Корзинка с пирожками

За собой тянут тысячи рук. Красные, от них пахнет кровью и дымом. Еще мгновение — и утянули бы на самое дно, сквозь эпохи и года. Он лишь отмахивается, дает себе время на передышку. Краткие несколько секунд, прежде, чем разлетятся круговой защитой амулеты. Исписанные листки преображаются в полете. Раскрываются глаза, алой глифой выведенные на пергаменте: так смотрит заклинание-оберег. Это все, что в его силах на данный момент. Пока не известны форма, сущность и желание, его силы ограничены. У сущего есть свой предел, порой незримый, тонкой гранью отделенный. У чего предела нет, так это у духов, которые ежечасно проникают в физический мир сквозь ткань бытия. Змеями скользят они меж гостей, вьются над пропащими душами. Капает с пальцев кровь. Кап, кап, кап. Так стекает вода на каменный бортик тёдзу. Он почти помнит очертания этого храма, последнего из тех, что видел. Минут эпохи, тории все еще будут развевать по ветру свои печати. Только мох да старость поглотят каменистую тропку. Аматэресу уже давно забыла о своих воспитанниках. Минут эпохи, но сам он не постареет, не согнется под тяжестью лет. Не стареют и духи. Один из них сидит на ограде возле большого храма Асакусы. Все вокруг двигаются, словно не замечают ничего необьычного. Бегают дети в масках, взрослые в нарядных кимоно завороженно следят за тем, как храмовые служащие “ловят” ряженых. Морок волшебных печатей действует безотказно на людей. Мелкие демоны снова лезут на рожон, хватают за ноги острыми когтями, рвут за штаны и ботинки. Мелкие сизые змеи удерживают его за запястья. Демоны ненависти, демоны фальши — вспоминается по памяти. Он напрягается, рычит и отбрасывает их коротким заклинанием. Такие злобные Они в самом сердце торгового квартала не новы, но появляются от сильного выброса злой энергии. А значит сущность перед ним как минимум не песенки напевать пришла. Демон в шкуре человека соскользнул с храмовой ограды и плавно пошел вперед. Деревянные гэта беззвучно касались земли. Маска — темно-зеленая, в цвет волос, покачивалась при ходьбе. Извилистые рога вспарывали небо над ним, как нож масло, весь он — сплошь сгусток мрака, в иссиня-черном хаори. Узкие позолоченные глаза маски, недобрая улыбка сквозь острые клыки. Его движения больше напоминают змею, нежели человека. — Надо же, прошло больше двух тысяч лет, — певуче тянет он, — А ты все такой же, не изменился. — О чем это он? В кругу стоят несколько человек. Кого-то он знает из своей “нынешней” жизни, одной из тех, что проживает бесконечное множество раз, коротая время на земле. Это Бокуто и Акааши позвали его на Сэцубан. Только вот счастливый праздник омрачился не самыми приятными событиями. — Коноха… Что все это значит? Акааши выглядит растерянно. Никто из присутствующих не смеет выйти из круга, созданного из защитных заклинаний. Коноха печально улыбается и качает головой, выпрямляясь. Сколько раз он пытался вести жизнь простого человека и сколько терпел поражение? Люди все равно рано или поздно привязываются к нему и тем труднее становится путешествовать по миру. Иногда он почти забывает свое истинное имя, но никогда — свою настоящую цель. Изгнание мононокэ. — Да, Коноха, что все это значит? Объясни же глупым людям, что происходит, — демон смеется и смех заглушает маска, — Не надоело тебе еще повторять мирские истины пугливым зверькам? Коноха выжидает. Лучшее, что он может сделать в этой ситуации — не отвечать. Демон, кажется, воспринимает молчание за приглашение. — Мир становится взрослее, но люди — они ведь не взрослеют, — чернеющая длань указывает в сторону заложников, — эти глупцы перестают верить в нас, считают своими игрушками, о которых можно вспоминать лишь по праздникам. Как глупо. Может, и ты вспоминаешь о своей нелегкой доле лишь по праздникам? Руки тянутся к его лицу, но он лишь клацает острыми клыками, порывисто отстраняясь. Демон дергает плечом, мол, “ну что поделать” . — Было так скучно убивать одного за другим людишек, еще скучнее — смотреть, как ты терпеливо заметаешь чужие следы. Разве твоя работа не заключается в другом, Коноха? О, нет-нет-нет. Аптекарь. Кусуриури. Мир закручивает спиралью, по слоям снимая ткань времени, сменяя эпохи. Только между ними двумя сохраняется подобие зрительного контакта. Кусуриури. Как давно он не слышал этого слова из чужих уст. Коноха опускает голову, взглядом отмечая, что морок амулетов исчез и он стоит в своей извечной одежде. На груди приветливо блестит птичий медальон, длинные рукава перьями покрывают тонкие запястья. Коноха скидывает спортивную сумку на пол и заправляет пряди за острые уши. Истинная, почти забытая форма, как и его верный меч, зажатый в руке. — Зачем ты пришел в наш мир, Аодайшо? — Ты задаешь глупые вопросы, Кусуриури. Я ведь часть той силы, что вечно сеет Хаос, — чужие пальцы касаются щеки, проводя незримую полосу по знакам. Коноха молчит, не двигаясь. — Трудно быть сыном Ямато-но-Орочи и нести на себе бремя великого зла. Коноха прикрывает глаза и вытягивает руку вперед, отодвигая демона. На пальцах раскачиваются весы, тихо звенят бубенцы. — И по какой-то причине ты все еще здесь. Может, ты расскажешь, почему ты явился в этот мир? Демон качает головой. Из-за пазухи выпадает хишаку — маленький ковшик, по земле сыплются бобы. Такие должны были быть у смотрителя храма, но никак не у простого человека. — Может, тебе еще ручку позолотить? — ...Так значит, — равнодушно заключает Коноха, не реагируя на всплеск гнева, — ты пришел вслед за старшими собратьями в мир, который однажды уже очистили от демонов. Его нагоняют, атакуя со всех сторон. Коноха отбивается ножнами от атак, разворачивается корпусом, давая демону пролететь вперед. Они в два счета оказался рядом, так близко, что золоченые глаза маски в упор смотрят в лицо. Демон спустя минуту оказывается за спиной и цепляется за плечо, не давая отпрыгнуть. — Ты слишком много болтаешь для аптекаря, больше для сверхъестественной силы. — Я всего лишь обычный человек. В воздухе шелестят амулеты. Люди вокруг — наряженные, ходят по старой площади, словно погруженные в сон. Кусуриури где-то в глубине души улыбается, раскачивая весы, что отмеряют расстояние не только до мононоке, но и до настоящего мира, того, что не виден чужому глазу. Его, Конохи, настоящего. В котором он будет сидеть под вишней рядом с зеленоволосым человеком, дожидаясь его пробуждения, в котором мир освободится от еще одного озлобленного демона-змея, перешедшего черту. Но это не сейчас: сейчас ему нужно узнать желание мононокэ.