихикнул Бомгю, плюхаясь на чужую взбитую кровать. Хоть он и держался стойко, но внутренности будто вибрировали, заставляя его конечности мелко дрожать от внезапных перемен в хёне, который закрыл за ними дверь и щёлкнул щеколдой, словно не собирался отпускать младшего восвояси. А он и не собирался, намереваясь покончить со всем хаосом в голове и наконец дать волю своим душащим сиротливым чувствам. — Я просто… хотел поговорить, — медленно проговорил он, будто настраивал свои связки на долгий бой. Оторвавшись от двери, он нерешительно присел рядом с Бомгю, безустанно кусая губы и собираясь с духом. Говорить ещё никогда не давалось ему с таким трудом. — Хён? — позвал его парень, обеспокоенно заглядывая в растеряно мечущиеся глаза, которые всё никак не задерживались на конкретной точке лица напротив. — Что-то случилось? Ёнджун несдерживаемо перехватил его ладонь в свою, чувствуя пластиковое кольцо на одном из пальцев и улыбнувшись этому, тихо начал: — Я вёл себя так эгоистично, Бомгю-я. Три месяца назад я просил тебя открыться мне, поведать всю ношу, что легла на тебя и ужасно злился, когда ты оставлял меня без ответа. А теперь и сам поступаю с тобой также, хоть и обещал, что обязательно с тобою объяснюсь… — В-всё в порядке, хён… не нужно заставлять себя, я всё понимаю, — сквозь горечь Бомгю поспешил улыбнуться, чтобы мало-мальски подтвердить свои неубедительные слова, — Я ценю тебя как друга, и мне не нужно от тебя ничего сверх этого. Старший выдержал тяжёлую паузу, чтобы собраться с духом: — …Что, если я скажу, что готов дать тебе это сверх? — шепнул Ёнджун, сжимая чужую ладонь. Бомгю вскинул на него непонимающий взгляд, будто неверно понял исходящие изо рта старшего звуки. — Готов стать тебе кем-то гораздо большим, чем просто другом, коллегой или согруппником? С каждым произнесённым вслух словом становилось легче и легче, что позволяло голосу Ёнджуна крепчать и выставлять мысли в голове в нужной последовательности. — Что, если я скажу, что смотря на тебя, неустанно хочу украсть твой поцелуй. Что, думая о тебе, в голову приходят тысячи текстов лирических песен, лучше которых я никогда не смогу написать. Что каждую из них и свою одну скудную жизнь я готов посвятить тебе, без страха и сожаления. Я вынесу все твои дурацкие шутки, твою бесконечную шумную говорливость и детское ребячество, потому что такой ты, именно такой, нравишься мне просто до умопомрачения. Бомгю замер, втягивая воздух и в замешательстве осознавая сказанное, которое казалось ничем иным как звуковой галлюцинацией, под которую хён так синхронно открывал рот. Тот развернулся к нему всем корпусом, не отпуская трясущейся руки парня и тяжело выдохнул, силясь излить всю закорчевевшую внутри тревожность: — Прости меня, что так трусливо и долго собирался с мыслями. Просто рядом с тобою по-другому никак не выходило, — Ёнджун виновато уткнулся лбом в его плечо, произнося финальное, — Я впервые чувствую себя таким беспомощным и безумно влюблённым дураком. Бомгю был так растерян, что не мог произнести ни слова. Всё это время он думал иначе, что хён вряд ли испытывает к нему что-то глубже их платонической, странной привязанности, которая выражалась в беспричинных, как казалось младшему поцелуях и тесных объятиях, за которыми, думалось, не крылось что-то большее. Но лицо Ёнджуна стыдливо горело, а его ладонь крепко сжимала руку Бомгю, почти хрустя пластиковым кольцом на пальце. Его горячее дыхание обжигало даже через ткань футболки, и Бомгю не мог поверить, что не спит или не бредит самым невероятным наваждением, о котором в тайне страстно грезил. Бомгю потянулся к пылающему лицу старшего свободной рукой, заставляя его взглянуть на себя, и хотел наверняка убедиться, что тот не шутит, не водит его за нос. Но Ёнджун не собирался лукавить, распахивая давно рвущее наружу сердце, утыкаясь в ладонь парня беглым поцелуем и трясь об неё кожей щеки, стараясь унять прильнувшую к ней кровь. — Останешься со мною сегодня? — тихо шепнул Ёнджун, боясь услышать отказ или новое неправдоподобное увиливание, которое Бомгю находил для него в последние недели. Но парень сиял скоплением комет, проносящихся по шоколадной радужке, не желая больше придумывать дурацкие отговорки, потому что всегда хотел лишь остаться, поселиться в Ёнджуне как местный житель и прижиться под его сердцем, обогретый и любимый. — Останусь, хён, — он скромно улыбнулся, проводя большим пальцем по острой скуле старшего. — Не могу же я сбежать в первую брачную ночь. — А затем игриво улыбнулся собственной шутке, ожидая, что её подхватят. Но Ёнджун смотрел на него неприкрыто прямо и совершенно серьёзно, прикусывая нижнюю губу. Он не знал, как сформулировать то, что вертелось на его языке, что не давало ему быть настойчивее в поцелуях и действиях. Что отчасти сковывало его всё это время — страх причинить парню боль, вскрывая только-только затянувшиеся раны. — Бомгю-я… а мы… мы можем…? Могу ли я-..? — он лихорадочно подбирал слова, чтобы не звучать слишком нетерпеливым и легкомысленным. Он меньше всего хотел быть таким рядом с младшим, который так снисходительно смотрел на него и робко улыбался уголками губ. Вместо ответа парень медленно привстал с места и переметнув ногу через колени Ёнджуна, сел сверху, укладывая его руки себе на талию. Свои же размещая на груди старшего, подмечая как яростно грохочет сердце под его рёбрами и как похоже рвётся его собственное. Слушая этот глухой ритм под кожей, Бомгю сократил расстояние между их лицами и невесомо поцеловал парня, давая ему все необходимые разрешения и вольности. Позволяя Ёнджуну поцеловать более настойчиво в ответ и прокрасться пальцами под край футболки, чтобы наконец коснуться обнажённой, горячей кожи, которая так давно жаждала именно его прикосновений. Только его, всё это время. Бомгю шумно выдохнул, скромно мазнув языком по разгорячённым губам старшего, который охотно углубил их невинный поцелуй, исследуя пальцами сначала чуть проглядываемые позвонки, а после скользя к натянутому от острых ощущений животу. Младший неторопливо расправлялся с пуговицами ёнджуновой рубашки, иногда и вовсе замирая и впитывая изучающее по-новому его тело горячие пальцы, сминающие его напряжённые от близости соски. Первый приглушённый стон парня Ёнджун вобрал в себя вместе с его влажным языком, и, смелея с каждым трением кожи о кожу, помог избавить себя от мешающей рубашки. Бомгю в благодарность мог лишь стянуть через голову свою футболку и прижаться к хёну теснее, понимая, как быстро сходит с ума рядом с ним. Как голову ведёт с неистовой силой и как хочется запомнить каждый поцелуй, который старший россыпью ведёт по его запрокинутой шее ниже, к рвано вздымающейся груди. Запомнить, как горячий рот обхватывает поочерёдно чувствительные соски и посасывает, оставляя после себя влажные следы. Ёнджун напирает сильнее, подхватывая парня и опрокидывает его на спину, чтобы вновь нависнуть над ним и спросить так взволнованно: — Всё… хорошо? — он боялся увидеть в тёмных глазах даже намёк на испуг или нерешительность, но Бомгю не скрывал своего разгорающегося желания, притягивая старшего за бедра к себе вплотную. Чтобы тот сам всё понял, без лишних слов. Что младший никому не доверяет так, как Ёнджуну, всего себя, ведь каждый атом его тела принадлежал старшему с самого начала. Что грезил об этом дне так томительно долго и, казалось бы, безнадёжно, что до сих пор не может до конца поверить, что именно Ёнджун выцеловывает на его ключице влажные узоры, оставляя бордовые бутоны засосов у основания шеи. Что и самому ему теперь позволительно коснуться его преступно интимно, скользя руками с крепких плеч вдоль тела к разливающемуся в пахе удовольствию. И старший в этот раз не спешит отстраняться, лишь теснее прижимаясь к бёдрам Бомгю, чувствуя, как парень под ним разводит ноги, позволяя быть ещё ближе и откровеннее. Доверяя ему самого себя, вверяя своё тело в руки Ёнджуна, стирая все сомнения старшего тихими стонами, сдерживать которые удавалось всё сложнее. Прогибаясь навстречу его пламенным поцелуям, Бомгю запрокинул голову и чувственно застонал, когда Ёнджун рефлекторно толкнулся в таз парня, чувствуя своим наливающимся членом чужое жаркое желание. Старший нерешительно провёл пальцами по животу и зацепил ширинку чужих джинс, будто вновь спрашивая, позволительно ли ему зайти дальше. Но томное: — Смелее, — не оставило после себя излишних вопросов, и Ёнджун за пару нехитрых движений освободил младшего от остатков одежды, любовно скользя по нагой коже взглядом. Бомгю, стараясь унять прильнувшее к щекам ненужное смущение, подсел ближе к краю кровати, чтобы помочь и Ёнджуну остаться полностью обнажённым, стягивая с его бёдер нижнее белье. — Психолог говорил мне, что не нужно бояться подобного пугающего опыта, если есть возможность заменить его на более приятные впечатления. Позволь мне… — Бомгю притянул старшего как можно ближе к себе, укладывая ладонь на его крупный стояк и нерешительно задвигал рукой, видя, как Ёнджун судорожно попытался его остановить, но было слишком поздно. Член в руке отзывался охотнее собственного хозяина, наливаясь кровью с каждым движением, что позволило Бомгю пройтись языком по пульсирующей венке, затем скользя кончиком языка по влажной от смазки головке, впитывая каждый герц издаваемый Ёнджуном в этот момент: его гортанные стоны и неразборчивые, совсем нескладные уговоры остановиться, вопреки словам зарывшаяся в волосы рука, которая то непроизвольно сжимала его волосы, то поглаживала затылок, разнося порцию мурашек по телу. Подобное происходило и с самим старшим, когда Бомгю вобрал в себя его член и стал осторожно посасывать, соблюдая темп с собственной рукой. Боясь излишне напугать напором, он периодически отстранялся, слизывая густые капли слюны с плоти, покрывал напряжённый пресс старшего быстрыми поцелуями, чувствуя, что готов кончить без стимуляции лишь от вида, что был перед глазами. Ёнджун порывисто наклонился к нему и зацеловал припухшие губы, лихорадочно шепча, что сходит с ума. Что тоже хочет касаться его там, где он разрешит. Что хочет большего, и что жаждет получить Бомгю целиком, если сам он готов пойти на этот шаг. По правде, Бомгю был готов пойти на что угодно вместе с Ёнджуном уже очень давно. Перед ним хён, а не