Алексетимия

…Это легче, чем забыть, наслаждаться этой болью. Я люблю тебя любить, мазать раны сладкой солью. Всё прекрасно, всё пройдёт, остаются только шрамы, Но не лей ты этот яд на сквозные раны…

***

      Боясь потерять... — Да прекратите вы уже пялиться! Не нагнетайте. Нормально всё будет, — Сакура от злости уже шипела — под глазами пролегла тень, в них уже пару часов пекло и рябило, руки от изнеможения мелко тряслись. Не будь она так сосредоточена, уже явно взорвалась бы из-за необоснованной и топкой тревоги, что отдавала мутью в желудке и изжогой в горле; от какого-то необъяснимого, чуть ли не стайного ощущения беспокойства, что испытывала её команда. — Осталось только на луну повыть. Она закрывала глаза на секунду и, по ощущениям, уже проваливалась в сон, изредка вздрагивая, когда очередной прилив адреналина бил в мозг. Многочасовая операция на внутренние органы была под риском срыва: ей ужасно хотелось плакать или на кого-то сорваться. Её по-настоящему мутило, а началось это от страха за жизнь, бьющуюся ключом под её руками, от запаха гнили и плесени, горечи нечистот; и от того, что сенсей изредка смотрел на неё поблекшим, остывшим взглядом. Будто кто-то уже умер! Будто. А может, уже? Уже умер, но не тот, кто облит кровью, а тот, что смотрит. Тот, что слышит стоны и зубной скрежет борьбы за жизнь? Хатаке не метался, не волновался и не задавал лишних вопросов, как бестолочь Наруто, который постоянно расхаживал туда-сюда, нелепо жаловался на запах крови и пытался занять себя и всех вокруг хоть чем-то; и даже, что удивительно, не прожигал внимательным шаринганом, как отстранённый Итачи-сан. Просто его незаметно, со временем, стало слишком много. Бывают такие люди, которым не надо говорить или что-то делать, чтобы их присутствие ощущалось. Потому и волнения их пленительны: расползаясь повсюду, они отражаются от стен огромных помещений, тьмой проникают в самые недоступные закутки и закоулки разума, и даже полушёпот их мрачных мыслей скачет с молчаливого лица на тени от луны и постепенно добирается до других людей. Рано или поздно эти переживания собираются в сгусток и становятся монстром, которого можно заметить лишь боковым зрением. Он медленно опускается на плечи, на грудь и душит. Как душит страх во время сонного паралича. Как душит тьма, что кусает за пальцы и сосёт душу до полного выгорания. Как душит первый вздох младенца, обливая его лёгкие первой болью, иногда и последней. Сакура видела боковым зрением, как он, не снимая с лица фарфоровой маски, сидел у стены, прижав ноги коленями к груди и вперив взгляд в пустую стену, исполосанную лунным светом. Волосы взмокли от пота и лёгкой измороси, мышцы напряглись до предела, до треска ткани, а руки, маска и экипировка — всё в крови. Не в его крови. Это его путало и пугало. И стены небольшой комнатушки заброшенного дома словно вторили его мыслям, проектором расписывая события прошлого. Хоть бы его удалось спасти, ками… хотя бы его, — и это видели все: Итачи-сан, умолкший и притаившийся, будто решивший на время слиться с занавесками у открытого окна, Наруто, сидевший на коленях перед Сакурой, и даже шагавший где-то под дождём Тензо, что сбежал на улицу, чтобы лишний раз не нагнетать и не нагнетаться. — Я ещё не умер, — со смешком простонал под руками Сакуры парень. Изредка он приходил в сознание, шипел и тяжело втягивал в себя воздух. Каждый раз он пытался разбавить скорбную тишину хоть чем-то, лишь бы не слушать музыку могильного склепа. — Правда, что за траур раньше времени? — Пойду, пройдусь, — голос Хатаке осип, он проследил молчаливым взглядом, как приподнялась кучерявая голова парня и блеснули в свете разразившейся молнии его чёрные, ещё живые глаза. На мгновение они преобразили его, сделали героем старой клановой сказки о мёртвом безумце, что ухмылялся, даже когда стоял на смертном одре. И Какаши почудилось, что, подумать только (!), полностью израненный парень лежит на ледяном полу, истекает кровью и всё же испытывает к нему и его переживаниям жалость. — Нет, сенсей, мне нужна будет ваша помощь через время… — начала Сакура. — Знаешь, — Какаши перебил, ни к кому определённому не обращаясь. Он поднялся, облокотился на стену и смотреть ни на кого из присутствующих не стал, его мутный взгляд вперился в небо, будто взывая к нему в ожидании очередной молнии. — Была такая сказка в моём клане… Некогда жил богатый мужчина, и всё у него было — от огромного таланта до женщин. У него с детства были большие и умные собачьи глаза, — он сделал акцент на этом и слегка улыбнулся своим мыслям, — и любовь всей его жизни. Но она была для него недоступна, любила другого. И он всю жизнь, весь свой талант растратил на изучение техник и поиск чего-то, что могло бы подарить ему её любовь. — Что за дурацкая сказка? Про какую-то любовь? Разве такое должны передавать в кланах из века в век? Я думал там техники всякие, — Наруто бездумно почесал в затылке, разглядывая сенсея как нового, незнакомого человека. Он однажды встречал людей, которые так одухотворённо рассказывали бы сказки, и это были бродячие нищие торговцы, за душой у которых не было ничего кроме этих самых легенд и былин. — Бестолочь ты, Наруто. Давай дослушаем, а потом будешь возмущаться. Тем более всё равно больше делать нечего, — Сакура говорила всё это тихо, не отвлекаясь от работы. Всё лучше, чем полное молчание безумцев, медленно сводящих самих себя с ума своими мыслями и проблемами. Итачи-сан одобрительно хмыкнул — ему было интересно послушать предание. — В одну ночь, такую как эта, начался сильнейший шторм. И мужчина выскочил из дома, чувствуя, что должен спешить куда-то, хотя сам не понимал куда. И вот он вышел, поддавшись клановым инстинктам. Он слышал волчий вой — тот звал его. Ему казалось, будто где-то неподалеку обезумила волчица, убитая горем по своим детям, испепелённым молнией. Он не отвечал ничего вразумительного на вопросы о том, чем он там поможет, но рвался туда, как умалишённый. В какой-то момент даже перешёл на бег, а после полз по грязи на четвереньках, пока в него не ударила молния. Он вернулся в клан весь лохматый и седой, с широченной ухмылкой, но его встретили и окрестили полным безумцем. Безумец обрёл покой, ведь ему было видение. Сам Бог сказал ему, что он коснётся сердца своей возлюбленной. — Как красиво сказано, — Сакура ахнула, Шисуи снова приподнял голову, и с помутневшими от боли глазами посмотрел на Хатаке абсолютно серьёзно. — Какаши-сан, так интересно, к чему вы ведёте, — капитан перевёл на него взгляд и хмыкнул, не моргая и не сводя с него задумчивого взора. — А это точно сказка?.. — Я веду к тому, что он всё-таки коснулся её сердца. По преданиям, она умерла от яда, которым её собственный муж решил от неё избавиться, чтобы получить её наследство и жениться на другой. Он закопал её в лесу, совсем недалеко от хижины, в которой к тому моменту поселился мой предок. Тот об этом знал заранее, ему снова было видение. Они приходили к нему каждую ночь, в красках рассказывая обо всём, что касалось её: о сплетнях с подружками, о несчастливом браке, о ночных её попытках соблазнить мужа и даже о выкидыше. И он раскопал её, опустился на колени рядом с её брошенным бездыханным телом, целовал до изнеможения холодные, родные губы, набрал полный рот земли — и всё это, не чувствуя отдачи. Он был безумен, и уже даже на грани сознания не понимал, что она мертва. В его понимании, безумец не почувствовал от неё ни капли ласки в единственный момент их близости и потому всем сердцем возненавидел. Он пронзил её сердце техникой, пропитав ту всей своей чакрой, которая у него была склонна к молнии. Пропустил разряд через её грудь. И она ожила. — И что было дальше? — Сакура, как заворожённая, ловила каждое слово, удивляясь, будто маленький ребёнок. Итачи-сан явно был раздосадован тем, что получилась всего-то история о любви, но виду не подал, Наруто же молчал, явно переполненный мыслями с ног до головы, и смотрел на капитана. Когда Хатаке становился таким, он начинал его пугать. — Она ожила, всю жизнь была ему благодарна, но ему это было уже не нужно. В его глазах она умерла, а он остался безумен и одинок, жил на окраине реки, в лесу. Там скрывался, забросив хижину со всеми своими разработками. И умер, как говорят, от удара молнией. А ко мне ещё года в три перешли самые начальные разработки этой техники. Чидори и райкири взялись из этой полулегенды. Но разобрал старинные писания я слишком поздно. — Слишком поздно? Для чего поздно? — совсем не тактично усомнился Наруто. Шисуи тяжело выдохнул, зашипел от боли, закатывая глаза. Он явно был на самом краю, близко к потере сознания. — Так к чему же вы вели, капитан? — Какаши отлип от стены и пошёл к выходу, оживляя в памяти иссохшее без чакры тело сокомандника и муки Сакуры. Он смотрел перед собой испуганными глазами, пытаясь отдышаться от очередного приступа панической атаки, подступающей к горлу. Он остановился на пару секунд и подавил дрожь в ногах: отогнал от себя навязчивые мысли о жалости. И только на самом пороге решился развернуться, посмотреть в его блестящие глаза и, едва шевеля губами, будто только одному ему, сказать: — Уж если не будет других вариантов, я применю эту технику. Пусть цена этому и безумие, — он скрылся за пеленой дождя и тумана, быстрее, чем кто-либо смог осмыслить его слова или отреагировать. Шисуи смотрел ему вслед и думал, как же он невовремя сбежал, взбудоражив сильнее ливня и оставив всех наедине со своими внутренними монстрами вновь.

***

Тензо и Какаши одновременно вошли. С них капала вода и на входе мгновенно образовалочь море. Тензо был на удивление равнодушен и спокоен, Какаши на удивление красный и будто пришедший в чувства из своего унылого забытья. Он сразу же призвал Паккуна с сухой одеждой и, дождавшись, пока Тензо соорудит деревянную ширму, пошёл переодеваться. — Славно, что вы соизволили объявиться. Больше, пока я веду операцию, никто отсюда не выходит, — о том, что Сакура вся на нервах даже упоминать не надо было. Её решительные действия и самый строгий тон уже говорили о крайней степени изнеможения. Наруто, сидевший за её спиной и вкачивавший в неё чакру в невероятных объёмах, явно мог это подтвердить. У него под глазом красовался смачный синяк. — Мне нужны будете все вы. Кажется, он потерял слишком много крови. Придётся делать переливание. — А мы… — Наруто, заткнись, у нас мало времени, — Сакура отстранилась от почти недвижимого тела Шисуи и обернулась назад, на сенсея. Он уже расположился за её спиной, прижавшись к стене, и больше походил на каменное и побледневшее изваяние самого себя. Маска висела у него на шее, а он сам поднял бесцветные глаза и посмотрел на ученицу, но её не увидел или увидел не её — застрял где-то в событиях прошлого. — Вы же все видели свои досье. Какие у вас группы крови? — У меня четвёртая, — Сакура удивлённо косится на Итачи: его голос за миссию она слышала два раза. Первый, когда он извинялся за кашель, второй, когда Шисуи ранили. Звериный рёв, — пронеслось у неё в голове при очередном взгляде на него. — Я не знаю, — Наруто неуверенно почесал затылок, продолжая маяться: он поднялся на ноги, бездействие его опустошало. — У Шисуи вторая, — Итачи отлип от стены и через пару секунд зашёлся в кашле, на который все уже привыкли из вежливости не обращать внимания. — У меня первая, её можно всем переливать, в принципе… Но это будет очень неудобно, мне нужно будет время и помощь. — У меня тоже первая, — сипло заявил Хатаке, устало поправляя маску. — Замечательно, идите сюда, сенсей, — Какаши поднялся так, будто готов был так сделать каждую секунду до этого, но в какое-то мгновение замедлился, стараясь придать себе невозмутимый вид. Это видели все, но никто и виду не подал, что что-то подумал. — Помогите мне его перевернуть. Присев перед Шисуи на корточки, он, поджав губы, будто совсем впервые осмотрел его измазанное кровью тело: изодранная водолазка лежала под его животом, поэтому вся спина, до этого исполосанная ранами, выглядела абсолютно чистой и здоровой, если, конечно, не обращать внимания на бледность и чуть розовые рубцы. Старания Сакуры не прошли даром. Но всё остальное: штаны, бинты, руки и даже шея — повсюду, даже на полу, были следы засохшей крови. Ею даже пахло. Вернее, всё его тело провоняло запахом железа, и только от волос слегка отдавало жасминовым мылом. Вот, что значит бросаться телом на катаны, чтобы прикрыть своего. Это всего лишь стайный инстинкт — волчий. Какаши задыхался от тревоги. От благодарности. От желания спасти. В нём было так много эмоций, что лучше бы их не было совсем, потому что понять их он был не в силах, да и как выразить благодарность, признательность или хотя бы просто вслух свои чувства он тоже не знал. И нужно ли это выражать вообще? «Я устал притворяться нормальным». «Мне нужно лишь спасти часть своей стаи. Своего ворона. Остальное не важно, остальное потом». — Шисуи? Двигаться можешь? — он осторожно просунул руку под живот парня, вслушиваясь в нечленраздельное хриплое бормотание. — Постарайся чуть приподняться. — Осторожно, у него и на животе раны, — Сакура достала из подсумка кунай. — К сожалению, придётся прямо так, времени совсем нет. Аккуратно, чтобы не задеть бинты и раны, Какаши перевернул парня и заглянул в его глаза: он испугался вновь; обычный взгляд Шисуи — целая вселенная, где взрывались сверхновые мысли, теперь был мутным и слабым взглядом углей из камина — они уж точно блистали не негой; огонь, светившийся в них, кажется, сжигал её. — Всё нормально, Какаши-сан, — он постарался усмехнуться, не чувствуя своей напускной весёлости отнюдь. Сейчас для него не существовало ничего, кроме боли и полускрытого маской лица. Он поймал себя на том, что неожиданно потянул руку и потрогал пальцами маску капитана, висящую у шеи. — Она вас портит. Делает ваше лицо неправильным, — Хатаке понял, что парень начинает бредить, но всё равно смутился. А тот, будто почувствовав его эмоции и снова закашлявшись кровью, зацепился за его водолазку, а после и за руку. Какаши в ответ едва сжал её и улыбнулся одними глазами, но лицо его всё выдавало — он побледнел ещё сильнее: и шея, и уши — всё было как у мертвеца. В этот момент он уже не чувствовал ничего, кроме усталости. Бескрайней, свалившейся будто с небес. Сейчас на его плечах Атланта был огромный груз, и расправить их значило — отдаться моменту и снова начать чувствовать: разочарование, обиду и злость на самого себя. Этого он себе позволить не мог. Уже много лет. — Не болтай, береги силы, — Хатаке смотрел на него, боясь лишний раз моргнуть и сделать вдох. Сакура взяла вторую его руку. — Сенсей, возьмите в зубы кунай, чтобы вытерпеть. — Я и так выдержу. — Если хочется плакать — плачьте, если хочется выть — вы знаете, вас никто не осудит. Волкам вообще свойственно выть на луну, когда им больно. А воронам каркать, но каркать я не буду, — голос Шисуи был едва различим, но всё же он через силу усмехнулся, прикрыв глаза. Его голова лежала на боку, бледное лицо стало слишком умиротворённым. Ему не очень нравилось наблюдать за тем, как Сакура накладывает жгут. Какаши же не очень нравилось наблюдать за тем, что его, исполосанный ранами, как решето, товарищ, которому они не вовремя пришли на подмогу, лишний раз тратил силы и продолжал храбриться, когда стоило лежать и думать о собственном спасении. Он смотрел на его лицо и чувствовал внутри странное напряжение. Лицо Учихи — слишком знакомый образ, который не смахивается, даже если проморгаться. «А его лицо такое родное…» — Я вижу тебе уже легче? Раз так, можешь отпустить мою руку. — Вы когда-нибудь видели таких прекрасных волков? Белых-белых, с серебристым отливом. Они рычат, но никогда... верите? Никогда никого не укусят. За это я их и люблю, они ранимые в душе, — Шисуи говорил не отчётливо, будто в полусне и, как ребёнок, зажмурился, но руки не отпустил, потому что Какаши неожиданно сжал сильнее. Чтобы у сенсея не было возможности передумать, Харуно резко разрезала кожу. Наруто заинтересованно склонился над ними. Слова Шисуи облаками пара повисли где-то в воздухе. И только Какаши, тяжело выдохнувший после разреза, воспринял их за чистую монету. Харуно делала всё чётко и быстро. Потому что её «полоумная стая», — как она уже успела окрестить команду, сводила её с ума.

***

      Отпугни его страх… Пока Какаши стоит в ванной и смотрит на самого себя, Шисуи в комнате неймётся. Он заглядывает в дверной проём с видом любопытного пятилетнего ребёнка. — А купаешься ты тоже в маске? — кучерявая голова выглядывает наполовину, лисья усмешка режет губы. Хатаке смотрит на него из зеркала и молча думает, потирая подбородок. Парень у него живёт уже три дня. Когда они, насквозь мокрые, обессилевшие и простывшие, всей командой завалились к Хатаке в маленький трёхкомнатный дом, вместо того, чтобы ещё несколько километров бежать до больницы, он отдал им лучшие, никем годами не использованные одеяла, матрасы и тапочки, и оставил отсыпаться. Итачи бесследно исчез, чтобы отчитаться начальству, Хокаге. Капитан же пошёл прогуляться по склепам и могилам, втянуть в себя утренний морозный воздух и просто помолиться. Но сколько бы он не убеждал себя, молитва на язык не шла. Он стоял несколько часов и смотрел на огромный камень, на имена павших и размышлял. Пересилив себя, он поблагодарил друга, за то, что тот дал шанс. Дал шанс ему хотя бы просто изредка видеть Шисуи. Когда он с утра вернулся, в его кровати спали перебинтованный Учиха и полуголый Наруто. От Сакуры осталась записка, в которой говорилось о том, что Шисуи лучше никуда не перемещаться и сохранять постельный режим, от Тензо деревянная дощечка, в которой тот сказал, что передаст ему деньги за выполненную миссию позже. И теперь третий день вподряд он наблюдал за Учихой. Тот проспал два дня вподряд, вставая в полубреду, лишь бы дойти до санузла. А сегодня был как обычно бодр и весел, ожидая Сакуру, которая его осмотрит. — Проснулся уже, — Какаши зевнул, а Учиха радостно махнул головой в знак согласия и зашёл в ванную, присев на край тумбочки. — Когда у меня гости, да. — И часто у тебя бывают гости? — взгляд Учиха был терпеливым и спокойным, совсем не требовательным. Но в зеркале Какаши видел его не совсем таким, каким привык видеть в реальности. Проницательным, уверенным и спокойным. — Раз в несколько лет. — Ты сегодня не особо разговорчивый. Ладно. У меня за эти несколько дней сна, как будто пропала целая реальность. Пойдём, я приготовлю что-нибудь поесть, — Хатаке только насмешливо хмыкнул, встретившись снова с ним взглядом через зеркало. — Что, нечего готовить? — Хатаке лишь задумчиво мотнул головой. — Не смотри на меня через зеркало, пожалуйста. Мы в зеркалах отражаемся ненастоящими, а такими, какими хотим себя видеть. Ты там слишком мрачный, и эта маска тебе не к лицу. Шисуи развернулся и, что-то напевая себе под нос, пошёл на кухню. Он по-свойски открыл холодильник и все кухонные шкафчики по очереди. Не найдя там даже тараканов, он вслух ворчливо усомнился в хозяйственности Какаши. Тот, весь сонный, с мокрыми волосами и уже уставшим взглядом, сел на стул рядом с ним. — Там в шкафу, — Какаши махнул головой на прихожую в коридоре, — есть несколько пачек лапши. — Ладненько. — Я, если что, не буду. — Да ладно тебе, Какаши, давай нормально позавтракаем вместе. Мне ещё нужно как-то тебя отблагодарить за то, что я жил у тебя. — Ничего не надо, — Шисуи расположился у плиты, собираясь греть чайник. И, оперевшись спиной о кухонную столешницу, в упор, без всякого стеснения рассматривал Какаши прищуренным взглядом и выискивал в его озарённой солнцем фигуре хотя бы какие-нибудь изъяны, но что удивительно — ничего найти так и не смог. Объект наблюдений потёр щёку рукой и глядел в пол прямо перед собой, явно не желая поддерживать какой-либо диалог. Ему вообще было невдамёк, почему непоседливый парень шумит с самого утра. Но сам не зная зачем, он добавил: — Считай, у нас ничья. — Извини за нескромный вопрос. Но ночью я иногда просыпался, и мне казалось, что мы спим в одной кровати, хотя с утра внизу был расстелен футон. Мне, наверное, показалось, но… Какаши моргнул. Затем ещё раз и ещё. В комнате повисло молчание. Он не понимал, что ему нужно говорить и чувствовать. Но он не испытывал ровным счётом ничего. Закусив губу, он отвернулся к окну и стал наблюдать, как по соседней крыше бегут шиноби. — Ты прав, мы спали в одной кровати. — И как ты это объяснишь? — О, — Шисуи закатил глаза в ответ на дверной звонок. — Сакура наверное пришла, пойду дверь открою, — Хатаке сбежал. Как обычно — совсем не вовремя.

***

— Значит, Шисуи-сан, можете отправляться к себе домой в ближайшие несколько дней. — Спасибо, Харуно-сан. — Сакура-чан, — Хатаке поднял озабоченный взгляд на девушку, стараясь не смотреть на Учиху, натягивавшего одолженную чёрную водолазку. Которая на удивление сильно ему шла и обтягивала мышцы до ужаса туго. Хатаке старался не смотреть, но не мог не задаваться вопросом, как он раньше не замечал, насколько его сожитель хорошо сложен. — Ему какие-то лекарства нужны? — Ну, может быть, только травяные мази от рубцов, — я выпишу рецепт, секунду. Парни переметнулись взглядами, и Шисуи, всё ещё намеревавшийся продолжить разговор, весь раскраснелся и отвернулся. Он закусил губу, стараясь внаглую не обернуться на капитана вновь. Всё-таки его мокрые волосы лежали слишком привлекательно и маняще? И пахли они… персиком, хотя он привык считать, что суровый капитан моет голову исключительно тестестероном. — Ну всё, я пошла. До свидания. Сакура упорхнула с резвостью весенней бабочки, и как бы Хатаке не хотел её задержать, закрывая за ней дверь, было не суждено. Уперевшись лбом в кожаную обивку, он уже чувствовал на себе тяжёлый взгляд парня. — Я пойду, наверное, куплю тебе мазь, — взгляд вечно непосредственного Учиха стал тяжёлым и твёрдым, как сталь. Таким ли был его взгляд, когда десяток катан пронзили его, а он легко сжал руку Какаши и смотрел прямо на его губы? Даже тогда на лице у него была написана тревога и нежность. А сейчас? Что сейчас?.. Он решил отчитать его, как малого мальчишку. — Какаши. — Шисуи, я не намерен ничего говорить по этому поводу. — Какаши! — Что? — Почему ты опять сбегаешь? — Почему? Серьёзно, ты спрашиваешь почему? — Хатаке надвинулся на него, как грозовая туча, но Учиха не двинулся с места. Его руки остались всё так же сложены на груди, даже когда Какаши оказался на расстоянии двадцати сантиметров. — Да потому что мне надоело бояться. Я боюсь остаться один, боюсь снова всё потерять. Боюсь упустить момент, потому что устал ничего не чувствовать. Крайняя война выжимала из меня все эмоции. И сейчас я боюсь, что то, что я испытываю — всего лишь временный просвет в мраке. Понимаешь? Шисуи молча смотрел на Какаши, что застыл с широко раскрытыми глазами, будто прозревший. Он не произносил этого даже в своей голове, не то что вслух. И теперь, в это мгновение, он боялся, что его откровение вытряхнет из этих слов весь смысл. — Оставь меня в покое, Шисуи. Умоляю, — после продолжительного молчания он чуть отстранился, не желая касаться парня. Тот, явно устыдившись, легко и непосредственно огладил линию его плеча и приблизился, обхватив его со спины и прижавшись. — Прости меня. Хатаке закрыл глаза. Перед ним появился образ сонного Шисуи сегодня с утра, что уткнулся в него носом, на манер кота. Хатаке развернулся и обнял парня в ответ. В какой-то момент они оба почувствовали себя смущёнными, заметив, что стоят так слишком долго. — А знаешь что? Я ведь люблю тебя, Шисуи, — едва слышно выдохнул, и подняв глаза, коснулся губ ошеломлённого парня своими. Он прижал его крепче одной рукой и посмотрел прямо в глаза, легонько огладив шею и подбородок. Но поцелуй не был принят, Шисуи отшатнулся, испуганно заламывая руки — это даже не борьба с наисильнейшим противником, тут отвага не поможет. Он чувствовал слабость в ногах и напряжение внизу живота. Ему уже давно невероятно сильно хотелось прильнуть и позволить себя целовать до изнеможения, но. Но он не мог переступить через себя и свои принципы. Даже если их и свела судьба, а его давнишняя мечта стала явью. Даже если перед ним стоял один из его кумиров детства, гений, которому когда-то он хотел подражать. — Какими бы не были мои ответные чувства, мы оба знаем, что ты всего лишь видишь во мне Обито. Это имя не звучало на его памяти очень давно, но Какаши, опустивший глаза вниз, даже не вздрогнул. Ведь это имя уже давно не вызывало в нём горячки и каких-либо эмоций. Оно было пустым звуком. Единственное, что было для него важно — воспоминания. — Ты проницателен и умён, да. Но в этот раз ты не прав. Я могу сколько угодно обманывать себя мыслями о том, что вы просто схожи с ним, и поэтому меня к тебе тянет. Но мои чувства — не та дружеская привязанность. Это нечто большее. — Но, Какаши. Все твои эмоции по отношению ко мне связаны с ним. Разберись в себе. Только после этого мы сможем говорить о чем-то серьёзном. Тот невесело хмыкнул и, не обращая внимания на парня, как будто ничего вовсе и не случилось, пошёл на кухню, сел на стул и закрыл глаза, вдыхая лёгкий аромат лапши с мясом. Чуть позже он услышал, как хлопнула входная дверь.

***

      Увидев во снах… Во сне ему было тяжело дышать. И ему впервые за долгое время наконец-то что-то снилось. Он оглядывался и шёл по мутной заснеженной улице, повсюду шелестела вьюга и, кажется, даже собирался снежный буран. Он смотрел повсюду, на родную, но, по ощущениям, ненастоящую, предпраздничную Коноху и, натыкаясь на разные лица прохожих, он пугался всё больше и больше. Он не был властен над своим телом, мимо бежали его близкие, и он убивал их одним взмахом руки, одной и той же техникой. Но его внимание не было акцентировано на них или на лыжах крови, что преследовали его. И вот, он замер, найдя знакомые глаза. Он в них искал защиты, но эти большие чёрные глаза смотрели на него так холодно, с таким отвращением и жалостью, что казалось — надежды нет и не будет. И он убил. Убил и его, таким же лёгким взмахом руки, как и со всеми остальными. Но боль от его смерти отразилась на нем самом. И он проснулся. Его бил озноб и лихорадка, не было сил даже призвать Паккуна. Попытавшись встать, он понял, что сил совсем нет, и вновь провалился в забытье. — Какаши, я вернулся, купил мазь и нормальных человеческих продуктов. Овощей даже, — Учиха жизнерадостным вихрем залетел в комнату, оставив пакеты около двери и заметил наконец его. Тяжело вздохнув, он подошёл и, присев перед ним на колени, коснулся губами лба парня. — Умудрился простыть. Боже.

***

В первый раз, когда Какаши очнулся, ему почудилось, что он лежит на коленях Шисуи и, не желая развеять прекрасное видение, он оставался на месте, не шелохнувшись, пока вновь не заснул. В следующий же раз, видение осталось при нём, только приобрело подробности. Его определённо осматривала Сакура, а Шисуи пытался покормить с ложки. Было жарко, и не только от поступившей горячки. И когда он наконец очнулся, на пороге его комнаты стоял сам Фугаку-сама и отчитывал Шисуи за что-то. Какаши приподнялся на локтях и слегка склонил голову в полупоклоне. Вокруг всё было слишком мутно и отвратительно ярко одновременно. Хотелось чихнуть, но не получалось. Из-за этого на словах не получалось сконцентрироваться. Но он слышал отдельные отрывки: — Да чтобы мужчины…! Ладно, дурные женские забавы, но вы… Шисуи, пусть ты гений, но такого я не допущу! Что за глупости, за бред вы тут устроили… — Извините, Фугаку-сама, но я люблю его. И если для вас это не аргумент, то покиньте помещение. — Я этого так не оставлю, молодой человек. Да что там я, старейшины точно лишат вас жизни. Вас ждут огромные неприятности. — Я вас понял, Фугаку-сама. Но я не уйду из этого дома. И передайте доносчикам, что их ждёт проверка на прочность от моего Сусанно. — Да как ты смеешь! — Фугаку грузно развернулся и на выходе хлопнул дверью. В окно просочился Итачи. — Будет сложно, но мы справимся, — глубоко вздохнув, Шисуи присел рядом с Хатаке. — И не смотри на меня с укором!

***

— Почему ты не ушёл? — Да как тебя такого безолаберного оставишь? — не отрываясь от книги, хмыкнул Шисуи. — Значит любишь меня? — Глупости. Кто тебе такое сказал? — Шисуи нахмурился, и у него пролегла милая морщинка на лбу. Какаши поставил помытые тарелки по местам и подошёл к дивану сзади. Он наклонился и поцеловал Шисуи в лоб. — То, что ты вернулся значило для меня больше, чем любые слова. — Я… ты… да боже, — Шисуи отсел чуть в сторону, смущённый и весь красный. Книгу от глаз он не убрал, но было понятно, что он уже не читает. — На самом деле я люблю именно тебя. Таким, какой ты есть. Ты особенный, Шисуи Учиха. Правда, — Хатаке осторожно перегнулся через диван к парню и завёл его кучерявые волосы за ухо. — Ну, ты не первый, кто мне это говорит. — Ай-яй-яй, это укол в самое сердце. Я уже начинаю ревновать, — лениво протянул он, усаживаясь непозволительно близко, буквально ложась на парня и заглядывая в книгу. — О, ты уже дошёл до моей любимой главы. — Вот-вот, почувствуй себя мной! —Учиха по-детски надул губы и усмехнулся. — Ну, за такое ты будешь неделю мыть посуду. — Это что за наказания такие?! Мы так не договаривались. — А всё. Ты думал, в сказку попал что ли? — Ну, было бы не плохо. Сказки-то ты рассказывать умеешь.

***

      Постарайся прижать.       Ловить запах мыла с жасмином, утыкаясь в кучерявую макушку носом, улыбаться в ответ на каждый недовольный вздох всё сильнее, зарываясь в его волосы с надеждой, что от этого сердцу станет чуть легче, и жмуриться от счастья — Какаши обожал каждое утро, проведённое с ним. Кровать для двоих была слишком мала, потому они спали в обнимку даже в сорокоградусную жару, что стояла уже третьи сутки. И пусть он не мог выразить то бескрайнее счастье, что заливало его грудь, он мог улыбаться и по праву считать себя самым счастливейшим существом на свете.       Казалось бы, неприступный Какаши, скрывающий лицо, — совершенно не тактильный социопат, и тут вдруг, липнет к кому-то. Кому скажи, засмеют. Шисуи уже весь покрылся испариной от жары и от его горячего дыхания в спину. Он оттягивает момент подъёма недовольными вздохами и мыслью о том, что понежится ещё пару минут, и… — Шисуи, наверное, пора вставать, — Какаши чуть ли не мурчит ему в ухо, довольный, как мартовский кот, и целует в шею, крепко прижимая к себе. — Не "наверное", а уже давно пора, — хмыкнул парень, аккуратно целуя его в губы и перелезая через Хатаке из кровати. — Ну, куда ты сбегаешь-то? — Умываться. Хотя сбегать, видимо, у нас семейное.