Frenemy

— Так что, Иззи? Снова плаваешь с Боннетом, а? После того, как продал его задницу сраным англичанам? Слышал, Эд тоже сдался им и бросил тебя ради этого урода. Забавная херня. Это всегда кто угодно для него, но не ты. Стид напрягает слух, раздражённо морщась до того, как увидит источник звука. Хрипы пьяного голоса неприятно узнаваемы. — Отъебись, Джек. Иззи пытается скинуть чужую руку с плеча, но она сжимается крепче, грубо толкая его к стене. В таверне Испанки Джеки так шумно, что неразборчивый, давящий гул сочится из трещин двери и оконных рам, заполняя узкие полупустые проулки, чернеющие вокруг пятен слабого света на неровной земле. Стид ещё не бывал в пиратской республике ночью, но это было желанием Эдварда, которому не хотелось перечить. Новообретённое положение со-капитанов хрупко звенело от каждой ссоры, которой не получалось избежать, но они работали над этим. Возможно, команде действительно нужен был этот отпуск с неоправданно нездоровым количеством алкоголя и новыми общими сожалениями на следующее утро, чтобы снова попробовать стать чем-то целым. Стид позволил им развлекаться так, как они привыкли, и выпустить пар методами примитивнее трудных разговоров, к которым никто из них не был готов, надеясь, что для начала это пойдёт на пользу. Но удача перестала сопутствовать экипажу Мести, когда от доверия между ними ничего не осталось. — Ты всё такая же послушная маленькая сучка для Эдварда, не так ли? Ждёшь, что он простит тебя, если ты отсосёшь ему в извинение? Ты облажался, ты ебейше облажался, приятель. Этого никогда не будет. Насколько это унизительно — слышать каждую ночь, как Блэк вытрахивает душу из этого идиота? Ты бы всё отдал, чтобы хоть раз оказаться под ним, а теперь они оба просто держат тебя поблизости из жалости и ждут, когда ты сдохнешь, потому что иначе от тебя не избавиться. Стид нерешительно останавливается за углом, скрытый косой тенью крыши, уверенный, что за этими словами последует бесконтрольный и жестокий акт насилия, которому не нужны свидетели, и Иззи воткнёт нож Джеку в горло или свернёт ему шею. Но Иззи молчит, задрав голову, и кажется очень маленьким рядом с высокой фигурой, нависшей над ним. — Давай же, Из, нахуй это. Где твоя блядская гордость? Наберём свою команду, будешь работать на меня. Ты знаешь, что Эдвард уже не тот, что прежде. Он стал слабым, теперь у него такие же сахарные мозги, как у всех на той посудине. Как думаешь, сколько он продержится без того, кто выполнял за него грязную работу всю его жизнь? Он никогда не ценил тебя. Он променял тебя на этого тупого богача с золотой ложкой в жопе, и у него не было сомнений в том, кто для него важнее. — Заткнись, — Иззи вяло сопротивляется, но Джек сильнее встряхивает его за плечи, не отпуская. — На тебя жалко смотреть, когда ты рядом с ним, Хэндс. Если ты не уйдёшь от него сейчас, ты будешь самым унылым недотраханным ублюдком из всех, пока не покончишь с собой от ревности. Уверен, они были бы благодарны тебе за это. Ты только позоришься, таскаясь за Эдвардом как голодная шавка. Очнись уже, ты ему не нужен. С места, где он остаётся незамеченным, Стид видит, как загнанно Иззи хватает воздух и рычит, сжимая кулаки, но бездействуя, словно внутренняя борьба отнимает у него слишком много сил, чтобы он мог постоять за себя. Впервые отчаяние на его лице настолько красноречиво, и он выглядит разбитым и уязвимым, позволяя Джеку говорить ему эти ужасные вещи, как будто тот имеет на это право. — Кажется, мой первый помощник сказал тебе отвалить. Джек вскидывается, надменно ухмыляясь, и неохотно отстраняется от Иззи, когда Стид обнаруживает себя. — Это же мой старый друг Стив! Надеюсь, англичане были с тобой достаточно гостеприимны? — Что ж, как видишь, твои старания ни к чему не привели. Мы снова на плаву и ведём дела как одна команда. Хотя откуда тебе знать, каково это, верно? Помнится, из тебя вышел не очень хороший капитан. Джек качает головой и глухо смеётся. — Мои старания? Этот человек, — он отводит руку назад и жёстко бьёт Иззи в грудь, — почти ползал передо мной на коленях, чтобы я увёл с корабля его драгоценного Эдварда до того, как его новые королевские дружки будут там, чтобы надрать тебе зад. Стид равнодушно пожимает плечами, прислушиваясь к тяжёлому дыханию Иззи, снова прижатого к грязной стене. За последние пару недель он не сказал ему или кому-то ещё ни слова, прячась где-то на нижней палубе. Стид ни разу не видел его на завтраке или ужине, Иззи не поднимался к ним, чтобы планировать рейды, его присутствие на корабле выдавал только тусклый свет в щели под дверью его каюты, который быстро гас, если кто-то оказывался рядом. То, каким он стал незаметным и тихим, неотступно беспокоило, потому что не было нормой, к которой Стид так стремился вернуться. Но команда вела себя терпимее без его криков, что облегчало задачу по примирению, а Эдвард по-прежнему был слишком запутан и поглощён обидой, чтобы разбираться с этой проблемой, и она отошла на последнюю строчку плана по возвращению всего на свои места, расположившись под пунктом о краже новой мебели. Теперь, когда Иззи даже не смотрит на него, как будто ему менее невыносимо терпеть Джека, чем принять от него помощь, Стид раскаивается в очередной своей ошибке. — Это не важно. Мы пришли к совместному решению — Иззи никуда не уходит, — он использует интонацию твёрдости, чтобы звучать непреклонно. — Мы ценим его, как и каждого члена команды. Наши небольшие разногласия на это не влияют, поэтому, будь любезен, оставь его в покое. Джек скалится жёлтыми зубами, снова разражаясь лающим смехом. — Очаровательно! Блять, Иззи, ты никогда не опускался так низко. Подстилка Блэка за тебя заступается, надо же. Это дно, Хэндс. И ты хочешь сказать, что вместо того, чтобы работать на меня, ты останешься с этими педиками в разноцветных халатах? Отныне Эдвард мёртв для меня, ясно? Он просто кусок дерьма, который повёлся на весь этот боннетский пиздец! Он всегда был чокнутым, недолюбленным, жалким сукиным сыном! И Стид Боннет, этот… Этот ублюдок… Влез к нему в голову, чтобы сделать из него такое же тупое, нелепое, ебанутое посмешище, которое он будет… Иззи бьёт кулаком наотмашь и с шипением отдёргивает руку, когда Джек отшатывается, зажимая ладонью повреждённый нос, с хрустом сместившийся влево. Стид нащупывает за поясом кинжал и встаёт на пути кнута, неуклюже щёлкнувшего в воздухе через мгновение. Джек очень пьян, он не размахивается перед ударом в неудобно узком пространстве, не ожидает, что Стид появится так близко, и подаётся вперёд, теряя устойчивость, когда Боннет тянет за плеть, почти не дрогнув от сильной боли под рёбрами. Лезвие рвёт кожу под его челюстью, и тёплая кровь стекает по его шее, когда он оказывается со Стидом лицом к лицу. — Моё терпение вышло, Джек. За его спиной Иззи неловко выпрямляется, не получив укуса хлыстом, от которого пытался закрыться. Стид сдвигает кинжал на дюйм ниже, и Джек захлёбывается стоном и слюной, едва удержавшись на ногах, ощутив, как быстро бьётся жилка прямо под давящим концом острия. — Сейчас ты исчезнешь отсюда и больше никогда не приблизишься ни к кому из моей команды. Это ясно? — голос Стида снисходительный и спокойный, но он снова тянет кнут, за который всё ещё цепляется Джек, и тот в ужасе распахивает глаза, когда лезвие глубже врезается в его горло. — Стой смирно. Рука возмездия твёрже моей, я могу не удержаться. Никто не станет искать тебя, Джек. Никто не будет скорбеть, если ты умрёшь здесь. Ты одинок и жалок. К тебе никто не привязан, ты никому не дорог. У тебя нет друзей. Тебя некому любить. Я мог бы вскрыть тебе горло прямо сейчас за каждое слово, которым ты оскорбил Иззи, меня и моего второго капитана. Но я оставлю тебя в живых, — Стид отводит руку с кинжалом, одновременно отпуская хлыст, и Джек с задушенным кашлем валится на землю, пытаясь остановить кровь. Стид небрежно вытирает об его спину испачканное лезвие. — Ты достаточно несчастен, чтобы каждый прожитый день был справедливым наказанием для тебя. Убирайся и моли бога, в которого веришь, чтобы Эдвард не увидел тебя здесь. Он не будет так благосклонен. Стид отступает на шаг, и у него темнеет в глазах от боли, тут же перехватившей дыхание. Он вслепую наклоняется в направлении стены, опасаясь, что расстояние слишком велико и он рухнет рядом с Джеком, но неожиданно опора находится прямо у его плеча. Иззи придерживает его за здоровый бок, выводя из переулка, всё ещё хромая, но уже без трости, и гневно ругаясь сквозь зубы — что-то о том, каким безмозглым надо быть, чтобы не пытаться отразить удар. Стид виновато бормочет, что у него не так много практики против парней с хлыстами, и с облегчением признаёт про себя, что сердитый и злой Иззи пугает его намного меньше, чем молчаливый и замкнутый. По крайней мере он знает, как иметь с этим дело. — Я думал, ты остался на корабле. — Как видишь, блять, я здесь, — Иззи опускает его на порог таверны и садится сам, так далеко от него, как позволяет криво сбитая последняя ступенька. Несколько мужчин проходят между ними, неразборчиво перекрикиваясь, но, когда за последним из них закрывается дверь, улица снова пустеет, а шум внутри становится громче. Иззи неприязненно морщится, слыша, как бьётся стекло. — Хочешь уйти отсюда? — Стид осторожно касается ноющих рёбер под рубашкой, надеясь, что ни одно не сломано. — Я тоже был бы не против. — Ты не заставишь меня тащить тебя на себе. — Нет, я не… — Стид замолкает, не зная, к чему хочет привести этот разговор. Он не помнит, оставались ли они когда-нибудь так долго наедине. Последняя их беседа закончилась колотым ранением, и это не было тем, к чему он был сегодня готов. Иззи предал его. А затем они все приняли столько неверных решений, что это перестало иметь значение, и Эдвард… Стид понятия не имеет, что ему с этим делать. — Ты не хотел бы… чего-нибудь со мной выпить? Он звучит почти несчастно, Иззи оглядывается на него с напряжённым подозрением. — Слушай, я знаю, что у нас с тобой… Что ты… Эм… У тебя нет причин верить мне… Я понимаю, это всё непросто, но… — Заткнись! — знакомое бешенство, сопровождающее каждый раз, когда Стид открывает рот, выводит Иззи из оцепенения, прерывая их короткое перемирие, и он поднимается так быстро, как может, чтобы уйти. — Я не хочу, чтобы ты покидал команду! — выпаливает Стид ему в спину, со стоном упав обратно после попытки встать. — Всё, что я сказал Джеку — это правда! Пожалуйста, давай поговорим, и может тогда… — Мы, блять, не будем ни о чём разговаривать! — Иззи поворачивается на пятках, чтобы рвануться к нему и схватить за ворот рубашки, толкая его в грудь. — Я уйду с твоего сраного корабля сразу, как найдётся вариант получше, понятно?! И не делай это грёбаное жалостливое лицо, Боннет, даже, блять, не смей! Я не просил тебя вмешиваться там, с Джеком, но ты не можешь не разыгрывать карту благодетеля, не так ли?! Я тебе ничего не должен за то, что ты потявкал на этого ублюдка! Ты хочешь, чтобы все вокруг тебя были послушными, чтобы все говорили: «Это же наш спаситель Стид Боннет, он так добр к нам, мы всем ему обязаны!» Но тебе этого мало, тебе нужно сделать всех удобными, чтобы все вели себя так, как ты хочешь, целуя тебя в задницу, потому что ты избалованный ленивый ребёнок, и я никогда… Иззи теряет срывающийся голос на полуслове и резко смаргивает с глаз влажную пелену, чувствуя, как чужая ладонь накрывает его кулак. — Ты прав, Иззи. Я жду, что люди будут поступать, как я хочу, и я злюсь, если они этого не делают, поэтому я не был внимателен к тебе раньше. Мне жаль, — Стид грустно хмурится, сжимая их руки чуть крепче. Он говорит устало и честно. — Я знаю, как много ты отдал Эдварду. Должно быть, это было больно — сражаться за его внимание со мной. Иногда ты просто невыносимый, Иззи, но ты лучший первый помощник, и Эд всегда считал тебя своим другом. Мы должны были услышать тебя. И мы этого не сделали. Нельзя было дать тебе уйти в первый раз, — Стид опускает вторую ладонь на его предплечье, когда Иззи вздрагивает против воли, застыв в скованной позе, ничего не видя перед собой. — Ты хотел бы, чтобы я исчез, и ваша с Эдом жизнь вернулась к тому, что было до меня, но это не поможет, ты знаешь. Я ничего не делал, чтобы изменить его. Я просто позволил ему измениться. Мой уход разбил ему сердце, но твой разобьёт тоже. То, что случилось между вами… Он сожалеет, Иззи. И он боится себя, и он не знает, как ему вести себя с тобой, потому что ты ранил его, но он переступил черту, и это намного хуже. Я не знаю, чем мне ему помочь. Чем мне помочь тебе. Я не хочу исправлять тебя, Иззи, я хочу извиниться перед тобой. Ты нужен нам. Останься, пожалуйста. Иззи шумно втягивает воздух, опустив голову. Стид позволяет себе слегка погладить его плечо, дав ему время справиться с этим. Иззи долго молчит, пугающе опустошённый, уставившись на их руки, всё ещё сцепленные вместе. — Давай выпьем. Стид несмело улыбается, даже если это предлог, чтобы убить его, даже если Иззи выбросит его за борт или вырежет его сердце, когда он заснёт — у них всё равно будет шанс. Он ощущает недоверие в каждом жесте между ними. Но, когда Иззи застывает от прикосновений и спотыкается на каждом шагу, тяжело хромая, Стид не испытывает ничего, кроме сочувствия, заставляющего держаться на расстоянии и действовать с медленной аккуратностью. Иззи ни разу не угрожает ему ножом на пути к кораблю, и это хороший знак для них обоих.

***

— Извини, у нас всё ещё не так много посуды… Даже не знаю, есть ли у нас чашки. Стид откупоривает бутылку рома и как можно естественнее делает небольшой глоток, чтобы не дать Иззи повода думать, что он собирался его отравить. Иззи молча протягивает руку, сидя на самом краю дивана, который Стид обнаружил в тайном гардеробе, оценивая потери имущества. Капитанская каюта уже многие дни оставалась угнетающе пустой. Стид ожидает, что Иззи вытрет горлышко рукавом рубашки после него, но он торопливо делает несколько мелких глотков, едва не поперхнувшись, и держит бутылку на коленях, отстранённо вращая повреждённым в драке запястьем. Стид неловко переминается с ноги на ногу, не желая двигаться слишком быстро. — Можно мне… присесть рядом с тобой? Иззи смотрит на него в замешательстве, но в его голос возвращается холодное недовольство. — Ты капитан, ты не должен об этом спрашивать. Стид вздыхает, не приближаясь. Он прошёл этот путь со своей командой и с Эдвардом, он пройдёт его и с Иззи тоже. — Нет, я должен. Если мы собираемся продолжать работать вместе, мне нужно быть уверенным, что я не нарушаю твои границы. Это важно и не так сложно, как может казаться. Почти не отличается от того, что ты каждый день говоришь мне, почему считаешь меня плохим пиратом. Просто будь со мной честным и в этом тоже, если тебе что-то не понравится. Иззи поднимает на него тяжёлый и мрачный взгляд, согнувшись в спине, сдавив пальцы вокруг кольца на своём галстуке. Стид терпеливо ждёт, открыто глядя в ответ, начиная беспокоиться о тёмных кругах под его глазами, сильно заметных при свете, и очень впавших щеках. — Ладно. Сядь уже. Стид опускается на расстоянии от него, благодарный за ром, который Иззи передаёт ему, чтобы сбросить напряжение. Он пьёт совсем немного — ему нужна чёткость в мыслях, чтобы ничего не испортить. На несколько минут каюта погружается в тишину. Стид растерянно скребёт пальцем узор на диване, не зная, что сказать. — Джек такой придурок, да? Он мне сразу не понравился. Баттонс потерял Карла из-за него. Иззи вытирает рот ладонью, поджав губы. — Так вот что случилось с птицей. — Да, без тебя здесь был полный хаос, — Стид набирается решимости, чтобы ступить на опасную территорию. — Послушай, то, что Джек сказал тебе сегодня… — Не надо, — Иззи звучит так неуверенно, почти умоляюще, что Стиду становится не по себе. Когда-нибудь им придётся об этом поговорить, но сейчас он боится, что Иззи сбежит и снова запрётся у себя, если не ослабить давление, поэтому подчиняется. — Хорошо, как ты захочешь, — Стид выдавливает миролюбивую улыбку, ощущая, как ненависть к Джеку, себе и всем, кто причинял Иззи боль, сдавливает его грудь, когда тот неосознанно вжимает голову в плечи, снова замыкаясь от него. — Так и работают границы, видишь? Ничего страшного. Я рад, что ты понял принцип. Позволишь мне взглянуть на твою руку? Он протягивает открытую ладонь, и Иззи смотрит на неё так, как будто в ней по меньшей мере горящая спичка и пушечный фитиль. Этого хватает, чтобы у Стида мороз растрескался льдом под кожей. Он понимает. Догадывается с такой сокрушительной ясностью, бьющей его поддых, почему Иззи прятался все эти дни. Команда чуть не выбросила его за борт. Эдвард покалечил его, и не нашёл в себе смелости для извинений. Иззи считал, что они избавятся от него, как только всё придёт в норму, что они будут с ним жестокими, потому что ненавидят его, потому что он виноват во всём, что с ними случилось, и никто его не защитит. Он не хотел пострадать рядом с ними. Стид думает о том, каково ему было в одиночестве все эти недели, в какое напряжение его вводили шаги за дверью его каюты. Иззи ожидал, что они захотят отомстить, что Стид не будет против, если они расправятся с ним, потому что он предал его, потому что Эдвард сломался из-за него. Стид прикусывает щёку изнутри, чтобы ничего не сказать об этом, пока они наедине. Иззи, не двигающийся всё это время, наконец вытягивает ладонь вперёд, и это такой огромный шаг к чему-то хорошему, что Стид забывает обо всём остальном. — Не знаю, на что ты там собрался смотреть. Его взгляд нервно мечется от лица Стида к его пальцам, бережно обхватившим руку в перчатке. Стид переворачивает его ладонь, слегка надавив на костяшки, и Иззи дёргает запястьем от неприятного ощущения. — Я сниму это, хорошо? — Стид останавливается, внимательно изучая его измождённое лицо. — Я не буду ничего делать, если ты не согласен. Иззи отводит глаза и снова пьёт, слишком растерянный и уставший для того, чтобы оценивать риски. Он ставит бутылку на пол и рычит с таким предупреждением, будто это вызов, который он должен принять: — Только попробуй выкинуть что-нибудь, Боннет, и я проломлю тебе череп, я клянусь. Стид пропускает угрозу мимо ушей, и не перестаёт высматривать признаки сопротивления в его позе, осторожно стаскивая перчатку за указательный палец. Правая ладонь Иззи когда-то была сильно обожжена, шрамы от ожогов обезображивают кожу до выступающей косточки на запястье. Поверх них Стид различает нити старых рубцов от порезов, травмирующих ладонь ещё больше. Стид сдерживает возглас сожаления, потому что Иззи смотрит на него в упор, ожидая чего угодно, и он не может его подвести. Он прощупывает кости его пальцев, убеждаясь, что они не сломаны, но не выпускает его руку, мягко поглаживая израненную кожу. — Иззи, когда ты спал в последний раз? В его голосе нет насмешки, нет предостережения, нет ничего, что кричало бы об опасности, есть только душащая, искренняя печаль. В его заботливых глазах столько грусти, что Иззи парализует. Он не может справиться с дрожью, прошедшей по его телу. Он хочет отстраниться, хочет вырвать руку, хочет встать и уйти, хочет сказать, что это слишком. Он хочет покинуть корабль и вычеркнуть из своей жизни всех этих безумных людей. Ему нужно сбежать, нужно подумать о себе, нужно начать заново где-нибудь ещё и убить в себе омерзительную привязанность, ответа на которую он так и не заслужил. Он не может ничего сделать, когда дрожь доходит до его нижней губы. Ему приходится втянуть щёки, чтобы не издать унизительный звук. Он не будет таким слабым перед Стидом, блять, Боннетом. Он никогда ему не поверит. Он ни за что не останется здесь. — О боже, я тебя расстроил? Ты хочешь, чтобы я ушёл? Может быть… Может ты хочешь чаю? Прости меня, я не хотел быть навязчивым, мне так жаль. Я не должен был давить. Иззи, что мне нужно сделать? Поговори со мной, я прошу тебя. Иззи не может этого вынести. Он закрывает лицо, так сильно сжимая ладонь Стида правой рукой, что становится больно. Ему нужно, чтобы Стид заткнулся. Чтобы он перестал вести с ним эту игру, добиваясь его доверия, перестал притворяться неравнодушным, перестал лгать ему обо всём. Это жестоко. Никто не мог простить его здесь. Эдвард не мог хотеть, чтобы он остался. Джек был прав, они будут рады, если он покончит с собой и избавит их от себя, чтобы им не пришлось самим разбираться с этим. Иззи так много раз был изувечен, что его кости и плоть почти потеряли чувствительность, но этот нескончаемый страх, рвущий его на куски, хуже всего, что с ним случалось. Он так чудовищно устал. — Иззи, я собираюсь обнять тебя прямо сейчас. Тебе нужно дать мне какой-нибудь знак, если ты против. Иззи задыхается, когда Стид разжимает его пальцы, высвобождая свою ладонь. На мгновение он утрачивает опору, и ему кажется, что стены сходятся над его головой и потолок обрушивается вниз, чтобы закончить маленькую ничтожную жизнь ничтожного Иззи Хэндса и освободить его от мучений, освободить всех на этом корабле от проклятия быть с ним здесь. Он не отнимает руки от лица, когда чувствует лёгкое давление на затылок, когда его заключают в надёжные объятия, удерживающие его на земле. Иззи упирается лбом Стиду в шею, сжав в пальцах его рубашку, приблизившись настолько, насколько это возможно, выгнув спину под тёплое движение ладони между его лопатками. Никто так давно не прикасался к нему, не причиняя боли. Он не может заставить себя прекратить это. — Ты в безопасности здесь, я обещаю, — Стид зарывается пальцами в его волосы, мягко массируя голову и затылок, когда Иззи трясёт в его руках. — Никто не причинит тебе вреда. Иззи почти теряет сознание, проваливаясь в тревожный, обрывочный сон. Каждый раз, когда он приходит в себя, Стид всё ещё там, всё ещё обнимает за плечи, подтянув его к себе на колени. Всегда легко касается его висков или шеи, расстегнув его жилет и ослабив галстук. Иззи не может определить, сколько проходит времени, но боль оставляет его, позволяя выпрямить ноги и дышать глубже. Он ждёт, что Стид прогонит его, когда он успокоится, расскажет обо всём Эдварду, и за этим ужасным вечером последует наказание за его позор. Но Стид не отдаляется, не говорит, что с него достаточно, что он надоел ему, что Иззи никогда больше не получит уважения на борту Мести после этого. Стид ждёт, когда он проснётся, чтобы тихо спросить, как он себя чувствует, рисуя круги на его спине. Иззи слушает ритм его сердца, не находя в себе сил уйти. — Мы не друзья, Боннет, — он шепчет, сорвав голос за ночь, придвинувшись теснее, надеясь, что Стид его не отпустит, что им никогда не придётся говорить о том, что случилось. — Нет. Но нам необязательно оставаться врагами, — Стид убирает волосы с его лба и прижимается подбородком к его голове. — Всё будет в порядке. Я держу тебя. Иззи разочарованно думает, что может понять, почему Эдвард повёлся на весь этот боннетский пиздец, и засыпает снова. На этот раз без кошмаров.